2.3. Судьба и свобода

При понимании судьбы как рока, где человек подобен щепке в бурном потоке, на который он не способен воздействовать, - вопрос о свободе и ответственности не ставится. Он уже заранее снят. И потому понимание судьбы как типа индивидуального бытия человека, определенного самим человеком, полностью исключено. Что же получается, когда человек лишен свободы самовыражения, свободы самообретения? Получается, что жизнь его не может быть понята как судьба. Скорее как роковое предначертание, при котором человек оказывается не более чем инструментом реализации каких-то внеличных целей и действий. Тогда закономерно возникает вопрос о случайности или необходимости человеческого удела. При понимании судьбы как предначертанного и давящего рока индивидуальная судьба оказывается некоей случайностью, выпавшей на долю человека с вероятностью того или иного расположения костей в игре. И удел человека при таком положении дел - покориться или пытаться что-то изменить, заранее будучи готовым к тому, что на самом деле ничего не может быть изменено. Человеческая активность оказывается в ином ряду значимости, чем роковое предначертание. Потому все, что делается, направлено, скорее, в сторону осуществления фатума, что бы человек субъективно ни полагал в качестве результата своей деятельности. Такое понимание судьбы характерно для древнегреческой культуры. Человек виделся свободным в тех рамках, что очерчены судьбой. Но так странно свободным! Все, что он делал, приобретало вовсе не то значение, которое он пытался придать своим делам, а то, что было заложено в роковом предопределении его удела.

Получается, что порядок космоса, в котором заложены судьбы всех людей, и порядок человеческого индивидуального бытия - кардинально разделены. И соединение человека с его уделом носит совершенно случайный характер.

А между тем, попытка найти законосообразность такого соединения была уже и у древних греков. По мере движения истории мысль о необходимости (закономерности) того, что называют долей человека, и им как таковым, становилась все более значимой. Это понимание коррелировало с ростом осознания свободы человека. И когда оно достигло наибольшей выразительности, тогда идея необходимости судьбы, ее зависимости от индивидуального, определяемого самим человеком способа бытия, приобрела самодовлеющее значение. Уже в христианстве огромное значение уделяется свободному произволению человека. Эта религия в противоположность всем бытовавшим до нее представлениям о путях человеческой жизни, провозгласила приоритет свободной воли человека. И выбор своего пути, а соответственно и своего удела, отдан при этом самому человеку. Человек получает возможность свободно избрать путь. И несет ответственность за то, что выбрал.

Получается, что свобода - обязательное условие реализации судьбы. "Судьба и свобода вверены друг другу. Только тот встречается с судьбой, кто претворил в действительность свободу"125 . Произошел перевод понимания судьбы в план индивидуального личного бытия человека. Уже не безличные космические силы определяют удел человека, а он сам со всем своим разумением и со всем своим душевным "багажом" образовывает (создает, строит) свою жизнь. Потому и личность может быть понята из ее собственного пути и ее личной судьбы. На представлении об этом и была построена художественная литература, начиная со средневековья. Как отмечает В. С. Библер, - роман становится основным способом осмысления жизни личности126 .

Развившаяся классическая литература, представленная в форме романа, стала по преимуществу формой поиска и утверждения основной, генеральной линии бытия человека.

эпического романного полотна 128 , при таком подходе не имеет места. Напротив, охватывая многообразие подробностей и тонкостей индивидуального бытия современное литературное творчество, да и не только литературное, доходит до границ, пределов, где рацио теряет всякий смысл; а жизнь только там и начинается. Человек вновь напрямую сталкивается с тайной жизни, которая ставится как задача, как порог, переступив который только и можно что-то понять и узнать. Простоте и ясности жизненной задачи - найти правильный путь и идти по нему (что скорее характерно для классической литературы, с ее утверждением всего набора моральных истин), - противостоит потребность в прикосновении и приятии жизни как тайны. Здесь возможно обрести себя как живое и уникальное существование, ни в коей мере не связанное с устоявшимся стандартом бытия. Ведь стандарт, - даже самый роскошный, - на самом деле ничего не стоит. Рильке писал: "Чем дальше, тем более личной и неповторимой становится жизнь. И произведение искусства - это вызванное глубочайшей необходимостью, непреложное, раз и навсегда окончательное выражение этой неповторимой яви... Отсюда - та необыкновенная сила, которую искусство дает человеку, вынужденному его создавать...Тогда становится понятен наш долг - отдавать себя любым, самым крайним испытаниям, но вместе с тем не проговариваться о них, прежде чем не углубились в работу, не мельчить их словами: потому что если единственный, никому другому не понятный и не могущий быть понятым род наших, одним нам свойственных заблуждений чего-то и стоит, то только когда он включен в работу и обнаруживает внутри нее собственный закон, свой изначальный строй, а его может сделать видимым лишь прозрачность искусства"129 . Абсурдность бытия, столь богато разрабатываемая в современной литературе, может быть первое приближение к этой тайне жизни. Можно сказать - в современном литературном творчестве идет, и весьма активно, генерализация (акцентация) индивидуально-неповторимого, недюжинного, штучного, уникального. Не в смысле выискивания героев и прочее, а в смысле понимания каждого отдельного человека как уникума. И даже утверждение о том, что текст создается читателем - идея этого же движения.

Необходимо подчеркнуть, что такая уникальность, вовсе не литературная, а бытийная, и предполагает осуществление судьбы самим человеком. Как свободным существом. Существом, которое действительно ищет в себе свое другое - истинный смысл своего же бытия. А смысл этот в самом общем виде и в конкретностях - состоит в утверждении Добра. Утверждении, совершающемся порой даже ценой жизни.