§ 2 ... И тому подобные

Туган-Барановский, Булгаков и Франк стали известными благодаря своим экономическим произведениям, причем первый из них был в наи большей степени экономистом-профессионалом. Главный предмет исследования указанных авторов — вопрос о рынках в России. Способен ли капитализм (а народники это отрицали) создать такой внутренний рынок, который бы обеспечивал дальнейшее развитие капитализма? Туган-Барановский доказывал, что размеры потребления нельзя назвать решающими для развития капитализма, так как рынок средств производства растет быстрее, чем рынок средств потребления. А поскольку при капитализме производство и накопление являются самоцелью, постольку он в состоянии создавать для самого себя условия расширенного воспроизводства и не зависит от потребления населения. Подобная логика рассуждения вела к вопросу, поставленному Р. Люксембург: если это так, то капитализм способен существовать неограниченно долгое время и нет никаких экономических оснований для его неизбежного падения. Туган-Барановский разработал теорию кризисов, где уточнял выводы Маркса, но по сути дела отрицал идею неизбежного упадка капитализма независимо от того, идет ли речь о следствиях кризисов или же о диспропорции между производством и потреблением. Таким образом, Ленин, отвергая идею неизбежного краха капитализма в результате кризиса перепроизводства, а не политической революции, списал ее у Туган-Барановского.

Главным объектом экономического ревизионизма для легальных марксистов стала критика Марксовой теории стоимости. Впрочем, данная критика не содержала непосредственно политических выводов, однако затрагивала пункт, который ортодоксальные марксисты считали краеугольным камнем доктрины. Раз стоимость в Марксовом смысле слова не может быть изменена и не определяет условия обмена, то, значит, нет логического перехода от стоимости к цене. Стоимость, утверждал Булгаков, можно принять как социальную категорию, которая несущественна при исследовании движения цен, но имеет смысл при глобальном анализе капитализма. Подобно Зомбарту, Булгаков защищал теорию стоимости при помощи ограничения сферы ее применимости. Так же рассуждал и Франк — автор книги «Теория стоимости Маркса и ее смысл», опубликованной в 1900 г. Полезность категории стоимости сомнительна, если понимать под нею нечто иное, чем меновая стоимость. Если же стать на точку зрения Маркса, то стоимость должна означать некое абсолютное свойство товаров, независимое от их наличия на рынке. В конечном счете легальные марксисты либо отбрасывали категорию стоимости вообще, считая ее излишней, либо пользовались теорией маргинальной полезности, по которой стоимость зависит от субъективных потребностей индивидов. То есть от цены, которую потребитель согласен заплатить за последнюю или маргинальную единицу товара, приписывая ей определенную полезность.

Туган-Барановский критиковал также Марксову теорию понижения нормы прибыли как противоречащую другим принципам доктрины. Доказывал, что стоимость постоянного капитала падает по мере роста производительности труда и потому норма прибыли может быть постоянной, независимо от роста производительности труда. Булгаков критиковал теорию Маркса о концентрации сельскохозяйственного ПРОИЗВОДСТВЕ.

Одкакс несмотря кL ис.о sry критику русский марксизм оставался единым (хотя дифференцированным) идейным лагерем до тех пор, пока его представители считали, что борьба с народничеством и теорией особого некапиталистического пути развития России — главная задача социал-демократии. В конце столетия стало очевидным, что народническая политическая экономия потеряла почву. Призывы к отбрасыванию капитализма и защите сельской общины оказались безуспешными и беспредметными. В результате на рубеже XIX—XX вв. второстепенные различия между марксистами выросли до ранга фундаментального конфликта, который совпал с дискуссией о ревизионизме в Германии и рождением либерального движения в России. Тем самым марксизм уже не мог самоопределиться путем простого антинародничества.

В 1898—1900 гг. в русском марксизме существовало три направления: революционная ортодоксия, ревизионизм (или «легальный марксизм») и «экономизм». Но вскоре легальные марксисты оставили лагерь ревизионизма и почти целиком перешли в лагерь либерализма. А в сфере мировоззрения ведущие лидеры легального марксизма — Струве, Бердяев, Булгаков, Франк — перешли на позиции христианства. Они сыграли значительную роль в последующей идейной истории России, будучи авторами трех коллективных сборников. Два из них — «Проблемы идеализма» (1902 г.) и «Вехи» (1909 г.) — стали важнейшими событиями дореволюционной истории русской интеллигенции. В третьем сборнике «Из глубины», изданном после Октябрьской революции и моментально конфискованном (практически он был неизвестен советским людям более полустолетия и только в наши дни становится предметом внимания), содержится анализ революционного апокалипсиса как культурной и национальной катастрофы.

Может показаться удивительным, что «срок жизни» ревизионизма в России, где он появился раньше организованного социал-демократического движения, оказался короче, чем в Германии, где он имел против себя уже институционализованную идеологию, связанную с деятельностью партии. Дело в том, что в Германии ревизионизм был идеологической надстройкой многолетней и успешной борьбы организованного пролетариата за социальные и политические реформы. В России идеи реформизма не имели за собой сколько-нибудь значительного политического опыта, тогда как идея революции имела более глубокие исторические и политические корни в менталитете радикальной интеллигенции. Мощного противовеса этой идее, кроме идеологии самодержавия, не было. Кроме того, в Германии ревизионизм с самого начала возник как фракция социал-демократического движения наряду с либеральным. В России марксистский ревизионизм некоторое время выполнял функции либерализма и в конце концов растворился в либерализме.

Унаследованная политическая идеология в деятельности легальных марксистов выступала в большей степени как орудие борьбы с народническим консерватизмом, нежели как теория «последнего и решительного боя» — революции. Русский марксизм неплохо уживался с установками людей, которые вдохновлялись идеалами науки и пытались найти в марксизме «научную» теорию общества — на фоне всем надоевшей моралистической публицистики народников (к слову сказать, она сохранилась до сих пор и совсем недавно нашла воплощение в «программе действий» Коммунистической партии РСФСР, не говоря уже о блоке «06- щественно-патриотических организаций России»). Русские марксисты обнаружили в теории Маркса доказательство будущей победы капитализма, с которой они связывали победу демократических и конституционных принципов устройства государства в России. Марксизм доказывал, что русское самодержавие приговорено к смерти. А этот пункт для «легальных марксистов» был важнее, чем социалистическая перспектива. Но со временем, когда русская социал-демократия, особенно в ее ленинской разновидности, провозгласила, что всякий союз с либералами имеет для нее исключительно тактический смысл, почва под ногами специфически русского симбиоза марксизма и либерализма заколебалась.

Русский марксизм и социал-демократия на первой фазе своего существования имели чисто интеллигентский характер и не были связаны с рабочим движением. Поэтому русский марксизм приобрел более доктринерскую и фанатическую форму, чем европейский, который был вынужден постоянно сопоставлять унаследованную доктрину с практической реальностью рабочего движения. На протяжении целых десятилетий слово «революция» было магическим заклинанием русской интеллигенции, с которым не могла соперничать никакая реформистская идея, поскольку отсутствовали элементарные социально-исторические предпосылки. Движение революционной интеллигенции в России естественно породило атмосферу крайнего доктринерства, догматизма и фанатизма, не говоря уже о взаимосвязи революционной и шпионской деятельности. Количественно незначительные группы интеллигенции становились революционерами не из-за своего опыта в качестве членов угнетенных классов, а преимущественно по идейным соображениям.

Это обстоятельство создало в революционном движении России такую духовную ситуацию, при которой теоретические вопросы рассматривались в основном не с позиции истины или лжи, а с точки зрения верности и измены по отношению к унаследованной доктрине. Тогда как все вопросы тактики неизбежно подчинялись «конечной цели» как единственному критерию оценки. Несмотря на идейные различия, в социал-демократическом движении России доминировали чувства, образы мысли и мировоззрения, в большей степени напоминавшие народническую конспирацию, а не западноевропейские социалистические партии. И характерно, что едва в России появилось рабочее движение, моментально (хотя и не надолго) возник «экономизм» — эквивалент одного из вариантов немецкого ревизионизма и британского тред-юнионизма. В обоих случаях речь шла об идеологии аполитической борьбы за улучшение жизни рабочих.