§ 3. Техника словесного обозначения специальных юридических понятий

Например, хорошо известно, что в «общем правовом языке человечества» (или, по меньшей мере, в западной традиции права) всегда существовал закон, стоящий даже превыше права верховной политической власти. Этот закон называли когда-то божественным правом, потом естественным правом, а сейчас — правами человека1. Их формулировки, восходящие к XVII—XVIII вв., обладают высочайшим гуманистическим потенциалом и никогда не будут считаться устаревшими >

Тем не менее право на жизнь, на собственность, личную неприкосновенность и другие неотчуждаемые права человека на рубеже XX—XXI вв. получили новую, уточненную трактовку. Они уже не являются абсолютными. В современных международных и внутригосударственных документах права человека нормативно формулируют не только условия н способы жизнедеятельности людей, но и границы свободы человека* которые позволяют индивиду реализовать свои права, не ущемляя прав и интересов других людей. Вместе с тем признаются возможными ограничения личных прав в целях обеспечения общественного порядка, публичной морали, здоровья населения и т. п. Таким образом, слова в нормативных формулировках прав человека остаются неизменными, но им придается несколько иное истолкование — «звучат общественные, коллективистские мотивы*2?

Еще одним примером условности языкового знака в составе правовой нормы может быть словосочетание меры социальной защиты. В УК РСФСР 1922 г. оно использовалось в смысле внесудебных репрессий, а в ст. 7 Федерального закона от 24 ноября 1995 г. № 181 -ФЗ «О социальной защите инвалидов в Российской Федерации» означает «мероприятия, обеспечиваю- 1

См.: Берман Г. Дж. Указ. соч. С. 58. 2

Чиркин Я. Е. Общечеловеческие ценности и современное государство // Государство и право. 2002. № 2. С. 8. См. также об этом: Гражданское общество, правовое государство и право («круглый стол» журналов «Государство и право» и «Вопросы философии») // Государство и право, 2002. № 1. С, 12—50- щие инвалидам условия для преодоления, замещения (компенсации) ограничений жизнедеятельности»1.

Однако в силу особой социально-нормативной значимости правовых норм любая идея, принятая и словесно оформленная законодателем, автоматически приобретает высший потенциал влияния на мнение и поведение общества. «Мысль уже стала гражданином, уже ответствует за себя, как скоро она родилась н выразилась*2 (А. С, Пушкин), Нетрудно представить печальные последствия, к которым могут привести юридические иллюзии, ложные посылки и псевдоправовые взгляды в том случае, если они закреплены авторитетным словом законодателя и несправедливый закон направляет общественное развитие.

Для защиты правового пространства, формально определенного нормативными положениями Конституции, существует система судебного конституционного контроля. Согласно Федеральному конституционному закону от 21 июля 1994 г. № 1-ФКЗ «О Конституционном Суде Российской Федерации* Конституционный Суд РФ разрешает дела о соответствии Конституции РФ законов, иных нормативных актов, договоров между органами государственной власти, не вступивших в силу международных договоров {ст, 3, 36), При этом оценивается как буквальный смысл рассматриваемого акта, так и смысл, придаваемый ему официальным и иным толкованием или сложившейся правоприменительной практикой (ст, 74). Акты или их отдельные положения, признанные неконституционными, утрачивают силу3.

При разрешении конкретных споров о соответствии тех или иных нормативных правовых актов Конституции РФ используются методы лингвистического анализа, выявляющие, в частности, способы различного словесного воплощения конституционных идей и принципов4. 1

СЗ РФ. 1995. № 48. Ст. 4563; 1998. № 31. Ст. 3803. 2

Цнт. по: А, С- Пушкин об искусстве. В 2 т. Мм 1986. Т. 2, С, 126. 3

СЗ РФ. 1994. № 13. Ст. 1447. 4

См.: Судебный конституционный контроль в России: уроки, проблемы и перспективы. Научно-практич. конференция. 14— 15 ноября 1996 г. // ВКС РФ. 1996. № 6. С. 27, 28, 37; 1997. W 2. С. 2—6, 12—20, 31; № 3. С. 59-68.

Чтобы обеспечить реальное верховенство Конституции, а также исключить бессистемное построение нормативного материала, языковое оформление нормативных правовых актов целесообразно начинать с опорных понятий. На основе научной концепции проекта нормативного правового акта необходимо определить содержание и объем проектируемых нормативных понятий, их соподчиненность, соотношение с конституционными понятиями, в некоторых случаях — с ключевой терминологией международных правовых актов; а затем составить логико-понятийную схему, наглядно отображающую все эти элементы и связи между ними. На основе полученной схемы надо подбирать лингвистические средства для обозначения нормативных понятий, отдавая предпочтение уже существующим в языке знакомым словам с определенным, отчетливым смыслом.

В правотворческой деятельности используются три группы понятий: 1)

общеизвестные понятия, отражающие определенные экономические, социальные и иные явления и отношения (минимальный размер оплаты труда, владельцы транспортных средствя дети-сироты); 2)

специфические правовые понятия, отражающие нормативные потребности правового регулирования (правообладатель, юридические лица, государственный обвинитель); 3)

специальные понятия, относящиеся к предмету нормативного правового регулирования (антропогенный объект„ криптографическое преобразование информации> поствакцинальные осложнения)*.

Для словесного обозначения понятий (номинации) в нормативных правовых текстах используются те же ресурсы, что и в обычной речи:

1) словообразование (создание нового слова с помощью суффиксов, приставок, сложения основ);

1 Здесь н далее приводится часть материалов из проекта • Рекомендаций по использованию единообразной терминологии при разработке законопроектов федеральными органами исполнительной власти», подготовленного при участии автора в Институте законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве РФ (2002 г.). 2)

переосмысление (формирование нового предметного содержания известного слова); 3)

словосочетание (передача нового понятия посредством сочетания двух и более слов, составляющих единое смысловое целое); 4)

заимствование (оформление мысли с помощью слов иноязычного происхождения).

По общему правилу, хорош тот термин, который наиболее полно выражает данное нормативное понятие, плох — тот, который затемняет его подлинное содержание.

В связи с тем что законодателю чаще всего требуется обозначить действие, положительные и отрицательные оценочные категории, а также субъектно-объект- ные отношения, среди словообразовательных моделей в языке правовых норм наиболее распространены превращения глагола в существительное с абстрактным значением действия (возместить возмещение, причинить => причинение); отрицание (неуплата недействительный, невменяемость) и сложение слов (налогоплательщик, залогодержатель). Преимущество однословных терминов в их компактности, недостаток — некоторая тяжеловесность, особенно при одновременном использовании нескольких словообразовательных средств (доначисление, подведомственность, воспрепятствование).

Прием переосмысления в нормативном правовом языке нежелателен, так как приводит к путанице понятий под влиянием привычных бытовых ассоциаций с прежним предметно-логическим содержанием слова. Переосмысление допустимо лишь в классических тер- минах-метафорах типа лицо (физическое, юридическое, должностное и т. д. — по аналогии с persona в римском праве)1. Метафорическое происхождение имеют термины источник власти, избирательный блок и

многие другие.

Словосочетания в нормативных правовых текстах могут быть простыми (двухсловными — мировой судья,

1 См.: Рубанов А Л. Понятие источника права как проявление метафоричности юридического сознания // Судебная практика как источник права. М., 1997. С. 44, 45.

родительские права, мера пресечения) и сложными (многословными — гласность судебного разбирательствау структура системы высшего и послевузовского профессионального образования, особо тяжкие преступления). Независимо от количества компонентов словосочетание считается одним термином, если ему соответствует одно понятие с неделимым специальным смыслом. Термины-словосочетания удобнее однословных, так как позволяют уточнять объект мысли по самым разнообразным признакам (воздушное судно; воздушное судно-нарушитель; воздушное судно, призна ваемое потерпевшим бедствие; воздушное судно, признаваемое терпящим бедствие; воздушное судно, пропавшее без вести). Вместе с тем при употреблении терминологических словосочетаний могут возникнуть громоздкие, трудные для восприятия цепочки падежных форм {злостное нарушение установленного порядка отбывания наказания осужденными к лишению свободы).

Заимствования в языке правовых норм представлены в трех разновидностях*

1. Иноязычные слова, восходящие к терминологии римского права, а также обусловленные необходимостью привести российское законодательство в соответствие с международными и европейскими правовыми стандартами, например: юрисдикция (от лат. jurisdiction судопроизводство), вердикт (от англ. verdict, от лат. vere dictum — верно сказанное), референдум (от лат. referendum — заслуживающее утверждения), дискриминация (от лат, discriminatio — обособление, различение), конвенция (от лат. conventio — договор, соглашение).

Такие заимствования в языке нормативных правовых актов неизбежны и в общем доступны для правильного понимания при некоторой осведомленности в правовых вопросах. Следует отметить, что в опубликованных на русском языке международных договорах Российской Федерации некоторые из традиционных терминов могут быть использованы в латинской транслитерации, например ipso facto, пункт 2 bis и т. и. 2,

Иноязычные термины различных областей знания, например; трансплантация (от лат, trans- plantare — пересаживать), бонитировка (от лат, bonitas — доброкачественность).

В языке закона следует избегать немотивированного употребления подобных заимствований, так как их смысл без специального комментария ясен лишь весьма ограниченному кругу лиц. 3.

Полностью освоенные иностранные слова, например: зона (от греч, ^covr| — пояс), документ (от лат. documentum — свидетельство), кредит (от лат. creditum ~ долг), пенсия (от лат. pensio — платеж).

Все они общеизвестны, понятны, почти не осознаются как заимствования и потому могут быть использованы законодателем без ограничений.

Заимствованные слова отличаются повышенной абстрактностью, поскольку их значение в языке-источнике известно не всем, а непривычный облик существенно затрудняет соотнесенность с реальными предметами. Малопонятную, слишком отвлеченную лингвистическую форму иностранных слов весьма удобно использовать для маскировки недостаточно ясных либо сомнительных идей.

Разумеется, такое употребление заимствований в языке правовых норм недопустимо — беспорядочное внедрение новых иностранных слов в нормативные правовые акты не должно служить прикрытием дефектов правотворчества. Но не следует избегать иностранных слов, если они способствуют точности выражения, освобождают язык нормативных правовых предписаний от ненужных ассоциаций. Так, например, очевидно, что заимствования ветеран и инвалид в нормативно-правовых текстах уместнее, чем их русские эквиваленты старик и слабосильный*

В каждом конкретном случае выбор того или иного способа конструирования нормативных понятий — словообразование, переосмысление, словосочетание либо заимствование — должен быть продуман с особой тщательностью, ибо неудачный термин создает искаженное представление о том объекте, который им обозначается»

Упорядоченная совокупность понятий, использовании х в том ИЛИ ином нормативном правовом акте, образует его тезаурус, или терминологическую основу- В значительных по объему и степени важности нормативных правовых актах целесообразно оформлять тезаурус в виде отдельной статьи (например, ст, 5 УПК РФ «Основные понятия, используемые в настоящем Кодексе»).

Тезаурус нормативного правового акта должен удовлетворять следующим требованиям: 1)

правильно отражать конституционные идеи и принципы; 2)

соответствовать по содержанию и смыслу базовым правовым понятиям и обозначающим их терминам, закрепленным в Конституции РФ и в иных актах более высокой юридической силы (в ряде случаев к ним относятся международные конвенции и иные источники общепризнанных принципов и норм международного права, а также международные договоры Российской Федерации); 3)

входить в единый понятийный ряд, сформировавшийся в данной сфере правового регулирования, в действующих нормативных правовых актах Российской Федерации по той же тематике,

Весьма характерным примером неудачного выбора слов для обозначения правовых понятий может быть сочетание суверенные республики в составе Российской Федерации, использованное как в наименовании, так и в тексте Федеративного договора от 31 марта 1992 г. Поскольку в точном терминологическом смысле суверенитет предполагает верховенство, независимость и самостоятельность государственной власти, постольку и эта формула поддержала декларации республик об их абсолютной внешней самостоятельности. Между тем все они находятся в составе Российской Федерации, соучаствуют в решении федеральных проблем и самостоятельны только в своих внутренних делах, т, е- в том, что отнесено к их ведению.

Некорректное и неосторожное употребление термина суверенитет не ограничилось Федеративным договором от 31 марта 1992 г. Далее последовало пред- ложение тогдашнего Президента России субъектам Федерации взять себе столько суверенитета, сколько они смогут «проглотить». «Когда Б. Н* Ельцин заявил: «Берите себе суверенитета, сколько можете», — отмечает один из зарубежных экспертов, — он забыл добавить: в рамках конституции, в рамках федерации»1,

Скорее всего, в тот период над правовыми аргументами возобладало стремление избавиться от прежней жесткой централизации властных полномочий и тем самым избежать возможного распада России в результате острого конфликта между центром и регионами. В таком контексте слово суверенитет из правового термина превратилось в некий политический лозунг новой государственности, провозгласившей развитие в направлении реальной федерации, когда в максимально полной мере обеспечиваются интересы государства в целом и его субъектов.

Как бы то ни было, высказывание президента страны явно провоцировало некоторых региональных лидеров на необоснованные, антиконституционные притязания на полную независимость от центральной государственной власти. Традиционный юридический смысл термина суверенитет не изменился. Но заведомо спекулятивные трактовки суверенитета, выгодные узкому кругу местных политиков, всегда можно было оправдать ссылками на положения Конституции РФ. Действительно, в ч. 2 ст. 15 Конституции РФ республики в составе Российской Федерации, в отличие от иных субъектов, характеризуются как государства. Согласно же ч. 3 ст. 11 Конституции разграничение предметов ведения и полномочий между органами государственной власти Российской Федерации и органами государственной власти субъектов РФ осуществляется не только Конституцией, но и договорами о разграничении предметов ведения .и полномочий.

Такое положение дел, обусловленное, казалось бы, невинной, ради красного словца игрой с термином су

1 Интервью главного редактора журнала с М. Лесажем, профессором Университета Париж! // Государство и право. 1999. № 1. С. 13.

веренитет, создавало реальную угрозу для нормального развития федеративных отношений в России. Неопределенность в текстах нормативных правовых актов и в практике государственного строительства обусловила целый ряд обращений в Конституционный Суд РФ. Одна из его правовых позиций обоснована в постановлении от 7 июня 2000 г. № 10-11 *По делу о проверке конституционности отдельных положений Конституции Республики Алтай и Федерального закона «Об общих принципах организации законодательных (представительных) и исполнительных органов государственной власти субъектов Российской Федерации»1.

В частности, установлено, что Конституция РФ не допускает какого-либо иного' носителя суверенитета и источника власти, помимо многонационального народа России. Суверенитет Российской Федерации, согласно Конституции РФ, исключает существование двух уровней суверенных властей, находящихся в единой системе государственной власти, которые обладали бы верховенством и независимостью. Использование в ч. 2 ст. 5 Конституции РФ применительно к установленному ею федеративному устройству понятия «республика (государство)» не означает (в отличие от Федеративного договора от 31 марта 1992 г.) признание государственного суверенитета этих субъектов РФ, а лишь отражает определенные особенности их конституционно-правового статуса, связанные с факторами исторического, национального и иного характера.

Несмотря на то что Конституционный Суд РФ признал положения о суверенитете республик в составе Российской Федерации неконституционными и не подлежащими применению, пока еще нельзя утверждать, что «эксперименты» региональных законодателей с термином суверенитет завершились*

Так, в Конституции Республики Татарстан в редакции от 19 апреля 2002 г. устанавливается, что суверенитет Республики Татарстан выражается в обладании всей полнотой государственной власти (законодательной, исполнительной и судебной) вне пределов ведения Российской Федерации и полномочий Россий-

1 СЗ РФ. 2000. № 25. Ст. 2728.

ской Федерации по предметам совместного ведения Российской Федерации и Республики Татарстан и является неотъемлемым качественным состоянием Республики Татарстан,

В данном случае за словами скрыто стремление к компромиссу, по сути далекому от права. И дело не только в том, что игнорируются решения Конституционного Суда РФ, а люди, и без того настроенные нигилистически, получают еще один наглядный урок неуважения к праву. Фактически в оборот введен некий термин-омоним, своего рода «суверенитет-дна», «малый» суверенитет: неотъемлемое качественное состояниег вся полнота государственной власти, однако вне пределов ведения... Но правильно ли, даже не вдаваясь в юридические тонкости и исходя из буквального значения слов, говорить о всей полноте государственной власти, если есть какие-то ограничители в виде пределов ведения Российской Федерации? Вся полнота государственной власти, которой республика как субъект РФ обладает вне пределов ведения Российской Федерации и полномочий Российской Федерации по предметам совместного ведения Российской Федерации и ее субъектов, не может обозначаться термином суверенитет, ибо соответствующие полномочия и предметы ведения, в сфере которых они реализуются, проистекают не из волеизъявления республики, а из Конституции РФ как высшего акта суверенной власти всего многонационального народа России1.

Нормативный правовой текст, в котором термин суверенитет использован некорректно, может быть вследствие этого по-разному прочитан, «Суверенитет вне пределов» — такой логический акцент предназначен для согласования позиций с центром (демонстрация того, что республиканские законодатели уже не считают Республику Татарстан независимым государ-

1 По запросу группы депутатов Государственной Думы о проверке соответствия Конституции РФ отдельных положений конституций Республики Адыгея, Республики Башкортостан, Республики Ингушетия, Республики Коми, Республики Северная Осетия — Алания и Республики Татарстан: Определение Конституционного Суда РФ от 27 июня 2000 г, № 92-0 // СЗ РФ. 2000. № 29. Ст. 3117.

ством). Правда, здесь проигнорировано юридическое содержание понятия суверенитет, но возможно, в Конституции Республики Татарстан возник термин- омоним. А «суверенитет вне пределов» — это из расчета на радикально настроенных лидеров местных национальных партий и движений (термин сохранен — и все остается по-прежнему, нет оснований для беспокойства и упреков в том, что Казань опять-де «сдана» Москве, как при Иване Грозном).

Б такой двойственности наверняка есть и глубокая житейская мудрость, и немалая политическая дальновидность. Тем не менее подобные «игры со словами» неприемлемы с точки зрения высоких стандартов правового государства, в котором понятийная определенность и соответствующая ей терминологическая четкость — важнейшие принципы текстуального оформления норм права.