Коллективная безопасность

Новый нарком был убежден в формировании единого фронта против СССР западными странами. Литвинов докладывал Сталину: «В настоящее время призывами к антисоветской войне не только пестрят газеты почти всех буржуазных стран, но ими полны выступления влиятельных политических деятелей и представителей делового мира. Об этом говорят не только в таких империалистических странах, как Англия и Франция, но и в только что допущенной в приличное империалистическое общество — Германии»57. При этом Литвинов не сомневался, что роль непосредственного исполнителя агрессии отводится именно последней.

Чичерин был прямо противоположного мнения. Он писал Сталину в 1929 г.: «Все эти нелепые разговоры в Коминтерне о борьбе против мнимой подготовки войны против СССР только портят и подрывают международное положение СССР»58. Но Литвинов, став наркомом, уже летом 1931 г. активно зондировал почву для заключения пактов о ненападении с Францией и Польшей. Твардовски из германского посольства в Москве докладывал в Берлин: «В России существует очень сильное течение, направленное на то, чтобы отойти от нас и сблизиться с Францией. Это силь- *

Одни находят, что негативное отношение М. Литвинова (М. Валла- ха) к Германии и фашизму определялось влиянием его жены англичанки, другие — доминированием личного национального фактора. Третьи — его оппозиционистскими настроениями по отношению к Сталину. Четвертые — скрытыми протроцкистскими взглядами — стремлением к «мировой революции», которая могла произойти в результате столкновения Германии и СССР. Пятые — тем, что с 1918 г. М. Литвинов был полпредом СССР в Лондоне и, очевидно, в то время приобрел проанглийские (прозападные) настроения. Все эти версии активно прорабатывает в своих книгах С. Кремлев.

ное течение представлено в Наркоминделе в лице Литвинова. Русские в большинстве настроены недоброжелательно. Мы же целиком заинтересованы в том, чтобы не дать русским отойти от нас»59.

Нельзя сказать, что рост активности советской стороны в вопросах мира не имел объективных предпосылок. На закономерность возникновения новой мировой войны как следствия неизбежного кризиса капитализма Ленин указывал еще в 1921 г. Ключевую роль в будущей войне он отводил Германии. Это мнение разделяло большинство руководства СССР.

Показателен в этом плане и разговор американского бизнесмена Файлина с Микояном. В 1927 г. Файлин спрашивал: «в Советском Союзе... со столбцов печати правительство призывает к обороне страны, хотя, насколько ему известно, нет никакой опасности войны. Не желает ли советское правительство таким образом потушить оппозицию и объединить все силы страны, которые в противном случае не были бы объединены? (в ответ) Тов. Микоян указал... что, к сожалению, военная опасность гораздо сильнее, чем это представляет себе Файлин. В 1914 г. за несколько месяцев до войны никто не ожидал ее, но мы на опыте 1914 г. знаем, как подготовляется мировая война, и мы наблюдаем в современности те же процессы, и поэтому мы должны быть на страже. Если бы мы знали, что Советскому Союзу угрожает от войны так же мало опасности, как угрожает американскому капитализму от коммунизма, то мы были бы гораздо спокойнее»60.

Развитие событий подтверждало прогнозы вождя большевиков. В 1928 г VI Конгресс Коминтерна пришел к выводу, что период стабилизации капитализма заканчивается и наступает новый, «третий период» кризиса капитализма, революций и войн. Через год начало Великой Депрессии показало, что предсказание Коминтерна о кризисе капитализма было пророческим. Кто должен был стать первой жертвой новой войны, сомнений в советском руководстве не вызывало.

Чичерин не разделял подобных опасений, тем более относительно Германии. Советское военное командование, в том числе М. Тухачевский, Я. Берзин, в свою очередь, в 1928 г. считало явно враждебными по отношению к СССР только Англию, Францию, Польшу, Румынию, Финляндию и Прибалтийские страны. Германия рассматривалось ими как государство лишь потенциально могущее примкнуть к антисоветскому фронту61. У советской стороны имелись весьма веские причины для этого: всего шесть лет назад закончилась интервенция, целью которой было утопить в крови Советскую Россию. Лондон, Париж и Варшава играли в этом ключевую роль. Не прошло и пяти лет, с того времени как У Черчилль сколачивал новую интервенцию из стран лимитрофов, появившихся на остатках бывших европейских империй. А от Локарнского договора события отделяло менее трех лет. Очередное обострение отношений с Англией вошло в историю Советской России как «военная тревога 1927». На пленуме ЦК ВКП(б) в июле 1927 г. Сталин утверждал, что схватка с империалистами неизбежна в ближайшие годы, и ставил задачу: «оттянуть войну против СССР»62.

В текущий момент мир в Европе зависел от позиции Франции, настроения которой по отношению к СССР были далеки от дружеских. Так, в 1927 г. французское правительство блокировало попытку советского уладить спор о долгах и кредитах с Советским Союзом63. А в мае 1930 г. Бриан (министр иностранных дел) разослал лидерам европейских стран проект «пан-Европы» без участия Великобритании и СССР Спустя полгода правительство Тардье ввело против России дискриминационные меры, больше похожие на экономическую войну: лицензированную систему ввоза советского леса, льна, хлеба, сахара, патоки и пр. Объяснялось это «советским демпингом», хотя в Марселе в это время зерно из Новороссийска и Таганрога стоило дороже румынского. Дискриминация вводилась даже вопреки интересам собственных промышленников. Так, председатель текстильного синдиката района Армантьера в то время сообщал: «В силу прекращения прибытия советского льна текстильная промышленность абсолютно не знает, какой темп производства ей придется взять». В итоге, в то время как общий советский импорт с 1929 г. к 1932 г. вырос на 26%, а из Германии более чем в два раза, импорт из Франции, наоборот, снизился почти на порядок1.

Только в 1931 г. французское правительство, опасаясь укрепления германо-советских отношений, само предложило проект пакта о ненападении и нейтралитете. Предложенный проект подразумевал под «территорией Франции» ее колонии и протектораты. Согласие на такую формулу, замечает С. Кремлев, было бы равносильно одобрению версальского колониального раздела. Проект не предусматривал пресечения белоэмигрантской деятельности на территории Франции, а также не упоминал о различных формах экономической войны. В этих вопросах Франция была вынуждена пообещать пойти навстречу требованиям советской стороны, и в августе 1931 г. пакт был парафирован2. Но осенью Франция выдвинула в качестве условия подписания пакта сначала заключение аналогичного советско-польского договора, подписан в январе 1932 г., а затем... договора с Румынией. Румыны явно тянули, и 29 ноября Франция пошла на подписание с СССР пакта о ненападении.

Приход Гитлера к власти потряс французов. М. Литвинов тогда наблюдал «полуанекдотический случай, когда содержатель карусели под Парижем перемалевал красовавшегося в течение десятков лет кавалергарда в красноармейца»64. Не прошло и месяца после прихода Гитлера, как Эррио уже заявлял: «Я придаю большое значение сближению французской и советской демократий для борьбы с фашизмом»65. П. Кот, французский министр авиации, после посещения СССР в сентябре, докладывал: «Через несколько лет, в ходе конфликта, который продлился бы более 1 месяца, индустриальная мощь Франции была бы равной 1, мощь Германии выражалась бы коэффициентом 2, России — коэффициентом 4 или 5. В таких условиях соглашение между Германией и Францией привело бы к разгрому Франции, а прямой союз Франции и России дал бы победу нашей стране»66.

Французы уже ощущали дыхание приближающейся войны. В конце 1933 г. У Додд записывал слова французского посла: «англичане вновь склоняются к признанию того, что Германия угрожает миру в Европе... если Соединенные Штаты и Англия не придут на помощь Франции, мир опять будет вовлечен в большую войну»67. Англия и США особо не торопились и тогда взоры Франции вновь обратились к России. Так, один из шефов французского МИДа Леже заявлял Советскому полпреду в Париже М. Розенбергу, что его «руководящей мыслью было найти наиболее эффективную формулу для сотрудничества СССР и Франции против Германии»68^

За сотрудничество с СССР выступали: Ванжер, гендиректор корпорации «Петрофина», Марлио, алюминиевый магнат, председатели банков «Union Parisien» и «National de credit», Дюшемен, глава Федерации промышленников. Германская угроза заставила высказываться за сближение с СССР даже националистов и антикоммунистов, таких, как граф д’Аркур, Ж. Нуланс, маршал Лиотэ, генералы Вейган и де Тассиньи, редактор «Echo de Paris» Анри де Кериллис. В Сенате за пакт о взаимопомощи голосовали Мильеран, М. де Ротшильд, Ф. де Вандель, председатель «Comit? des forges» (комитета тяжелой промышленности), правые радикалы Ж. Кайо и К. Шотан. Французский министр иностранных дел Л. Барту восклицал: «Посмотрите на него (Литвинова) внимательно. Разве он похож на бандита? Нет. Он вовсе не похож на бандита. Он похож на честного человека»69.

Литвинова не надо было уговаривать. «Всего через месяц после прихода Гитлера к власти, — отмечал Г. Дирксен, — стал очевиден уклон политики Литвинова в сторону Франции»70. Советско-французские переговоры начались в июле 1933 г. Германию не могли не волновать происходившие перемены. Официальное заявление немецкого правительства гласило: «Мы можем усмотреть действительную причину, вызвавшую прискорбное отчуждение в германосоветских отношениях, только в установке Советского Правительства по отношению к национал-социалистскому режиму в Германии. Поэтому мы можем лишь снова подчеркивать, что различие во внутреннем устройстве обоих государств, по нашему твердому убеждению, не должно затрагивать их международные отношения. Успешное развитие этих отношений является в конечном итоге вопросом политического желания. В области внешней политики не имеется каких-либо реальных явлений, которые препятствовали бы этому желанию; наоборот, многочисленные общие интересы обоих государств указывают это направление»71. Германский посол в Москве Надольный, обращаясь к Литвинову в то время, отмечал, что «основная причина ухудшения советско-германских отношений — антигерманская установка вашей прессы. Собственно, лично мне непонятен и смысл заключения вами пакта о ненападении с Польшей. Но это — неофициально и к слову А возвращаясь к теме, скажу, что после прихода Гитлера к власти ваша пресса начала систематическую травлю Германии»72.

Литвинов был вынужден объяснить свою позицию в разговоре с Муссолини в декабре 1933 г.: «С Германией мы желаем иметь наилучшие отношения», однако СССР боится союза Германии и с Францией и пытается парировать его собственным сближением с Францией. Спустя неделю Литвинов повторил Надольному: «Мы ничего против Германии не затеваем... Мы не намерены участвовать ни в каких интригах против Германии»73. Речь шла только о торговых соглашениях, которые и были подписаны в январе 1934 г. с Францией, а в феврале — с Великобританией. Однако внешне безобидный шаг оказался только началом.

Спустя полгода, на Лондонских переговорах Л. Барту уже заявлял: «География определяет историю... Французская республика и монархическая Россия, несмотря на различие их форм правления, пошли на установление союзных отношений»74. П. Рейно, вице-председатель Демократического союза, высказывался в том же ключе: «География определила союз между Третьей республикой и царской Россией перед лицом кайзеровской Германии. География диктует союз Третьей республики и большевистской России перед лицом гитлеровской Германии»75. Л. Барту поддержал Э. Бенеш (тогда министр иностранных дел), поскольку в случае союза с СССР: «Франция не должна будет при каждом новом конфликте с Германией изгаляться перед лицом двух арбитров — Англии и Италии, которые всегда толкают ее на компромисс.

Наряду с Малой Антантой...

сентября СССР вступил в Лигу Наций. Л. Барту в этой связи заявил: «Моя главная задача достигнута — правительство СССР теперь будет сотрудничать с Европой»77. И. Сталин пять лет спустя, говоря о причинах этого шага, отмечал: «наша страна вступила в Лигу Наций, исходя из того, что, несмотря на ее слабость, она все же может пригодиться, как место разоблачения агрессоров и как некоторый, хотя и слабый, инструмент мира, могущий тормозить развязывание войны»78. Литвинов, по мнению М. Карлея, стал наиболее заметным советским сторонником новой политики, которую назвали «коллективной безопасностью». Мир, как он утверждал, неделим79.

В том же 1934 г. произошел новый резкий спад советско- германской торговли, доля Германии в советском импорте снизилась почти в два раза по сравнению с 1932 г. Под угрозой оказались выполнение даже текущих торговых соглашений80. Однако Советский Союз не собирался порывать своих отношений с Германией. К. Радек в то время говорил руководителю военной разведки в Европе Кривицкому: «Только дураки могут вообразить, что мы когда-нибудь порвем с Германией. То, что я пишу, — это не может дать нам того, что дает Германия. Для нас порвать с Германией просто невозможно»81. «Радек, — по мнению А. Некрича, — имел в виду не только военное сотрудничество, но и большую техническую и экономическую помощь, полученную из Германии в годы первой пятилетки»82. В то время Калинин при вручении Шуленбургом верительных грамот в Москве заявлял: «Не следует придавать слишком большого значения выкрикам прессы. Народы Германии и Советского Союза связаны между собой многими различными линиями и во многом зависят один от другого»83.

Так, например, в 1933-1934 гг. в Германии побывали конструкторы-моторостроители Харьковского завода, зани- мявшиеся разработкой нового танкового двигателя. В результате была закуплена лицензия на двигатель БМВ мощностью 500 л.с. Уже в 1934 г. было развернуто производство среднего танка Т-28 с мотором этого типа84. Советские специалисты изучали германскую авиационную промышленность, исследовали прокатку стальной проволоки на заводах Круппа и т.д.85. В начале января 1934 г. Радек говорил немецким журналистам: «мы ничего не сделаем такого, что связывало бы нас на долгое время. Ничего не случится такого, что постоянно блокировало бы наш путь достижения общей политики с Германией. Вы знаете, какую линию политики пред-* ставляет Литвинов. Но над ним стоит твердый, осмотритель-, ный и недоверчивый человек, наделенный сильной волей. Сталин незнает, каковыреальныеотношениясГерманией. Он сомневается. Ничего другого и не могло быть. Мы не можем относиться к нацистам без недоверия»86.

В условиях мирового экономического кризиса и растущей напряженности в Европе Германия сама была крайне заинтересована в развитии экономических отношений с СССР. Американский посол в 1934 г. отмечал: «рейхсвер, Министерство иностранных дел и сторонники империи все дружно настаивают, чтобы Гитлер заключил пакт с Россией, как это было сделано с Польшей в 1933 г., что удивило весь мир. Их цель — изолировать Францию и приобрести рынок для сбыта немецких товаров, как уже сделала однажды Германия при прежнем режиме... Все это, — по мнению У. Додда, — предвещает мир на несколько лет, то есть до тех пор, пока Германия не будет готова занять господствующее положение в Европе»87.

В Советском Союзе, очевидно, придерживались анало гичной точки зрения. Не случайно в том же 1934 г. ЛИТВИНОР вместе с Л. Барту предложил заключить «Восточный пакт» — вошедший в историю как «Восточное Локарно». Пакт дол жен был стать развитием французского проекта создани «Балканской Антанты» — союза Югославии, Румынй;

Греции и Турции. Ответной реакцией Германии стала инициатива создания ... антисоветского блока, провозглашенная вторым лицом в министерстве иностранных дел Бюловым: «Мы хотим созыва конференции великих держав... и заключения мирного договора между Германией, Францией, Англией, Италией и Соединенными Штатами». У Додд давал поэтому поводу свои рекомендации в Вашингтон, «Я согласен с тем, что такая замена литвиновского «Восточного локарнского пакта» может быть целесообразна»88. Помимо Вашингтона, меры, направленные на развал планов (Восточного локарнского пакта», предпринял и Лондон. Они основывались, прежде всего, на усилении антисоветской Пропаганды в балканских странах, в целях подрыва их отношений с Советским Союзом. Точку на проекте «Восточного токарно» поставило убийство 9 октября 1934 г. в Париже Л. >арту и короля Югославии Александра I, организованное при участии немецких нацистов и хорватских усташей. Новый французский министр иностранных дел П. Лаваль был сторонником политики «умиротворения».

Наследие Барту— советско-франко-чехословацкий пакт был подписан уже по инерции в мае 1935 г. На странности 1акта указывал уже Л. Троцкий. По его мнению, он давал Франции несравненно больше выгод, чем Советам. «Обя- анность военной помощи СССР имеет безусловный харак- ер; наоборот, помощь со стороны Франции обусловлена гредварительным согласием Англии и Италии...»89. Таким аразом, фактически Франция, а вслед за ней и Англия полу- чли односторонние советские гарантии. СССР в свою оче- рдь, подписав антигерманский пакт, превращался в прямо- врага Германии.

Почему же тогда СССР пошел на подписание пакта? , Литвинов отвечал на этот вопрос несколько лет спустя в бе- 1?де с американским послом Д. Дэвисом, поведав ему о двух |Лавных страхах советского правительства: первый страх — шо гитлеровская жадность «к завоеваниям» и к «европейскому господству», второй страх — возможность «некоторо-

го улаживания спорных вопросов между Францией, Англией и Германией»90. Союз с Францией» пусть даже и односторонний, служил для России предохранитеяьной мерой от попытки развития локарнских соглашений.

Мало того, Сталин надеялся на присоединение к пакту.. - Германии. В апреле 1935 г. У Додд в очередной раз отмечал: «генералы рейхсвера требуют заключения договора с Россией именно теперь, когда Франция понемногу сближается с Советским Союзом. Такова единственная возможность ликвидировать окружение Германии,создаваемое Францией, Англией и Италией. Гитлер сильно обеспокоен и очень боится вести переговоры с Россией — единственным своим врагом, с которым он предпочел бы никогда не иметь дела. Однако, как говорит Рейхенау, он сказал одному из представителей рейхсвера: «Что ж, ради Германии я готов заключить договор с самим дьяволом»91. Фюрер был вынужден пойти на крайние меры предложив в марте 1935 г. Советскому^ Союзу льготный, бартерный кредит в размере 200 млн. марок3. Заказы СССР включали оборудование для фабрик, машины, аппараты, изделия электропромышленности, обору- дование нефтяной и химической индустрии, транспортные средства, оборудование лабораторий и т.д.92. i

А 29 марта 1935 г. состоялся весьма примечательный разговор Сталина с Иденом: ( *

«Иден: Как вы себе мыслите пакт взаимной помощи —/ j с Германией или без Германии? !

Сталин: С Германией, конечно, с Германией... Мы яр- тим жить с Германией в дружеских отношениях. Германцы у великий и храбрый народ. Этот народ нельзя было дол™

*

удерживать в цепях Версальского договора... Повторяю, такой великий народ, как германцы, должен был вырваться из цепей Версаля. Однако формы и обстоятельства этого освобождения таковы, что способны вызвать у нас серьезную тревогу... Страховкой является Восточный пакт, конечно, с Германией, если к тому имеется какая-то возможность. Вот вы, господин Иден, только что были в Берлине, каковы ваши впечатления?

Иден: Я ответил бы на этот вопрос одним английским изречением: я удовлетворен, но не обрадован... Да, Гитлер (еще) заявлял, что он очень обеспокоен могуществом вашей Красной армии и угрозой нападения на него с востока.

Сталин: А знаете ли вы, что одновременно германское правительство согласилось нам поставлять в счет займа такие продукты, о которых как-то даже неловко открыто говорить, — вооружение, химию и т.д.

Иден: Как? Неужели германское правительство согласилось поставлять оружие для вашей Красной армии?

Сталин: Да, согласилось, и мы, вероятно, в ближайшее время подпишем договор о займе.

Иден: Это поразительно. Такое поведение не свидетельствует в пользу искренности Гитлера, когда он говорит другим о военной угрозе со стороны СССР.. .»93

Французское правительство предприняло срочные встречные меры, и после подписания советско-франко-че- хословацкого пакта, 4 июня 1935 г. СССР получил возможность выпустить в Чехословакии гарантированный ее правительством 6% — ный заем на 250 млн. крон сроком на 5 лет — под заказы для чехословацкой промышленности. «Известия» в те дни писали: «Заключение кредитного соглашения будет служить делу мира, за которое с величайшими усилиями борются правительства обеих стран»94. В результате очередное немецкое предложение миллиардного кредита, сделанное в конце июня, сроком на десять лет советское правительство отклонило95.

Тем не менее в июле 1935 г. Сталин настойчиво пытался улучшить советско-германские отношения96. Путь предлагал посол в Германии Суриц: «Единственным средством смягчения антисоветского курса является заинтересованность Германии в установлении нормальных экономических отношений с нами. Нам, по-видимому, ничего другого действительно не остается, как терпеливо выжидать и продолжать усиливать и развивать нашу экономическую работу. Усиление ее на базе последних предложений Шахта выгодно обеим сторонам...»97. Литвинов и Суриц обращаются с настойчивыми призывами к германской стороне об улучшении отношений между странами98. А советник советского посольства в Берлине Бессонов говорит о желательности дополнить Берлинский договор о нейтралитете 1926 г. «двусторонним пактом о ненападении между Германией и Советской Россией»99. Германия отказалась, сославшись на то, что по, мнению германского правительства, пакты имеют смысл между государствами, имеющими общую границу100. Очевидно, что это был лишь формальный повод, поскольку, как констатировал иностранный отдел НКВД: «все попытки СССР умиротворить Гитлера провалились. Главным препятствием для достижения понимания с Москвой является сам Гитлер»101.

Мотивы внешней политики СССР прозвучали в докладе Сталина партийному съезду 26 января 1934 г.: «Дело явным образом идет к новой войне... победу фашизма в Германии нужно рассматривать не только как признак слабости рабочего класса, а и как результат измен социал-демократии, расчистившей дорогу фашизму... дело идет к новой империалистической войне как выходу из нынешнего положения...». Основные причины грядущей войны, утверждал Сталин, были созданы творцами Версаля: «Германию они не уничтожили, но посеяли в Германии такую ненависть к победителям и создали такую богатую почву для реванша, что до сих пор не могут, да, пожалуй, не скоро еще смогут расхлебать ту отвратительную кашу, которую сами же заварили».

При этом Сталин замечал: «мы далеки от того, чтобы восторгаться фашистским режимом в Германии. Но дело здесь не в фашизме, хотя бы потому, что фашизм, например, в Италии не помешал СССР установить наилучшие отношения с этой страной. Дело также не в мнимых изменениях в нашем отношении к Версальскому договору. Не нам, испытавшим позор Брестского мира, воспевать Версальский договор. Мы не согласны только с тем, чтобы из-за этого договора мир был ввергнут в пучину новой войны. То же самое можно сказать и о мнимой переориентации СССР. У нас не было ориентации на Германию, так же как у нас нет ориентации на Польшу и Францию. Мы ориентировались в прошлом и ориентируемся в настоящем на СССР и только на СССР. И если интересы СССР требуют сближения с теми или иными странами, не заинтересованными в нарушении мира, мы идем на это дело без колебаний... Наша внешняя политика ясна. Она есть политика сохранения мира и усиления торговых отношений со всеми странами, СССР не думает угрожать кому бы то ни было и тем более — напасть на кого бы то ни было. Мы стоим за мир и отстаиваем дело мира. Но мы не боимся угроз и готовы ответить ударом на удар поджигателей войны»102. Это были не пустые слова. С одной стороны, экономическое сотрудничество СССР с Германией продолжалось, с другой — в планах на вторую пятилетку были резко увеличены расходы на вооружение, численность Красной армии выросла почти в два раза — до 940 тыс. человек.