ГЕРБЕРТ СПЕНСЕР как последний западноевропейский философ-энциклопедист

Наука есть знание отчасти объединенное, философия есть знание вполне объединенной.

Г Спенсер. Основные начала. 5 37

Многие, кто читал Джека Лондона, очевидно, помнят, как Мартин Иден, герой одноименного романа, занимаясь самообразованием, с восторгом постигал философию Герберта Спенсера.

Этим духом Англии благополучных времен длительного царствования королевы Виктории (1837-1901) — Англии, гордой своими успехами в экономике и обустройстве общественной жизни, построении мировой колониальной империи и распространении основ просвещения среди все более широких кругов населения, смягчением нравов и неукоснительным соблюдением правопорядка, — и пронизана философия Г. Спенсера (1820-1903). В этом он близок по духу своим великим современникам и соотечественникам — Ч. Дарвину и Э. Тейлору, своим друзьям ученым — Т. Гексли, Дж. Тиндаллу и Дж.С. Милпю.

И не зря его часто называют первым философом викторианской Англии — при том, что и после того, как к нему пришла заслуженная слава, он неизменно отклонял все официальные почести. Он в интеллектуально-систематической форме выразил викторианскую эпоху так же, как, скажем, Ч. Диккенс в литературно-художественной, однако, в отличие от великого романиста, не проходившего мимо язв и острых проблем своего времени, Г. Спенсер, нисколько не закрывая на них глаза, считал, что развитие знаний, успехи философии, науки и техники в конечном счете обеспечат победу над трудностями настоящего.

Сегодня мы, имеющие за спиной катастрофический опыт XX в. с его мировыми войнами и тоталитарными режимами, стоящие на пороге новых испытаний, связанных с нарастающими экономическими трудностями в странах третьего мира и на постсоветском пространстве, с прогрессирующим экологическим кризисом, ростом терроризма и многим другим, что трудно было представить себе столетие назад, не можем смотреть в будущее с такой незамутненной сомнениями уверенностью в его лучшем исходе. Однако и у нас теплится надежда, что у человечества все же найдутся мудрость и сипы для того, чтобы преодолеть встающие перед ним трудности глобального порядка.

И совершенно понятно, что это невозможно без знаний, причем не разрозненных и фрагментарных, сколь бы глубокими они не были о каждой отдельной предметной области, а обобщенных, интегрированных и синтезированных, образующих в полном смысле слова целостную Систему Науки. Над построением такой системы и трудился всю свою жизнь Г. Спенсер.

Г. Спенсер родился в семье учителя в городке Дерби (Средняя Англия). Слабое здоровье не позволяло ему систематически посещать школу, и учился он преимущественно дома, сперва под руководством отца и дяди, а затем и самостоятельно. Это приучило его с юных лет к самообразованию и самостоятельному постижению, через обобщение и систематизацию, данных различных наук. Впоследствии Г. Спенсер не без основания гордился тем, что одним из образованнейших людей своего времени он стал фактически благодаря собственным усилиям.

Его семья была небогатой, и потому с семнадцатилетнего возраста он, продопжая углублять свои познания в области математики и естественных наук, с 1837 по 1841 г. работал техником, а затем и инженером на железной дороге, соединяющей Лондон и Бирмингем. Параллельно он открывает для себя британскую философскую традицию (в частности, Д. Юма и шотландскую школу «здравого смысла», а также своего старшего современника Дж.С, Милля, с которым затем сблизился и лично), работы Т.Р. Мальтуса и классическую политэкономию А.Смита, более бегло знакомится с немецкой философией — кантианством и шелленгианством.

В начале 40-х годов Г. Спенсер начинает публиковаться в британской периодике и вскоре полностью переходит на занятие журналистикой и публицистикой, сотрудничая, в частности, в 1848-1853 гг. с солидным журна- пом «Economist», Однако журналистика не становится основным делом его жизни. Жанр статьи не позволял до конца раскрыть открывавшуюся перед его мысленным взором обобщаемую им систему научного знания. Поэтому в 1853 г., получив после смерти дяди наследство, достаточное для независимости от повседневного заработка, Г. Спенсер начинает скромную жизнь свободного кабинетного ученого. Тогда же он разрабатывает грандиозный план систематизации научно-философского знания, который последовательно реализовывал на протяжении всей последующей жизни.

К тому времени, когда у Г. Спенсера уже вполне сложилось свое философское миропонимание, он знакомится с гремевшей в те годы в Европе (в России его ярым поклонником и пропагандистом вскоре стал Д.И. Пись рев) «позитивной философией» французского мыслителя-систематизатора, основателя социологии как науки 0. Конта (пришедшего в философию, как и Г, Спенсер, после знакомства с точными науками).

Сам позитивистский, основанный на фактах и их обобщении контовс- кий метод молодым английским мыслителем был полностью принят. Однако в его сознании уже сформировалось учение об эволюции в качестве генеральной идеи всей его последующей творческой деятельности, в целом чуждое (при всем его «прогрессизме») 0. Конту.

Такая двойственность в отношении к учению 0. Конта нашла свое выражение уже в первой, опубликованной в 1851 г., книге «Социальная статика» (натчание, явно навеянное контовской терминологией). Воздавая французскому исследователю должное в части его способа понимания социальных явлений, он четко противопоставляет ему собственную мировоззренческую конструкцию:

«Какова цель, провозглашенная Контом? Дать связный отчет о прогрессе человеческих понятий. Какова моя цель? Дать связный отчет о прогрессе внешнего мира. Конт предлагает описывать необходимую и реальную филиацию идей. Я предлагаю описывать необходимую и реальную филиацию вещей. Конт претендует на то, чтобы объяснить генезис наших знаний о природе. Моя цепь — объяснить ... генезис явлений, составляющих природу Одно субъективно, другое объективно».

Из приведенного отрывка видно, что, вопреки широко распространенному в советских изданиях мнению, «позитивная философия» Г. Спенсера, будучи во многом близкой контовской, принципиально отличается от нее по духу, прежде всего своим объективизмом и эволюционизмом. Английского мыслителя интересует внешний мир (в особенности биологический и социальный) в его эволюционном развитии, а развитие понятий, описывающих этот меняющийся мир, является подчиненным, хотя от того и не менее существенным, объектом исследования.

Однако после трудов Дж. Беркли, Д. Юма и особенно И. Канта наивно и даже просто абсурдно было бы утверждать, что видимый нами мир и есть копия того, что существует вне нас «на самом деле», что он, в качестве материи, как спустя полвека писал В.И. Ленин, «копируется, фотографируется, отображается нашими ощущениями». Г. Спенсер, при всем его отстраненном отношении к великой традиции немецкой философии, все же прекрасно понимал, что об адекватности нашего понимания (тем более — чувственного восприятия) первооснов бытия говорить не приходится.

Поэтому английский философ исходил, во многом следуя здесь несколько упрощенно понятой кантианской традиции, из деления мира на «познаваемое» и «Непознаваемое» (приблизительно соответствующие «миру явлений», «феноменов» и «миру вещей в себе», «ноуменов» кантианства). Наука способна познавать лишь сходства, различия и прочие отношения между чувственно воспринимаемыми явлениями. Однако она не в состоянии проникнуть в их сущность, обобщенно характеризуемую как Непостижимое.

В таком случае «материя, движение и сила лишь символы Неведомой Реальности». При этом Г. Спенсер иногда считал возможным характеризовать это трансцендентное, непостижимое в его адекватном виде бытие понятиями «Сила», или «Мощь» («Power»), которая проявляется перед нашими взорами во Вселенной. Такое суждение имеет многочисленные аналоги, начиная с библейских параллелей, и, в частности, перекликается с концепцией трансцендентного бытия как «Мировой Воли» у А. Шопенгауэра (труды которого остались Г. Спенсеру, судя по всему, неизвестными).

Признание тайны Непостижимого, стоящего за миром и раскрывающегося в нем,— последний вывод науки и первая интуиция религии. Непостижимое, или Непознаваемое, выступает той первопричиной, в признании которой сходятся наука и религия (ибо, как отмечали еще мудрецы древности, малое знание уводит от Бога, а большое — приближает к Нему).

Поэтому, как видим, спенсеровская философия, при всем ее сциентизме, не только не является атеистической, но и прямо разграничивает компетенции научного и религиозного опыта.

Но вернемся к системе Г. Спенсера. Разграничив сферы компетенции религиозной веры, с одной стороны, и научно-философского познания, с другой, и понимая философию как максимально обобщенное знание законов явлений природной и социальной жизни («философия — вполне объединенное знание»), английский мыслитель сосредоточивается на сфере «познаваемого». И здесь главным его прозрением, пронизывающим и объединяющим всю предлагаемую им научную картину мира, оказывается учение об эволюции. Не претендуя на конечное объяснение причин эволюции, он пытается раскрыть ее универсальные формы и закономерности протекания, в своих наиболее общих чертах присущие развитию неживой и живой природы, общества и человеческого индивидуума.

Главным в спенсеровской трактовке эволюции является понимание ее как единства дифференционных и интеграционных процессов, протекающих при количественном возрастании элементов некой системы («агрегата») и усложнения ее структуры. По его убеждению:

«Эволюция есть интеграция (приведение к членораздельному единству) материи, сопровождаемая рассеянием движения, во время которой материя переходит от состояний неопределенности, несвязной однородности к состоянию определенной и связной разнородности и во время которой неизрасходованное движение претерпевает аналогичное же превращение»

Данное понимание эволюции стало, в сущности, классическим. Оно уже во времена Г. Спенсера было применено в биологии и социально-историческом знании. Интересно, что Ч. Дарвин, самостоятельно разработавший свою эволюционную теорию происхождения видов, признавал, что в концептуальном плане Г. Спенсер опередил его на семь лет. Г. Спенсер, в свою очередь, был одним из первых, кто приветствовал дарвиновскую концепцию.

В данном, весьма кратком, предисловии к публикации суммарного изложения спенсеровской научно-философской системы нет надобности останавливаться на обзоре его понимания основ биологии, психологии, социологии и этики. Все это читатель найдет сам в ясном и популярном изложении. Многое здесь, естественно, не соответствует современному уровню научных знаний.

Во времена Г.Спенсера еще только назревала революция в физике, так что положившая ей начало статья А. Эйнштейна, излагавшая основы специальной теории относительности, появилась через два года после смерти философа. Открытие чешским естествоиспытателем Г. Менделем еще в 1865 г. основных законов генетики не получило признания при жизни ученого и оставалось практически не известным ученым и философам Европы вплоть до 1900 г., когда законы наследования признаков были вторично открыты X. де Фризом, К. Корренсом и Э. Чермаком. Аналогичным образом не мог Г. Спенсер оценить и того грандиозного переворота, который в последние годы его жизни произвела в психологии концепция бессознательного 3. Фрейда. В этих областях знания он остался сыном своего времени, положившим все силы для систематизации и обобщения имевшихся ко второй половине XIX в. данных естественных наук.

Гораздо большее значение для всего XX в. имела спенсеровская трактовка структуры и развития общества. Во всех изданиях по истории социологии учение Г. Спенсера об обществе занимает почетное место. Его эволюционистский подход удачно сочетался со структурным анализом, из которого затем вырос системный подход. Уже Э. Дюркгейм увидел в его трудах предвестие функционализма, а при опросе, проведенном в 1927 г. среди американских социологов, абсолютное большинство из них признало Г. Спенсера крупнейшим европейским социологом. И поэтому не удивительно, что он оказал огромное влияние на развитие социологии США в XX в. Можно констатировать также, что влияние Г. Спенсера с середины 60-х годов (с появления статьи Ю.И. Семенова о методологической роли категории «социальных организмов» в историческом познании) возрастало и в СССР. Однако здесь, во многом используя идеи британского мыслителя, в положительном плане на него ссылались редко.

Особо следует отметить ключевое для социологии Г. Спенсера понимание отдельного автономного общества по некоторой метафорической аналогии с живым организмом. Такое сравнение старо как мир, и его можно найти еще у Платона. Однако недоброжелательные критики, придираясь к такой аналогии, поспешили обвинить Г. Спенсера в «органицизме», в непонимании различий между функционированием биологической и социальной систем.

Такого рода упреки были предвосхищены и отметены Г.Спенсером в его труде «Основания социологии». Зорко подмечая сходства между биологическими и социальными организмами, он усматривает их в следующем:

1) общество, как и биологический организм, в отличие от неорганической материи, на протяжении большей части своего существования растет, увеличивается в объеме; 2)

по мере роста общества усложняется его структура так же, как усложняется структура организма в процессе биологической эволюции; 3)

как в биологическом, так и в социальном организме дифференциация структуры сопровождается аналогичной дифференциацией функций; 4)

в процессе эволюции дифференциация структуры и функций биологического и социального организмов сопровождается развитием их взаимодействия;

5} как общество, так и биологический организм состоят из элементов (индивидов и клеточек), связанных между собой определенными системами отношений;

6) в обществе, как и в организме, даже когда жизнь целого расстроена, отдельные составные части, по крайней мере некоторое время, могут существовать автономно.

Однако тот же Г.Спенсер, проводит непреодолимую грань между биологическим и социальным организмами. Перечисляя ряд параметров их несходства, в частности то, что в первом случае элементы жестко рядопо- ложены и сопряжены, а сознание есть достояние организма как целого, тогда как во втором они пространственно разделены и самостоятельны в движении, обладают индивидуальным сознанием, философ подчеркивает, что основное различие между этими двумя родами организмов состоит в следующем:

«Общество существует для блага своих членов, а не члены его существуют для блага общества. Следует всегда помнить, что как бы ни были велики усилия, направленные на благосостояние политического агрегата, все притязания этого политического агрегата сами по себе суть ничто и что они становятся чем-нибудь лишь в той мере, в какой воплощают в себе притязания составляющего этот агрегат единиц».

В контексте опыта жизни при тоталитарных режимах, как и ввиду раздающихся и а наше время призывов жить ради государства, это предупреждение выглядит особенно актуальным. Следует подчеркнуть, что в сознании Г.Спенсера индивидуальная свобода всегда оставалась высшей ценностью. Он писал:

«Все остальные требования не важны в сравнении с этим главным требованием — чтобы каждый жил, не обременяя других и не принося им вреда».

Или в другой работе:

«Каждому человеку должна быть предоставлена полная свобода деятельности, с тем чтобы он не нарушал такой же свободы всякого другого человека».

С учетом таких высказываний (которые можно было бы легко умножить) вполне правомерно было бы сказать, что Г.Спенсер, наряду со своими предшественниками — Дж. Локком или Д. Юмом, Ш. Монтескье или Вольтером, является одним из ведущих представителей классического западноевропейского либерализма — системы взглядов, которых так не хватало в нашей истории. И опыт XX в. лишь подтвердил, какое огромное значение в общественной жизни принадлежит наличию в общественном сознании (английском, американском и пр.) укорененной ценности личной свободы. В этом смысле творчество Г. Спенсера имеет непреходящее значение.

Но не меньшее значение в наши дни имеет и попытка Г.Спенсера (в этом смысле его предшественниками можно назвать Аристотеля, Авиценну и Фому Аквинского) построить целостную систему знаний на основе предварительно продуманных и сформулированных базовых теоретико-методологических принципов.

Конечно, как отмечалось, спенсеровская система (хотя и не во всех своих частях одинаково успешно) подводила итоги классической новоевропейской науки (как аристотелевская — классической науки Греции, а томистская — средневекового западноевропейского схоластического знания). Однако труд такого масштаба не может не вызывать восхищения. И сегодня мы, к сожалению, не имеем подобной научно-философской системы, подытоживающей научный опыт уходящего века. Сможет ли ее кто-то создать в наши дни?

На этот вопрос пока ответа нет. И потому мы можем оценивать Г. Спенсера как последнего философа-энциклопедиста, подведшего столетие назад интеллектуальный итог нескольким векам западноевропейской научной мысли.

д-р филос. наук, канд. ист. наук Ю.В. Павленко