Как бы разнообразны ни были те определения, посредством которых социологи характеризуют сущность социального или надорганического явления, — все они имеют нечто общее, а именно, что социальное явление — объект социологии — есть прежде всего взаимодействие тех или иных центров или взаимодействие, обладающее специфическими признаками.
Принцип взаимодействия лежит в основе всех этих определений, все они в этом пункте согласны и различия наступают уже в дальнейшем — в определении характера и форм этого взаимодействия. Подтвердим сказанное примерами. «Постоянство отношений», на которое указывает Спенсер как на характерный признак общества или надорганического явления, очевидно, есть лишь иной термин, обозначающий тот же принцип взаимодействия*. «В “общественности”, в “надорганическом” явлении мы видим не что иное, — говорит Е.В. Де-Роберти, — как длительное, непрерывное, многостороннее и необходимое взаимодействие, устанавливающееся во всякой постоянной, а не случайной агрегации живых существ»75. Социальное явление или общество «существует там, — говорит Г. Зиммель, — где несколько индивидов состоят во взаимодействии»76. Не иначе смотрит на дело и Гумплович, с той Только разницей, что в качестве элемента взаимодействия он берет группу, а не индивида. «Под социальными явлениями, — говорит он, — мы понимаем отношения, возникающие из взаимодействия человеческих групп и общений»77. «Всякий агрегат индивидов, находящихся в постоянном соприкосновении, составляет общество», по мнению Дюркгейма. Принудительность — характерная черта социального явления, — очевидно, уже предполагает взаимодействие78. «Интерментальный» процесс Тарда и его формы: подражание, противоположение и приспособление — суть только иные слова для обозначения того же принципа взаимодействия и его разновидностей79. То же самое хочет сказать и Штаммлер, когда говорит, что логической предпосылкой социальной жизни является наличие внешних принудительных правил, что «социальная жизнь есть внешним образом урегулированная совместная жизнь людей». То же видим и у его единомышленника Наторпа80. Новиков, считая «обмен (rdchange) основным явлением человеческой ассоциации», иным словом обозначает тот же процесс взаим о действия **** * *. То же видим мы резко формулированным у Гиддингса, Драги- ческо, Бугле, Эспинаса, Ваккаро, Фулье, Грассери, Уорда и др.*******. Да и само собой ясно, что вне взаимодействия нет и не может быть никакого агрегата, ассоциации и общества и вообще социального явления, так как там не было бы никаких отношений. Но само собой разумеется, что это единомыслие в родовом субстрате всякого социального явления нисколько еще не предрешает разномыслия в дальнейшем понимании взаимодействия. Раз утверждается, что взаимодействие тех или иных единиц составляет сущность социального явления, а тем самым объект социологии, то для полного уяснения этого понятия требуется еще ответ, по меньшей мере, на следующие вопросы: 1) Для того чтобы процесс взаимодействия можно было считать социальным явлением, между кем или чем должно происходить это взаимодействие? Каковы единицы или центры этого взаимодействия? Иначе говоря, каковы специфические свойства социального взаимодействия, позволяющие считать его особым разрядом явлений? 2) Если так или иначе решен этот вопрос, то, спрашивается дальше, безразлична или нет длительность этого взаимодействия для понятия социального явления? Предполагается ли, что только в длительном и постоянном взаимодействии можно видеть социальное явление, или же оно возникает при всяком взаимодействии, как бы кратковременно и случайно оно ни было? Без точных ответов на эти вопросы, в особенности же на первую категорию их, понятие «взаимодействия» (а тем самым и социального явления) становится пустым звуком, и вот почему. Как известно, процесс взаимодействия не есть процесс, специфически свойственный какому-либо определенному разряду явлений, а процесс общемировой, свойственный всем видам энергии и обнаруживающийся хотя бы в виде «закона тяготения» или закона «равенства действия противодействию». Поэтому понятно, что раз взаимодействие хотят сделать специальным объектом социальной науки, то необходимо указать такие специфические признаки (differentia specifica) этого общемирового и в этом смысле родового процесса, которые отделяли бы этот вид взаимодействия от остальных его видов и тем самым конституировали бы социальное явление как особый вид мирового бытия, а поэтому и как объект особой науки. К глубокому сожалению, однако, многие из социологов даже и не ставят этого вопроса — как будто бы дело идет о чем-то само собой разумеющемся. Но наряду с этим мы имеем многочисленные попытки так или иначе ответить на поставленные вопросы. Главнейшие виды этих ответов сводятся к трем типам: а) или выделяются особые центры этого взаимодействия, не имеющиеся в других видах его, или Ь) указываются особые свойства социального взаимодействия, отделяющие его от других разрядов последнего, или, наконец, с) комбинируются одновременно оба приема, т. е. социальное взаимодействие выделяют, как особый вид, из родового понятия и путем указания его специфических свойств, и путем указания его взаимодействующих единиц (центров). Таким образом, посредством каждого типа можно выделить особый разряд социального взаимодействия и тем самым определить объект социологии. Проиллюстрируем каждый тип. Тип А. Можно, например, сказать, что социальным взаимодействием будет лишь такое, где взаимодействующими центрами (единицами) будут биологические неделимые — особи. В этом случае область социологии стала бы охватывать не только мир людей, но и животных и растений («зоосоциология» и «фитосоциология»)81. Ее задачей было бы в этом случае изучение всех форм взаимодействия между указанными центрами. Можно, следуя тому же типу, поступить и иначе, взяв за подобные центры только людей. Так, фактически, и поступает большинство представителей социальной науки. В этом случае задача социологии заключалась бы в изучении всех форм общения между людьми. Конкретным примером этого рода может служить понятие социального явления Зиммеля. «Общество, — говорит он, — существует всюду, где несколько индивидов находятся во взаимодействии, каково бы ни было последнее». С его точки зрения, и война есть социальный факт. «Я действительно склонен рассматривать войну, как предельный случай обобществления»82. Тип В. Наряду с указанным приемом дефинирования социального явления возможен и другой, исходящий из принципа указания специфических свойств самого процесса взаимодействия. Общая черта всех построений этого типа заключается в определении социального взаимодействия как взаимодействия психичес кого. Не характер центров взаимодействия служит в этом случае конституирующим принципом социального взаимодействия, а именно психическая природа его — независимо от того, между какими центрами совершается взаимодействие. «Всякое взаимодействие, имеющее психическую природу, есть социальное взаимодействие», — такова формула этого типа. На этом общем принципе, разделяемом громадным числом социологов, мы имеем ряд теорий, в деталях различающихся друг от друга. Что социальное взаимодействие есть взаимодействие психическое — это одинаково разделяется и Эспинасом, и Гиддинг- сом, и Уордом, и Тардом, и Де-Роберти, и Петражицким, и Теннисом и т. д. Но одни из них видят социальное взаимодействие во всяком психическом взаимодействии, тогда как другие — только в психическом взаимодействии, обладающем некоторыми специфическими признаками. К числу первых можно отнести таких лиц, как, например, Де-Роберти83. Другие же, как, например, Эспинас, Летурно, Гид- дингс, Гумплович, Теннис, Макаревич и др., социальным явлением считают лишь такое психическое взаимодействие, которое обнаруживает или стремление к взаимной пользе и к взаимным услугам, или «сознание рода», или «общий интерес», или общую цель. «Общества, — говорит Эспинас, — это суть группы, где индивиды нормально, будучи отделенными, объединены психическими связями, т. е. представлениями и взаимными импульсами». К этой черте он присоединяет еще признак «взаимного обмена услуг», как характерный признак общества84. А так как эти признаки даны и в животных обществах, то это дает ему право включить в область социологии и мир животных. Близки к приведенным взглядам и понятия обществ (или социального взаимодействия) таких лиц, как Гиддингс, видящий «истинную ассоциацию» там, где дано «сознание рода», переходящее затем «в любовь товарищества»85. С точки зрения Тарда, социальным взаимодействием будет интерментальное (психическое) взаимодействие, представляющее по существу подражательный характер86, дальнейшими звеньями которого являются противоположение и приспособление... Не приводя дальнейших иллюстраций, обратимся к третьему типу выделения социального взаимодействия, состоящему в комбинировании обоих предыдущих приемов. Тип С. Модификаций этого типа также великое множество. Одни, как, например, Дюркгейм и Штаммлер, под объектом социальной науки понимают взаимодействие людей (центры — люди), но не всякое, а только такое, где дано внешнее принуждение. «Социальным фактом, — говорит Дюркгейм, — является всякий образ действия, резко определенный или нет, но способный оказывать на индивида внешнее принуждение»87. В этом с ним сходится Штаммлер с его «внешним регулированием совместной жизни людей». Другие, подобно Спенсеру, под обществом понимают взаимодействие людей, обнаруживающее постоянство отношений. Третьи, подобно Макаревичу, Гумпловичу, Летурно и Теннису, под социальным явлением понимают взаимодействие людей, обнаруживающее стремление либо к «общей цели» («общество дано там, где двое или большее число индивидов стремятся к достижению общей цели». — Макаревич. Einfiihrung in die Philosophic des Strafrechts. Stuttgart, 1906, S. 36), либо где дан «общий интерес» (общество есть «группа, сосредоточенная вокруг какого-нибудь общего интереса». — Гумплович. Основы социол [огии], с. 222). Некоторые лица, подобно Макаревичу и Теннису, различают Gemeinschaft und Gesellschaft (communaut? et societd)!, понимая под последними группы людей, стремящихся либо к общей цели, либо группы, построенные на договорном начале, и т. д.88. В качестве Gemeinschaft обычно приводится семья, в качестве Gesellschaft — коммерческое общество и т. п. К этому же типу должны быть отнесены и многочисленные определения социального явления вроде определений Уорда, де Грее- фа, Паланта, Новикова, Вормса, Пульа (Puglia), Оствальда и др.89. Не воспроизводя дальнейших взглядов, уже из приведенного apergu2, в котором мы старались сжато и достаточно выпукло охарактеризовать и систематизировать многочисленные и разнообразные попытки определения социального явления, мы видим, что пока в данном вопросе социологи не достигли еще полного согласия, а тем самым пока еще неясной остается и сама концепция последнего. Это разногласие станет еще большим, если принять во внимание те различные попытки понимания «культуры», «цивилизации», «мира ценностей», которые главным образом представлены немцами, конструирующими ряд наук под различными названиями: то «социальной философии», то «науки о культуре» (Kulturwissenschaft), то «науки о целях» (Zweckwissenschaft — Штаммлер; см. его Theorie der Rechtswissenschaft, 1911), то «науки о духе» (Geisteswissenschaft) и т. д. Ближайший вопрос, который нам необходимо разрешить, это вопрос, какому же из приведенных трех типов мы должны отдать предпочтение при определении объекта социологии или социального явления? Едва ли есть надобность доказывать, что успешное выполнение этой задачи мало зависит от того, который из указанных приемов мы употребим, ибо в конце-то концов любой из этих приемов сведется к типу С. Сведется по той простой причине, что характер центров взаимодействия и характер самого процесса взаимодействия не есть нечто отдельное друг от друга, а неразрывно связанное одно с другим. Можно сказать, что характер процесса взаимодействия объясняется характером и свойствами его центров («субстанциональная» точка зрения). Если пара центров А и В (например, два камня) обладает иными свойствами, чем центры D и С (например, два животных организма), то само собой ясно, что различны будут и свойства процессов взаимодействия между А и В — с одной стороны, и D и С — с другой. Можно сказать и наоборот, что характер центров есть функция свойств процесса взаимодействия («логика отношений»), что центры — это только узлы, в которых скрещиваются течения взаимодействующих процессов... Поэтому в конце-то концов дело заключается не в том или ином типе выделения социального взаимодействия из его обще- родового субстрата, а в том, как этот тип употреблен, или в том, как этот прлем использован... Подходя с этой точки зрения к наиболее распространенному применению приема А, состоящему в указании в качестве центров взаимодействия людей, нельзя, с одной стороны, не отметить выгодной стороны такого применения, а именно ясность и резкость границ социального явления («все виды взаимодействия между людьми суть социальное явление»), но, с другой стороны, нельзя не указать и ряд крупных недочетов его, которые делают этот прием, а тем самым и определение социального явления неприемлемым. Главный из этих недостатков состоит в следующем. В самом деле, допустим, что социальное явление представляют все виды взаимодействия между людьми. (Так как определение социального взаимодействия производится в зависимости от центров (центры — люди), то ео ipso3 все виды взаимодействия между людьми будут социальным явлением.) Что получается в результате последовательного проведения этого определения? Нечто довольно странное. Так как человек есть не только человек, но и организм, то социальным явлением будут и те формы взаимодействия, которые изучаются биологией и которые формулируются ею для всех организмов. Явления размножения, борьбы за существование, симбиоза и т. д. — явления, обычно относимые к биологии, — в этом случае становятся сферой изучения социолога. Следовательно, социология будет только повторять в приложении к человеку те положения и законы, которые уже имеются в других науках, и в частности в биологии, сформулированные для всего класса явлений. Но мало того. Человек ведь не только организм, но в дальнейшем анализе и комплекс тех или иных молекул и атомов, т. е. некоторая «масса» (объект физики и химии). А отсюда следует, что между людьми могут и должны быть известные физико-химические взаимодействия. Если же это так, то, оказывается, социолог должен быть и физиком, и химиком. Поясню сказанное примером. Я изучаю формы взаимодействия людей, собравшихся на балу. Если я последовательно применю данное определение, то я должен изучать не только психические акции и реакции между X и Y, но должен изучать и такие явления, как повышение температуры X и Y, усиленное или замедленное сердцебиение, дыхание и тому подобные физиологические процессы, устанавливающиеся в поток взаимодействия в данной группе (на балу). Мало того, я должен буду заняться и изучением «механики» движений вальсирующих, го ворить о равноускоренном или замедленном движениях индивидов А, В, С... как некоторых «масс», вычерчивать траекторию этих движений, говорить, что эти индивиды подчинены закону тяготения, инерции и т. д. Одним словом, я принужден будут делать то же, что делает и физик, по той простой причине, что тот или иной характер движений между А, В, С... есть также определенная форма взаимодействия, а так как это взаимодействие происходит между людьми, то, следовательно, согласно определению, и эти формы взаимодействия входят в состав социального взаимодействия и потому должны изучаться социологом. В результате получается необходимость повторять в приложении к человеку то, что физика формулирует в приложении к материи или энергии вообще, и наряду с этим теряется всякая граница между взаимодействием социальным и взаимодействием физико-химическим. Таким образом, последовательно проводя указанную точку зрения, мы в итоге получаем, с одной стороны, науку, новую только по имени, но по существу повторяющую положения биологии и физико-химических наук, а с другой — науку, весьма похожую на ту «науку» «о сигарах в десять лотов весом», которую так блестяще обрисовал Л.И. Петражицкий как пародию науки90. Главный грех этого построения заключается в его неадекватности. То же, mutatis mutandis, в значительной степени приложимо и тогда, когда за «центры» мы возьмем не людей, а, например, животных или вообще «организмы». Очевидно, что тип А в данных постановках не пригоден, не экономен и не приводит к цели. Если он и возможен, то только со следующей оговоркой: под социальным взаимодействием следует понимать лишь такие виды взаимодействия (между людьми или между организмами), которые не имеются нигде, кроме человеческого общежития или общежития организмов. Но эта оговорка дает чисто отрицательное решение социальному явлению, а потому пуста; это раз; во-вторых, она есть уже переход к типу В, так как здесь взаимодействие выделяется в особый вид не в зависимости от центров, а в зависимости от характера и свойств самого взаимодействия; а в-третьих, может оказаться, что подобных свойств совсем не найдется у человека, или если они найдутся, то будут только наиболее ярким выражением того, что в слабом виде уже имеется и у животных. А известно, что по неопределенно количественным признакам не следует классифицировать явления91. Ввиду всего сказанного нельзя не признать, что гораздо более приемлемыми являются те определения области социального явления, которые исходят из свойств самого процесса взаимодействия (типа В), и, в частности, те теории, которые определяют социальное взаимодействие как взаимодействие психическое. Сущность этих теорий сводится в общем к следующему. Все виды мировой энергии или мирового бытия, говорят эти теории, in abstracto могут быть разделены на известные разряды, из которых каждый разряд обладает своими специфическими свойствами.
Таких основных видов энергии три: 1) энергия (а соответственно и взаимодействие) неорганическая (физико-химическая); 2) энергия (и взаимодействие) органическая (жизнь); 3) энергия (и взаимодействие) психосоциальная (или психическая) (общество). Сообразно с этим и науки могут быть разделены на три группы: 1) физико-химические, 2) биологические и 3) социальные, и потому область социологии может быть определена и определяется следующим образом: «все процессы взаимодействия, обладающие психической природой, совершенно независимо от того, между кем или чем они совершаются, представляют социальное взаимодействие и тем самым являются объектом социологии»92. Это определение социального явления и социологии с формальной стороны логически безупречно и не ведет за собой тех недостатков, которые свойственны типу А в его обычных постановках. Однако у многих социологов это определение обладает тем недостатком, что совершенно неясным остается у них само основное понятие психического. Не будет большой ошибкой, если мы скажем, что понятие психического в настоящее время напоминает одно из бэконовских idola4, которое почти всеми употребляется, но точного определения которого большинство даже и не пытается дать, как будто бы дело идет о чем-то вполне понятном и определенном. Между тем нужно ли доказывать, что «психичес кое>) — понятие чрезвычайно неясное и малоопределенное. Я уже не говорю о гносеологических разномыслиях относительно понятия психического (см. хотя бы 4-й сб. «Новых идей в философии», изд-во «Образование»). Достаточно для моей аргументации указать на разномыслия в этом отношении у представителей так называемых точных наук, в частности психологов, биопсихологов и биологов. Обычное определение психологии как науки «о состояниях сознания, — говорит Вундт, — делает круг, ибо если спросить вслед за тем, что же такое сознание, состояния которого должна изучать психология, то ответ будет гласить: сознание представляет сумму сознаваемых нами состояний»*. «Описание или определение их (сознания и его элементов), — говорит Геффдинг, — невозможно»**. Читая курсы психологии, мы сплошь и рядом встречаем, как «психическое» сначала отождествляется с сознанием, а затем тут же, через страницу, автор, не стесняясь, говорит о «бессознательных психических процессах» и т. д. Ввиду такого положения дела немудрено, что эта неясность особенно резко дает себя знать в области социологии и биопсихологии, немудрено также, что она влечет и различные понимания социального явления, несмотря на одинаковые определения его как явления психического. Одни, как, например, Геккель (см. его «Мировые загадки» и «Perigenesis der Plastidule»), Ле-Дантек (см. его «Познание и сознание» — элемент ф), Перти и другие, находят сознание и психическое не только у высших животных, но и у растений и у всякой клетки («клеточное сознание», «атомная душа» и т. д.). Мало того, тот же Геккель, а на днях Де-Грассери находят возможным говорить даже о психике молекул, атомов и «психологии минералов». Подобно этому, другие, например Вундт, Ромэнс, Летурно и Эс- пинас, с большим увлечением толкуют о «патриотизме», «любви», «сознании долга», «эстетике», «чувстве собственности» и т. д. среди муравьев, пчел, пауков, червей и т. п. Выходит, что чуть ли не весь мир есть психика. При таком положении дела едва ли может быть речь о специальной и автономной категории социального явления, ибо область «психических» отношений почти совпадает в этом случае с областью всех явлений вообще (органических и неорганических); социальным явлением становится весь космос, и социология превращается в универсальную науку, обнимающую все науки, т. е. в пустое слово. * Вундт В. Введение в психологию. М., 1912, с. 9. ** Геффдинг Г. Очерки психологии. СПб., 1908, с. 49. Наряду с этими «монистами» сверху мы имеем и «монистов снизу» (терминология В.А. Вагнера), которые с таким же правом изгоняют сознание и психику не только из мира растений и животных, но, пожалуй, и из мира людей, сводя все «психические явления» к физико-химическим реакциям — тропизмам, таксисам5, тяготению и т. д. Примерами могут служить работы Лёба, Bohn’a, Ве1Га и др.93 Немудрено, что и в этом случае не может идти речь о социальном явлении, так как само существование психики становится проблематичным. Таковы печальные результаты бесцеремонного обращения с термином психического. Так как, однако, формальное определение социального явления как психического взаимодействия логически безупречно и так как все указанные ошибки и заключения вытекают благодаря лишь отсутствию попыток более или менее точно описать и охарактеризовать содержание, вкладываемое в термин «психического», то первая задача социолога, вставшего на этот путь определения объекта социологии, сводится к тому, чтобы очертить если не само понятие психического, то, по крайней мере, его некоторые признаки, а во-вторых, чтобы наметить приблизительно те конкретные «центры», во взаимодействии которых уже дан элемент психического. Не вдаваясь в подробности решения этих проблем, попытаемся кратко ответить на них. Принимая во внимание обычное деление элементов психической жизни на три основные рубрики: 1) познание (ощущения, восприятия, представления и понятия), 2) чувство (страдание и наслаждение) и 3) волю, или же двухчленное деление проф. Л.И. Пет- ражицкого на 1) элементы односторонние (познание, чувство и воля) и 2) двухсторонние (эмоции), мы можем охарактеризовать психическое взаимодействие следующим образом: под психическим взаимодействием мы понимаем такой процесс, «материей» которого служат ощущения, восприятия, представления и понятия, страдание и наслаждение и волевые акты в точном значении этих терминов, которое обязывает всегда считать эти элементы сознательными; обязывает потому, что не сознаваемое кем-либо ощущение или представление не есть ощущение и представление, не сознаваемая воля — не есть воля, не сознаваемое страдание и наслаждение — не есть страдание и наслаждение. Трудно передать словами тот специфический смысл, который вкладывается нами в термин «сознаваемое»; мы можем лишь намекнуть на него; но этого намека достаточно, чтобы надлежащим образом понять сказанное. В самом деле, раз я переживаю волевой акт (а не эмоциональный импульс или рефлекс), то понятие волевого акта как акта сознательно поставленного и выполняемого уже implicit^6 предполагает сознание. Подобно этому, и страдание — «специфический чувственный тон переживаний» — implicit^ предполагает его «воспринимаемость», «осознаваемость», «ощутимость»; иначе — не «воспринимаемое» или не «сознаваемое страдание» — равносильно отсутствию страдания. Что же касается представлений, понятий и восприятий, то сами термины эти уже подразумевают «сознательность». Следовательно, все «не сознаваемые переживания», в частности «физиологические акты», бессознательные переживания и простейшие (в смысле Петражиц- кого) эмоции, а равно рефлексы, инстинкты, автоматические акты — не могут служить «материей» психического взаимодействия. Это — «материя», если угодно, биологических процессов (физиологии и «психофизики»), а не психических. Из сказанного вытекает и наш ответ на первый вопрос, а тем самым и ответ, определяющий социальное явление: им будет всякое психическое взаимодействие в вышеуказанном смысле слова. Таков тот специфический вид энергии, который служит областью, изучаемой социологией. Так как генетически эти элементы психики развились из вышеупомянутых эмоций (в смысле проф. Петражицко- го)94 или «рефлексов» (по мнению проф. Вагнера), то непосредственно близкой областью, примыкающей к области социологии, является именно психофизика — ветвь биологии, исследующая соответственные бессознательные эмоции, импульсы, или еще «инстинкты», «рефлексы» и автоматические движения. Сообразно с этим имеется возможность с дидактическими целями в генетической постановке вопроса делить взаимодействие организмов на две категории, подобно делению, предлагаемому проф. Де-Роберти, а именно: на психофизическую стадию и на стадию психологическую95. Специфической областью социологии является именно последняя. Таким образом, социальное явление есть социальная связь, имеющая психическую природу и реализующаяся в сознании индивидов, выступая в то же время по содержанию и продолжительности за его пределы. Это то, что многие называют «социальной душой», это то, что другие называют цивилизацией и культурой, это то, что третьи определяют термином «мир ценностей», в противоположность миру вещей, образующих объект наук о природе. Всякое взаимодействие, между кем бы оно ни происходило, раз оно обладает психическим характером (в вышеуказанном смысле этого слова) — будет социальным явлением96. Глава I- Социальное явление 9 1 Следующий вопрос, который необходимо разрешить социологу, заключается в том, чтобы очертить тот мир конкретных «центров» или «вещей», во взаимодействии которых уже дан налицо психический характер, иначе говоря, необходимо указать некоторые внешние признаки, которые позволяли бы говорить: «вот здесь мы имеем дело с психическим, а здесь не с психическим взаимодействием». Эта проблема встает потому, что сама «психика» — «не материальна», «не предметна» и «не вещественна», а потому она непосредственно не уловима для наблюдателя. Мы всегда можем ее наблюдать не непосредственно, а лишь в символических проявлениях. Пользуясь методом самонаблюдения, в каждом отдельном случае мы можем всегда ясно решить, какой из наших собственных поступков или актов сознателен и какой бессознателен, но весь вопрос заключается не в наших актах, а в актах чужих, где метод самонаблюдения бессилен, метод же аналогии не всегда гарантирует истину. Ввиду этого есть настоятельная потребность найти такие внешние критерии, которые могли бы показывать, где мы имеем дело с сознательным, а где с бессознательным актом и взаимодействием. Не вдаваясь в подробное исследование этого вопроса, мы можем ограничиться указанием основных условий, наличие которых у «центров» до известной степени гарантирует нам и наличие психического взаимодействия, и наоборот, — отсутствие которых говорит и об отсутствии сознания. Таким основным диагностическим признаком является прежде всего присутствие развитой нервной системы у взаимодействующих единиц*. Едва ли есть надобность доказывать в настоящее время, что там, где есть развитая нервная система, есть и сознание, где ее нет, — нет и сознания. Нервная система в данном случае является как бы длинным рядом «материальных» вех, которые показывают и конкретно определяют область тех существ, во взаимодействии которых может и должен быть дан и психический вид его. Отсюда следует, что в область исследований социолога может входить только изучение взаимодействия «высших» животных и людей между собою; область же взаимодействия «простейших», «низших» животных и растений из области социологии исключается, так как у этих категорий нет нервной системы97. В этом отношении мы не можем не согласиться с проф. Вагнером в определении сознательного акта, а тем самым и сознательного взаимодействия: «под сознательным действием должно разуметь, — говорит он, — лишь такие акты одаренных нервною системою животных, которые свидетельствуют о способности пользоваться результатами личного опыта и контролировать им свои действия»98. Таков один из основных «признаков», материально показывающих нам, среди каких взаимодействующих единиц взаимодействие принимает психический характер. Конечно, из сказанного не следует, что социальным явлением будут все формы взаимодействия между этими существами — людьми и животными. Это следовало бы в том случае, если бы мы понятие социального явления конструировали по «типу А» — в зависимости от центров. Но мы шли как раз по обратному пути; мы установили, что к области социальной категории относится «все то, что обладает признаком а» (сознанием, независимо от того, что и кто обладает этим признаком). А затем уже мы попытались это формальное определение применить к области конкретных единиц, указали на неразрывность психики от нервной системы и заключили отсюда: психическое взаимодействие может быть только там, где взаимодействуют единицы или организмы, одаренные развитой нервной системой. В силу этого те формы взаимодействия людей между собою, а равно и животных, которые не имеют никакого отношения к психическим формам, в сферу социальных явлений не входят. Например, все люди, согласно закону Ньютона, подчинены закону тяготения и между ними существует притяжение, прямо пропорциональное массе и обратно пропорциональное квадрату расстояния, — однако ни один социолог не будет говорить, что эта форма взаимодействия есть объект социологии, т. е. социальное явление. Далее, между людьми, как организмами, существует ряд чисто биологических форм взаимодействия, однако, согласно определению, и они не будут изучаться социологом как социологом. Изучение этих форм — дело биолога, а не социолога. Но, скажут, разве яв ления взаимодействия на почве половых отношений, явления борьбы за существование, многочисленные общественные отношения на почве питания, обеспечения пищей, жилищем и т. д. — не явления биологические? Ведь размножение, питание, борьба за существование и т. п. — это специфические объекты биологии, однако можете ли вы указать хотя бы одного социолога, который игнорировал бы эти явления и не считал бы их объектом социологии? Разве такие теории, как теории М.М. Ковалевского и Коста, не построены в главной своей части именно на принципе размножения? Разве не все теории толкуют о борьбе за существование и разве ряд весьма резонных теорий, например теория Маркса, Энгельса, Вак- каро, Гумпловича, Лапужа, Аммона и т. д., не основывается на борьбе за существование? Разве «половой вопрос» — не социологическая тема? Как же вы можете исключить их из сферы социологии и из сферы социальных явлений? — Да, несомненно, — могу ответить я, — они должны были бы быть исключены из сферы социологии, если бы «борьба за существование», «размножение», «питание» и т. д. в социологическом смысле были бы тем же, что и в биологическом. Должны были бы быть исключены по той простой причине, что незачем придумывать пустое слово для изучения тех явлений, которые и без того уже во всем своем объеме изучаются биологией. И незачем создавать лишнюю категорию социальных явлений, когда они превосходно изучаются как явления биологические. В этом случае вместо науки мы имели бы пустое слово «социология». Но, однако, эти явления нельзя исключить из области социологии, потому что борьба за существование, например, растений и человека — вещи глубоко различные. То же относится и к размножению, и к питанию. А различны они потому, что в мире людей и высших животных эти биологические функции приобретают новый, а именно психический характер, который их и делает новыми социальными явлениями и объектами специальной науки. Именно это присоединение психики, а не что-нибудь иное заставляет их считать социальными явлениями и дает право для изучения их не только биологу, изучающему чисто жизненные формы данных отношений, но и социологу, изучающему их сознательные, социальные формы. Если бы «половой вопрос» весь заключался в «конъюгации» и в чисто биологических половых актах, то социологии, конечно, тут не было бы дела и вопрос был бы не «социальный», а чисто биологический. Но, думается, никто и никогда еще не ставил этот вопрос, как вопрос социальный, в этой плоскости, а всегда, говоря о «половом вопросе», разумел под ним не сами половые акты, а главным образом те психические отношения, которые связаны с этой биологической функцией; а именно: допустимость или недопустимость половых отношений вообще (аскетизм) между определенными лицами, их время, место, определенные формы брака и т. д. — с точки зрения религии, права, морали, эстетики и науки. Вот что составляло и составляет суть «полового вопроса» как вопроса социального, а это говорит, что и здесь имелись и имеются ввиду психические формы, а не биологические. (Наука, искусство, право, мораль, религия и т. д.) То же, mutatis mutandis, относится и к питанию, как к вопросу «социальному». Мало того, даже те лица, которые областью социальных наук считали исключительно мир человеческого общежития, и те сознательно или бессознательно принимали за человеческое общежитие не простое сожительство биологических особей (неделимых), а именно сожительство представителей homo sapiens как носителей «психической энергии». Если бы не эта черта, то не было бы никакого другого основания выделять мир человеческого общежития из других животных сообществ и даже таких сборных единиц, как «лес». В этом случае, пожалуй, можно было бы «общество» считать если не организмом, то чем-то весьма близким к нему. Плохо ли, хорошо ли, однако так называемые социальные науки изучали всегда различные стороны деятельности человеческих сообществ именно как сообществ, объединенных психологическими, а не только биологическими связями. Не говоря уже о таких науках, как науки о религии, праве, этике, эстетике, психике, имеющих дело именно с психическими формами бытия, — даже такие науки, как экономика и история материального быта, трактовали о тех же психических формах человеческой деятельности. В самом деле, что такое основные категории политической экономии вроде «хозяйства», «ценности», «капитала», «труда» и т. д.? Разве это не чисто психосоциальные категории? Точно так же описание определенных предметов материального быта разве трактует об этих предметах, как о простых физико-химических вещах? Описывая картину Рафаэля, или статую 9 6 Книга первая. Систематика актов поведения Венеры, или египетскую пирамиду, или хижину эскимоса, разве мы имеем в виду их химический состав, или их удельный вес, или температуру и другие физические и химические свойства? — Ответ ясен и не требует комментариев. Выражаясь кантовским языком, можно было бы сказать, что психическое есть априорная посылка социальных явлений.