5. Нравственный идеал.

Понятно, деятельность человека должна быть разумна и направлена на благо (во всяком случае, не тогда, когда она неразумна и вредна). Отс.ода следует, что назначение человека — в разумной (kata logon) деятельности (см. там же, I 6, 1098 а 5), т. е. в деятельности, «сообразной с добродетелью»; следовательно, «человеческое благо представляет собою деятельность души сообразно добродетели...» (там же, 1098 а 15). Высшее благо, совпадающее с высшей формой деятельности и наилучшей добродетелью, есть счастье, блаженство (eydaimonia) 8.

Счастье как цель человеческой жизни самодостаточно; оно представляет собой деятельность, избираемую саму по себе (см. EN X 6, 1176 Ь 5; см. там же, 15; 6). Существует три вида деятельности, избираемых сами по себе: развлечения (paidion), добродетельные поступки, т. е. деятельность, сообразная добродетели, и тео- рийно-созерцательная деятельность. В связи с распространенными в современном западном обществе «массового потребления» концепциями о сущности жизни как игре и о счастье как погоне за наслаждениями весьма актуально звучат слова Стагирита о том, что многие люди ие щадят «пи тела, ни денег» ради развлечений и забав, в которых опи видят цель жизни. Такие люди приятны тиранам, падким до разного рода игр и развлечений. Последние, желательные сами по себе, недостойны добродетельного человека, ибо для такого человека ценным является лишь то, что сообразовано с добродетелью. Поэтому глупыми и слишком уж детскими покажутся усердие и труд ради развлечений (см. там же, X 6, 1176 b 30). Игры и развлечения нужны детям для их развития. Для взрослых же они — вид отдыха; но «отдых пе есть цель», он необходим для восстановления сил и возобновления деятельности. «...Счастливая жизнь — это жизнь по добродетели, а такая жизнь сопряжена с добропорядочным усердием (spoyde) и состоит не в развлечениях» (там же, 1177 а).

Как мы уже знаем, говоря о добродетелях, Аристотель разделяет их на два вида: этические и дианоэти- ческие. Первые управляются практической мудростью: человек, как существо нравственное, контролирует свои низменные потребности, инстинкты, чувства и побуждения. Несомненно, этические добродетели совершенствуют человека, вырабатывая в нем склонность к поступкам и благим намерениям. Они свойственны свободному человеку, способному самостоятельно сделать выбор, а также оценить свои поступки и нести за них ответственность. Тем не менее этические добродетели касаются обыкновенных человеческих дел и проявляются в практической деятельности людей, отнюдь IIG являющейся высшей формой жизйи и деятельности. Сказанное относится также к политической и военной деятельности (см. там же, X 7, 1177 b 15 сл.). Между тем человек должен стремиться к высшей форме жизни и деятельности, каковой является bios theoretikos («созерцательная жизнь»). На этом пути человек развивает свои наилучшие способности — интеллект (ум, nous), мудрость. Стагирит говорит, что человеческий разум, ум,— это начало, правящее нами и ведущее нас к прекрасному и божественному, «будучи то ли само божественным, то ли самой божественной частью в нас...» (там же, 1177 а 15).

33

2 Аристотель, т. 4

С точки зрения Аристотеля, «теорийное» (умозрительное, созерцательное) постижение действительности — высшая форма жизни и деятельности. Философия, предметом которой являются начала и причины,— наиболее теорийная (умозрительная) из наук. Следовательно, жизпь, посвященная философии,— наиболее ценная; занятия философией приносят истинное наслаждение, подлинное блаженство (см. там же, 1177 а 25 сл.). К тому же созерцательная деятельность разума — самая продолжительная из всех видов деятельности; она отличается значительностью, существует ради самой себя, пе стремится пи к какой внешней цели и лишена треволнений в той мере, в какой это возможио для челопека. Собственпо говоря, созерцатель^ пая жизнь выше ЖИЗНИ, ВОЗМОЖНОЙ для человеческой природы; она зависит от божьей искры в человеке: если бы даже кто-либо и прожил ее, то не потому, что од человек, а потому, что в нем есть нечто божественное. Тем не менее именно к такой разумной жизни должеп больше всего стремиться человек, ибо она подобна божественной жизни и выше смерти. Насколько это в паших силах, мы должны стремиться к бессмертию. Отсюда не лишенные патетических нот слова Стагирита: «Нет, пе нужно [следовать] увещеваниям «человеку разуметь (phronein) человеческое» и «смертному — смертное»; напротив, насколько возможно, надо возвышаться до бессмертия (athanatidzein) и делать все ради жизни (pros to dz6n), соответствующей наивысшему в самом себе; право, если по объему это малая часть, то по силе и ценности она все далеко превосходит» (там же, 1177 Ь 30—1178 а).

Непреходящей заслугой Аристотеля остается со-» здапие науки, названной им этикой. Впервые среди греческих мыслителей ои осповой нравственпости сделал волю, преодолев тем самым в значительной степени ии- теллектуалистическую этику Сократа и Платона. Мы говорим «в значительной степени», потому что для Стагирита этические добродетели, связанные с волей, представляют собой нечто менее ценное ио сравнению с добродетелями диаиоэтическими и первые из добродетелей подчинены последним. Оставаясь в рамках ин- теллектуалистической этики, Аристотель считал деятельность разума высшей формой жизни и деятельности, ни с чем не сравпимой ценпостыо; свободное жо от материи «чистое» мышлепие оп рассматривал как верховпое начало в мире — божество. В сфере верховного разума (бога) субъект и объект, мысль и предмет мысли совпадают, т. е. верховный разум есть мышление о мышлении (см. Met. XII 9, 1074 b 30—35). Хотя человек никогда не достигнет уровня божественной жизпи, но, насколько это в его силах, оп должен стремиться к нему, в частности к bios theOrCtikos, как идеалу.

Утверждение этого интеллектуально-этического идеала позволило Аристотелю создать, с одной стороны, реалистическую этику, основапную па сущем, т.

Современные платоники и сторонники христианства считают, что имеются фундаментальные проблемы — устранение страданий, зла, удовлетворительное решение которых невозможно па пути, указываемом арпсто- телпзмом,— па пути безграничного прогресса культур- иоіі жизни.

Действительно, из учення Аристотеля следует, что страдания и зло не могут полностью исчезнуть в мире, и котором живет и действует человек, ибо «материя» непреодолима; человек смертен, обречеп на смерть, а дог.тш путый им уровень совершенства всегда относителен. Платоники и христианские философы, как и Аристотель, признают неодолимость страданий и зла па :<емле. Одпако, пе разделяя аристотелевского оптимистического мироощущения и жизперадостиости, они считают невозможным примирить человеческую совесть с тем, что жизнелюбивые язычники-эллины рассматривали просто как неприятный (хотя и неизбежный) факт, который желательно но возможности игнорировать, т. е. со злом и песчастьями. Отсюда и призыв платоников и христианских философов преодолеть данный мир, оторвавшись от него, «поднявшись над ним» и слившись с богом — идеалом духовной действительности.

И даже далекий от умонастроения платоников и приверженцев христианства Бертран Рассел вслед за последними находит недостаток этики Аристотеля также в игнорировании религиозного элемента: «Можпо сказать, что он (Аристотель. — Ф. /Г.) оставляет без впимаиия всю сферу человеческих переживапий, спи-* занных с религией. Все, что он имеет сказать, будет полезно обеспеченным людям с неразвитыми страстями; но ему нечего сказать тем, кто одержим богом или дьяволом, или тем, кого видимое несчастье доводит до отчаяния» 9.

Верно, конечно, что Аристотелю действительно нечего сказать «тем, кто одержим богом или дьяволом», 110 верно и то, что Стагирит отпосил одержимость «богом или дьяволом» к ненормальному душевному состоянию, а стало быть, к области явлений, исследование которых не входило в задачу его психологии и этики. Думается, что не совсем справедливо также заявление Б. Рассела о том, что Аристотелю нечего сказать «тем, кого видимое несчастье доводит до отчаяния». Вся этика Стагирита, весь ее пафос, смысл и пазначение состоит как раз в том, чтобы показать, как избежать несчастья и достигнуть счастья, доступного смертному человеку. По духу этического учения Аристотеля, благополучие человека зависит от его разума, благоразумия, предусмотрительности.

Аристотель поставил науку (разум) выше нравственности (совести), сделав тем самым нравственным идеалом созерцательную жизнь. Сообразно своему этическому идеалу Стагирит высоко ценит традиционные античные добродетели гражданина — мудрость, мужество, справедливость, а также дружбу. Однако оп но ведает о любви человека к человеку в том смысле, как этому стали учить христианские богословы; гуманизм Аристотеля, ограничиваясь дружбой и доброжелательностью во взаимоотношениях между людьми, совершенно отличен от принципа христианского гуманизма, согласно которому «все люди — братья», т. е. все равны перед богом. Стагирит далек от идеи равенства людей.

Действительно, аристотелевская этика исходит из того, что люди не одинаковы по своим способностям, формам деятельности и степени активности, поэтому и возможный для людей уровень благоденствия, счастья или блаженства разный, а у некоторых жизнь может оказаться в общем и целом несчастной. Так, Аристотель считает, что у раба ие может быть счастья. Общеизвестно, что в вопросе о рабстве Арн- т стотель не поднялся выше предрассудков своего времени. Он выдвинул теорию о «естественном» превосходстве эллинов («свободных по природе») над «варварами» («рабами по природе») и об оправданности господства первых над вторыми. Но, поскольку на практике обращали в рабов пе только «варваров» (не греков), но и эллинов, постольку Аристотель вынужден был признавать известную правоту своих оппонентов, считавших, что люди становятся рабами «по закону» (например, захват пленных на войне), а не «по природе». Так, он пишет, что «колебание [во взглядах на природу рабства] имеет некоторое основание: с одной стороны, одни но являются по природе рабами, а другие — свободными, а с другой стороны, у некоторых это различие существует и для них полезпо и справедливо одному быть в рабстве, другому — господствовать...» (Pol. 1 2, 1255 Ь — 5).

Отнесение рабов в разряд людей низшей категории и даже в разряд одушевленных предметов связано также с концепцией Аристотеля о сущности человека как социально-политического существа. Для пего человек вне общества (племени, общины, государства) — это или бог, или животное. Но так как рабы представляли собой иноплеменный, пришлый элемент в полисе, лишенный гражданских нрав, то и получалось, что рабі»! — ;>то вроде бы и не люди. По этим воззрениям, раб становится человеком, только обретя свободу.

В заключение отметим, что этика и политика Аристотеля изучают один и тот же вопрос — вопрос о воспитании добродетелей и формировании привычек жить добродетельно для достижения счастья, доступного человеку в разных аспектах: первая — в аспекте природы отдельного человека, вторая — в плане социально- политической жизни граждан полиса. Для воспитания добродетельного образа жизни и поведения одной нравственности недостаточно, необходимы еще законы, имеющие принудительную силу; поэтому Аристотель заявляет, что «общественное внимание [к воспитанию] возникает благодаря закопам, причем доброе внимание — благодаря добропорядочным законам» (EN X 10, 1180 а 30—35). Этика великого Стагирита, заканчивающаяся призывом изучать науку законодательства, переходит в политику.