§ 1. Особенности государственного строительства в средневековой Европе и политическое наследие традиций императорского Рима
ПЕРЕНЕСЕНИЕ политического центра империи из Рима в Византию, драматические столкновения античного и варварского миров, приведшие к крушению Западной Римской империи, породили на территории Западной и Центральной Европы весьма своеобразную ситуацию.
Ее можно охарактеризовать как откат в политическую архаику, в эпоху нового становления суверенной государственности. Византии на Востоке удалось сохранить в новом модифицированном виде римские государственно-правовые традиции, прежде всего систему ненаследственной централизованной монархии и имперское политико-территориальное устройство, что обеспечило определенную преемственность в организации общественной жизни и не позволило полностью утратить культурное наследие античности. В то же время на развалинах Западной Римской империи возникло бесчисленное множество аморфных политических образований, которым предстояло пройти достаточно долгий путь к образованию полноценных суверенных государств: доминирующей формой политической организации здесь стало Германское королевство, которое во многом являлось антитезой Римской империи, так как основывалось не на отвлеченной концепции государства и безличных государственных институтах, а на личностных отношениях, характерных для периода становления государственности. Выработанное римским государственным правосознанием понятие «respublica» как «публичное, общественное дело», а также концепция верховной власти монарха как «служение» этому делу были на многие века переданы забвению. Место публичного римского права заняло патримониальное обычное право варварских «правд», в результате чего произошла «приватизация» государства, низведение его до res privata («частного дела») военного вождя, его родовой собственности. Частное право заменило публичное, и государство стало пониматься как большая вотчина, находящаяся в собственности государя. Вопросы престолонаследия в варварских королевствах решались в соответствии с 59-м титулом Салической правды, который трактовал вопросы наследования недвижимого имущества частными лицами606. Неопределенным стало понятие государственной границы, и сошло почти на нет понятие государственного центра — столицы государства — как места пребывания верховной власти, которая практически становится номадической (кочующей). Король и его двор постоянно перемещаются по территории государства с целью контроля над его территорией и населением — последствие слабых политических и экономических связей в услових рассеянного землевладения и феодальной раздробленности, политически и административно выразившейся в системе вассалитета — сюзеренитета. Наконец, употребляемое в некоторых контекстах в позднеантичное время понятие «status», выражающее общее понятие государства, полностью исчезает из политического лексикона607. Несмотря на принятие христианства, наблюдается определенный возврат к мифологическим правременам возникновения первых государственных образований, когда господствовал персонализм воззрения на государство. Аналогичный подход наблюдается и в раннем Средневековье, для которого характерна концентрация внимания на персоне государя как носителя суверенитета, полное отождествление королевства с персоной короля, сам титул которого отредактирован с акцентом на его функцию вождя этнического племени, но не государственной территории: король франков, но не верховный правитель, король Франции; король богемцев, но не король Богемии и т.д.608 При этом, став христианами, варварские короли пытаются вернуть себе ту же власть царя-жреца, которой обладали языческие вожди племен, косматые франкские цари коротковолосого народа, в чьих длинных волосах таилась чудодейственная сила609. Однако добиться полностью суверенной власти, характерной для государей Древности, им не удается. Варварские государства сначала организуются в большие, но весьма слабо интегрированные монархии, а затем распадаются на раздробленные конгломераты благодаря системе феодальных отношений. Этому способствует и тот факт, что единственной мировоззренческой основой во всех сферах становится христианство, а в качестве социального института доминирующее положение во всей Европе занимает католическая (римская) церковь. «Догматы церкви стали одновременно и политическими аксиомами, а библейские тексты получили во всяком суде силу закона»610. Тем самым господство христианского вероучения вышло далеко за пределы мысли. Они составили основу всей христианской культуры, «которой свойственно было сознательное стремление к систематическому единству, скрепленному общностью веры и религиозной организации»611, стремление к унификации, неприкасаемости и вселенской общеобязательности навязываемых ею нормативов. С разложением Западной Римской империи и в условиях феодальной раздробленности католицизм и его церковная организация становятся на долгое время единствен ным объединяющим началом в западном мире. Благодаря этому католическая церковь не только укрепляет свои позиции, но и предъявляет претензии на подчинение себе светской власти королей. Указанные выше причины социально-политического и идеологического характера не позволяют все более слабеющей королевской власти объединить в себе духовные и светские начала и достичь полноты суверенитета в масштабах варварских королевств, как это было с языческими монархами Древности. Более того, «стремясь использовать друг друга, короли и епископы себя взаимно нейтрализовали»612, что парализовывало становление новой нарождающейся государственности, замедляло этот процесс. Стремление церкви к установлению клерикальной власти, которая господствовала бы над всем христианским миром, являлось с точки зрения сакральной традиции отходом от исполнения основной функции духовной власти, вело к смешению сословных пропорций, предполагало не только религиозное, но и политическое доминирование папства во всем пространстве западно-христианской ойкумены. Такая позиция римских понтификов основывалась на теории «двух градов» блаженного Августина, которая предполагает существенный дуализм между «градом божественным», воплощением которого является церковь, и «градом земным», воплощенным в государстве613. Этот дуализм, с их точки зрения, предполагает не столько симфонию (синергию, сотрудничество) двух властей, сколько подчинение заведомо греховной светской власти королей духовной власти «горнего града» римского понтифика. Фактически данная теократическая модель существовала в Западной Европе с V по VIII в., когда она была политически раздроблена614. Ее господство привело в конечном итоге к расколу христианства на православную (восточную) и католическую (западную) церкви, породила непрекращающуюся борьбу (противостояние) между светской и духовной властью, продолжающуюся вплоть до порога Нового времени и эпохи формирования нацио нальной государственности, идеологическим фундаментом которой стала в конце XVI в. светская теория суверенитета Ж. Бодена. Однако развернувшаяся борьба между теократическим идеалом римских пап и светскими правителями варварских королевств свидетельствовала о том, что идеи империи и верховной власти римских императоров не умерли в Западной Европе. Германские короли и заново формирующаяся западная цивилизация «пытались воспринять по возможности все высшее, что осталось от римской империи, особенно в области культуры и политической организации»615. В варварских княжествах и королевствах повсеместно наблюдается некая «зараженность Римом», что проявляется во внешней имитации имперской жизни (imitatio imperii), способствовавшей сохранению многих внешних черт империи616. «Уже вест- готтский король Теодорих Великий (ум. в 526 г.) мечтал об императорском титуле, и его можно считать первым носителем возрождающейся императорской идеи среди варваров»617. Во многом благодаря такой имитации князья и короли сохраняют некоторые прерогативы суверенной власти. И наконец с VIII в. средневековое общество начинает испытывать глубокую потребность вернуться к Риму, общественно-политическая организация которого рассмат- к империи прежних границ627.
Пришедшие на смену династии Оттонов немецкие князья Шта- уфены — в лице своих наиболее выдающихся представителей Фридриха Барбароссы, Генриха IV, Фридриха II — пытаются восстановить приоритет светской (цезарской, императорской) власти. Они пытаются воспроизвести в Западной Европе некий аналог византийской политической онтологии, где фигура императора рассматривается не только в качестве светской опоры для церкви, но как полноценная верховная власть, реализующая важнейший катехо- нический принцип. Западно-европейская цивилизация осознается им как «Новый Израиль», а ее глава — император — как новый Давид. По мнению Штауфенов, в христианском мире есть место только для одной империи — их собственной, и Византия, поэтому, должна быть разрушена (как когда-то Карфаген был разрушен Римом в эпоху пунических войн)628. На этот период времени (вторая пол. XI — начало XIII в.) приходится наиболее острое противостояние между западными императорами и римскими понтификами. При этом обе стороны сформировали хорошо разработанные концептуальные доктрины — императорского универсализма и папской теократии — в обоснование собственного верховенства в католическом мире. В Европе сложились две партии гибеллинов (императорская) и гвельфов (папская, ведущих политическую и вооруженную борьбу за реализацию своих идеалов на практике. Гибеллинская концепция обосновывала суверенитет (верховенство) императорской власти и включала в себя следующие аргументы: а) священный характер империи, что предлагало отношение к императору как наместнику (викарию) Бога на земле во всем христианском мире, которого акт помазания при коронации подчиняет исключительно Богу а не римскому папе; б) власть императора наследуется им от древних римлян, а ее целью является цивилизаторская миссия; в) перенесение на фигуру германского императора тезиса Юстиниана Великого о монархии как единственном источнике справедливости; г) обоснование абсолютного характера власти императора волей народа, который вручил ему эту власть раз и навсегда, основанием чего служила выборность императора коллегией светских и духовных курфюрстов и теория трансляции империи629. Гвельфская концепция папского теократического универсализма, обосновывавшая суверенитет римского понтифика, включала в себя целый ряд глубоко проработанных теоретических положений: а) теорию органического единства мира, согласно которой «главой» земного организма является римский папа; б) теорию иерархии форм бытия, в рамках которых церковь является душой и находится выше чем государство — тело, в соответствии с чем цели папства являются более высокими, чем цели государства; в) теорию церкви как совершенного института, связанного с Небесным Царством, и государства как сугубо земного института, отягощенного грехом; г) теория «двух мечей» папы Геласия, интерпретированная в духе исторического первенства папской власти над властью светских монархов, включая императора; д) теория «небесных ключей», в соответствии с которой папе как представителю Бога на земле «дана власть отворять и затворять врата неба», а потому в его руках находится и «власть над обладающими властью», т.е. светскими владыками; е) идея «дара Константина»630, содержащаяся в поддельном документе, согласно которой Константин Великий при принятии христианства завещал римскому епископу Сильвестру всю полноту власти (духовной и светской) над Западной Римской империей631. По существу, гибеллинская модель всеевропейской верховной власти настаивала на прямом божественном происхождении императорской власти, рассматривала императора как «викария Христа», поставленного над «Священной Римской империей», утверждала его независимость и верховенство по отношению к папе в светских (политических) делах. Папа выступал в этой модели как «викарий Христа», поставленный над «Священной Римской Церковью», а сфера его деятельности ограничивалась исключительно религиозными делами. Теоретическая модель папской теократии обосновывала суверенные права римских понтификов на непосредственное осуществление светской власти во всех сферах жизнедеятельности общества. Документ, известный под названием «Диктат папы» («БкйаШз рарае»), автором которого был пап Григорий VII (1073-1085 гг.), провозгласил доктрину «вселенского правления («гедпит ипеуегБак») римских понтификов. Согласно ему только римские первосвященники обладают универсальной юрисдикцией, им одним подобает, согласно требованиям времени, издавать новые законы, ставить и низлагать епископов, и даже носить знаки императорского достоинства; все мирские власти должны быть подчинены папе, ему принадлежит право низлагать императора и королей, он один может оспаривать любое мнение и не может быть судим никаким судом632. В теократической модели папа рассматривался как источник всякой земной власти, светские правители выступают лишь как «распорядители власти» по его милости». Наиболее четко этот принцип абсолютного верховенства римского понтифика был сформулирован папой Бонифацием VIII (12941303 гг.): «Я папа — следовательно, я — император»633. Нужно отметить, что теологическая мысль более тщательно разрабатывает содержание политических понятий и аргументацию, определяющую доказательства в пользу верховенства папской власти, заимствуя их не только из Священного Писания, но и наследия римской политической мысли. Власть духовная выступает у католических теоретиков как авторитет («auctoritas»), является полной, фундаментальной властью и источником законности (plena potestas, puissance fondatrice). Поэтому ей обязан подчиняться всякий человек во имя спасения души, включая королей и императора. Власть же светская — это лишь potestas — власть факта, управления (администрация). Отсюда вытекает идея супрематии (верховенства) церкви и подчиненного положения светских правителей. Их власть нужная, полезная, исполняемая в силу принадлежащих им прав, но производная и осуществляемая не для собственных целей634. Цели мирской власти могла определять лишь власть духовная, обладающая двойным суверенитетом, объединяющая в себе духовное и светское царства в силу двойного суверенитета Христа и апостола Петра, который получил от него наследство. Борьба гибеллинов (сторонников императорского универсализма и верховенства власти императора) и гвельфов (папской теократии) стала пиком противостояния двух сакрально-политических моделей западно-христианской цивилизации. В ее основе находилась претензия двух самых значимых политических сил Средневековья на наследство Римской империи. Верховная власть римских императоров уже в раннее Средневековье становится архетипичес- ким образцом (эталоном) для всех европейских государей — императоров, королей и князей церкви. Именно эта ностальгия по Риму и стремление к нахождению утраченного суверенного центра в условиях феодальной раздробленности порождает спор между церковью во главе с папой и империей во главе со слабым императором, власть которого ограничивалась королями и князьями. Их многовековое противостояние представляет собой самую настоящую борьбу за восстановление суверенитета, за полноту государственной верховной власти на территории Западной и Центральной Европы. В политически расколотом обществе сохраняется идея государственного единства и стремление к нему. К этому подталкивает и религиозно-политическая идеология Средневековья, в со ответствии с которой христианское общество в идеале должно составлять единое тело («corpus»). Универсальная по духу система католического Средневековья отождествляет добро с единством, а зло с многообразием. Формально противоборство империи и папства закончилось поражением гибеллинов и торжеством папской партии. Однако исторически в выигрыше от него оказалась в эпоху позднего Средневековья третья сила — нарождающаяся национальная государственность, исповедующая принцип национальной монархии. Определяющую роль в его окончательной победе сыграла католическая политическая идеология, ее подход к пониманию общества и государства.