Рутинизация и мотивация

В ходе дальнейшего повествования мы отойдем от концепции эго-идентичности и будем использовать представления Эриксона об истоках и сущностных свойствах автономности (независимости) действий человека и доверия.

С нашей точки зрения, в связке объект — мир и ткани социальной деятельности чувство доверия зависит от определенных, наделенных особыми свойствами связей между индивидуальным субъектом деятельности, и социальными условиями, в которых этот субъект осуществляет свою повседневную деятельность. Если бы субъекта невозможно было постичь иначе, кроме как посредством рефлексивного построения ежедневной деятельности в рамках социальных практик, мы не смогли бы понять механизмы индивидуальности в отрыве от рутины повседневности, в которой существует и которую производит и воспроизводит человек. Понятие рутинизации, закрепленное на уровне практического сознания, представляется нам существенным с точки зрения теории структурации. Рутина обеспечивает целостность личности социального деятеля в процессе его (ее) повседневной деятельности, а также является важной составляющей институтов общества, которые являются таковыми лишь при условии своего непрерывного воспроизводства. Исследование рутинизации дает нам главный ключ к объяснению типовых форм взаимоотношений, существующих между базисной системой безопасности, с одной стороны, и рефлексивно создаваемыми процессами, свойственными эпизодическому характеру социальных взаимодействий, С другой:
Мы можем исследовать психологическую сущность рутины, обратившись к последствиям ситуаций, в которых установленные модели привычной повседневной жизни были подорваны или коренным образом уничтожены — проанализировав так называемые «критические ситуации ». Речь пойдет о тех случаях, когда критические — для конкретных индивидов или групп индивидов — ситуации самостоятельно «встраиваются» в размеренную систему социальной жизни на уровне характера взаимосвязи, существующей между жизненным процессом или «циклом » индивида (течением его жизнедеятельности), с одной стороны, и

спецификой традиционных общественных институтов, с другой. Как правило, эти кризисы отмечены ритуалами или церемониями, связанными с изменениями социального статуса затрагиваемого ритуалом лица (в качестве примера подобных ритуалов можно привести крещение, инициацию, посвящение в рыцари и т. п. — Пер.), с которыми индивид сталкивается с момента появления на свет и вплоть до смерти. Несмотря на тот факт, что, с точки зрения непосредственно задействованных в них индивидов, эти ситуации знаменуют собой нарушение последовательности, они все же являются существенным элементом целостности социальной жизни и имеют очевидную тенденцию к рутинизации.
Под «критическими ситуациями» мы будем понимать непредсказуемые обстоятельства радикального разобщения (нарушения) целостности, воздействующие на значительное количество индивидов; ситуации, угрожающие или разрушающие веру в устойчивость институционализированных “              образцов социального поведения. Мы затрагиваем эту про-
блему не с позиций анализа социальных причин, порождало              ющих подобные ситуации, а с точки зрения их психологией              ческих последствий и того, что эти последствия означают
L-              для большей части рутинной социальной жизни. Посколь
ку ранее мы неоднократно обсуждали критические ситуации [32], то остановимся здесь только на одном эпизоде — знаменитом описании печально известных событий новейшей истории. Речь идет о работе Бруно Беттельхейма (Bettelheim) «The Informed Heart», в которой описывается и анализируется опыт самого автора и других людей — бывших узников концентрационных лагерей Дахау и Бухенваль- да. В лагерях, пишет Беттельхейм: «я ...наблюдал быстрые изменения, и не только в поведении, но и в личности заключенных; изменения невероятно быстрые и значительно более радикальные, чем те, которые можно было бы вызвать психоаналитическим лечением»[††] [33]. Опыт существования в концентрационном лагере характеризовался не только ограничением, но и явно выраженным разрушением привычных форм повседневной жизни, обусловленным нечеловеческими условиями существования, постоянным страхом
перед угрозой или фактом насилия со стороны лагерной охраны, нехваткой пищи и других элементарных средств существования.
Изменения личности, описанные Беттельхеймом — их претерпевали все узники, которых содержали в лагере в течение ряда лет — следовали в определенном порядке. Последовательность эта носила очевидно регрессивный характер. Большинство узников травмировал уже сам процесс заключения в лагерь. Оторванные от семьи и друзей, как правило, без какого-либо предварительного оповещения многие заключенные подвергались пыткам еще на пути следования в лагерь. Представители среднего класса и люди, обладающие профессиональным опытом, те, кто в большинстве своем не сталкивался прежде с полицией или пенитенциарной системой, испытывали сильнейший шок на начальных стадиях этапирования и «посвящения» в лагерную жизнь. Согласно Беттельхейму, большинство самоубийств, имевших место в тюрьме и во время транспортировки, совершалось представителями именно этой группы. Подавляющее большинство новых узников пыталось психологически дистанцироваться от ужасающих реалий лагерной жизни, стремясь действовать в соответствии с опытом и ценностями предыдущей жизни; но это оказывалось невозможным. «Инициатива», которую Эриксон считал основой автономности человеческой деятельности, подвергалась быстрому уничтожению; гестапо в какой-то степени осознанно принуждало узников усваивать по-детски непосредственные и простые образцы поведения.
Большинство узников лагерей не подвергалось публичным телесным наказаниям, однако пронзительный страх получить 25 ударов сзади охватывал их несколько раз на дню... Угрозы, подобные этой, а также ругательства, которыми узников забрасывали как представители СС, так и старшие из числа самих заключенных, были, как правило, связаны исключительно с анальной сферой. «Дерьмо» и «задница» являлись столь распространенными выражениями, что к заключенным редко обращались иначе [34].
Охрана осуществляла жесткий, но умышленно выборочный контроль за туалетом как выделениями организма и общей чистоплотностью.

Все эти действия производились публично. Лагеря фактически ликвидировали любые раз- Устроение общества
личия между «передними»и «заднимипланами»,физически и социально превращая последние в центр притяжения лагерной жизни.
Особое внимание Беттельхейм уделяет общей непредсказуемости событий, происходящих в лагерях. Чувство автономности действий, которое индивиды испытывали в процессе рутинной повседневной жизнедеятельности в условиях традиционного социального окружения, практически полностью исчезало. Ощущение «будущности », свойственное целостному (ничем ненарушаемому) протеканию социальной жизни, разрушалось под воздействием очевидно вероятностного (условного, зависящего от ряда обстоятельств) характера самой надежды на наступление завтрашнего дня. Иными словами, узники жили в условиях радикальной онтологической «ненадежности»: «ощущение бессмысленности работы, конечности самого существования, невозможность планировать собственную жизнь, обусловленная вероятностью внезапных изменений лагерной политики, имели чрезвычайно губительные последствия »[35]. Некоторые заключенные превращались в то, что другие называли «Muselmanner » — «ходячие трупы », людей, лишенных воли, инициативы и какого-либо интереса к собственной судьбе. Их поведение не напоминало поведение человеческих существ: они избегали близкого общения с другими людьми, с трудом перемещали свое тело и шаркали ногами при ходьбе. Вскоре они умирали. Сумели выжить лишь те, кто хотя бы отчасти контролировал собственную повседневную жизнь. Кто, по словам Беттельхей- ма, сохранил «основу значительно истощенных, но все же наличествующих человеческих качеств ». Тем не менее, и эти люди не смогли избежать ряда по-детски наивных установок — они теряли ощущение времени, практически утрачивали способность «думать наперед», и их настроение сильно колебалось из-за, казалось бы, тривиальных событий.
Подобное поведение было характерно для узников, пробывших (как и Беттельхейм) в лагере не более года. «Старые заключенные», содержавшиеся в лагерях на протяжении нескольких лет, вели себя иначе. Они практически утратили всяческую связь с внешним миром и «воссоздали » себя как субъектов, интегрировавшись в лагерную жизнь в качестве непосредственных участников ритуалов вырожде

ния, которое они на первых порах существования в лагере находили столь ужасным и отвратительным. Зачастую эти узники не могли вспомнить имена, места и события, имевшие место в их прошлой жизни. В конце концов подавляющее большинство старых заключенных превращалось в людей с полностью реконструированной личностью, развивающейся путем имитации взглядов и манер поведения тех самых людей, которых они нашли такими отвратительными по прибытии в лагерь, — лагерной охраны. Узники, проведшие в лагерях несколько лет, копировали действия пленивших их людей не только во имя заискивания перед ними, но
и, как полагал Беттельхейм, вследствие интроекции нормативных ценностей СС.
Как можно объяснить все вышесказанное? Последовательность этапов (хотя и не представленная Беттельхеймом именно в таком виде) кажется нам вполне понятной. Подрыв и умышленное, длительное наступление на сами основы повседневной жизни породили высокую степень тревожности, стали причиной «размывания» верхнего слоя социализированных реакций или ответных действий, обусловленных стабильным и гарантированным контролем за собственными действиями и предсказуемой структурой социальной жизни. Усиление тревожности выражалось в регрессивных образцах и линиях поведения, разрушающих фундамент базисной системы безопасности, основывающейся на чувстве доминирующего доверия к другим. Те, кто был плохо подготовлен к встрече с такого рода проблемами, поддался давлению и «пошел ко дну ». Те, кто сумел сохранить минимальную степень контроля и чувство собственного достоинства, смогли выживать в течение длительного периода времени. Однако со временем большинство старых узников подверглось процессу «ресоциализации », в ходе которого произошло восстановление (правда, ограниченное и в высокой степени противоречивое [36]) установки на доверие посредством идентификации с лагерными властями. Аналогичные последствия повышенного уровня тревожности, регрессии, сопровождаемой изменением типовых образцов поведения, наблюдались во многих критических ситуациях, имевших место в различных контекстах — реакциях на длительное нахождение в зоне обстрела на полях сражения, при пристрастных допросах и пытках в тюрьмах и в других обстоятельствах крайнего стресса [37].

Обыденная социальная жизнь, напротив, предполагает — в большой или меньшей степени, зависящей от специфики контекста и особенностей конкретной личности — наличие у индивидов чувства онтологической безопасности, основу которой составляет автономность человеческой деятельности в рамках предсказуемой рутины социальных действий и взаимодействий. Рутинный характер линий поведения, которым индивиды следуют в повседневной практике, не «возникаетвдруг». Он «создается» посредством рефлексивного мониторинга деятельности, осуществляемого в условиях соприсутствия. «Размывание » привычных способов деятельности, вызванное повышенным уровнем тревожности, не контролируемым базисной системой безопасности, представляется нам характерной чертой критических ситуаций. В повседневной социальной жизни акторы мотивированы на поддержание тактичных форм поведения, детально проанализированных Гофманом. Однако это происходит не потому, что, как предполагал Гофман, социальная жизнь представляет собой своего рода «контракт взаимо- протекции » — договор, добровольно принимаемый людьми. Тактичность является тем механизмом, посредством которого деятели могут воспроизводить условия «базисного доверия » или онтологической безопасности — условия, способствующие осуществлению контроля и управления примитивными формами тревожности и напряженности. Таким образом, можно утверждать, что многие характерные черты повседневных социальных взаимодействий не мотивированы напрямую. Скорее, речь идет об обобщенном мотивационном стремлении к интеграции привычных социальных практик во времени и пространстве.

<< | >>

↑

Источник: Гидденс Э.. Устроение общества: Очерк теории структурации.— 2-е изд. —М.: Академический Проект. — 528 с.. 2005

Еще по теме Рутинизация и мотивация:

- Cоциология семьи - Антропология. Этнография - Гендерная социология - Демография - Домоведение - История социологии - Методы сбора и анализа социологических данных - Общая социология - Первоисточники по социологии - Политическая социология - Социальная безопасность - Социальная работа - Социальная структура и стратификация - Социально-территориальные общности - Социоинженерная деятельность - Социологические работы - Социология культуры - Социология личности - Социология общественного мнения - Социология права - Экономическая социология - Этносоциология -