Великие ученые и философы о тайне бессмертия. Святые отцы Церкви о земной и загробной жизни
Часто в наше время раздаются голоса, твердящие, что вечной жизни нет, что потусторонний мир - выдумка, что для человека все кончается смертью. Кто так говорит? Да, к сожалению, многие из так называемых «людей образованных».
Они сознательно или бессознательно содействуют пропаганде воинствующих безбожников, которые отреклись от Христа - Начальника жизни и смерти и тем самым встали на сторону диавола - начальника смерти духовной. На чем же основано их мнение? На отсутствии опыта, на котором только и основывает свои знания рассудок, и на недостаточности религиозного образования, даже на полном религиозном невежестве, - ни знаний нет у таких людей, ни духовного опыта. Никто из них не потрудился даже познакомиться (не говоря уже - изучить) и вдуматься в творения и жизнь великих наших подвижников. Их сердце, - гордо отрицающее все, что не поддается рассудку, - глухо и слепо к красоте и величию Божьего мира, чтобы через созерцание этой красоты, привести, как святую великомученицу Варвару, к познанию Творца вселенной. Они, люди эти, верят лишь тому, что признает их разум, что познают лишь наши жалкие пять чувств. Люди эти не хотят знать о жизни духа, лучшей и высшей части человеческой природы. Книг, отрицающих их однобокие понятия, они читать не желают, говорят с чужого голоса, злословят о том, что сами не изучали. Ведь, чтобы приготовить какое-либо кушанье или сшить сапоги, и то надо предварительно учиться, а легко рассуждать о вере берется всякий, кому только пришла охота пофилософствовать. И он даже не задается вопросом - честно ли так авторитетно рассуждать о том, о чем ты и понятия не имеешь? Особенно любят господа атеисты свои безумные рассуждения подкреплять ложным утверждением, будто все настоящие ученые не верят в Бога. На эту удочку они поймали и ловят до настоящего времени многих простаков. Ниже мы словами самих ученых докажем, как ложно это обвинение, возводимое на них атеистами. Можно всю жизнь прожить без Христа и без христианского учения. Можно не верить в христианское учение, можно без Христа сделать свою жизнь легкой и приятной; но нельзя без Него пройти через мрачную долину смерти и через Страшный суд. Неверующие стараются скрыть это и от себя, и от других. Они убеждены, что на «том свете» не может быть «ничего страшного», ни ада ни вечного мучения. Но если можно скрыть от людей свой страх и свое опасение перед вратами смерти и будущей жизни, то это еще не значит их уничтожить, а тем более доказать, что ни ада, ни вечных мучений не существует. У более откровенных и честных из неверующих бывают такие часы и минуты, когда они свободно раскрывают перед людьми борьбу и скорбь своего сердца. Из сердца и совести многих тысяч неверующих нередко вырывается восклицание: «А вдруг то, что говорит Евангелие, правда?» И это боязливое восклицание мы слышим в их шумном веселье и в их насмешках и глумлениях над религией, в их убежденных речах неверия. На все это можно сказать только одно: да, Евангелие говорит правду, в нем заключается Божественная истина, о которой говорит Иисус Христос: «Мое учение не Мое, но пославшего Меня. Кто хочет творить волю Его, тот узнает о сем учении - от Бога ли оно». Нужно заметить, что в предметах веры безопаснее меньше умствовать и больше верить. Смиренное признание своего невежества иногда лучше знания. Пытливость человеческого ума с его гордыми притязаниями на «разоблачение» тайн веры, собственно, страшна не для небесной истины, ибо она выше всякого мудрствования, а для тех, кто злоупотребляет разумом. Восставать против небесного учения сомнениями и прекословиями - значит метать стрелы в небо. Небо не страшится ран и поражений и не имеет нужды отражать эти стрелы; они опасны для тех, кто пускает их над своими головами. Заметьте, неверующие всегда желают умереть внезапно, вернее, избежать смерти через смерть бессознательную. Такое желание - это или ощущение ужаса, или ощущение тупого отчаяния, скрытое под маской равнодушия. Во всяком случае, такая смерть - это результат жизни бессмысленной. Насколько легка, спокойна и радостна смерть истинно верующих христиан (вчитайтесь и вдумайтесь, как умирали наши праведники!), настолько она страшна и мучительна для неверующих или для людей, взявших свою веру не из Божественного Откровения. В предметах веры безопаснее меньше умствовать и больше верить. Смиренное признание своего невежества иногда лучше знания. Лев Толстой, например, создал свою особую веру, и ему пришлось на 82-м году жизни предстать со своей верой перед лицом смерти. Умер он жестоко и трагично. Это потому, что религия, которую он создал, была непрочная, призрачная религия. Она была лишь временной формой его успокоения. Он и перед смертью все еще искал Бога, не будучи доволен своей религией. Несомненно, что в последние годы он упорно думал о смерти, но почвы под собой перед этой надвигающейся на него смертью он не чувствовал. Непрочность его религиозного мировоззрения была характерным свойством рационалистической философии. Так, например, за два дня до своего ухода из Ясной Поляны, 26 октября 1910 года, в письме Черткову, высказывая свои воззрения на настоящую и будущую жизнь, он прибавляет: «Иногда это мне кажется верным, а иногда кажется чепухой». Но смерть захватила его врасплох, когда он не нашел еще истинной веры. Чтобы понять трагичность смерти Толстого, надо прежде изучить сущность его религии: он создал своего бога, и бога безличного. Его понятие о Боге расплылось в отвлеченность. Толстой отвергает Христа как Бога, отвергает Божественное Откровение. По Толстому, каждый человек познает в себе Бога с той минуты, как в нем родилось желание блага всему существующему. Такому человеку не нужно откровение свыше, он сам может быть своим откровением, им движет гордость, и гордость чисто сатанинская! По учению христианскому, религия берет свое начало в Откровении, исходящем не от людей, а от личного, единого Божества. Эта религия имеет свой источник в Иисусе Христе, а у Толстого, в его религии, центр тяжести - в человеке. Толстой 30 лег трудился над созданием своего религиозного миросозерцания. Он изучал Конфуция, Сократа, Зороастра, Марка Аврелия и совсем не знал нашей святоотеческой литературы, целого ряда великих мыслителей, не имел понятия, что за книга «Добро- толюбие», что за философы были святые Исаак Сирин, Ефрем Сирин, Авва Дорофей и другие, предварившие наших русских святых. Та же гордость мешала Толстому открыто признать свои заблуждения, так сказать, покаяться всенародно, но в тайниках своей души он сам не уверен был в том, что писал о Христе и религии, только мужества не хватило сознаться в этом пред лицом всего мира. Свое учение, в котором Толстой называет веру в Святые Таинства «лжеучением», он решил обнародовать в 1897 году с целью дать «полезное людям». Вместе с тем в 1904 году, когда умирал его брат Сергей и в предсмертные минуты решил приобщиться Святых Таин, Толстой неожиданно для всех выразил самое горячее сочувствие этому решению и сам хлопотал об этом. Перед смертью он бежит не к толстовцам, а к своей сестре - монахине, с целью «близ нее пожить», и не едет туда прямо, а заезжает в Оптину Пустынь. Зачем? - с целью повидаться с Оптинскими старцами. Но тут, в Оптиной, происходит нечто жестокое для Толстого: его к старцу не пускает противящаяся этому порыву более могущественная сила, которую «своими человеческими силами» он не мог победить всю свою жизнь. Эта сила - собственная гордость Толстого. Толстой идет к скиту, подходит к дверям кельи старца, стоит перед ними, но не входит, поворачивает назад. Темна и мучительна была смерть Толстого. Он был духовно одинок, несмотря на то, что толстовцы окружили его попечением и спрашивали, чего ему хочется. Он отвечал: «Мне хочется, чтобы никто мне не надоедал». По словам сестры Льва Николаевича, от него слышали в последние дни слова: «Что мне делать, Боже мой, что мне делать! Руки его были сложены как на молитве». Смерть Толстого была длительная, при полном сознании, смерть философа, не нашедшего успокоения в своей философии и, что всего мучительнее, философа, находившегося под надзором своих учеников, слепых в своем рабском поклонении его заблуждениям. Религия Толстого, поставленная перед лицом смерти, не дала ему успокоения; последние дни Толстого были днями мятущегося человека, «не знающего, что ему делать». Теперь поговорим о другом «властителе дум» - Гейне. Он известен, как неверующий и насмешник, для которого не было ничего святого. Гейне заражает читателей не только религиозным вольнодумством, но и циничными остротами на тему половых отношений. Яд, который он вливает в сердца незрелых юношей, был бы менее вредоносен, если бы читатели Гейне знали о перемене в убеждениях поэта в последние годы его жизни. Перед смертью в 7-м параграфе своего завещания он пишет: «Четыре года уже прошло, как я отбросил всякую философскую гордость и вновь пришел к религиозным идеям. Я умираю с верой в вечного Бога, Творца мира, и призываю Его милосердие на свою вечную душу. Я скорблю, что непочтительно отзывался о святых предметах, но я к этому увлечен был не столько внутренним расположением, сколько духом времени. За то, что я почти бессознательно оскорблял добрые нравы и целомудрие, Боже, прошу Тебя простить меня». Об этом параграфе завещания умалчивают заграничные и русские издатели сочинений Гейне. Им ради корыстных целей надо сохранить за Гейне репутацию неверующего и циника, ибо такая репутация не переносит его в лагерь «консерваторов» и увеличивает спрос на его сочинения. Но возвратимся к нашей нечуткости, к нашему равнодушию. У нас царит бесконечное невежество в области богословско-религиозного знания, есть даже много интеллигентов, которые наивно хвалятся этим крепким пробелом своего образования. Люди, легко относящиеся к вере, никогда не читали наших первоисточников, немало людей, которые никогда не читали даже Святое Евангелие. Не будем даже говорить о том, что они никогда не пробовали путем опыта познать наше христианское учение. Неверующие упорны в своем отрицании, но ведь нельзя не видеть, что религиозная истина по самой своей природе допускает не только рассудочный, но и опытный путь ее усвоения. И все-таки многие не делают никакой честной попытки идти к своей цели по пути опыта. Неверующие всегда признают только такое знание, которое опирается на факты. И, если б кто сказал им, что совсем не верит в выводы химии и физики, то они ответили бы, что в химии или физике, конечно, ничего не изменится от его неверия, вызванного незнанием, что этот человек никогда не изучал опытным путем химию и физику. Физический мир познается физическими опытами, а духовный мир - опытами духовными, поэтому тот кто позволяет себе судить о христианстве только от имени разума, тот идет не путем разума, сколько бы он ни ссылался на разум, а действует, мягко выражаясь, неразумно. Физический мир познается физическими опытами, а духовный мир - опытами духовными, поэтому тот кто позволяет себе судить о христианстве только от имени разума, тот идет не путем разума, сколько бы он ни ссылался на разум, а действует, мягко выражаясь, неразумно. Пора понять, что в религиозном знании, как и везде, разум должен обратиться к обычному для него опытному пути знания, вне которого он обречен на совершенное бессилие. Необходимо обратиться к богословской литературе для ознакомления с учением христианства не из вторых и третьих рук, без посредства Ренана и Толстого. Не относиться с презрительным невежеством к книгам людей, многие годы своей жизни проведших в служении Богу, очищая и просветляя свой дух, и находивших в этом радость и смысл, и цель своей богатой духовным опытом жизни. В нашей интеллигенции, невежественной в богословии, отсутствует, кроме того, чувство греха настолько, что слово «грех» звучит для интеллигентного уха так же чуждо, как «смирение». Сила греха, его влияние на человеческую жизнь, - все это остается вне поля сознания интеллигенции, находящейся как бы в религиозном детстве. Покаянное настроение духа должно неизменно сопутствовать человеку во всех стадиях его духовного развития, и если его нет, то человек стоит на ложном и опасном пути, и он далек от спасения. Убедиться в Божественном происхождении Священного Писания можно одним способом: надо жить по его правилам, отведать и вкусить этого учения, тогда убедишься, что оно не простое, а Божественное. Тогда узнаешь, как совершен закон Господень и какая отрада в нем для души. Кто-то скажет: «Я тогда стану жить по учению Священного Писания, когда вполне уверюсь, что оно Божественное». Но возможно ли, не зная его, увериться? Если бы вам предложили пишу и сказали, что она самая вкусная и здоровая, то, не отведав ее, как бы вы узнали, что она действительно вкусна и здорова? Вспоминаются слова одного старца, к которому пришел некто и заявил: «Бога нет!» Старец тихо и смиренно ответил: «А куда же Он девался? До тебя всегда был, а теперь уже Его нет!» В простоте слов старца заключен такой глубокий, ясный ответ, что трудно придумать еще что-либо столь ясное и основательное. Надо помнить: без меня - спасти меня нельзя! Надо, чтобы ты сам пожелал заняться очищением своего сердца, и тогда в тебе начнет господствовать дух, а не тело. Чтобы дать господство духу, надо побороть то, что ослабляет дух. Путь Богопознания - во внутреннем духовном опыте. И люди, отдавшие всю свою жизнь на исполнение завета Христа, здесь, еще на земле, вкушали радость небожителей. Невидимый мир для них был реален, близок так же, как земной, они поднимались на такие вершины духа, что им повиновались силы природы. Среди авторов богословских творений были не только простецы-пустынники (столь немилые сердцу наших Неверов), но и люди глубоко образованные, даже философы, обладавшие сведениями во всех отраслях знаний и обладавшие ими в такой полноте, которая нам, теперешним интеллигентам, и не снилась. Для примера укажем на одного из них - святителя Василия Великого. Он изучал науки в знаменитой Афинской школе, привлекавшей к себе в то время весь цвет ума и таланта. Он изучал ораторское искусство, астрономию, философию, физику, медицину, естественные науки. Был красой и гордостью своих профессоров. Но все светские знания не могли насытить его ума, искавшего нечто высшее - небесного озарения - и по окончании курса он отправился в те страны, где жили христианские подвижники и где он мог ознакомиться с истиннохристианской наукой. Был в Египте, Карфагене, Сирии и Палестине. Там он нашел и духовное руководство, и большое собрание богословских творений, прилежно и долго изучал их, и побольше был образован, чем многие из нас, нынешних интеллигентов! После долгого отсутствия, вернувшись в Афины, он захотел увидеть своего любимого профессора, который был язычником, чтобы обратить его в христианство (что ему потом и удалось) и тем заплатил ему за все доброе, полученное от него. Долго искал его, наконец, нашел у городской стены, где, по обычаю того времени, профессор рассуждал с другими философами о каком-то важном предмете и никак не мог решить некий замысловатый вопрос. Набросив плащ на лицо, святитель Василий прислушивается к спору. Оставаясь неузнанным, вступает в разговор, блестяще решает затруднявший всех вопрос и, со своей стороны, задает вопрос своему учителю. Все недоумевают, кто бы мог так отвечать, так возражать знаменитому философу, а учитель говорит: «Это или какой-либо бог, или Василий!» Учитель хотел сказать, что святитель Василий имел разум, превосходящий обычные человеческие мерки, и в этом отношении приближался к богам. Неверующие гордо заявляют, что разум не признает потусторонней жизни, но они забыли, что мудрейший из смертных - Сократ - сознавал: все, что человек знает и может понять - ничто в сравнении с тем, чего он не знает и не понимает. И это признание Сократа в немощи человеческого ума имеет всю силу убеждения, потому что мудрец приобрел это сознание опытом целой жизни, посвященной исканию истины. До него философия занималась почти исключительно созерцанием внешней природы, не обращая внимания на мир нравственный. Сократ открывает этот мир, в основании своей мудрости полагая самосознание и в глубине человеческой души находит свидетельство о Боге. Он веровал в Бога Единого, Невидимого, Творца мира. Бог, по учению Сократа, есть Устроитель всего. Он один мудр и перед Его премудростью человеческая мудрость малоценна и даже ничтожна. Язычнику, воспитанному в своей чувственной религии, трудно было возвыситься до идеи о Боге Невидимом. «Да ты не видишь своей души, - говорил Сократ, - которая, однако, господствует над твоим телом, следовательно, можешь сказать, что в тебе нет и ума, и что все ты делаешь случайно. Ясно, что душа царствует в нашем теле, но она невидима. Знай, что невозможно видеть лицо Бога, довольно с тебя видеть дела Его, чтобы поклоняться им и чтить их. Тот, кто устроил и объемлег весь мир, в Котором вся красота и благо, Тот созерцается в своих великих делах, но не видим в Своем домостроительстве. Подумай, что и солнце, которое кажется для всех видимым, не позволяет, однако же, пристально смотреть на себя, и если бы кто с наглостью устремил бы на него глаза - потерял бы зрение». Неверующие гордо заявляют, что разум не признает потусторонней жизни, но они забыли, что мудрейший из смертных - Сократ - сознавал: все, что человек знает и может понять - ничто в сравнении с тем, чего он не знает и не понимает. Такое Божество, возражали Сократу, так высоко и величественно, что не имеет никакой нужды в человеческом поклонении. «Так что же? - сказал мудрец. - Чем выше То существо, Которое удостаивает тебя приносить Ему поклонение, тем усерднее ты Его должен чтить. Бог, хотя и невидим, - продолжал он, - печется о людях, видит все в мире и все объемлег Своим Промышлением». Последнюю мысль Сократ раскрывал с особенной силою и любовью: «Ты согласен, - говорил он, - что твой ум, живя в твоем теле, управляет им как хочет; так должен согласиться и на то, что Ум, живущий во всем, - все устраивает так, как Ему угодно. И твое око может простираться далеко, а око Божие может охватить все одним взором. И твоя душа может обтекать мыслью и здешние места, и страны Египетские, и Сицилийские - неужели же Божья мысль не в силах объять все существующее?» Самопознание открыло Сократу, что душа по природе причастна Божественному естеству. Предсмертные речи Сократа проникнуты верой в бессмертие и во всеблагое Божество. «Если бы я не думал, что пойду к иным богам, мудрым и благим, и к умершим людям, которые лучше здешних, - то, конечно, я был бы не прав, равнодушно смотря на смерть. Но теперь знайте, что я надеюсь увидеться с добрыми людьми, хотя этого и не могу доказать решительно; но что я предстану пред могущественными богами, всеблагими, - будьте уверены». Теперь спросим себя, справедливы ли слова воинствующего атеизма, о том, что образование и ум отвергают веру в Бога и потусторонний мир? Приведем сначала мнение другого язычника - философа Платона. Язычника, говорим мы, и тогда, быть может, и вовсе неверующие, и маловерующие христиане - устыдятся! Слово Платона остается последним и заключительным словом древней философии и древнего мира о будущей жизни человека. «Душа человека бессмертна, - говорит Платон, - все ее надежды и стремления перенесены в другой мир. Истинный мудрец желает смерти, как начала истинной жизни. Потустороннее - предмет его созерцания, всех его помыслов. В том только мире открывается истинная сущность вещей. Здесь мир сам по себе не имеет никакой цены, но имеет значение только по отношению к иному, как его отображение, подобие». В этом заключается величие учения Платона, возвышающего и устремляющего душу к свойственной ей свободе, к свободе над всеми чувственными ограничениями. Из дали веков звучат эти голоса, но возьмем другие книги, другое время. Прислушаемся к голосу человека, более близкого нам по времени, великого Гете. Вот его слова: «При мысли о смерти я совершенно спокоен, потому что твердо убежден, что наш дух есть существо, природа которого остается неразрушимой и непрерывно, вечно будет действовать; он подобен солнцу, которое заходит только для нашего земного сна, а на самом деле никогда не заходит». Математик Коней говорил: «Я христианин, я верую, что Иисус Христос был Бог, сошедший на землю. Верую, как Коперник, Ньютон, Паскаль, Лейбниц, как все великие астрономы, физики и математики. Во всем христианском вероучении я ничего не вижу, что сбивало бы меня с толку, было бы вредно. Напротив, без этого святого дара веры, без знания о том, на что мне надеяться и что ожидает меня в будущем, душа моя в неуверенности и беспокойстве металась бы от одной вещи к другой, и эта тревога души и неуверенность в мыслях есть то, что нередко производит отвращение к жизни и может в конце концов привести к самоубийству». «На наших глазах, - пишет французский историк Тен, - и на глазах истории совершается превращение образованных людей и целых классов в зверей там, где христианская вера забывается. Христианство - это великая пара крыльев, необходимая для того, чтобы поднять человека выше его самого, выше его земной жизни и его ограниченного кругозора. Всегда и всюду, в течение 20 веков, как только эти крылья слабеют, или их разбивают, общественная нравственность понижается». «Религиозное обучение, по-моему, - говорит Виктор Гюго, - в настоящее время более необходимо, чем когда-либо. Чем больше человек растет, тем более он должен веровать. Несчастье и, можно сказать, главнейшее несчастье нашего времени, составляет стремление все ограничить этой жизнью. Ставя для человека конечным пределом и целью земную материальную жизнь, люди увеличивают свои бедствия отрицанием будущей жизни». Душа не одно и то же с мозгом. Конечно, мозг есть орган мышления, орудие духа. Но всякий инструмент требует того, кто играет на нем, иначе он будет нем, хотя бы в его струнах и заключались все звуки. Материализм говорит: то, что мы называем духом, душою, мыслью - это произведение мозга; от свойств мозга зависит и свойство мысли; душа только функция телесного организма. Фохт, например, говорит: «Пусть покажут нам душу». В таком случае мы можем ответить таким вопрошающим: «Пусть покажут свой ум!» Почему, например, в преклонном возрасте, часто даже при смерти, когда мозг, следовательно, уже начинает отказываться от исполнения своего назначения, - могут иметь место поразительные проявления духа, и последним словам умирающего придавалось во все времена особое значение? Это наглядно показывает, что душа не одно и то же с мозгом. Конечно, мозг есть орган мышления, орудие духа. Но всякий инструмент требует того, кто играет на нем, иначе он будет нем, хотя бы в его струнах и заключались все звуки. Материализм смешивает необходимые условия деятельности с причиной ее. Материалистам можно напомнить глубокую мысль Иннокентия, архиепископа Херсонского, о бессмертии души: «Если бы душа была одно с телом, - говорит он, - то болезни тела должны были бы отзываться на всех, так называемых, душевных способностях, а мы видим часто, что при совершенном измождении тела, в крайних страданиях, сохраняется некоторыми людьми совершенно полная власть над всеми муками телесными». Что думают о Боге и о бессмертии души современные мыслители и ученые? Трудно было бы в отдельности пересказать то, что они дали нам в опровержение распространенного мнения, будто наука отрицает Бога и вечную жизнь. Лучше расскажем о результатах анкеты по вопросу о бессмертии, с которой Роб Томсен из Чикаго обратился к ученым и мыслителям всех стран, в том числе и России, в начале XX века. Ответы размерами от нескольких строк до внушительных трактатов были собраны в большую книгу под названием: «Доказательства в пользу загробной жизни. Собрание мнений некоторых выдающихся ученых и мыслителей о будущей жизни». Из сорока семи ответов подавляющим большинством голосов (39 против 6) даны положительные ответы, притом основательно мотивированные, чего совершенно нельзя сказать о двух отрицательных ответах и четырех уклончивых. Двумя же опрашиваемыми не дано никакого определенного ответа. Среди этих тридцати девяти имен ученых встречаются такие, как физик Крукс, психолог В. Джеймс, психофизик Рише, биолог А.Р. Уоллес. Разлад между верой и разумом наблюдается лишь там, где вера слаба. Если неверующие находят много непонятного в учении о Боге, то это объясняется тем, что само Откровение пришло к нам не из нашей области знаний и жизни, а из тех беспредельных сфер бытия, где живет и открывает Себя Высшее Существо. Все возражения разума против Откровения падут сами собою, потому что они большею частью основываются на том, что разум не хочет поглубже вникнуть в высшее Откровение. Не с умом борется Святая Церковь, а с превозношением ума. С умом, сознающим свою силу и немощь, и широту своего разума, и границы своего познания, - религия не враждует. Разум далеко не всемогущий царь, он часто слеп и беспомощен. Какой рассудок может уловить в цветке запах, когда бывает насморк? Рассудок не может быть единственным условием религиозного познания; для исследования духовных явлений нужен и метод духовный, сердечно-сознательный. В сердце концентрируется жизнь человеческого духа. Идея о тесной связи Богопознания с сердцем выражается и в терминологии: «чувствую сердцем», «очи сердечные». Добрая жизнь, по свидетельству опыта, является одним из лучших средств к познанию Бога и Его откровений. «Добродетель делает богословом», - говорит святой Иоанн Лествичник. Разум - сила исполнительная, а сила руководящая принадлежит сердцу. Разум может с помощью своих знаний раздробить скалу, сплющить слиток металла, но смягчить сердце жестокое, сердце черствое - не в его власти. Если человек по своей природе хищная личность, то образование только наращивает ему зубы и оттачивает когти. Святое Евангелие 20 веков тому назад провозгласило: «Из сердца исходят помышления злые и благие». Разум - сила исполнительная, а сила руководящая принадлежит сердцу. Разум может с помощью своих знаний раздробить скалу, сплющить слиток металла, но смягчить сердце жестокое, сердце черствое - не в его власти. Божественный сердцеведец Христос Спаситель первый указал миру, что единственный источник жизни это дух человека, и что чем он совершеннее, тем совершеннее будет и все созданное им. Если вы хотите, чтобы изменилась окружающая жизнь, говорит христианство, изменитесь сами, воспитайте ваше сердце. Если есть в человеке высшее духовное начало, то непременно есть сходное ему начало и вне его. Наше тело черпает нужные материалы для своего существования из внешней природы и без пищи долго существовать не может. Откуда же черпаем мы духовную пищу для возвышения и усовершенствования души и сердца по образу и подобию Бога? Разумеется, из сродной нам природы Божества, для чего существуют молитва, чтения Слова Божия и Святые Таинства. Заметьте, что желание жить, жить всегда, которое находится в сердце каждого человека, дано Создателем не без цели. Это указание на бессмертие души, как бы первое побуждение готовится к жизни будущей. Желание жить как бы связано с желанием счастья, которого ждет каждый. Эта жажда счастья не утоляется здесь, следовательно, должна быть жизнь будущая, где бы могло исполниться это пламенное желание нашего сердца. Прекрасен образ души, совершенствующейся в истине и добродетели! Неужели Бог уничтожил бы ее прежде, чем это усовершенствование будет окончено? Совершенство, как и счастье, растение не из здешнего мира, оно принадлежит другому царству. Всякое растение имеет почву, климат, ему свойственный, но для совершенства нет здесь родины. Где же оно, если не в будущей жизни? Человек - венец всякого земного творения, но это творение на земле не окончено. Мы - только камни, предназначенные войти в сооружение великолепного здания, мы находимся в подготовительной школе, где получаются только начала учения, мы проходим только детский возраст того длинного века, имя которого - вечность. Смерть только совлечет с нас земную и грубую оболочку, недостаточную для нашего будущего существования. Когда мы припомним, что люди с чистым сердцем, боровшиеся с врагами духовными и прославившие себя множеством побед, как, например, святой апостол Павел, не были уверены, что достигли совершенства, к которому стремились. Когда подумаем, что Господу должно быть приятно видеть те успехи, какие делают в благочестии Его создания, приятно видеть, как они все более и более приближаются к уподоблению Ему, - тогда нельзя себе представить, чтобы Господь оставил их на половине пути к добродетели, чтобы Он в награду за их заслуги даровал им смерть, уничтожение. Это не сообразно с благостью и мудростью божественною. Еще Цицерон говорил, что производить мудрое устройство мира от случая - нелепо. «Могу ли, - пишет он, - не удивляться, слыша мнение, будто какие-то тела, увлекаемые неизвестной силой и тяжестью, стремились куда-то и случайным столкновением их произведен этот благоустроенный и прекрасный мир? Если это возможно, то почему же не допустить и того, что стоит только высыпать на землю отлитые из золота буквы, и из них составится чудесное литературное произведение. Если столкновение атомов могло произвести целый мир, то почему же это не может составить храм, или дом, или город, что было бы проще и легче?» Английский философ Фрэнсис Бэкон сказал, что нужно свой ум приспособлять к величию Божиих тайн, а не тайны эти втискивать в тесные рамки ума.
Подумайте, как муха может что-либо понять в плане какого-либо архитектора или инженера? Французский математик Паскаль говорил, что высший подвиг рассудка - признание, что существует бесконечно много явлений, превосходящих человеческий рассудок. Божественные вещи надо сначала возлюбить, а потом можно будет отчасти понять. Где у человека тот масштаб, та мерка, которыми он мог бы проверить Божью беспредельность? Бытие Божие выше всякого познания не только для людей, но и для Ангелов. Он есть «Свет неприступный». Если перед сотворенным светом видимого солнца изнемогают наши глаза, так изнемогает и наш ум перед светом Вечного Солнца, перед Которым и высшие из Ангелов закрывают свои лица. Ограниченный ум человека относится к Богу - предмету познания, как горсть к морю. Можно ли горстью исчерпать море? И если бы и возможно было это, потому что море имеет пределы и меру глубины, то невозможным оставалось бы малым сосудом разума человеческого исчерпать бездну премудрости Божьей, широта ее беспредельна и глубина безмерна. Кроме природной ограниченности нашего ума, естественному Богопознанию препятствует греховное помрачение его. «Удивляюсь я тем немалочисленным людям, - говорит Симеон Новый Богослов, - которые не трепещут богословствовать о Боге, будучи исполнены грехов. Мы, не знающие ни самих себя, ни того, что перед очами нашими, с дерзостью и бесстрашием приступаем философствовать о том, что непостижимо для нас, особенно будучи пусты от благодати Святого Духа, просвещающего и научающего всему». Будет время, когда многие тайны будут нам открыты вполне, но для этого мы должны пройти долгий и весьма ответственный путь правильного духовного развития. Ведь и детям многое кажется чудом. Ко времени Христа человечество умело строить так называемые «чудеса света». Оно строило акрополи и капитолии, дивные храмы, прекрасные театры, богатые библиотеки, школы, фабрики. Ко времени Христа уже давно сказали свое слово Сократ, Платон, Аристотель, Пифагор, Эпикур, Зенон. Гремели великие ораторы, трагики и поэты. Уж если говорить правду, тогдашнее «светское образование» было не хуже нашего и несравненно благороднее, ближе к великим родоначальникам поэзии, философии и науки. Тем не менее мир в то время погибал. Потребовалось не светское образование, а некое священное откровение, некая небесная тайна, которую объявил миру Христос всего лишь в одной книге - в Новом Завете. Как же получилось, что тогдашняя тысячелетняя цивилизация вела человечество к погибели, а простой и кроткий закон Христа - к спасению? Все Евангелие - это опровержение чудовищной мысли, будто смысл человеческой жизни лишь в науке и рассудке. Будет время, когда многие тайны будут нам открыты вполне, но для этого мы должны пройти долгий и весьма ответственный путь правильного духовного развития. Опыт духовный свидетельствует о близости нашему духу Духа Божия, о воздействии Божества на душу, входящую в живое общение с Ним; в этом чувстве присутствия или близости Божества и состоит самая сущность религиозного чувства или веры. Все хорошее в человеке и в человечестве, - говорит Влад. Соловьев, - только в соединении с Божественным предохраняет от искажения и извращения. Как только нарушена Богочеловеческая связь, так сейчас же нарушается (хотя сначала и незаметно) нравственное равновесие в человеке. Темная сила уже во времена апостолов воздвигала своих борцов против нашей веры. Много веков тому назад любимый ученик Христа сказал: «Не всякому духу верьте, но испытывайте духов - от Бога ли они, потому что много лжепророков». Забыли мы эти слова! Многие из нас увлекаются оккультизмом, спиритизмом, теософией, не вдумываясь в сущность этих учений, и ослепленные, бредут к пропасти, сами того не сознавая. Возьмем, например, теософию: она отрицает вечные муки, отрицает Страшный суд, говорит, что только от самого человека зависит его дальнейший прогресс, что благодать свыше совсем не нужна (древнее диавольское искушение: будьте как боги). Онаучит о перевоплощении, о нескольких жизнях на земле одной человеческой личности, и будто в этих существованиях личность постепенно развивается в хорошую сторону. Но христианин должен знать, что учение о перевоплощении осуждено Вселенским Собором и предано анафеме, ибо сказано в Священном Писании: «Однажды умереть, а потом суд». Надо поражаться такому ослеплению христиан! Хоть бы раз, увлекаясь теософией, они задали себе вопрос: зачем же тогда Иисус Христос сходил на землю и страдал за нас, если так легко можно достичь нравственного идеала своими силами? Стоит только пожить то во времена фараонов, то в эпоху крестовых походов, то среди краснокожих в Америке! Да и почему, переходя из одного воплощения в другое, личность будет прогрессировать только в доброе? А если во злое? И ослепленный человек не видит, что теософия - учение диавольское, учение гордости. Все воображаемые циклы перевоплощений и эволюций - совершенный ноль перед всемогущим действием благодати Божией. А главное, бедный теософ упускает из вида (опять-таки точно глухой и слепой!) то, что Спасителя и Господа нашего Иисуса Христа, второе лицо Святой Троицы - теософия считает лишь одним из основателей религии, какими были Конфуций и Зороастр. Она отрицает, что Иисус Христос - Бог, пришедший во плоти на землю. Русские теософы не читали, вероятно, книгу Анни Безант, изданную в Лондоне в 1882 году. Книга называется «Евангелие атеизма». В ней Анни Безант, ярая проповедница теософии, провозглашает атеизм «передовым бойцом прогресса, почетным авангардом армии свободы» и в истерическом исступлении, в славословии атеизму доходит до восклицаний: «Честь и слава тем, кто для улучшения земли забыл Бога!» Вот какие убеждения у вождей теософии. Увлекающиеся этим антихристианским учением забыли божественный голос апостола Иоанна Богослова: «Испытывайте... от Бога ли они... всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти - не есть от Бога, но это дух антихриста». Не ясно ли в этом непродуманном увлечении теософией, оккультными науками, спиритизмом - участие «невидимого агента» - диавола. Кто из основателей религий Востока и Запада предсказал об отдаленных событиях так, чтобы они исполнились? Где Капернаум, до неба вознесшийся? - следов не осталось! Где храм Иерусалимский, строившийся почти полвека, красотой которого гордились? Разрушен до основания, и на месте его стоит мечеть Омара. Некоторые великие люди обладали даром слова, способностью привлекать к себе сердца людей, но кто из них сравнится с Тем, о Котором слышавшие Его сказали: «Никогда человек не говорил так, как этот человек». Ни один из основателей религий не выдавал свое учение, как всеобщее, предназначенное для всех людей и всех времен. Свое религиозное учение они предназначали прежде всего для своего народа Один только Иисус Христос возвестил о Себе, что Он пришел от Отца, чтобы спасти род человеческий, быть светом для всего мира, преподать учение, которое должно быть проповедано от Иерусалима до последних пределов земли. Все воображаемые циклы перевоплощений и эволюций - совершенный ноль перед всемогущим действием благодати Божией. Человек, как существо предназначенное к бессмертию, не может не иметь предчувствия о нем, но в иных людях чувство это сильно, а в других так слабо, что оно почти ни в чем не проявляется. Отчего это? Да оттого, что в теперешнем составе человека два начала: одно - бессмертное, которое не исчезает в смерти, другое смертное, которое живет только до гроба. Каждое из этих начал производит в человеке сродное себе чувство. Оба эти начала так тесно связаны, что составляют теперь одно целое. Поэтому-то и чувство бессмертия с чувством смертности сливаются в одно, неопределенное чувство. Если человек живет более тем, что есть в нем истинно бессмертного, духом, совестью, то чувство бессмертия усиливается, а если предается тому, что есть в нем временное и мертвое - плоти и крови, - то усиливается чувство смертности. Нашу душу, рвущуюся к свету небесному, нельзя удовлетворить земными благами и потому-то многие люди, имеющие все для земного счастья, испытывают великую тоску. Недаром блаженный Августин, испытав все удовольствия и прелести земные, воскликнул: «Ты создал нас для Себя, и сердце наше неспокойно до тех пор, пока не найдет покоя в Тебе». А великий святитель Григорий Богослов сказал: «Ты создал все непостоянным, чтобы мы всегда стремились к Тебе Постоянному, Вечнонеизменному!» Смерть - великое и страшное таинство; и самое таинственное в ней - момент разлучения души с телом, переход человека из жизни телесной в жизнь чисто духовную, из временной - в вечную. Люди, говорящие легкомысленно о смерти, люди, сами прерывающие свою жизнь самоубийством, - глубоко несчастные и слепые! Ведь самоубийство уничтожает только тело, но не бессмертный дух, который перейдет в вечность и вновь соединится с тем же телом, хотя и измененным. И тогда самоубийца даст отчет за насильственное прекращение своей земной жизни посредством самоубийства. Следовательно, освобождая себя самоубийством от временных страданий, он подвергает себя величайшему страданию в жизни будущей, вечной. Человек не должен оставлять своего поста на земле, пока не отзовет его Тот, Кто послал его сюда. Даже в дохристианском мире строго каралось самоубийство. В Греции от тела самоубийцы отсекали руку, которой он лишил себя жизни, и полагали отдельно. В Спарте и Кипре совсем не погребали. В Риме Тарквиний Прииск повелел тела самоубийц распинать на крестах и отдавать их потом на съедение диким зверям и птицам. Аристотель порицал самоубийство, как проявление трусости: страдание и терпение лучшая школа героизма, вот для страдания-то, для терпения и недостает самоубийце сил и мужества, потому он и бежит от жизни. Много сил нужно чтобы переносить жизнь, гораздо больше сил, чем для решения убить себя. И храбрость самоубийц - слепая - и только потому кажется некоторым отважной. Индийская поговорка говорит: «Грудной ребенок не боится тигра». И храбрость самоубийцы сильна только до момента смерти, а в момент смерти душа прозревает, и скажи, храбрая душа, будешь ли ты так же сильна и там, перед тем, что тогда увидишь? Дух человека скорее и легче отрешается от условий временной жизни. В то время, когда у тела длится еще борьба со смертью, дух освобождается и уже витает как будто вне тела. Вот чем объясняются случаи, когда в час кончины, еще не совершившейся, человек, или правильнее, дух его в земном образе является в отдалении от тела близким сердцу людям. Еще несколько минут - и человек вступает в вечность. Вдруг изменяется форма его бытия! Дух видит самого себя, свое собственное существо. Он видит предметы уже не телесными глазами, а духовным зрением. Он произносит слова не звуками, а мыслью. Передвигается не ногами, а силой воли. То, к чему он мог приближаться с великим трудом, медленно, через большие пространства, теперь преодолевает мгновенно. Никакие естественные препятствия его не задерживают. Теперь и прошлое ему видно как настоящее, и будущее не так скрыто, как прежде, все сливается в один момент - вечность. Что же он видит и чувствует? Дух человека скорее и легче отрешается от условий временной жизни. В то время, когда у тела длится еще борьба со смертью, дух освобождается и уже витает как будто вне тела. Невыразимым ужасом поражает его открывшаяся вечность; ее беспредельность поглощает его ограниченное существо; все его мысли и чувства теряются в бесконечности! Он видит предметы, для которых у нас нет ни образов, ни названий; слышит то, что на земле не может быть изображено никаким голосом и звуком; его созерцания и ощущения не могут быть выражены никакими словами. Он находит свет и мрак, но не здешний. Свет, пред которым наше яркое солнце светилось бы меньше, чем свеча перед солнцем. Мрак, перед которым наша самая темная ночь была бы яснее дня. Он встречает там и подобные себе существа и узнает в них людей, так же отошедших из этого мира. Но какое изменение! Это уже не здешние лица и не земные тела: это души, вполне открывшиеся, со всеми их внутренними свойствами, которые и облекают их соответственными себе образами. По этим образам души узнают друг друга, духовным зрением узнают тех, с которыми сближались в здешней жизни. Встречаются нашему духу и существа, сродные ему по естеству, но такие, одно приближение которых дает ему чувствовать неизмеримо высшею над ним силу. Некоторые из них выходят из беспредельного мрака, и все существо их - мрак и зло; невообразимые страдания в них самих, скорбь и гибель отличают их каждое движение и действие. Но это еще в низших сферах духовного мира, близких к миру земному. А там, дальше, дух видит бесконечное море непостижимого света, из которого выходят и другие существа, еще более могучие. Их природа и жизнь - одно необъятное добро, совершенство, невыразимая любовь. Божественный свет наполняет все их существо и сопровождает каждое движение. Итак, в этом чудном мире дух человека силой своей природы и неодолимой силой притяжения родного ей мира летит все дальше, до того места, или лучше сказать, до той степени, какой могут достигать его силы, и весь, поразительным для него образом, перерождается. Тот ли это дух, который жил в человеке на земле, дух ограниченный и связанный плотью, едва заметный под массой тела, всецело ему служащий и порабощаемый так, что без тела, казалось, и жить и развиваться не мог! Теперь что с ним стало? Теперь все: и доброе, и худое быстро, с неудержимой силой раскрывается. Его мысли и чувства, нравственный характер, страсти, стремления воли, все это развивается в необъятных размерах. Сам он ни остановить их, ни изменить, ни победить не может. Беспредельность вечности увлекает их до бесконечности; его недостатки и слабости обращаются в положительное зло; его зло делается бесконечным, его скорби обращаются в беспредельные страдания. Представляете ли вы себе весь ужас такого состояния? Ваша душа, теперь не добрая, но еще подавляющая и скрывающая в себе зло, там явится злой до бесконечности; ваше худое чувство, здесь еще чем-то сдерживаемое, если вы не искорените его здесь, обратится там в бешенство. Если вы здесь владеете собой, там вы уже ничего не сможете сделать: все в вас и с вами перейдет туда и разовьется до бесконечности. Душа человека, отрешаясь от тела, с многократной силой продолжает развивать в себе те качества, которые она приобрела в земной жизни. Душа человека, отрешаясь от тела, с многократной силой продолжает развивать в себе те качества, которые она приобрела в земной жизни. Вследствие этого праведники бесконечно утверждаются в добродетели и преданности святой воле Божией, а нераскаянные грешники - в нечестии и ненависти к Богу. К концу мировой истории и на небе, и на земле будут только две категории людей: беспредельно любящие Бога праведники и так же ненавидящие Его грешники. Чем же ты сделаешься там, неверующий, грешный человек? Если ты здесь не хорош, то там будешь темным, злым духом. О, тогда ты сам себя не узнаешь, или нет: ты тогда слишком хорошо себя узнаешь, и понесет тебя твое зло собственным своим тяготением туда, где живет вечное, бесконечное зло, в сообщество темных, злых сил. И на этом пути ты ни остановиться, ни возвратиться не сможешь и во веки веков будешь страдать, - чем? Бешенством от своего собственного зла, которое не даст тебе покоя, и от той среды, которая будет вечно окружать тебя и терзать без конца. А что же душа добрая, что будет с ней? И добро также раскроется во всей своей полноте и силе. Оно будет развиваться со всей свободой, которой здесь не имело, обнаружит все свое внутреннее достоинство, здесь большей частью сокрытое, неузнаваемое, неоцененное. Добро обнаружит весь свой внутренний свет, здесь всячески затемняемый, все свое блаженство, здесь подавляемое разными скорбями жизни. И понесется эта душа, всей силой своего нравственно-развитого и доброде- тельно-возвышенного стремления в высшие сферы того мира, туда, где в бесконечном свете живет Источник и Первообраз всякого добра. В области светлых и чистых существ душа и сама сделается ангелом, таким же светлым, чистым блаженным существом. Она будет уже на веки тверда теперь в добре, и никакое зло, ни внутреннее, ни внешнее, не сможет уже ни поколебать ее, ни изменить, ни повредить ее блаженному состоянию. Но и не праздно будет жить душа и только наслаждаться блаженством. Она будет действовать своим просвещенным умом в созерцании и постижении тайн, на земле не разгаданных и не известных. Тайн Бога, мироздания, себя самой и вечной жизни (Иоанн епископ Смоленский «Беседа в день Успения Божией Матери»). Наше состояние в будущей жизни не будет состоянием бездеятельного покоя, мертвым, мистически-созерцательным. Оно будет представлять собой гармоничное, всецелое удовлетворение всех потребностей и стремлений нашей души, путем непрерывного, бесконечного развития. Ум, сердце и воля человека найдут для себя много достойных предметов и обильную пищу в этом развитии. Непосредственное общение с Богом, как всеозаряющим Светом, должно раскрыть нам всю беспредельность законов бытия. Перед нами откроется такой кругозор, о котором мы в настоящей жизни не можем иметь и понятия. Только тогда удовлетворится та духовная жажда знания, которой томится человек в настоящей жизни. Один Бог - беспредельное море сущности - будет уже служить возвышенным предметом для нашего ума в его вечном стремлении - постигнуть Создателя всего существующего. Вторым предметом нашего духовного созерцания будет дело нашего искупления, совершаемое Сыном Божиим, то великое и чудное дело, в которое желают проникнуть и ангельские умы. Третьим предметом нашего познавания будет мир ангельский, мир совершенных, чистейших духов. Само человечество в его прошедших судьбах и настоящем его состоянии будет так же предметом, размышление о котором будет представлять для нас величайший интерес, как представляет и теперь, при наших ограниченных средствах познания. Наконец, преображенный и обновленный мир во всей его красоте и разнообразии будет привлекать к себе наш мысленный взор и возбуждать чувство удивления и благоговения к Сотворившему его. К этому следует прибавить высокое нравственное удовлетворение, которое будут испытывать праведники вследствие взаимного сближения между собой. Не будет между ними ни зависти, ни ненависти, ни вражды, ни лжи, ничего такого, чем так полна и постоянно отравляется наша жизнь на земле. Братская любовь, ничем не нарушаемый мир, полнейшее согласие, чистейшая правда будут царствовать среди блаженных обитателей Нового Иерусалима на небесах. Какая необъятная область ведения и жизнедеятельности! Какой неисчерпаемый источник блаженства! При виде близкого существа, лежащего в гробу, многие приходят в отчаяние, смотрят на смерть, как на разлуку вечную, и вместо того, чтобы всеми силами помочь усопшему в его новой жизни, предаются безумной скорби и плачу. Но ведь смерть не есть уничтожение, душа продолжает жить за гробом, в том мире, в который, быть может, скоро пойдем и мы. Праведники будут испытывать высокое нравственное удовлетворение вследствие взаимного сближения между собой. Между ними не будет ни зависти, ни ненависти, ни вражды, ни лжи, ничего, чем так полна наша жизнь на земле. Послушайте, как смотрит на смерть человек, духовным опытом познавший, до чего близки тот мир и наш. Это была личность выдающегося ума и образования. Он с любовью изучал природу, изучал как звездное небо, так и анатомию; много путешествовал за границей, был и в Палестине, обладал знанием многих иностранных языков. В расцвете сил он покинул мир и 28 лег провел в затворе. Но его уединение было только кажущимся, и покой его не был бездеятельностью, а напротив - полон великого труда. У него была огромная семья его духовных детей. Хотя он не видел их в лицо, как и они его, но вел с ними деятельную переписку, и только одни его письма составили 8 книг. Ведя в затворе молитвенно-созерцательную жизнь, он в то же время беспрерывно трудился во славу Божию и оставил нам в наследие неоценимое сокровище - свои творения, которых насчитывается много томов. Мы говорим о святителе Феофане, затворнике Вышенском. Вот письмо этого праведника, пишущего к своей умирающей сестре: «Прощай, сестра! Господь да благословит исход твой и путь твой по твоем исходе. Ведь ты не умрешь. Тело умрет, а ты перейдешь в живой мир, живая, себя помнящая и весь окружающий мир узнающая. Там встретят тебя батюшка и матушка, братья и сестры. Поклонись им, и наши им передай приветы и попроси позаботиться о нас. Тебя окружат твои деги со своими радостными приветами. Там лучше тебе будет, чем здесь. Так не ужасайся, видя приближающуюся смерть: она для тебя дверь в лучшую жизнь. Ангел-хранитель твой примет душу твою и поведет ее путями, какими Бог повелит. Грехи будут приходить - кайся во всех и будь крепкой веры, что Господь и Спаситель все грехи кающихся грешников изглаждает. Изглаждены и твои, когда покаялась. Эту веру поживее возставь в себе и пребудь с нею неразлучно. Даруй же тебе, Господи, мирный исход! День, другой - и мы с тобой. Потому не тужи об остающихся. Прощай, Господь с тобой!» Как трогательно это письмо брата к умирающей сестре! Каким спокойствием, какою крепкой верой в будущую блаженную жизнь дышит оно! Будто он провожает в недальний путь. И этот путь не в невидимую страну. Он ведет в Отчий дом, где нас ждут наши близкие, прежде нас туда Богом позванные. Он посылает всем им поклон и привет, просит их молитвенного попечения о себе. А любимой сестре желает мирного, доброго пути - христианской непостыдной кончины. Вот как христианин смотрит на смерть. Вот как он провожает дорогих сердцу в загробный мир. Не слышатся ли в его словах победные слова: «смерть, где твое жало? ад, где твоя победа?» «Если вы во время молитвы или после молитвы за умершего, - говорит протоиерей Р. Путятин, - бываете спокойны насчет участи умершего; если сердце ваше уверяет вас, что ваша молитва за умершего услышана, - будьте уверены, что умерший ваш упокоен» «Об умерших молись так, - говорит святой праведный Иоанн Кронштадтский, - как будто бы твоя душа находилась в аду, в пламени и ты сам мучился, чувствуй их муки своим сердцем и горячо молись об упокоении их в месте светлом, где нет печали и слез». В Православной Церкви, от дней святых апостолов, не было времени, когда бы христиане не молились за своих усопших братьев при совершении важнейшего из своих божественных богослужений. Первая литургия была составлена святым апостолом Иаковом, братом Господним, и в ней содержится молитва за упокой. Церковная молитва - это такая всемогущая сила, которая проходит небеса, восходит к самому Престолу Вседержителя, нисходит в бездну ада и выводит оттуда узников на свободу. Ибо она приносится Отцу Небесному во имя Сына Его, искупившего грехи всего мира на кресте. Она сопровождается и подкрепляется молитвами всех святых и всемогущей молитвой Матери Божией. Всякий раз, когда приносится жертва Тела и Крови Сына Божия, здесь присутствует и с нами молится весь собор Ангелов и святых Божиих. Всякий раз, когда за литургией вспоминаются усопшие братья наши, души их сподобляются предстоять здесь вместе с Ангелами и молиться о спасении своем. Хотите беседовать с вашими умершими? Беседуйте с ними посредством Слова Божия. Это такое всемогущее слово, которое слушает и которому повинуется все, что на небесах, и на земле, и под землею, которое слышат и сущие во гробе. Это такое владычественное и царственное слово, которого страшатся и трепещут духи злобы. Ему внимают с благоговением Ангелы, его понимают бессловесные твари, и тем более услышат и с радостью примут души усопших в вере. Хотите беседовать с вашими умершими? Беседуйте с ними посредством Слова Божия. Это такое всемогущее слово, которое слушает и которому повинуется все, что на небесах, и на земле, и под землею, которое слышат и сущие во гробе. Души умерших, уединенные от мира видимого, удаленные от суеты житейской, жаждут этого слова, как манны небесной. Посещая кладбище, читайте Псалтирь, другие молитвы - это доставит усопшим несказанную отраду. Прочтите с молитвенным воспоминанием об умерших Святое Евангелие - вы обрадуете их больше, чем радует нас самая приятная весть о неожиданном счастье. Такая беседа с умершими и для нас, живых, лучшее утешение. Она оживляет сердце, возвышает душу, просветляет разум. «О! насколько мы были бы чище и совершеннее сердцем и душою, если бы чаще беседовали с умершими братьями нашими! Какое отрадное и для них, и для себя свидание с ними мы приготовили бы себе на случай собственной смерти! Вот что мы можем сделать умершим родственникам нашим», - говорит святитель Димитрий Херсонский. Святитель Иоанн Златоуст пишет: «Не напрасно узаконено апостолами творить перед Святыми Тайнами поминовение об усопших: апостолы знали, что велика бывает от сего польза для усопших, великое благодеяние». Итак, если вы всем сердцем желаете помочь вашему усопшему и делаете все, чему учит Святая Церковь - не допускайте сомнения в его спасении. Знайте, что это сомнение - хитрость злого духа, потому что, если бы умерший недостоин был спасения, то вы не допущены были бы к ходатайству за него. Преподобный Иоанн Дамаскин говорит, что «за недостойных спасения умерших Бог на молитву за них никого не подвигает: ни родителей, ни жену, ни мужа, ни родных, ни друзей. На таких умерших сбывается пророчество: «несчастны те из умерших, о которых не молятся на земле живые!» До Страшного Суда есть время помогать друг другу и изменять загробное состояние наших умерших. Всем усопшим, за которых приносится Бескровная Жертва, - этим приношением заглаживаются грехи, и усопшие получают возможность переходить в лучшее состояние. Могучим средством к заглаживанию грехов усопшего служит милостыня. Святитель Иоанн Златоуст говорит: «Почти умершего милостыней и благотворениями, ибо это послужит к избавлению от вечных мук». Если вы бедны, - не смущайтесь, помните, что лепта бедной вдовы была в очах Спасителя дороже всех богатых даров. Один праведник говорит так: «Если ты идешь в церковь и у тебя денег мало и берег тебя раздумье: дать ли нищему, или свечу поставить - то лучше дай нищему, а сам будь свечой Богу: гори верой и свети любовью ко всему Божьему миру. «Бог есть любовь», - говорит любимый ученик Христа. Спаситель же Сам о Себе сказал, что Он есть жизнь, следовательно, жизнь есть любовь, а любовь есть жизнь. Как вечна жизнь, так вечна и любовь, она бессмертна, «она никогда не отпадает», - учит апостол Павел. И она вместе с душой переходит за гроб в царство любви, где без любви никто не может быть. Любовь, укрепленная и освященная верою, горит и за гробом к Источнику любви - Богу, и к ближним, оставшимся на земле. Какой нежной любовью любят умершие родители своих оставшихся на земле детей- сирот! Какой сильной любовью любят ушедшие из жизни супруги оставшихся на земле вдовствующих! Какой ангельской любовью любят ушедшие дети оставшихся на земле родителей! Какой чистосердечной любовью любят ушедшие из земной жизни братья, сестры, знакомые и все истинные христиане оставшихся здесь родственников и друзей, с которыми соединила их вера. Какое множество душ ожидает нас там! «Там, - говорит святитель Феофан Затворник, - душу встречают все, о которых она молилась в продолжение своей земной жизни». Как это утешительно! Как милостив Господь к нашей душе, что повелевает встретить ее тотчас же при вступлении в еще неведомую ей страну всем, о ком она ходатайствовала и к кому она сама прибегала за помощью. Беда нашей современной жизни в том, что мы если ищем истину, то стремимся понять ее разумом, тогда как она познается только христианским опытом. Если мы хотим понять христианство, то должны начать жить по-христиански. Тогда только мы познаем Христа, одним только разумом Его понять нельзя. А наша неверующая часть общества ищет Христа одним только рассудочным путем. И немудрено, что не находит. Ведь только чистые сердцем узрят Бога. Надо жить по-христиански, тогда явится к нам Спаситель, как Он явился апостолу Фоме, и мы увидим Его и уверуем в Него. Беда нашей современной жизни в том, что мы если ищем истину, то стремимся понять ее разумом, тогда как она познается только христианским опытом. Если мы хотим понять христианство, то должны начать жить по- христиански. Тогда только мы познаем Христа, одним только разумом Его понять нельзя. Апостол Павел знал свою естественную немощь и никогда не забывал о своем прежнем неверии. И он, всегда искренний и смиренный, в переживании благодатного озарения, настолько глубоко чувствовал в себе прилив творческих сил, что выразил это с необычайным дерзновением: Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе (Флп. 4. 13). Христианство говорит о преобразовании естества, о движении вследствие этого не вперед (внешняя культура), а вверх - к небу, к Богу: будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный (Мф. 5. 48).