«Свирепый» Роман и «неверные» бояре: политическая борьба и внутриобщннные отношения на рубеже XII - XIII вв.

В 1199 г. в Галиче умер последний князь династии Ростисла- вичей Владимир1150. На этом, собственно, обрываются известия русских летописей о галицких делах и возобновляются только спустя несколько лет. Сведения о вокняжении Романа в Галиче и его отношениях с галичанами можно получить почти исключительно из польских источников - Хроники магистра Винцентия Кадлубка1151, Хроники Великопольской’’ и позднейших исторических компиляций, прежде всего сочинений Я. Длугоша1152

Использование этих источников сопряжено с серьезными трудностями. В отечественной историографии утвердилось крайне критическое отношение к польским известиям по истории Древней Руси, близкое к полному неприятию. Особенно доставалось Хронике Кадлубка, современника и непосредственного участника многих событий русско- польских отношений конца XII - начала XIII в., включенных в Хрони-

3 -

ку t к которой так или иначе восходят соответствующие известия позд- нейших компиляций1153. Со времен В. Н. Татищева их принято было называть «бесстыдными лжами», «фантастическими баснями», «пристрастным и сомнительным повествованием», «бомбастичним і повним очевидних переборщень оповщаннем»1154. В итоге к русским известиям польских хроник стали относится как к сугубо «второстепенному источнику», обращение к которому целесообразно лишь при недостатке соответствующих западноевропейских свидетельств*.

Правда, с недавних пор положение стало постепенно меняться. Прежде всего изменился подход к изучению русско-польских отношений домонгольского времени: если раньше среди историков преобладало убеждение об их изначально враждебном характере, то теперь получила признание мысль, что перед лицом растущей опасности со стороны Германии (с середины XI в.) у обеих стран не было заинтересованности в территориальной экспансии в отношении друг друга, а, наоборот, развивалась тенденция к союзническим отношениям1155. Новей шие исследования также говорят об отсутствии серьезных противоречий и взаимного неприятия между Русью и западнославянскими странами, в том числе Польшей вплоть до XIV в., когда общественный строй стран Центральной Европы сближается с западноевропейским, а Русь развивается по самостоятельному пути, когда на первый план выходит борьба католичества и православия1156.

Результатом этого стало более широкое привлечение польских источников для изучения истории Древней Руси и, в частности, Хроники Кадлубка1157, а также новое понимание значения привлекаемых материалов, новое отношение к возможностям их использования. «Подлинная значимость польских латиноязычных памятников X - XIII вв., - пишет Н. И. Щавелева, - обнаруживается при тщательном изучении каждого свидетельства и всего произведения в целом... Тенденциозность автора может быть объяснима в каждом конкретном случае: за гиперболой или умалчиванием усматривается действительная история»1158. *

* *

Обратимся теперь непосредственно к рассказу Кадлубка, дающему немало ценных для нас сведений, и попытаемся, насколько возможно, проверить надежность этого рассказа. Согласно ему, галицкий князь Владимир Ярославич умер, «не оставив ни одного законного наследни-

m ка»1'. Нет никаких оснований сомневаться в истинности этого известия. Оно подтверждается данными источников русского происхождения'4, а также генеалогическими исследованиями. Законные сыновья Владимира Иван и Василько (рождены от брака с Болеславой, дочерью черниговского князя Святослава Всеволодовича) погибли, по-видимому, в Венгрии в конце 80-х годов, куда были вывезены насильно вместе с отцом королем Белой1'. После смерти Владимира остались только два его незаконных сына, рожденных от попадьи10.

С полным доверием можно относится и к следующему сообщению Кадлубка: «...русские князья кто силой, кто хитростью, кто тем и другим способом стремились захватить освободившееся княжество. Среди них был князь Роман, который, будучи соседом, имел тем большие надежды [на успех] и, кроме того, был более ловок, [чем прочие], в интригах»1159. С этими утверждениями согласуются данные В. Н. Татищева, непосредственно не обращавшегося к Хронике Кадлубка1160*' и черпавшего сведения о галнцком княжении Романа из русских источников, возможно, из недошедшей начальной части Галицко-Волынской летописи1161. После похорон Владимира «галичане учинили совет послать к Рюрику и просить его о наставлении, кого князя избрать. Другие желали Романа Мстиславича. Роман, уведав о том, пременя злобу в лесть, послал к тестю своему Рюрику, прося у него просчения, а при том позволения и помочи, чтоб ему получить Галицкое княжение. Но Рюрик, опасаяся сего гордаго и властолюбиваго князя допустить ему так сильное княжение, объявил ему, что он, не учиня о том со всеми князи совета, не может учинить и звал его купно с другими князи на съезд»2'1. О политической «ловкости» Романа, проведшего большую дипломатическую подготовку завоевания Галича, свидетельствуют многочисленные факты начала и середины 90-х годов XII в., свидетельствующие также о стремлении князя снискать популярность у галичан, добиться признания и славы на Руси вообще21.

Решительные возражения вызывает у ряда исследователей известие Кадлубка об обращении Романа за военной помощью к польскому князю Лешку Белому в части, касающейся условий этой помощи, «...понимая, что силы его другим неравны, настойчиво просит [Роман] князя Лешко обязать его вечным подданнич єством, с тем чтобы он [Лешко] благодаря его покорности стал господином над всеми русскими князьями и управлял бы через него землями партов (половцев. - А. М),

пусть только он его не князем Галиции, а наместником своим назна-

22

чит» .

По мнению М. С. Грушевского, Кадлубек «только с помощью своей фантазии мог сделать из Романа “слугу” польского князя, он вовсе упустил из вида, что Роман был тогда гораздо более сильным и импозантным властителем, нежели молодой Лешко, что так непрочно сидел на своем краковском столе и играл весьма скромную роль в руках своих всевластных баронов... Не могло быть тогда и речи о присоединении Галичины к Польше ни в польских, ни в галицких боярских кругах, и такое представление дел у Кадлубка мы - в лучшем случае - можем истолковать как антиципацию событий по смерти Романа...»2j. «Действительно, - полагает Б. Влодарский, - нельзя верить Винцентию, что Роман, желая привлечь для своих планов краковское княжество, обещал признавать над собой верховенство Лешка и что Лешко посадил его как своего наместника. Только можно принять, что Роман оказался на галицком столе при польской поддержке, чувствуя определенные обязательства перед Лешко за эту помощь» .

Не все упреки, высказанные здесь в адрес польского хрониста, можно считать в равной степени справедливыми. Признавая факт помощи Роману со стороны Польши, историки полностью отрицают за- 20

Т итищен В. Н. История Российская. М. 2. Главы 19-39. С. 165. 21

См.: Гру шевський М. С. Історія України - Руси. Т. III. С 24. 6-7;

Котляр И. Ф. Данило Галицький. Київ, 1979. С. 13-19.

'2 Хроника магистра Винцентия Кадлубка. С. 110. «В с л икая хроника».. С. 135.

2:1 Г р у ш с в с ь к и й М. С. Історія України - Руси. Т. III. С. 5-6. - См. также: Крип'яксвич I. П. Галицько-Волинське князівство. С. 84. 24

W 1 о d а г s к і В. Polska і Rus. 1194-1340. Warszawa, 1966. S. 21.

m висимость, в которую вступал Роман перед 13-летним Лешком25. Но насколько при этом исторически достоверны известия Кадлубка? Думается, что в решении этого вопроса следует учитывать более широкий спектр данных о внешнеполитической деятельности русских князей того периода. Как замечает Н. Ф. Котляр: «В действительности опора Романа Мстиславича на польские силы в занятии галицкого стола была обычным делом в те времена и вовсе не повлекла за собой его зависимости от польских феодалов»'26. Более того, и засвидетельствованное у Кадлубка обращение Романа к краковскому князю с просьбой о «вечном данничестве» и обещанием быть его покорным наместником или вассалом27, не являет собой чего-то из ряда вон выходящего в практике междукняжеских отношений, сложившейся тогда на Руси.

Подобные приемы особенно были в ходу у галицких князей, когда они остро нуждались в поддержке извне. Вспомним, как вернувшийся из венгерского плена галицкий князь Владимир Ярославич обращается к могущественному владимиро-суздальскому князю Всеволоду Большое Гнездо с просьбой по сути аналогичного содержания: «Отче, господине! Оудержи Галичь подо мною, а азъ Божии и твои есмь со всим Галичем, а во твоей воле есмь всегда»2,4. Несколько ранее другой галицкий князь Ярослав Осмомысл просит киевского князя Изяслава Мстиславича: «Ныне, отче, кланяю ти ся. Прими мя. Яко сына своего Мьстислава, якоже и мене. Ать ездить Мьстиславъ подле твои стре- мень по одинои стороне тебе, а я по другой стороне подле твои стре- мень еждю [с] всими своими полкы»1162. Наконец, сам Роман Мстисла- вич, начавший враждовать с киевским князем Рюриком Ростиславичем, рассчитывая на польскую помощь, но потерпевший сокрушительное поражение'0, должен был просить прощения у Рюрика и клясться «въ его воле быти и зрети на нь»'1.

Во всех случаях, разумеется, речь идет о признании гапицкими князьями политической (вассальной) зависимости от правителей других земель'2, но при этом вовсе не идет речи о присоединении Галичины к Киевской и тем более Владимиро-Суздальской волости. Да и сами вассальные обязательства галицких князей не являлись для них по- настоящему обязательными и могли быть легко разорваны или забы-

33

ты .

В русле той же традиции ведет себя по отношению к малопольскому князю Лешко Роман Мстиславич: получив галицкий стол, он действует как полноправный правитель, не связанный никакими обязательствами, ограничивающими его суверенитет’4. Все это показывает, каково было истинное значение обещаний Романа, которые, на самом деле, никого тогда не могли обмануть ни на Руси, ни в Польше. В этом причина отказа Роману в помощи его тестя, киевского князя Рюрика Ростиславича, к которому Роман обращался, как пишет В. Н. Татищев, «пременя злобу в лесть»’5. .«Лесть» распознали в просьбе и обещаниях Романа и советники польского князя Лешко, о чем недвусмысленно дает понять Кадлубек, повествуя об их осторожном и даже скептическом отношении к обещаниям Романа: «Но некоторым показалось слишком вольной эта просьба: и потому, что небезопасно из подчиненного делать себе равного, и потому, что гораздо полезнее самому обладать чем-либо большим и нужным, нежели передать другому; и узы союза чужеземца с чужеземцем редко бывают неразрывны. Поэтому если кто-то и сходится [с чужеземцем] ради выгоды, то терпит его лишь до тех пор, пока выгодно»'^.

Нельзя согласиться с М. С. Грушевским, отвергавшим рассказ Кадлубка из-за его мнимой противоречивости в данном пункте: «Тут уже, как видим, рассказ сам себе противоречит: Роман перед тем просит дать ему Галичину как наместнику - non principem Galiciae, sed piocu- ratorem ibi suum constituat, а теперь выходит, что Галичину он должен получить как вполне самостоятельный князь, равный Лешко. Ниже Роман снова считается только польским наместником: “In spe - iti vestri persona nobis imperare velitis an in substituta”, - говорят бояре Лешко»'"7. На самом же деле повествование Винцентия отличается стройной последовательностью и отражает реальное противоречие интересов участвующих в событиях сторон - русского князя Романа Мстиславича и польского князя Лешко с его окружением, - преследовавших собственные политические интересы, стремясь при этом «переиграть» друг друга.

^ ф ^

Дальнейшие известия польских хроник высвечивают роль галицкого боярства в истории вокняжения Романа в Галиче. «Еще не дошли [польские войска] до границ Руси, - говорится у Кадлубка, - как га- лицкая знать бросается [Лешко] навстречу и склоняет перед ним головы, обещает ему полное повиновение, полную покорность, подчинение всех своих людей, вечную и всяческую гарантию, добровольно избирают его королем и защитником своего спокойствия. “Пусть, говорят, достоинство Вашего суждения удостоит решить, желаете ли Вы нами повелевать лично или через [Вашего] ставленника? Мы же ни о чем другом не просим, как только, чтобы слава вашего имени была над нами, ибо не можем выносить спеси, раздоров и зависти князей земли з к

нашей » .

Сопоставим это известие с сообщением Великопольской хроники - памятника, возникшего примерно на столетие позже Хроники Кадлуб-

^ X р о и и к а магистра Винцептия Кадлубка. С. ПО: «В е л и к а я хроника».. С. 135.

? Г р у ш с « с ь к и й М. С. історія України - Руси. Т. III. С. 4, прим. 2. - Как «по обыкновению тенденциозное» отвергал швеетне Кадлубка А. М. Аидрияшев (А п д р и я ш е в А. М. Очерк истории Волынской земли... С. 147, прим. 3).

X р о и и к а магис-фа Вшщеш ия Кадлубка. С. 111.

ш

ка и в своей первой части (до 1202 г.) основанного на ее данных'9: Храбрый Лешек вторгается во владения Руси. Навстречу ему выходят первые люди Галиции со склоненными выями. Обещают ему свое послушание, свою клиентелу, свое полное подчинение, а также своих людей] навеки верность и выплату подати. Его выбирают королем и желают [видеть] в нем защитника своего спасения. “Пусть достоинство зашей светлости соблаговолит решить, [будет ли] править нами лично или через установленное лицо. Мы ни о чем другом не просим, только бы слава вашего имени воссияла над нами”»40.

Оба источника при всем несомненном стремлении подчеркнуть достоинства польского князя как сильного и славного правителя и приниженное положение галичан, галицкого боярства, признают, что галичане в лице своих «первых людей» «добровольно избирают» Лешко королем», поскольку русские князья и особенно Роман Мстиславич не удовлетворяют общину по своим личным качествам. Община таким образом реализует свое завоеванное в предыдущий период право вольности в князьях», распространяя его, как то уже было однажды в конце 80-х годов XII в.41, не только на русских, но и на иноплеменных правителей.

Об этом же говорит и отношение галичан к новому претенденту. Как и в случае с венгерским королевичем Андреем (I 189 г.), давшим галичанам «весь наряд»42, так и теперь, в случае с малопольским князем Лешком, галичане не есть лишь безропотно пресмыкающаяся перед чужой силой масса. Их обещания покорности и верности, старательно усиливаемые специальными литературными приемами польскими хронистами4', отнюдь не беспредельны и не безусловны. В этом убеждаемся из свидетельств самих хроник о посольстве галицких бояр, а также из сообщений о дальнейших событиях. Галицкие бояре-послы обещают «полное повиновение» и «вечную верность» «всех своих людей» при условии, что Леш ко станет «защитником» их «спокойствия», «защитником» их «спасения»1163. Смысл этих слов, как представляется, состоит в том, что новый князь будет править в Галиче, соблюдая и оберегая сложившийся порядок в отношениях горожан и князя. Речь идет здесь, конечно, не о прихоти «избалованного и кичившегося самостоятельностью галицкого боярства», самовольно распоряжавшегося судьбами земли43, а о «вольностях» волостной общины, ее внутреннем и внешнем суверенитете.

Однако договору об избрании Лешко галицким князем не суждено было сбыться. Польская хроника всю вину за это возлагает на галичан: «они (галицкие бояре. -А. М.) [говорили] это с хитростью, дабы захватить [поляков] беззаботных и беспечных, но вскоре само дело выдало их хитрости. Ибо первые их города не смиренно сдавались, а сопротивлялись в упорных сражениях. А когда же [войска Лешко], наконец, разорив и покорив их, решают осадить Галич, то находят там скопища врагов, многочисленных как песок»1164.

Как нам представляется, причина военного столкновения поляков с галичанами с очевидностью явствует из свидетельств самих же польских источников: «их (галичан. - А. М.) города и укрепления оказывают сопротивление Лешку и восстают против него»1165 в ответ на то, что польский князь ввел войска в Галичину и начал боевые действия, т. е. повел себя отнюдь не как «свой» князь, «защитник спокойствия» и «спасения», а как чужой завоеватель и грабитель.

Примечательно, что, списывая всю вину на галичан, поляки обвиняют их в «хитрости», в тайном умысле «захватить беззаботных и беспечных» поляков. Так же точно ведут себя венгры во главе с княхсив- шим в Галиче королевичем Андреем, когда через несколько месяцев относительного благополучия между ними и галичанами возник конфликт, спровоцированный, как мы пытались показать выше, венгра- ми4,\ Венгры тогда обвинили галичан в «лести», потребовали принесения новой присяги и стали прибегать к репрессиям1166, а когда галичане начали в ответ «искать себе русского князя», венгры ввели в город войска и развязали массовый террор1167. Теперь, десять лет спустя, галичане действуют таким же образом: когда Лешко открывает военные действия в Галицкой земле, попирая тем самым договоренность с общиной, они обращаются за помощью к русским князьям и всей землей ополчаются на поляков.

Польские хроники далее сообщают о битве галичан с поляками у стен Галича, завершившейся поражением его защитников1168. Неудача заставляет галичан, «уже не притворно клянясь жизнью, и с исполненными крайнего смирения молитвами» «еще ниже, чем прежде, склониться к ногам князя Лешко», «поскольку они видят, что силы их князей, на многочисленность которых они полагались, совершенно иссякли»1169. В. Н. Татищев, отдававший предпочтение русским источникам, представляет дело иначе: «Роман, получив онаго (Лешка. - А. М.), пошел к Г аличу. А галичане ожидали ведомости от Рюрика, уповая, что им сына своего Ростислава даст, чрез так долгое время отповеди не получили. А уведав, что король венгерский с войски по поступке, принужденной ему от Владимира, готовится и полки его уже в горы пограничные пришли, приняли Романа без отрицания»'4’. Известия польских хроник, хотя и расходятся с данными татищевского свода в частностях, в целом не противоречат им, согласуются и дополняют их в ряде важных моментов. Так, в Хронике Кадлубка читаем: «Стеснили их (галичан. -А. М.) отовсюду беды: нет никакой надежды на возобновление войны, так как почти все их помощники ночью бежали...»'4.

)\І * *

Таким образом, по сведениям как польских, так и русских источников, галичане соглашаются принять Романа, только полностью исчерпав свои возможности к сопротивлению, все военные и дипломатические средства1170. Возникает вопрос, чем вызвано столь негативное и враждебное отношение галичан к Роману? Историки потратили немало усилий в поисках ответа. Нельзя сказать, чтобы этот князь скомпрометировал себя чем-либо перед галичанами во время своего первого княжения в Галиче. Напротив, он приобрел там немало влиятельных сторонников, последовавших за ним в изгнание5*. В поисках причины охлаждения галичан к Роману М. С. Грушевский предпринял целое расследование, но так и не смог найти определенного ответа; «число сторонников Романа среди галицкого боярства за это десятилетие, что минуло со времени, когда бояре впервые призвали Романа в Галич, могло уменьшиться, симпатии к нему могли остыть; хотя, с другой стороны, можно думать, что такой изворотливый человек, как Роман, положив глаз на Галичину, мог и постараться для своего дела и удерживать в дальнейшем себе партию среди местного боярства»1171.

Историки, с большим доверием относящиеся к сообщениям польских хроник, указывают вслед за ними на «деспотизм» Романа, «тиранство» и «коварство» этого чересчур «энергичного» князя38, находя тому подтверждения и в других источниках39, и этим объясняют возникшую у галичан и, прежде всего, у галицких бояр антипатию к владимирскому князю1172. Высказывалось также мнение, что «в рассказе Винцентия можно видеть опасение бояр перед Романом, который мог мстить за переход бояр на сторону венгров после того, когда Роман в первый раз овладел Галичем»1173.

Мы не можем считать приведенные соображения в должной мере отвечающими на интересующий нас вопрос. Существо проблемы сводится лишь к княжеско-боярским отношениям, к борьбе боярских партий, поддерживавших или противившихся вокняжению Романа в Галиче. Князю Роману приписывается целенаправленная антибоярская политика, продиктованная стремлением «усилить княжескую власть и перенять государственные доходы, которые захватывали бояре»; в своей борьбе Роман последовательно делал ставку на поддержку город ских верхов («лепших мужей»)62. При этом остается совершенно Б стороне другой, более значимый и в данном случае решающий фактор - политическое соперничество галицкой и владимирской общин. Кроме того, предлагаемые решения не учитывают некоторых важных свидетельств источников, имеющихся в распоряжении науки.

Так, согласно данным татищевского свода, игнорировать или отвергать которые нет достаточных оснований6", сторонники Романа в Галиче заявляют о себе сразу после смерти Владимира, выдвигая кандидатуру Романа на княжеский стол64. Однако эти сторонники очень быстро исчезают, и галицкая община во главе с боярством единым фронтом поднимается против Романа, о чем, в частности, судим по замечанию Кадлубка, что Роман стал галицким князем, «несмотря на сопротивление всей русской знати»65. Значит, перемена в отношении галичан к Роману произошла не вследствие охлаждения симпатий или ослабления поддерживавшей его боярской партии за десятилетие, пока он отсутствовал в Галиче, а в силу обстоятельств ближайшего времени, возникших в период борьбы за Галич, разгоревшейся после смерти последнего представителя династии Ростиславич ей.

Объяснение им, по нашему убеждению, следует искать в межволо- стных отношениях Волыни и Галичины с учетом их развития в предыдущий период н реалий, сложившихся к концу ХП в. Как известно, основу этих отношений составляло извечное соперничество двух волостей и борьба за лидерство в регионе66, обострившиеся во второй половине ХП в., когда Владимнро-Волынская волость, значительно усилившаяся в военно-политическом отношении, возобновляет активную наступательную политику в отношении Галичины*’7 Поэтому галичане с опаской и недоверием относились к стремлениям владимирского князя получить княжение в Галиче и могли согласиться на это только при условии, что претендент прекратит все свои связи с владимирцами и

К р и п ' я к е в и ч I. П. Галицько-Волинське князівство. С. 85; Пашуто В Т. Очерки по истории Галицко-Водынской Руси. С. і92; Котляр Н Ф. Формирование территории... С. 89-90.

^ Ср.: Г р у шевс ь к и іі М. С. Історія У країни - Руси. Т. III. С 5. прим. 1.

м Т а т и ш е в В. Н. История Российская. Ч. 2. Главы 19-39. С. 165.

"'Хроника магистра Винцентня Кадлубка. С, 112 - «Несмотря на сопротивление русских сановников (рпгш:;> и знатных (precipuis) лиц». -«Великая хроника»... С. 137.

“Фроянов И. Я., Дворниченко А. Ю. Города-государства... С. ЮЗ- 156: Фроянов И. Я. Древняя Русь. Опыт исследования истории социальной и политической борьбы. М.; СПб.. 1995. Глава 13.

07 См. с. 308-309 настоящей работы.

отречется от владимирского стола

Так ведет себя Роман, когда впервые получает галицкий стол"*. Видимо, и теперь галичане ожидали от Романа, вновь заявившего о претензиях на Галич, таких же шагов. И сам Роман как будто пытается решить дело миром. Согласно В. Н. Татищеву, он пробует примириться со своим врагом киевским князем Рюриком Ростиславичем1174, союзником галичан, вместе с которым они участвовали в военных походах, в том числе и на Волынь1175. В ответ среди галичан раздаются голоса в пользу Романа1176. Однако положение быстро изменилось. Рюрик отказал в помощи и, по словам В. Н. Татищева, предпринял попытку «лишить» Романа «Владимирской области», готовя с этой целью новый съезд князей Руси1177. Тогда Роман сделал ставку на силовое решение вопроса, прибегнув к помощи союзных ему поляков. Насколько можно судить, Роман опирался при этом и на поддержку владимирской общины1178', во всяком случае, на сей раз он не порывал военно-политических связей с владимирцами1179. И поэтому, как справедливо отмечают авторы монографии «Города-государства Древней Руси»: «Появление владимирского князя на галицком столе было, в известном смысле, успехом владимирцев в соперничестве с галичанами»1180’.

* *

В галицких событиях 1199 г. хорошо видна роль местных бояр как лидеров общины в судьбоносный момент ее истории. В этом качестве они проявляют себя в двух отношениях. Они, во-первых, руководители внутриобщинной жизни, которые, по словам М. С. Грушевского, «со смертью Владимира должны были взять в свои руки верховное управление Галичины»77, т. е. осуществлять необходимые административные функции в переходный период до избрания нового князя.

Но бояре не узурпаторы верховной власти, как порой считают некоторые историки™ В Галиче по-прежнему существует и действует вече как высший политический орган, определяющий судьбу княжеского стола. Это видно из сообщения В. Н. Татищева о том, что «гали-

79

чане учинили совет» для определения кандидатуры нового князя . Община, как и прежде, не в состоянии долго обходиться без княжеской власти и стремится скорее избрать себе нового князя: галичане сетуют на задержку приезда к ним сына киевского князя Рюрика Ростислава,

u VII

которого они звали на галицкии стол .

В вопросе выбора кандидата ведущая роль принадлежит боярству. Но его инициатива здесь ограничена интересами и волей общины. Выбор бояр - это выбор общины. По поводу аналогичного случая Н. П. Дашкевич верно заметил, что князь «опирался на избрание с их (бояр. - А. М.) стороны как на один из вошедших тогда в обычай путей к занятию столов и в поступке бояр видел обыкновенный факт самоопределения общины, на которое она имела полное право»*1182.

Сказанное в полной мере относится и к рассматриваемому случаю. Об этом свидетельствует, в частности, то обстоятельство, что община всячески поддерживает выбор бояр, действует с ними вместе и заодно: простые галичане вслед за боярами идут в бой против поляков, когда те нарушают заключенный с «первыми людьми Галиции» договор*" и так же, как их лидеры, отвергают Романа, не выполнившего условий общины. Община поддерживает бояр до самой последней минуты, исчерпав военные средства, прибегает к финансовым: после военного поражения галичане, разделяя позицию своих бояр, не желавших иметь дело с Романом, пробуют откупиться и предлагают польскому князю несметные богатства и «постоянство в выплате податей» в обмен на его

согласие самому стать князем в Галиче*3.

Важно подчеркнуть, что разногласия среди галичан по поводу кандидатуры нового князя, возникшие, по словам В. Н. Татищева, после смерти Владимира Ярославича, исчезают без следа, как только было принято общее решение отвергнуть Романа и поддерживать другого претендента - сначала сына киевского князя Рюрика Ростислава, а затем малопольского князя Лешка. Подобное не могло явиться вследствие межпартийной борьбы или закулисных интриг, расколовших галичан, а должно было стать результатом непосредственной реакции общины на изменения политической обстановки.

Боярство со своей стороны также тесно связано и зависимо от общины в политических делах, где благополучие общины стоит выше корпоративных и личных выгод. Поэтому, заключив договор с князем Лешком, бояре немедленно идут на разрыв с ним, навлекая на себя гнев поляков, после того, как последние стали разорять пограничье Галицкой земли*4, покушаясь на ее целостность и суверенитет. В решающий момент среди галичан, как и среди галицкого боярства, нет никаких политических разногласий, могущих привести общину к расколу на враждующие лагеря. Галичане единым фронтом ведут борьбу за свои

Х5

интересы и соооща принимают поражение' .

В основе этого единства, особенно наглядно проявляющего себя в отношениях с внешним миром, лежит социально-политическая целостность общины как единого организма. Важным свидетельством тому являются терминологические данные. Используемые в польских латиноязычных источниках термины «первые люди Галиции», «галицкая знать», «русские сановники и знатные» в рассказе о галицких делах свободно заменяются термином «галичане» с тем же смысловым значением*6, поскольку бояре являются неотъемлемой частью общины, действуют от имени простых людей и вместе с ними. То же самое, как известно, характерно и для терминологии русских летописей, где взаи- мозаменяются как равнозначные термины «галицкие мужи» и «галичане», обозначающие общину в целом - и бояр и простых людей87. Концентрация внимания польских хроник на галицких боярах обусловлена их более активным и деятельным участием в политических событиях как лидеров общины и руководителей сопротивления агрессорам, а не всевластных вершителей судеб земли.

Во-вторых, бояре более активно и широко, чем прежде, проявляют себя в сфере внешней политики. Они представляют свою общину во взаимоотношениях с внешним миром, будь то с русскими или с иностранными князьями. Бояре являются непосредственными участниками посольств, ведущих с ними переговоры. Посольство галицких бояр встречает краковского князя на границе Галицкой земли11831184, после чего продвижение польских войск останавливается89, и князь Лешко ведет с боярами официальные переговоры как с полномочными представителями галицкой общины. Полномочия бояр на этих переговорах достаточно широки. Они не только предлагают Лешко занять галицкий стол, но и от имени «всех своих людей» «избирают его королем и защитником своего спокойствия», обещая взамен «полное повиновение»90, т. е. от имени общины заключают договор с краковским князем об избрании его на галицкий стол, в котором обе стороны - князь и городская община - принимают на себя определенные взаимные обязательства.

Практика договорных отношений вечевой общины с князем, широко распространившаяся на Руси со второй половины XII в., если судить по договорным грамотам Новгорода с великим князем Ярославом Яро- славичем (древнейшим из дошедших до нас памятников такого рода), предполагала четкое определение взаимных обязательств, скрепленных взаимной присягой. Причем из формуляра договора (выработанного, как полагают исследователи, уже в середине ХП в.) видна особая ритуально-символическая роль общинных руководителей, занимающих ключевые должности государственного управления и земских лидеров вообще («сановников и знатных лиц», по выражению польской хроники) в заключении договора, где они выступают от имени всей общины («всего Новагорода»): со стороны общины договор заключается «от владыки..., и от посадника..., и от тысяцькаго..., и от всех соцьскых, и от всех старейших, и от всего Новагорода»91. Кроме того, бояре, как это бывало и прежде, выступают гарантами соблюдения условий договора со стороны общины, предлагая своему контрагенту «всяческую гарантию» выполнения принимаемых обязательств92. Однако, как только заключенный с поляками договор был сорван, галицкие бояре (и, судя по известиям польских хроник, те же самые лица, что участвовали в переговорах с Лешком9’) из дипломатических руководителей немедленно превращаются в руководителей военных и возглавляют вооруженное сопротивление галицкого войска, а также «силы их (союзных галичанам. - А. М.) князей, на многочисленность которых они полагались»94. Галицкие бояре, следовательно, успели заключить военные союзы и получить помощь также каких-то, видимо, русских князей и выставить против поляков значительное количество воинов, «многочисленных как песок»93. Дипломатические функции бояр, таким образом, слиты воедино с их гражданскими и военными функциями, а руководящая роль бояр проявляется во всех основных сферах политической жизни общины.

Влияние бояр в политических делах определяется их взаимоотношениями с простыми общинниками. Разобраться полностью в механизме этих отношений непросто ввиду недостатка соответствующих указаний источников, особенно русских, слишком мало интересовавшихся обыденными и общепринятыми нормами жизни. Некоторую помощь в данном вопросе, насколько можно судить, способны оказать свидетельства иностранных источников. Правда, сведения их несколько переосмыслены в духе западноевропейских социально- политических традиций и облечены в соответствующие термины. Тем не менее, ценность и адекватность их в целом не вызывает у нас сомнений.

В рассказе Великопольской хроники о борьбе за Галич в конце XII в., автор которого не ограничивается простым повторением более раннего текста Кадлубка, но также разъясняет и осмысливает его некоторые места96, говорится, что галицкие бояре на переговорах с Лешком «обещают ему свое послушание, свою клиентелу, свое полное подчинение, а также своих [людей]...»1185. Иными словами, бояре, не только от собственного имени, но и от имени простых общинников ведущие переговоры и дающие обязательства полякам, воспринимаются последними в качестве «патронов» «своих людей «-«клиентов». Конечно, эти категории, восходящие к древнеримской системе социально-правовых отношений, не могут иметь прямого соответствия в отношениях древнерусского боярства и простых людей. Заключать договоры и приносить присягу новому князю на Руси могли только свободные и полноправные граждане, участники веча!)х. Поэтому «клиентелой» галиц- ких бояр, лояльность которой они обещают и гарантируют польскому князю, могли быть исключительно свободные и полноправные общинники.

Поддерживая политические усилия галицкого боярства вообще, они в то же время поддерживали каждые своего «патрона» - боярина, которому прежде всего и более всего доверяли, будучи связанными с ним лично более тесными отношениями. Такие бояре могли быть лидерами кончанских и уличанских общин, главами больших семей и родственных кланов, а во время военных действий - командирами первичных войсковых соединений.

Как установлено исследователями по материалам Древнего Новгорода, кончанская и уличанская организация, объединявшая представителей всех слоев населения - бояр и простой люд, проживавших в пределах ее территории90, управлялась уличанскими старостами, избиравшимися, по мнению большинства историков, из числа бояр111". Происхождение уличанских старост, как полагает В. А. Буров, приходится на X в.’111, а среди их главных общественных функций было представлять свою общину в отношениях с внешним миром - с князьями и вышестоящими общегородскими институциями11'2. Современные исследователи отмечают, что кончанско-уличанские корпорации были характерным элементом городской жизни не только Новгорода, но и других регионов Древней Руси10 \

^ ф ^

Еще одна важная сторона взаимоотношений боярства и простых людей, боярства и общины, открывается в ходе дальнейших событий, последовавших за вступлением Романа в права галицкого князя1"4. Из сообщения польских хроник узнаем в подробностях об экзекуции, которой подверглись галицкие бояре - лидеры сопротивления Роману. Сообщения эти, как и весь рассказ о борьбе за Галич, не лишены известной тенденциозности1186, но содержащиеся в них факты находят подтверждение в русских источниках и в целом соответствуют духу времени1'16.

«Едва только князь Лешко со своими удалился, - читаем у Кадлубка, - как [Роман] неожиданно хватает галицких сатрапов и знатнейших бояр и казнит: кого в землю живыми закапывает, кого на части разрывает, с других кожу сдирает, многих делает мишенями для стрел, некоторым сначала внутренности вырывает, потом убивает. Испытывает на своих всякого рода казни - став более жестоким врагом для своих гра ждан, нежели для врагов. А тех, кого открыто не мог схватить, потому как почти все в страхе разбежались по чужим землям, вновь вызывает, [приманив] дарами, лестью и всякими измышлениями, на которые он был мастер, обнимает, возвеличивает почестями. Вскоре, придумав какое-либо ложное обвинение, безвинных свергает и приказывает их замучить немыслимыми пытками; либо чтобы имущество у убитых отнять, либо чтобы нагнать страх на соседей или чтобы, уничтожив наиболее могущественных, самому властвовать тем безопаснее. Он часто употреблял присказку: мед удобнее добывать, если пригнетешь пчелиный рой, а не распустишь его; трава не пахнет, если ее не растолочь пестом. Итак, построив на несчастье других свое счастье, он в короткое время вознесся так высоко, что стал полновластно управлять почти всеми русскими землями и князьями»1187.

Сведения польских источников перекликаются с данными русских летописей, сохранивших отзвук расправ Романа с боярами в рассказе о злоключениях бояр Кормильчичей - Володислава и его братьев1188. Еще более яркая параллель - приписываемая Роману «присказка» о пчелах и меде, повторяющаяся на страницах Ипатьевской летописи в словах сотника Микулы, обращенных к сыну Романа Даниилу: «Не погнетиш пчелъ, медоу не едать»*1189 Это не единственная аналогия афористических изречений персонажей Галицко-Волынской летописи и Хроники Кадлубка, что подтверждает подлинность самих афоризмов как исторических свидетельств'1190.

Можно говорить о существовании устойчивой фольклорной традиции, изображающей Романа жестоким тираном, беспощадным по отношению к своим врагам, где поступки героя несут явные следы ритуального поведения. У польского хрониста XVI в. Мацея Стрыйковско- го сохранилось известие, как Роман, чтобы покончить с бунтами покоренных им литовцев, приказывал запрягать их закованными в плуги и пахать ими вместо волов, перепахивать «старины», корчевать «ляды»1191. В былине о войне Романа с литовскими королевичами княже-

ская дружина так карает поверженных врагов:

Большему князю глаза выкопали,

А меньшому брату ноги выломали,

И посадили мепьшаш на болыпаго,

И послали к дядюшке... "*

К этой же традиции можно отнести слова летописи о жестоком истреблении Романом половцев, в которых, несомненно, отражено какое- то древнее фольклорное произведение: князь «оустремил бо ся бяше на поганыя, яко и левъ, сердить же бысть, яко и рысь, и гоубяше, яко и коркодилъ, и прехожаше землю ихъ, яко и орелъ, храборъ бо бе, яко и тоуръ...»11'. Все это, видимо, расположило исследователей к большему доверию к заключительной части рассказа Кадлубка о вокняжении Романа в Галиче и даже тех, кто сомневался в истинности предшествовавшего изложения"4.

Целью жестоких казней, учиненных Романом в Галиче, как можно видеть из самих сообщений источников, была не просто ликвидация своих врагов и сведение личных счетов, а полное подавление сопротивления общины, всего пчелиного роя, как выражается Роман, и в результате укрепление собственного положения на княжеском столе. Примечательно, что жертвами Романа становятся «знатнейшие бояре», т. е. наиболее известные и авторитетные представители галицкой общины, ее признанные лидеры. Убийство именно этих людей посредством лютых истязаний приводит в повиновение галичан, а князя возносит в ранг «полновластного правителя». Прочность положения Романа в Галиче подтверждается многими историческими фактами и признается исследователями”3.

Нельзя не заметить противоречия в том, как относились галичане к новому князю до и после его вокняжения. Налицо резкая перемена от полного неприятия и вооруженного сопротивления до твердой и постоянной поддержки, ставшей условием внутренней стабильности1192 и грандиозных внешнеполитических успехов117. Указанная перемена, как представляется, находится в прямой причинно-следственной связи с поведением Романа в Галиче и в первую очередь с теми мерами, которые он употребил в отношении знатнейших галицких бояр. Таким образом, казни, проведенные Романом, выходят за рамки простого наказания или мести политическим противникам и в определенном смысле являются ритуально-символическим актом подчинения общины, оказавшим глубокое воздействие на общественное сознание.

В нашем распоряжении имеются факты, свидетельствующие, что и з прежнее время галицкими князьями практиковались подобные меры, принося соответствующие плоды. В 1145 г. Владимирко Володаревич, силой оружия вернувший себе галицкий стол, отданный галичанами Ивану Берладнику, приводит общину к полному повиновению тем, что многы люди исече, а иныя по[казни] казнью злою»111'. После этого га- лицкая община в мире жила со своим князем, и Берладник сумел еще раз реализовать свои претензии на Галич только при новом князе1193'1. Аналогичные по сути события произошли в галицком «пригороде» Звенигороде в 1146 г. Во время вражеской осады звенигородцы, сойдясь на вече, решили сдать город, не желая сражаться за Галич1’". Однако бывший в Звенигороде галицкий воевода Иван Халдеевич враз переломил ситуацию, предав «лютой казни» трех зачинщиков вечевого решения («начальников веча»), разрубив их тела на куски, «темь и загрози имъ (звенигородцам. -Л.М.), и почашася Звенигородьци оттоле бити безъ льсти»121.

^ Ф Ф

Убийство общинных лидеров, произведенное, по всей видимости, публично с использованием особо жестоких («злых») средств, в рассмотренных случаях оказывает какое-то магическое воздействие на общественное сознание, парализует волю к сопротивлению, не только не порождает протеста и ответных действий со стороны общины, но, наоборот, заставляет полностью повиноваться воле совершающего насилие. Объяснение этому феномену, как представляется, следует искать в сфере религиозно-мифологического сознания, в древнерусскую эпоху еще густо насыщенного языческими пережитками и пронизывающего собой социально-политические отношения, являясь во многих случаях регулятором общественного поведения1194.

В этой связи ключевое значение для понимания сути проводимых Романом и его предшественниками расправ над боярами приобретают те, отмеченные источниками способы и средства, к которым прибегают князья. Данные славянской этнографии и фольклора, языческой обрядовой символики позволяют выявить заключенный в них ритуальносимволический смысл и свидетельствуют, что выбраны они были не случайно, не в припадке слепой ярости, а именно как действенные средства достижения сознательно намеченной цели. В своем месте мы уже касались вопроса символического значения некоторых средств, использованных Романом, в частности, ритуального расстрела1195'. Магическими свойствами, несомненно, обладают и остальные средства, примененные им к галицким боярам, весьма часто и широко практиковавшиеся в средневековой Руси.

О ритуально-сакраментальном значении таких и подобных способов применения смертной казни, всегда отличавшихся особой жестокостью и включавших «множественные языческие и демонические атрибуты», можно с уверенностью судить по многочисленным материалам Московского государства XV - XVL1 вв. К таким мерам особенно активно прибегали в экстремальные периоды социально-политической жизни - опричнина, Ливонская война, голод 70-х годов XVI в., Смута, восстание Степана Разина и т. п.1196 По наблюдениям современных исследователей, такие казни не применялись во время обычных судебных процессов1197, поскольку носили особую идеологическую нагрузку. На казание здесь, с одной стороны, «должно было подтверждать несостоятельность действий, политических взглядов, всего духовного мира казнимых», а с другой - «в самом акте казни нужно было сделать все, что обеспечивало политическому противнику неблагоприятные условия существования в потустороннем мире»иб. Этим целям служили специальные символические средства, особое значение которых определяется тем, что в подобных делах «символ выступал важным фактором влияния на воззрения масс»1198.

Обычай закапывания в землю живых людей и разрывания на части тел преступников издревле существовал на Руси и применялся к лицам, совершившим особо тяжкие и общественно опасные преступления {колдовство, убийство родственников и проч.). Такие казни всегда производились публично и были призваны (в частности, ритуальное закапывание ведьм и колдунов) исторгнуть из преступника «злого демона (= нечистую душу) и удалить его из земного мира в мир загробный (= в подземное царство Смерти)»ш, иначе говоря, - развенчать преступника в глазах соплеменников и уничтожить его связи и влияние в земном

129

мире

Схожие ритуальные цели, насколько можно судить, преследовали и другие «зверства» Романа, в частности, вырывание внутренностей - способ убийства весьма распространенный в древности. По свидетельству скандинавских саг, норвежские конунги и ярлы в борьбе за власть применяли такой характерный для викингов способ, преследуя тем самым определенные ритуально-магические цели. Так, «Сага о Харальде Прекрасноволосом», повествуя о перипетиях борьбы ярла Эйнара с Хальвданом Высоконогим, завершает рассказ сценой расправы победителя над побежденным, аналогичной как по способу, так и по последствиям расправе Романа с галицкими боярами. «Эйнар ярл, - говорит сага, - подошел к Хальвдану и вырезал у него на спине орла, раскроив ему спину мечом, перерубив все ребра сверху и до поясницы и вытащил легкие наружу»1199. Сделано это было, по словам самого Эйнара, «дабы... столп дружин обрушить», т. е. сломить сопротивление всех сторонников Хальвдана, и «после этого Эйнар ярл снова стал править на Оркнейских островах, как он раньше правил»1

Леденящими сценами кровавых расправ с извлечением внутренностей, отсечением головы, переломом позвоночника и расчленением тел пестрят русские былины. Их герои, одержав верх над своими врагами, например, в поединке, обязательно должны завершить дело ритуальным кровопролитием. Они «режут», «порят», «пластают» грудь побежденного, «смотрят сердце», «мешают кровь с печенью» и т. п.1"'2 По мнению А. В. Гадло, изучавшего символику таких поединков, «этими мерами достигалось полное уничтожение жизненной силы противника, его души, обеспечивалась безопасность победителя. Через соприкосновение с кровью побежденного победитель принимал от него всю его физическую и духовную мощь. Кровью и внутренностями побежденного он благодарил и своих сверхъестественных покровителей» ь\

Кровавая расправа предназначалась не только явному противнику, поверженному в открытом бою, но и тайному коварному врагу, скрывающему свои истинные намерения. В былинах о Добрыне и Маринке, а также об Иване Годиновиче и Настасье герои расправляются со своими женами - злыми колдуньями, прибегая к уже известным нам средствам; Добрыня, к примеру, перед тем, как убить Маринку, отрубает ей руки, ноги, губы, грудь и, наконец, рубит голову1'4. Комментируя эти сцены, В. Я. Пропп делает важное наблюдение о том, что целью совершающего расправу не была личная месть, и что в своих действиях он руководствовался не столько мотивами личного свойства, сколько стремлением к достижению некоего общественного эффекта. «Если рассматривать эту кознь как расправу ревнивого супруга, то она бесчеловечна и бессмысленна... Добрыня избавляет Киев от той нечисти, от той заразы, которая исходит от Маринки. Это не месть и не кара, это акт полного очищения.:. Казня Маринку, Добрыня освобождает от нее Киев и Русь»1''5.

Таким образом, публичная расправа над лидерами общины, вдохновляющими и возглавляющими широкое общественное движение, их жестокое убийство с использованием специальных ритуально-символических средств оказывает сильное воздействие на общественное сознание. Позорная «злая» казнь разоблачала несостоятельность таких лидеров, никчемность предлагаемого ими пути. Примененные при этом средства умерщвления, несомненно, обусловлены религиозно-мифоло- гическими представлениями и нормами поведения, языческими в своей основе, постоянно проявлявшими себя в сфере политической борьбы и внутриобщинных отношений в периоды острых противоречий и конфликтов. Вспомним, что при сходных обстоятельствах во время массовых волнений в Новгороде и Ростовской земле, возглавляемых волхвами, ставшими в полном смысле лидерами местных общин, именно так поступают князь Глеб Святославич и воевода Ян Вышатич. Чтобы переломить общественное настроение в свою пользу, они подвергают волхвов публичным унижениям и казням (князь Глеб собственноручно разрубил главного волхва пополам), разоблачая их полную несостоятельность, и таким путем добиваются водворения прежнего порядка1'6.

С точки зрения религиозно-мифологических представлений, подобные средства должны были разрушить сакральную связь казнимых с земным миром, уничтожить их силу и влияние, отвратить от них симпатии и доверие соплеменников. Вместе с тем, такие средства призваны были утвердить власть победителя в качестве нового полноправного правителя, полностью подчинить общину его законной власти. Известно, что в языческие времена убийство прежнего правителя открывало его преемнику путь к власти; община при этом воспринимала последнего как законного князя, забывая о его поверженном предшественнике1200. Такие порядки действовали и на Руси, определяя поведение князей вплоть до начала XI в.ьх