§ 1. Труды и дни

Вопрос этот достаточно сложен. Лукач вступил в коммунистическую партию относительно поздно и неожиданно. Было ему тогда 33 года, и к тому времени он написал большое количество философских работ, которые с марксизмом ничего общего не имели, хотя некоторые исследователи Лукача, как это обычно бывает, стремятся раскрыть преемственность в его интеллектуальном развитии.

С начала и до конца своей философской карьеры Лукач клялся в своей верности Ленину и ленинизму. Поэтому вопрос о том, был ли Лукач сталинским философом, зависит от решения более общего вопроса: каково отношение между ленинизмом и сталинизмом? Цитаты из работ Сталина и панегирики в его честь встречаются у Лукача реже, чем в обычной идеологической продукции того времени. Однако частота цитирования не может быть решающим аргументом, поскольку пеаны «мудрому вождю и учителю народов» в течение многих лет украшали почти все тексты, издаваемые в СССР, не исключая учебников физики и книг о вкусной и здоровой пище. Тем не менее можно отличить действительно прост ал инскую продукцию от книг, в которых содержались вынужденные славословия: сталинской физики или математики не существовало.

С другой стороны, более поздние заверения самого Лукача в том, что он был постоянным критиком сталинизма и только из тактических соображений подчинялся его приказам, тоже не могут быть приняты без оговорок. Решающим критерием может быть только философское содержание и политический смысл работ самого Лукача, относящихся к разным периодам времени.

В наследстве Лукача значительное место занимают эстетические и литературно-критические труды. Но нельзя сказать, что он был «прежде всего» эстетиком и литературным критиком и лишь затем философом. В соответствии с собственным пониманием марксизма Лукач подчинял все вопросы и проблемы, которые он изучал, категории «тотальности» — целостности социальных процессов в единстве прошлой и будущей истории человечества. По его мнению, именно такой подход отличает марксизм и гегельянство от всех остальных философских ориентаций. Поэтому он был философом при анализе всех вопросов, которыми занимался.

Обычно творчество Лукача рассматривают в контексте международного марксизма или немецкой классической философии, хотя появилось немало работ, в которых обращается внимание на значение в его творчестве и венгерской культурной традиции. Однако большинство своих работ Лукач писал на немецком языке и посвящал истории немецкой культуры. Язык, литература и философия Германии ему были известны намного лучше, чем культура любой другой страны, за исключением родной Венгрии, в которой он провел свою юность и старость.

Георг Лукач родился в Будапеште в еврейской буржуазной семье. Его отец был банкиром. В годы учебы в гимназии и университете принимал участие в социалистических кружках, патроном которых был Э. Шабо—венгерский левый социал-демократ. Шабо не был ортодоксальным марксистом, а скорее теоретиком анархо-синдикализма. Под его влиянием Лукач некоторое время увлекался идеями Сореля. Не меньшее влияние на его развитие оказала модернистская, антипозити- вистская культура рубежа XIX—XX вв. Лукач вел поиск глобального и всеохватывающего мировоззрения, которое бы противостояло позитивистской и эмпирической умеренности в частных делах и политике. В то же время он противостоял консервативной христианской и националистической традиции. Подобно множеству своих ровесников в разных странах Европы искал новую метафизику. В этом духе принимал участие в работе театрального общества, которое стремилось найти сценическое воплощение философских драм Ибсена, Гауптмана, Стриндберга.

Несколько лет учебы Лукач провел в Берлине, где слушал лекции Зиммеля. В немецких университетах тогда господствовало неокантианство, и потому молодые философы попадали под его влияние. Лукача привлекли те версии неокантианства, которые концентрировались на вопросах философии истории и методологии социальных наук и стремились выйти за рамки строго критического подхода в кантовом смысле слова. Кант полагал, что теория познания логически должна предшествовать любой метафизике, в результате чего собственно метафизические вопросы оказывались неразрешимыми или плохо сформулированными. С 1913 г. Лукач продолжал учебу в Гейдельберге, слушал лекции Риккерта и Виндельбанда, познакомился с М. Вебером и Э. Блохом. С 1906 г. он писал статьи для различных литературных журналов. Часть из них составили его первую книгу «Душа к формы», изданную в 1910 г.

Подобно другим ранним работам Лукача, эта книга была разновидностью философского эссе на литературные темы. Л. Гольдманн, например, усматривает в ней трагическое кантианство с феноменологической окраской, так как понятие формы у Лукача соответствует понятию значимой структуры у феноменологов. Однако структурализм Лукача оставался статическим. Поиски смысла художественного произведения исключали вопрос о его историческом генезисе и модификациях. И на самом деле, Лукач толкует художественное произведение как попытку оформления человеческого чувства жизни или «души». Стремление найти форму для собственной души естественно и неизбежно, хотя такая форма является одновременно отказом от содержания, которое ищет выражения. Если желание подчинить душу форме отражает специфику художественного творчества, то в нем фиксируется фундаментальная неспособность человеческого духа создать действительный синтез внутреннего и внешнего, субъективности и ее выражения. Лукач полемизирует с художественными методами, которые хотят описывать лишь случайности жизни и принципиально отвергают вопрос о поиске сущности. Ни натурализм, ни импрессионизм, по его мнению, не соответствуют смыслу искусства.

Стремление обнаружить сущность и смысл отражает непреодолимый трагизм жизни, зависимость индивидуальной судьбы от невидимых и непонятных сил, мощь которых обнаруживается в неразрешимых конфликтах. Лукач критикует эстетизм — веру в совершенную автономию формы по отношению к генезису художественного произведения. Форма есть способ организации единства мира, но если духовная жизнь сама по себе нищенская и хаотичная, то совершенство формы не может придать ей ценности. С точки зрения Лукача,- современная худо жественная культура сводится либо к поискам абстрактных форм — наследованию совершенства старых форм, в которых не помещается новое содержание, либо к попытке отбросить форму вообще. Но оба стремления выражают не кризис самой формы, а кризис жизни, которая отражается в искусстве.

В работе «Теория романа», опубликованной в 1916 г. в «Журнале эстетики и всеобщей теории искусства», Лукач в некоторой степени преодолевает свой пессимизм и фатализм. Оценивая названный труд в 50-е гг., он, однако, признал его реакционным, идеалистическим, мистическим и т. п. Сегодня в мировой эстетике данное сочинение считается одним из важнейших достижений Лукача, поскольку во время его написания тот серьезно изучал Достоевского и Кьеркегора. Под влиянием этих мыслителей он пришел к выводу, что роман как литературный жанр есть выражение мира, в котором человеческие отношения опосредованы социальными формами и институтами, имеющими отчужденный характер. Само существование романа — свидетельство болезни культуры и неспособности людей к непосредственной коммуникации. Величие Достоевского определяется тем, что он сумел показать отношения между людьми, свободные от социальных или классовых обстоятельств. И потому его произведения не являются романами в собственном смысле слова.

Проблематика «утопии» Достоевского как бы предвосхищает вопросы, над которыми работал Лукач уже после того, как стал марксистом. Один из них: возможно ли общество, в котором будут сняты все социальные и институциональные перегородки между людьми и они будут общаться как индивиды, а не как представители анонимных сил? Однако в «Теории романа» марксистской методологией еще и не пахнет. Лукач в это время находился под влиянием Дильтея и Гегеля и рассматривал литературные формы как выражение особых исторических целостностей, которые в художественном творчестве ищут своего самосознания. Искусство есть сфера объективации духа эпохи, а ее смысл не может быть сведен к форме. С другой стороны, искусство самостоятельно, его нельзя подвести под философское или научное творчество. Поэтому одинаково ошйбочны рационалистическая интерпретация художественного творчества и романтическая вера в привилегированное положение искусства при создании универсального синтеза человеческого мира.

Наряду с эстетической в ранних работах Лукача важное место занимает и этическая проблематика: противоречие между намерениями индивидов и результатами их действий, между потребностью самовыражения и замыкающей функцией экспрессии, между потребностью непосредственной коммуникации и социальными формами, которые делают ее невозможной. В годы первой мировой войны он пишет работу о Кьеркегоре как критике Гегеля. Некоторые исследователи творчества Лукача (например, Л. Конгдон) считают, что его переход к марксизму объясняется ситуацией, которую он истолковывал как кьеркегоровское «или — или»: невозможность синтеза различных ценностей и необходимость принудительного выбора в условиях борьбы.

После возвращения в Будапешт в 1915 г. Лукач становится одним из инициаторов философских кружков и свободных школ, в которых интеллигенция пыталась выражать свои страхи и надежды перед лицом

105

'/2 4. В. П. Макаренко хаоса войны и несчастий. В этих кружках участвовал ряд людей (К- Маннгейм, А. Гаузнер, Б. Барток, М. Поляни, 3. Кодали), со временем приобретших известность в разных сферах европейской культуры. В политической борьбе данные кружки занимали левую позицию, однако не того типа, который неизбежно ведет к большевизму. Поэтому вступление Лукача в компартию Венгрии сразу после ее основания в 1918 г. для многих его товарищей и коллег было неожиданностью. Тем более, что за несколько дней до этого он опубликовал статью, в которой резко критиковал большевизм: будущее бесконфликтное общество, по мнению Лукача, может возникнуть лишь как продукт диктатуры и террора. В то же время он был убежден, что большевизм остается единственной возможностью для интеллигенции, которая не хочет ни активно, ни пассивно принимать мир, породивший жестокости войны и угрожающий разрушением всей цивилизации.

С этого момента Лукач принял марксизм без всяких оговорок как единственно верное моральное, интеллектуальное и политическое решение.

В течение некоторого времени надежды Лукача на европейскую революцию подтверждались. После демократического переворота в Венгрии возникла советская республика, просуществовавшая с конца марта до конца июля 1919 г. Руководителем венгерских коммунистов был Бэла Кун — будущая жертва сталинского террора, замученный в советской тюрьме. На протяжении четырех месяцев Лукач занимал пост заместителя наркома просвещения. После падения Венгерской советской республики начались кровавые и массовые репрессии. Однако большинство ее вождей смогло сбежать за границу. Лукач несколько недель находился на нелегальном положении, а затем сбежал в Вену, где был арестован. Ему угрожало возвращение в Венгрию и виселица, если бы не протест группы писателей, в том числе Томаса и Генриха Маннов.

С этой поры начинается жизнь Лукача как политического эмигранта, заполненная теоретической и пропагандистской работой, а также непрерывными спорами, типичными для всякой политической эмиграции. Данные споры практически не влияли на ситуацию в Венгрии, но разжигали до остервенения группу изгнанников, составляющих планы будущей революции. Лукач принадлежал к левому крылу Венгерской компартии, редактировал журнал «Коммунизм», удостоившийся однажды критики Ленина за антипарламентские взгляды.

В 1923 г. он издал книгу «История и классовое сознание», которая считается его главным произведением. Правда, сам Лукач впоследствии отказывался от ряда высказанных в ней положений. Однако из всех его работ указанный труд вызвал самое большое количество дискуссий и оставил глубокий след в истории марксизма и коммунистиче ского движения XX в. В этой книге Лукач не только пытался доказать значимость Гегеля для марксизма, но и разработал собственную интерпретацию всего философского наследия Маркса, приняв категорию тотальности в качестве исходной. По его мнению, все философские дискуссии, которые велись среди марксистов II Интернационала, не имеют ничего общего с идеями Маркса. Люди, называющие себя «марксистами» и «ортодоксами», совершенно не учли значение материалистической диалектики, прежде всего теорию взаимодействия субъекта и объекта истории в их движении к будущему единству. Книга была направлена против эволюционистских и позитивистских толкований марксизма и, по намерениям автора, должна была заложить философские основания революционной ленинской теории социализма и партии. Правда, в двух пунктах Лукач отошел от ленинской доктрины: 1. Вопреки Энгельсу и Ленину считал, что диалектика природы противоречит сути Марксовой диалектики. 2. Подвергал критике ленинское положение об отражении как критерии марксизма в теории познания.

Книга Лукача вышла в период все более прогрессирующей идеологической догматизации марксизма. Неудивительно, что она стала предметом официальной критики со стороны главных чиновников революции. На V Конгрессе Коминтерна в 1924 г. Зиновьев объявил книгу вредной и ревизионистской нападкой на марксизм. Попало и другим марксистам (А. Грациадеи, К. Коршу), которые пытались по-своему толковать Марксово наследие. Бухарин тоже поддержал критику Зиновьева. Правда, эта критика была настолько общей и неаргументированной, что возникает вопрос: читали ли большевистские вожди книгу Лукача вообще? Их философские прихлебатели типа А. Деборина, Н. Луппола и Л. Рудаса, конечно, читали, но это не помешало им присоединиться к критическим нападкам. Лукач длительное время никак не реагировал на критику, однако в 1933 г. объявил, что считает «Историю и классовое сознание» вредной и реакционной книгой, особенно в отношении двух ранее указанных пунктов. Едва попав в анналы марксизма, книга оказалась забытой, а потому была заново открыта после смерти Сталина. В настоящее время считается, что книга Лукача, несмотря на позднейшие отречения автора, принадлежит к главным теоретическим документам истории марксизма XX в.

В 20-е гг. Лукач написал и ряд работ о Лассале, Гессе, Ленине, развивая в них идеи «Истории и классового сознания» и критикуя учебник Бухарина по историческому материализму. В 1928 г. написал так называемые «Тезисы Блюма», подвергнутые сокрушительной критике со стороны главного венгерского коммуниста Б. Куна, а также руководства Коминтерна. В открытой печати они появились впервые в 1956 г. и считаются основным доказательством того, что и в период сталинизма Лукач был врагом сектантства и предлагал что-то вроде тактики единого фронта, которую Коминтерн сделал официальной после своих поражений первой половины 30-х гг. На самом деле оппозиция Лукача Б. Куну трудноуловима.

Лукач не предлагал единства действий коммунистов с социал-демократами против тогдашнего венгерского режима, но утверждал, что социал-демократия «врастает в фашизм» и не может рассматриваться как демократическая оппозиция фашизму. Следовательно, он разделял лозунг «социал-фашизма» — наиболее невероятное проявление большевистской паранойи на рубеже 20—30-х гг. В соответствии с этим лозунгом Лукач признавал, что действительный фронт борьбы идет не между демократией и фашизмом, а между классами. Яблоком раздора с руководством Коминтерна стал лозунг «демократической диктатуры», которую, по мнению Лукача, пролетариат должен осуществлять вместе с крестьянством и которая стала бы переходным этапом к диктатуре пролетариата. Одновременно он предостерегал, что не может быть и речи о сотрудничестве с буржуазией для восстановления демократии и с социал-демократией, поскольку она есть «базис» фашизма. Таким образом, Лукач предлагал перенести на венгерскую почву некоторые дореволюционные лозунги Ленина.

А руководство Коминтерна считало, что главная задача — непосредственный переход к диктатуре пролетариата или монопольной власти коммунистов, и потому осудило «Тезисы Блюма» как «ликвидаторские». Данный спор не имел никакого значения для тогдашней и последующей истории Венгрии. Было безразлично, какой лозунг или план выдумает кучка бессильных эмигрантов. Однако, чтобы избежать исключения из партии, Лукач был вынужден отказаться от своих взглядов, отойти от активной политической деятельности и целиком сосредоточиться на научной работе.

На протяжении 30-х гг. и до конца второй мировой войны он писал много, а публиковал мало. Некоторое время работал в Институте Маркса — Энгельса — Ленина, а затем в Институте философии АН СССР После войны были напечатаны его книги «Молодой Гегель», «Гете и его время», «Статьи о реализме», «Русский реализм в мировой литературе», «Томас Манн», «Немецкие реалисты XIX века», «Бальзак и французский реализм», «Разрушение разума», «Исторический роман». Несмотря на это, положение Лукача как марксиста и коммунистического идеолога было двусмысленным. Он оставался в партии и стремился сохранить безукоризненную верность каждому новому этапу «идеологической борьбы». Но после 1949 г., когда начался период «политического окостенения» сталинизма, связанный с репрессиями во всех странах народной демократии, Лукач вновь был подвергнут критике и опять официально признал свои ошибки. Его книги выходили без особой задержки, но пользовались в партийных кругах репутацией несколько подозрительных, не совсем марксистских и чересчур либеральных.

Новый период в жизни Лукача начался после XX съезда КПСС. Он активно участвует в критике «извращений» сталинской эпохи, становится одним из основателей Клуба Петефи, сыгравшего немалую роль в идеологической подготовке венгерской революции. Когда сформировалось правительство И. Надя, Лукач был кооптирован в ЦК партии и назначен министром культуры. Правда, эти функции он выполнял в течение нескольких дней. После вторжения в Венгрию советских войск Лукач вместе со всеми членами правительства был вывезен в Румынию, где почти все политическое руководство было расстреляно советскими властями. Лукачу и еще кое-кому удалось уцелеть. Началась новая волна критики, в которой предводительствовал его же ученик. Й. Сигети. Спустя некоторое время Лукач опять захотел вступить в партию. Однако от него потребовали в качестве условия приема вновь отказаться от своих взглядов. На этот раз он не покаялся, но был все же принят в партию в 1967 г.

До конца жизни Лукач сохранил веру в то, что социализм, строительство которого началось в Советской России и продолжилось в странах Восточной Европы, сможет освободиться от наследства сталинских «извращений» и вернется на путь «истинного» марксизма-ленинизма. В одном из интервью он сказал, что самый худший социализм все же лучше самого лучшего капитализма. В 60-е гг. безоговорочно поддерживал советскую политику «мирного сосуществования» государств с различным социальным строем и выступал против китайского «догматизма». Работал над капитальным трудом «Своеобразие эстетического», опубликованном в 1963 г. В 1965 г. в Западной Германии вышла книга статей, посвященная его 80-летию.

Кроме работы по эстетике на склоне лет Лукач начал писать фундаментальный труд со своим изложением марксистской доктрины, однако закончить его уже не успел. «Онтология общественного бытия» вышла посмертно в полном собрании его сочинений. В 60-е гг. интерес к его творчеству, если судить по количеству книг, статей и дискуссий, постоянно возрастал. Критика со стороны сталинских догматиков практически завершилась, зато возросло число работ, в которых Лукач был квалифицирован как сталинский писатель и философ. Главный предмет посвященных ему исследований составляет его эстетика, литературная критика и концепция диалектики. «Онтология» не вызвала большого интереса и разочаровала тех, кто ожидал получить новую концепцию толкования марксизма. В ней содержится традиционное изложение исторического материализма с присущими Лукачу нападками на эмпиризм и позитивизм. Больший интерес вызвали его статьи о Солженицыне, в которых он приветствовал появление нового писателя, связывая с ним надежды на великое возрождение социалистического реализма.

В Венгрии Лукач оставил большое количество учеников, с разной степенью верности продолжающих дело своего учителя. В Западной Европе наиболее активным пропагандистом его философии был Л. Гольдманн, а также философы Франкфуртской школы.