§ 3. Почему бессознательные взаимоотношения становятся сознательными?
Следующий по очереди вопрос, на который мы должны ответить, это вопрос: в силу каких условий возникает тот специфический вид бытия, который носит название психики или сознания, а в приложении к интересующему нас вопросу он будет гласить: в силу каких условий рефлексо-инстинктивные бессознательные акты и взаимоотношения становятся сознательными7.
Как известно, поведение животных регулируется рефлексо-ин- стинктивными бессознательными актами, происшедшими в силу естественного отбора так, как очерчено было в предыдущем параграфе. Ввиду этого нам необходимо объяснить, почему эти бессознательные акты стали сознательными, чем обусловливалась эта ломка инстинктов и переход их из бессознательного бытия в бытие сознательное? Напомним, что «разумно-сознательные» акты даны уже и в до- человеческом мире. Явления памяти, ассоциации, объектной мотивации и даже гедонистически-целепонимательной мотивации — констатированы уже в зародыше и у высших животных. Исчерпать здесь все условия — едва ли возможно, и эту задачу мы не берем на себя. Для наших целей вполне достаточно указать здесь на один из основных факторов, заставляющих бессознательные акты переходить в сознательные и тем самым частично объясняющих появление и происхождение сознания... Этот фактор уже отмечен Ламарком во второй половине его закона, и его кратко можно сформулировать так: одним из главных факторов, вызывающих переход бессознательных актов в сознательные, является факт вторжения непривычных условий в сферу «привычной жизни организма» (конечно, уже обладающего соответственной нервной системой). Это положение есть лишь обратная сторона тезиса: многократное повторение какого-нибудь акта при однообразных условиях превращает сознательный акт в бессознательный — вторично-автоматический. А это положение, как известно, является общепринятой истиной и подтверждается на каждом шагу. Иначе говоря, бессознательными актами, если раньше они и были сознательными, являются акты, вполне приспособленные к соответствующим условиям или внешним раздражениям, т. е. многократно повторявшиеся, сознательными — акты, еще не достигшие гармонии с раздражениями среды, или акты «неприспособленные». То же самое положение Ле-Дантек так формулирует на языке универсальной механики: «Приспособление, являющееся результатом функциональной ассимиляции, превращает из сознательной в бессознательную любую частичную функцию, которая как таковая может быть определена с некоторой точностью». «Таким образом, явление болезненное (читай — непривычное) или, что то же самое, явление сознательное есть диссонанс, противоречащий установившимся связям. Как только консонанс установился окончательно, сознание, сопровождавшее до сих пор процесс преобразования колебательного движения, исчезает». «Следовательно, сознание пробуждается только нарушением равновесия или ритма и существует впредь до установления новой системы равновесия»303. И нетрудно на наших собственных и чужих поступках убедиться в истинности сказанного. Один и тот же акт (например, заучивание стихотворения, ноктюрна на пианино, обучения письму, чтению и т. д.), вначале требующий интенсивного напряжения и концентрации сознания, при достаточном числе повторений превращается в акт автоматический, и мы машинально твердим: «Птичка Божия не знает ни заботы, ни труда»; машинально играем труднейшую вещь на пианино и т. д. И при прочих равных условиях — акт будет производиться тем автоматичнее, чем он большее число раз повторялся. Полное «приспособление» означает и полную автоматичность акта, который спонтанно возникает и протекает в свойственных ему формах — лишь только дан соответствующий раздражитель. Все наши «рефлексы», «инстинкты» и вообще ав томатические движения означают акты, однообразно повторявшиеся многое число раз при однообразных условиях (в филогенетической или онтогенетической жизни). Человек, обучающийся иностранному языку, при разговоре на нем вначале должен концентрировать все свое внимание, тогда как достаточно изучив его, он уже совершенно машинально подбирает нужные ему слова; то же происходит и с человеком, обучающимся ездить на велосипеде, править лодкой, рубить дрова, строгать, писать, читать, иметь «хорошие манеры», «прилично держаться в обществе» и т. д. и т. д. Полное овладение тем или иным актом, полное приспособление его к требуемым условиям — ceteris paribus — означает и полную его автоматичность и тем самым шаблонность. При этом, конечно, следует иметь в виду то обстоятельство, что количество повторений, необходимых для превращения сознательной функции в бессознательную, может и должно быть различно в зависимости от характера функции, ее трудности, сложности, характера ее задач и условий. Правда, казалось бы, есть акты, которые мы выполняем в первый раз, и, тем не менее, они не сопровождаются сознанием, и, наоборот, есть акты, которые мы выполняем много раз, и, однако, всегда приходится выполнять их сознательно. Все это, казалось бы, является противоречием сказанному. Но прежде всего трудно указать такой акт, который бы производился в первый раз и был бессознателен. Я позволю себе утверждать, что таких актов совершенно нет. Те же акты, которые кажутся таковыми, представляют, во-первых, акты, выполняемые данным человеком (автоматично) действительно в первый раз, но зато многократно повторявшиеся в филогенетическом развитии. Поэтому они не противоречат моему положению. Так, например, ребенок, никогда не искусанный собаками, при виде их обнаруживает страх304, тот же ребенок в первый месяц своей жизни делает ряд движений руками и ногами, издает крик «уа»305, взрослый человек при виде какого-нибудь опасного предмета машинально отстраняется от него и т. д. Все эти и подобные акты, автоматически выполняемые в первый раз человеком, — есть ре зультат наследственно полученного филогенетического повторения. Но могут быть акты и несколько иного рода. Предположим, что я иду по берегу реки, вдруг вижу, что кто-нибудь тонет, я моментально бросаюсь в реку без всяких рассуждений, машинально, благодаря одному факту раздражения, которым было то обстоятельство, что я увидел тонущего человека («предметная мотивация»). Допустим, что акт этот совершен мной автоматически, что я его не производил раньше и что точно в такой форме он не повторялся в филогенезисе. Как его объяснить? На это следует ответить таким образом: пусть акт совершен машинально, пусть он в точно такой форме не повторялся моими предками; но это означает только то, что он в близкой и родственной форме должен был иметь повторение в филогенетической жизни, например, в виде актов спасания жизни человека вообще; ряд этих однородных, хотя конкретно, может быть, и несколько различных повторений акта спасания, имевших место в жизни предыдущих поколений, создали соответствующий «инстинкт», или диспозицию к подобного рода актам спасания. Раз дан мне однородный раздражитель, то диспозиция к «акту спасания» механически толкает меня к тому, чтобы я бросился в воду спасать тонущего. Ведь и инстинктивные акты животных, например, постройка логова тарантулом, ячейки пчелой, гнезда ласточкой и т. п., несмотря на их полную автоматичность, дают те или иные колебания, в зависимости от свойств почвы, места, крыши и ряда конкретных условий. И они, несмотря на их полную шаблонность и бессознательность, допускают вариации и колебания*. Тем более это должно иметь место в актах человека. И здесь различие условий, вызвавших акт, может вызвать то или иное различие конкретных форм механического акта, т. е. общая, филогенетически полученная диспозиция может принимать различные формы (например, диспозиция к спасению человека конкретно проявится при пожаре в одной форме, при опасности утонуть — в другой, при опасности попасть под трамвай — в третьей и т. д.), но если акт выполняется автоматически-импульсивно, хотя бы и в первый раз, то импульсивность его вытекает именно из этой филогенетически приобретенной диспозиции, выработавшейся на почве многократного повторения его в родовом опыте. Обобщая этот случай, можно его сформулировать так: пусть в филогенетическом опыте повторялся акт, состоящий в одном случае из элементов (движений, побуждений и условий): а, Ь, с, d; в другом — а, Ь, с, е; в третьем — а, Ь, с, f; элементы а, Ь, с — общие; d, е, f — различные, в зависимости от различия условий; если теперь мне дана наличность а, Ь и с (диспозиция), то хотя четвертый элемент и нов, например, М, тем не менее я машинально выполню соответствующий акт, именно благодаря общей диспозиции (а, Ь, с), хотя конкретно он, благодаря М, и выразится в новой форме*. Что же касается теперь того возражения, что могут быть акты многократно повторявшиеся и тем не менее не автоматически выполняемые — то это говорит только о том, что ввиду ли сложности и трудности акта или новых условий и т. п. (см. ниже) приспособление еще не достигнуто, поэтому не достигнута и автоматичность. Обратный вывод из этого закона есть тот, что вторжение новых условий в область непривычного под страхом смерти или страданий заставляет изменить установившийся шаблон действий и вводит совершение акта в поле сознания. Это касается как нервных и физиологических процессов, так и актов поведения человека. Движения сердца при «привычных» (нормальных) условиях не сопровождаются сознанием, но коль скоро условия и характер деятельности сердца становятся новыми, непривычными — его бессознательная работа начинает сопровождаться сознанием, что обнаруживается хотя бы в виде болевого ощущения. То же касается и других процессов — дыхания, пищеварения и т. д. То же относится и к актам поведения человека. Когда мы пишем, то обычно никогда не замечаем движений нашей руки, например, актов погружения пера в чернильницу. Это Глава VII. Как возникает и изменяется организация группы 3 4 3 бессознательные шаблонные движения. Но если, опустив перо, мы не находим чернильницы или чернил в ней (новое условие) — то акт макания переступает «порог» сознания и из бессознательного становится сознательным. Вошло новое условие — и кора бессознательности привычного акта — проламывается. Акт из бессознательного становится сознательным. Повторение превращает сознательный акт в бессознательный лишь при большей или меньшей однозначности акта, при более или менее однообразном его повторении, вызываемом однообразием условий (среды) — ее устойчивостью в течение известного времени. Если же условия меняются все время — то не может образоваться и привычный автоматический шаблон; точно так же, если при достаточно продолжительной одинаковости условий, вызвавшей создание автоматического акта, вдруг в привычные условия врывается новый элемент, который нарушает установившуюся гармонию между актом и средой, — то акт становится из приспособленного неприспособленным, из бессознательного сознательным. Благодаря изменению условий инстинктивная координация поступков заменяется новой координацией их, которая у человека принимает сознательный характер... В силу сказанного приходится полагать, что и в происхождении сознания или разума из предшествующих ему рефлексо-инстинк- тивных переживаний этот фактор — вторжение новых условий и растущая быстрота смены этих условий — сыграли основную роль. Не допустив этого условия — мы не поймем совершенно процесс роста сознания, каковой процесс дан нам в истории человечества. Такова в кратких чертах механика смены бессознательных шаблонных актов сознательными и переход сознательных актов в бессознательно-автоматические действия. Если верны наши положения, то из них вытекают следующие выводы: 1) Акт, будучи наследственно полученным, а, следовательно, по своему происхождению чисто бессознательным, — несмотря на свое бессознательное происхождение, может перейти в категорию сознательных, раз условия, породившие его, изменились, а тем самым исчезла гармония между ними средой. И наоборот, не всякий акт — сознательно установленный или сопровождающийся в данный момент сознанием — остается постоянно таковым. Благодаря повторению при одинаковых условиях он может перейти в автоматически выполняемый акт. Это я и имел в виду, когда в начале 3-го параграфа данной главы указал, что одно дело сознательное или бессознательное происхождение тех или иных шаблонных актов, другое дело сознательный или бессознательный характер их совершения в каждый данный момент, каждым человеком или группой лиц. 2) Если изменившиеся условия, вызвавшие переход бессознательного акта в сознательный и соответственно с этим изменившие характер самого акта, в дальнейшем остаются постоянными, то новый устанавливающийся акт по мере своего приспособления к ним, повторяясь много раз, постепенно теряет свой сознательный характер, стремясь перейти в простой автоматически- шаблонный акт.
Полное приспособление означает и полную автоматичность. 3) Если условия не остаются постоянными, а непрерывно изменяются, то акты, приспособляющие к ним организм (хотя бы и приняли сознательно установленную шаблонную форму), не повторяясь однообразно достаточное число раз, не успевают «закостенеть» и «автоматизироваться», а заменяются, оставаясь сознательными, новыми сознательными шаблонами. 4) А из всего сказанного само собой вытекает, что быстрота изменения шаблонных актов и степень их сознательности (ceteris paribus) зависит от быстроты изменения условий (среды). Таковы те следствия, которые вытекают из установленных положений. Если они, и в частности последний вывод, верны, то, согласно методу сопутствующих изменений, рост сознательности, или «разума», должен сопровождаться одновременно усложнением среды и растущей быстротой ее изменений, и наоборот. Параллельно с этим этот же рост сознательных актов должен быть одновременно и процессом постепенного разрушения инстинктивно-бессознательных актов. Это вытекает из того, что появление инстинктивного акта вызывается многочисленным его повторением (онтофилогенетическим) при одних и тех же условиях. А раз условия меняются и процесс их изменения все более и более ускоряется — то результатом этого должно быть, с одной стороны, разрушение инстинктивно-бессознательных актов и переход их в акты, сопровождаемые сознанием, с другой — все меньшая и мень- тая возможность для установления новых инстинктивно-автоматических актов. Если «сопутствие изменений» в том и другом случае нам действительно удастся констатировать — то это будет служить индуктивным подкреплением вышеустановленных дедукций. Раз центр тяжести нашей проблемы заключается в наличии новых и постоянно текущих условий или в вечно движущейся среде, то спрашивается: что это за условия, которые вечно текут и со все растущей быстротой изменяются, не давая возможности ряду актов шаблонизироваться и автоматизироваться7. Где и в чем искать такое perpetuum mobile8 или такую текучую среду, с достаточно резкими изменениями и колебаниями? Если мы возьмем физическую среду, окружающую человека и высших животных, то она не может быть искомой средой — perpetuum mobile. Де-Роберти, Драгическо и Дюркгейм правы, когда говорят, что физический мир, начиная с древнейших времен и кончая нашим временем, по существу остался тем же, чем и был. Он устойчив, постоянен и неподвижен. Что характеризует жизнь природы, говорит Дюркгейм, так это регулярность, доходящая до монотонности. Каждое утро солнце поднимается на горизонте, каждый вечер оно закатывается; каждый месяц луна совершает один и тот же цикл; монотонно течет река в одних и тех же берегах, одна и та же перемена времен года возбуждает одни и те же переживания. Несомненно, и здесь бывают неожиданные события, например, затмение солнца, луна, исчезающая за облаками, разлив реки и т. д. Но эти случайные и кратковременные пертурбации могут возбудить и переживания тоже только случайные и преходящие. Нормально течение (неорганической) природы однообразно, а однообразная монотонность не может вызвать мало-мальски сильных эмоций306. Человек, раз приспособившись к физической среде, благодаря ее монотонности и неподвижности, может обратиться в автомата. Очертания гор, распределение суши и моря, климатические изменения и т. д. — все это в течение человеческой истории почти не изменилось; если же перемены и совершались, то они шли так медленно, что для одного человека они равносильны были отсутствию перемен. Такая среда не может быть нашей искомой вечно текучей средой, с резкими колебаниями, потрясающими прочно застывшие инстинктивные шаблоны и вызывающими новые переживания. Подобно этому и биологические факторы — приспособление к физической среде и закон наследственности — не могут быть искомыми факторами и условиями. Это факторы не революционные, а консервативные, стремящиеся раз навсегда автоматизировать акты, приспособив их к воздействию внешней среды и передавая затем по наследству из поколения в поколение. Единственной средой, удовлетворяющей всем требуемым качествам, является социальная среда, сам факт жизни в обществе подобных или сам факт социального взаимодействия. Эта среда представляет собой действительно perpetuum mobile. Она неустойчива, вечно подвижна, способна давать резкие колебания и т. д. Психология (Бэн, Гербарт, Геффдинг и др.) твердо установили, что для появления сознания необходимы различные состояния и смена одних восприятий другими. Такое разнообразие может дать только социальная среда. Индивид, живущий в обществе, непрерывно подвергается разнообразнейшим воздействиям со стороны других, отвечает на них, цепь акций и реакций завязывается то с одним, то с другим, в результате получается сплошной поток взаимодействия, бьющий различными эффектами и смолкающий разве только во время сна. В природе нет катаклизмов, а социальная жизнь есть сплошной катаклизм. Не случайностью является тот факт, что сознание расцвело всего более в породе homo sapiens, в породе, жившей и живущей в наиболее постоянных, широких и сложных общественных союзах. Именно этот факт общежития, т. е. существования человека в социальной среде, и должен быть отнесен к числу фактов, решающих для появления и роста психики (сознания). Именно самому факту социального взаимодействия мы должны приписать причину, почему инстинкты, приспособленные к среде однообразной и устойчивой, должны были ломаться и разрушаться. Существо с такими инстинктами, попав в текущий поток социальной среды, должно было испытывать непрерывные толчки, акты его оказывались неприспособленными, дисгармонировали с вечной текучестью (вначале, правда, медленной); от сотрясений пружины инстинкта становились все более и более слабыми и в конце концов — разрушались, перемолотые жерновом общительного потока, сносившего углы и производившего трещины в устойчивых шаблонах. Где дано общество, там дано и изменение, хотя изменение и неодинаковое, имеющее различные степени подвижности, однако никогда надолго не застывающее. И очевидно, чем будет больше и шире эта среда, чем она будет сложнее, дифференцированнее — тем она будет подвижнее и гибче... Отсюда вполне понятно, что индивиду, окруженному такой средой, не суждено остановиться на однажды достигнутом шаблоне. Условия, к которым был приспособлен этот шаблон, изменились, поэтому требуется новый шаблон. Автоматичность акта, благодаря изменению, исчезает, появляется сознание, и начинается выработка нового акта приспособления. Новый акт, шаблонизировавшись, может остаться автоматическим, если новые изменения социальной среды не сделают его негодным. Если же между дальнейшими изменениями социальной среды и новым актом снова появится диссонанс, то этот шаблон должен будет снова замениться новым и т. д. Вся социальная жизнь и представляет не что иное, как подобную смену шаблонов. Таким образом, в социальной среде и в ее механике находим мы те постоянные дрожжи, которые делают необходимым постоянное изменение, а вместе с тем и рост сознания. Раз появившись, сознание неизбежно должно было расти в силу тех же причин. В этом фазисе взаимодействие бесконечно углубляется. Путем обмена переживаний, осуществляемого с помощью речи, обмена ощущениями, представлениями и взаимо- заражения эмоциональными импульсами поток взаимодействия становится подлинным потоком, в котором живая жизнь неумолчно клокочет. Легкая способность взаимозаражения (что констатировано рядом этнографов у первобытных людей), приводившая к слиянию в одних порывах и импульсах, взаимно отражавшихся от индивида к индивиду, до бесконечности усиливала эмоциональные переживания и тем давала место для тех резких контрастов, которые были необходимы для возникновения сознания, его роста и перехода бессознательно-инстинктивных актов — в сознательные... Раздражение в этом случае могло перейти в ощущение, комп- леке их давал восприятие, а следы их составляли то, что называется представлением. Таким путем составлялось знание. Поэтому нельзя не назвать метким само определение социальной среды и социального взаимодействия, данное Де-Роберти, как «коллективного или соборного опыта»307. Не вдаваясь в дальнейшие подробности, сделаем резюме предыдущего анализа. Основные тезисы будут таковы: 1) Причиной, вызвавшей и вызывающей переход автомати- чески-бессознательных актов и взаимоотношений в акты, сопровождаемые сознанием, является вторжение в сферу привычного непривычных условий. 2) Если эти условия (среда) непрерывно изменяются — то меньше и меньше становится возможным «застывание» актов в бессознательные механические формы. 3) Чем сложнее среда и чем быстрее она изменяется, тем быстрее должна возрастать сознательность и падать автоматичность, за исключением тех шаблонных актов, которые при ряде изменений могут быть приспособленными к ним. Такими шаблонами могут быть только социально полезные шаблоны. Они, продолжая существование при всех изменениях, все большее и большее число раз повторяются, а потому могут становиться все более и более автоматическими, в противоположность актам социально вредным, которые, как акты, неприспособленные к новым условиям, должны все более и более выветриваться... 4) Такой вечно текучей средой может быть только социальная среда, сам факт общения с другими. Поэтому она есть и источник, и двигатель сознания. Теперь, пользуясь методом сопутствующих изменений, проверим указанную связь между характером социальной среды (социальным взаимодействием), сознанием и автоматичностью актов и взаимоотношений. Историческое наблюдение дает повсюду полное подтверждение сказанному, которое схематически можно изобразить так: Структура общества Степень Степень сознательности автоматичности и неподвижности взаимоотношений Первобытные общества немногочисленны, просты и несложны. Социальное взаимодействие однообразно и неглубоко308. Степень сознательности — низкая. Нет даже еще мышления согласно с законами логики. Даны конкретные представления, а абстрактных понятий пет. Умственная деятельность — слабая. Счет ограничивается цифрами первых двух десятков и т. д.309 Поведение в значительной мере автоматическое. Царствуют прочные издавна установившиеся шаблоны взаимоотношений. Акты устойчивы, негибки и неспособны к гибкой и быстрой эволюции... Царствует «подра- жание-обычай». Во всех сферах эволюция совершается страшно медленно В обществах более широких, сложных и дифференцированных, с более сложной и глубокой сетью взаимоотношений наблюдается и более высокая степень умственного развития, более сложная психика и более развитое сознание и одновременно поведение членов группы уже менее автоматично, более сознательно; большую роль начинает играть целевая мотивация и параллельно происходит индивидуализация поведения. «Обычай» начинает сменяться «модой». Эволюция структуры общества, рост сознания и изменение поведения (индивидуального и общественного) совершается уже гораздо быстрее Чем сложнее общество, чем оно шире и дифференцированнее, чем более интенсивно происходит в нем взаимодействие, тем выше его «культура» и цивилизация, богаче и сложнее духовная жизнь, тем быстрее она прогрессирует, тем более сознательно гибко и изменчиво поведение членов, тем меньше автоматичности и тем быстрее совершается эволюция индивидуального и социального поведения. Царство «моды». Тем быстрее совершается изменение во всех сферах общественной жизни 3 5 0 Книга третья. Генезис и эволюция основных форм поведения Параллельно с этим подтверждается и второй вывод, сделанный нами выше, а именно: постепенное уничтожение и выветривание инстинктов и чисто автоматических шаблонов, за исключением, разумеется, тех, которые были полезны при всех изменениях, т. е. инстинктов социально полезных, приспособлявших вообще к социальной среде. Вся история развития человечества с этой точки зрения есть не что иное, по справедливому выражению В.А. Вагнера, как борьба с инстинктами, сначала бывшая просто диссонансом и антагонизмом между разумом и инстинктом, а затем кончившаяся подчинением инстинкта разуму. Не менее прав он, когда говорит, что «мы должны довести до конца начатую борьбу с теми элементами, с которыми когда-то гармоническое развитие согласовывалось, а потом нарушилось... Не гармоническое между разумным и инстинктивным, каким оно было у животных, а дисгармоническое в этом смысле, до полного подчинения инстинктивного разумному, должно быть девизом этой борьбы»310. Таков в кратких чертах наш ответ на вопрос о причинах и факторах, вызвавших появление сознания и способствующих его росту, и об условиях, вызывающих переход бессознательных актов в акты, сопровождаемые сознанием.