ЛИЧНОСТНЫЙ ПОТЕНЦИАЛ И ВОЗМОЖНОСТИ: МОТИВАЦИОННЫЕ АСПЕКТЫ' Г. В. Иванчанко


Интерес к существующим, но не проявленным характеристикам личности и человеческого бытия в целом существовал на всем протяжении многовековой истории философии и психологии. Однако нельзя не заметить, что объяснительный потенциал категорий «возможности» и «потенциал» (человеческий, личностный, профессиональный и т.п.) реализован явно недостаточно.

Впрочем, насколько маргинальным, не интегрированным в систему психологической терминологии остается термин «возможности», настолько в последние годы утвердилось понятие «человеческий потенциал», определяющее ныне одну из наиболее актуальных междисциплинарных проблем, получивших к тому же «мировое признание» (отчасти благодаря интеграции с проблематикой «устойчивого развития»). В России эта проблема рассматривается в рамках концепции человеческого потенциала в Институте человека РАН {Генисаретский, Носов, Юдин, 1996; Келле, 1997; Авдеева, Ашмарин, Степанова, 1997 и др.), где понятие человеческого потенциала «переопределяется», конкретизируется в различных аспектах его изучения: социальноорганизационном, экономическом, социально-экологическом и экзистенциальном. Сформулированы понятия базового, деятельностного, психологического потенциала — как индивидуального, так и Работа выполнена при поддержке программы грантов Президента Российской Федерации молодым ученым, проект № 01-06-99156м.

популяционного (Зараковский, Степанова, 1998), психофизиологического потенциала (Медведев, Зараковский, 1994), профессионального потенциала личности (Маноха, 1995).
Эти новейшие исследования опираются на богатую психологическую традицию. Еще в шестидесятые годы XX века развитие идей экзистенциальной и гуманистической психологии привело к созданию движения «Человеческий потенциал» (Эсаленский институт, США). Многомерный процесс развития личности описывался через понятия «стремление к смыслу» (В. Франкл), «полноценного человеческого функционирования» (К. Роджерс), «самоактуализации», «самореализации» (Ш. Бюлер, А. Маслоу). В российской психологии также накоплен опыт изучения человеческого потенциала, проявляющегося как личностный и творческий: психология творчества (Д.Б. Богоявленская, Я.А. Пономарев), психология субъективности (В.И. Слободчи- ков), психологическая антропология (В.П. Зинченко), психология жизненного пути (Л.И. Анцыферова, К.А. Абульханова-Славская, А.А. Кроник), психология неадаптивной активности (В.А. Петровский), концепции жизненных миров личности (Ф.Е. Василюк) и мета- индивидуального мира (Л.Я. Дорфман), психология смысловой сферы личности (Д.А. Леонтьев).
Возможностям повезло гораздо меньше. Ни один из советских и российских психологических словарей не содержит термина «возможности» (как, впрочем, и статей, посвященных понятию «потенциал личности»). Этот термин преимущественно употребляется, когда нужно уточнить, оттенить ту или иную грань связанных с личностью и мотивацией понятий. Так, характеризуя процесс саморегуляции, К.А. Абульханова-Славская указывает, что «личность "принимает в расчет" не только "нужное количество, меру активности", но и учитывает свое состояние, возможности, всю совокупность мотивов, социально-психологических ориентации и т.д.» (1991, с. 97). А.А. Ершовым мотивообразующий эффект саморегуляции определяется через соизмерение человеком своих возможностей и «духовных, интеллектуальных, волевых, физических потенциалов» с требованиями среды, условиями и целями деятельности, с объективно необходимыми затратами (1991, с. 15—16). В монографии А.А. Ершова определения понятий «возможности» и «потенциалы» не сформулированы; К.А. Абульханова-Славская, раскрывая свое понимание возможностей субъекта (от которых зависит регуляция деятельности), специально оговаривает ограниченность этого определения контекстом: «... В данном случае мы имеем в виду его способности, навыки и особенности реакции на неожиданность и т.д.» (1980, с. 270).
В философии с помощью парных категорий возможности и действительности описываются процессы развития материального мира.

Возможность как объективная тенденция развития при определенных условиях переходит в действительность, существующую как реализация некоторой возможности. Взаимопереходы реальной и абстрактной возможностей, количественное их соотношение составляют основу вероятностного прогнозирования субъектом последствий своих действий, а также тенденций, существующих независимо от него.
Практически все вопросы, поставленные в философии применительно к проблемам возможного и действительного, имеют тесную связь со сферой психологии — например, соотношение «актуального» и «потенциального». Еще Аристотель в «Метафизике» предупреждал о невозможности строго определить «потенцию», «акт» и связывающую их «энергию». Возможность перевода потенциального в действительное, считал Гегель, содержится в человеческом действии: «Истинное бытие человека есть его действие: в нем индивидуальность действительна» (1959, с. 172). Достаточно близкие положения высказывались и С.Л. Рубинштейном, и А.Н. Леонтьевым: сознание только опосредует изменения, производимые действиями субъекта.
Другой аспект связан с проблемой соотношения свободы и детерминированности в человеческой деятельности (обзор психологических подходов к этой проблеме см. в: Леонтьев, 2000). Оппозиция «свобода—детерминизм» издавна служит эвристическим основанием в классификациях психологических теорий и подходов. Разные степени свободы, вероятно, не образуют однородный континуум, поскольку свобода и необходимость могут представлять одну и ту же сущность, что отражено, например, в следующем высказывании Шеллинга: «Именно сама внутренняя необходимость умопостигаемой сущности и есть свобода lt;...gt;. Необходимость и свобода существуют одна в другой, как одна сущность, лишь рассматриваемая с разных сторон и потому являющаяся то одним, то другим» (1908, с. 127).
Еще одна грань проблемы возможного в философии — проблема потенциальной бесконечности. Трактовка самосознания как бесконечного стремления восходит к Платону, проходит через всю платоническую традицию христианской философии к утверждению Фихте о том, что сущность человеческого Я есть бесконечное стремление. В своих желаниях и действиях Я всегда встречает границу, препятствие: без такого ограничения, такого чувства конечности не было бы стремления. Но вместе с тем «...стремление есть отрицание ограничений, выход за пределы каждой вновь полагаемой границы: и без такого чувства от всякой данной конечности тоже не было бы стремления» (цит. по: Вышеславцев, 1994, с. 139). Вряд ли возможно определить, когда — в историческом масштабе — человеческое Я приобретает импульс такого рода, стремясь не к чему-то опреде

ленному, но — к пределу возможного. Карл Ясперс, один из самых проницательных мыслителей XX века, само появление человека современного типа связывал с появляющейся в «осевое время» рефлексией человека относительно границ и пределов своих возможностей. Ясперс полагал, что в осевое время разрыв между возможностями большинства людей и возможностями отдельных личностей был существенно выше, нежели сейчас {Ясперс, 1994).
Разработка трагических граней диалектики возможного и невозможного связана прежде всего с именем Серена Кьеркегора. Человеческое Я, по Кьеркегору, равным образом нуждается в возможности и необходимости: «...Оно необходимость, ибо является собою, но и возможность, ибо должно собою стать» (1993, с. 272). Недостаток необходимости вызывает «потерю Я», «отчаяние возможного», недостаток же возможного означает, что для человека все стало необходимостью или банальностью. По Кьеркегору, отчаянию этого рода в первую очередь подвержены детерминисты и фаталисты. В первую очередь — но, увы, не только они. М. Хайдеггер убедительно выстраивает логику отношения конформистского сознания к возможному — когда толкования других заранее ограничивают «...свободные для выбора возможности кругом известного, достижимого, терпимого, того, что пристойно и прилично. Эта нивелировка возможностей присутствия до ближайше доступного осуществляет вместе с тем зашоривание возможного как такового. Средняя повседневность становится слепа к возможностям и успокаивается одним "действительным". Эта успокоенность не исключает расширенной деловитости озабочения, но возбуждает ее. Воля не волит тогда позитивных новых возможностей, но имеющееся в распоряжении "тактически" видоизменяется таким образом, что возникает видимость каких-то свершений» (1997, с. 194).
Можно было бы и дальше продолжать краткий экскурс в философскую проблематику возможного и невозможного, но остановимся на этом, отметив тесное переплетение философских, психологических, социальных аспектов проблемы.
Границы возможного не существуют вне осознающего их человеческого сознания; вместе с тем, будучи осознанными однажды, они становятся неотъемлемым элементом жизненного мира человека — «организованной совокупности всех объектов и явлений действительности, связанных с данным субъектом жизненными отношениями» (Леонтьев, 1990, с. 51). На наш взгляд, ни одно из используемых в психологии мотивации понятий не совпадает с теми, которыми описываются представления человека о его возможностях в единстве с мотивационными побуждениями к их достижению. Сферу возможного определим как относительно устойчивую систему взаимосвязанных
целей-ценностей, достижимых при изменениях наличной ситуации субъекта вследствие ее собственной динамики развития или в результате деятельности субъекта (либо прекращения деятельности). При наиболее благоприятных условиях и максимальной эффективности и мотивированности субъекта результат его деятельности будет соответствовать пределу, или границе возможного (подробнее см. Иванченко, . Сфера невозможного лежит «по ту сторону» предела возможного и определяет человека отрицательно (как то, чем он не был, не стал, не будет). Хотя в общем виде развитие личности можно представить как расширение сферы возможного, рост достигнутого влечет за собой умножение не осуществившихся вариантов развития и расширение сферы невозможного. В широком смысле любой процесс развития состоит не только из роста и совершенствования, но и из потерь и упадка (такой взгляд утвердился, в частности, во всевозрастном подходе в психологии развития — Балтес, 1994).
Сфера возможного по отношению к жизненному миру выступает как его идеальный, предвосхищаемый прообраз. В процессе целепола- гания субъект выходит за пределы требований наличной ситуации и стремится практически определить границы своих возможностей. Но еще до этого он обладает «представлениями о возможном», присущими тем или иным социальным общностям или группам и в совокупности образующим «пространство возможностей» индивида.
Поскольку представления о возможном являются одним из видов «социальных представлений» (история этого понятия прослежена в обзоре Московичи, 1992), к ним также можно отнести следующие характеристики: способность предопределять и предписывать поведение индивида (М. Вебер), определенная устойчивость и объективность (Э. Дюркгейм), функция преодоления дистанцированности от других членов общности (Г. Зиммель).
Вполне очевидно, что границы человеческой деятельности задаются и объективными условиями, и личностными особенностями субъекта, например, способностями, мотивацией достижения успеха или избегания неудач в той или иной сфере. В более общем плане само социальное пространство может определяться как «набор возможностей действия» (Левада, 1993, с. 41). Социокультурные способы реализации деятельности, институализирующие содержащиеся в поведенческом поле возможности и шансы, играют важную роль в социальной дифференциации и стратификации. Питирим Сорокин говорил в этой связи о «селекционирующих институтах» и подчеркивал значение характера препятствий, которые эти институты устанавливают для индивидов. Если эти препятствия «злокачественны» и «неадекватны», это ведет к печальным последствиям для всего общества. Если же они адекватны и правомерны, то и социальное

распределение индивидов приведет к процветанию всего общества (Сорокин, 1992).
Но можно ли приравнивать возможности к объективно существующим обстоятельствам, благоприятствующим либо препятствующим деятельности субъекта? Наша жизнь, утверждал X. Ортега-и-Гассет, состоит прежде всего в сознании наших возможностей. «Жить — это значит пребывать в кругу определенных возможностей, которые зовутся "обстоятельствами". Жизнь в том и заключается, что мы — внутри "обстоятельств", или "мира". Иначе говоря, это и есть "наш мир" в подлинном значении этого слова. "Мир" не что-то чуждое нам, вне нас лежащее; он неотделим от нас самих, он — наша собственная периферия, он — совокупность наших житейских возможностей lt;...gt;. Мир, то есть наша возможная жизнь, всегда больше, чем наша судьба, то есть жизнь действительная» (Ортега-и-Гассет, 1991, с. 131). Отдельно взятыми возможностями сфера возможного не исчерпывается, поскольку принадлежность этих возможностей уникальной личности создает системное единство (при всей возможной дисгармоничности и противоречивости) сферы возможного субъекта.
Изменения сферы возможного на больших временных отрезках также задают основу жизненных стратегий. Основным критерием оптимальности жизненных стратегий, видимо, является усложнение и обогащение жизненного мира и расширение границ возможного. Избыток возможностей, по X. Ортега-и-Гассету, — признак здоровой, полнокровной жизни {Там же, с. 139).
Противоположный результат — упрощение — может быть достигнут различными способами: минимизацией притязаний, «свертыванием» жизненных отношений, в первую очередь потенциально выводящих за границы сферы возможного, ориентацией на постоянно меняющиеся сиюминутные требования жизненной ситуации или на устоявшиеся, общепринятые образцы жизненных стратегий. Для характеристики стандартных жизненных стратегий эвристичным, на наш взгляд, является аристотелевское понятие «доксы» (с/оха) — мира расхожих мнений и обыденного знания. Роланом Бартом этот термин был использован для анализа современного литературного языка (включающего область «эндоксального», то есть согласующегося с «доксой» дискурса, и ортогональных, оппозиционных ей «пара-доксальных» дискурсов) (Barthes, 1977). Эндоксальные стратегии быстро стереотипизируются. Бесконечно тиражируемые «конфигурации» сферы возможного начинают казаться «естественными» и «достаточными», пока не появляется человек para-doxa, расшатывающий стереотипы. Стандартные стратегии, отмечает К.А. Абульхано- ва-Славская, легки, но они не позволяют скоординировать жизнь в целом (Абулъханова-Славская, 1991, с. 285). Приведенная выше цита
та из М. Хайдеггера акцентирует внимание на другом свойстве «эн- доксальных» стратегий — избирательной «слепоте» следующего им субъекта ко всем возможностям, отклоняющимся от нормативно одобряемых.
Стандарты существуют практически для любой области деятельности — ведь только тогда результат может быть оценен. Сравнение с результатами других людей и определение рангового места субъекта Л. Фестингером обозначалось как «социальная относительная норма» (Festinger, 1954). Понятие о социальной относительной норме у человека формируется в процессе преодоления «фильтров» и препятствий. В рамках функционального анализа Р. Мертона постулируется, что место, занимаемое индивидом в статусной или классовой структуре, определяет степень его доступа к легитимированным средствам достижения успеха и, следовательно, определяет его позицию в структуре возможностей. Структура возможностей и структурное напряжение — это взаимозависимые и взаимообусловленные понятия. Так, например, ограничение шансов индивида усиливает напряжение, а снижение напряжения ведет к возрастанию возможностей (см. например, Blau, 1990, с. 142). В теории структурирования Энтони Гид- денса структура определяется как «правила и ресурсы», используемые людьми в их взаимодействии. Субъекты действия владеют правилами в виде скрытых «запасов знания». Структура предполагает также использование ресурсов, т.е. материальных средств и способностей деятелей. Те, кто располагает ресурсами, могут осуществлять власть (хотя, согласно Гидденсу, власть сама по себе не является ресурсом, а есть результат обладания материальными и организационными возможностями) (Giddens, 1982).
Взаимодействие личностных диспозиций и ситуационных детерминант, о котором говорилось уже выше, описывается классическими теориями «ожидаемой ценности» {Feather, 1959), «выбора риска» (Atkinson, 1964). Эти модели были призваны объяснить индивидуальные различия в выборе задач и уровне притязаний, продолжительность будущих действий по их решению, а также различия в усилиях и достигнутых результатах. Но оказалось, что есть проявления личностных диспозиций, которые не объяснимы в рамках этих моделей, например, предпочтение индивидом очень легких или очень трудных задач.
Для объяснения этого явления Дж. Кулем была предложена модель, связывающая вероятность успеха и привлекательность цели через понятие «личностного стандарта». Для индивидов с завышенным стандартом успех в решении легких задач не слишком привлекателен, и они уклоняются от решения задачи, пока привлекательность успеха не превысит боязнь неудачи, и наоборот: для индивидов с занижен
ным стандартом избегание неудачи более значимо (Kuhl, 1978). Все эти модели появились как обобщение результатов лабораторных экспериментов, однако затем возникли многочисленные практические применения. Так, при изучении принципов выбора профессии было показано, что индивиды, мотивированные на избегание неудачи, в своих желаниях пройти обучение той или иной профессии будут, скорее, руководствоваться очень заниженными или завышенными требованиями, в то время как индивиды с мотивацией достижения успеха осуществят более реалистичный выбор (Kleinbeck, 1975). В. Врум показал, что чем выше результат деятельности, тем сильнее тенденция к действию (Vroom, 1964). В нашем исследовании «Образы воз- можного—невозможного в эпоху социальных изменений», проведенном в 1994—96 годах, отмеченная закономерность подтвердилась. Студентки и студенты, выше оценивающие свои достижения в тех или иных сферах деятельности, значимо выше оценивали и свои шансы и возможности в этой сфере (Ivanchenko, 1996).
Представляется, что понятие потенциала (человеческого либо личностного) в меньшей степени отражает мотивационные аспекты потенциального измерения человеческого бытия, нежели «возможности». Нередко в характеристику потенциала субъекта мотивация включается (например, «мотивированная направленность личности» как один из основных компонентов индивидуального психологического потенциала — см. Зараковский, Степанова, 1998, с. 51). Однако, скажем, в авторитетном двухтомнике Союза международных научных обществ, названном «Энциклопедия мировых проблем и человеческий потенциал», мотивационные структуры личности в определении человеческого потенциала отражены лишь косвенно: «Потенциал человека — способность индивида к самовыражению, самоактуализации и самореализации lt;...gt;. Реализуется потенциал человека в защите таких ценностей, как правдивость, доброта, искренность, красота, оптимизм, справедливость и порядочность, естественность поведения, организованность, дисциплинированность» (цит. по: Зараковский, Степанова, 1998, с. 53).
И еще — поскольку сам человек своим потенциалом практически не может оперировать, в термине «потенциал» есть некоторый оттенок внешней заданности (что отражено и на языковом уровне: что, скажем, может человек сделать со своим потенциалом? Реализовать, если он имеется; развить, если недостаточен, — вот, пожалуй, и все). Намного многограннее возможности, предоставляемые одноименным термином («возможности»): рассчитать, мысленно проиграть, упустить, не увидеть, просмотреть, взвесить, измыслить, найти и т.д.
Иммануил Кант в «Антропологии», обращая внимание читателя на парадокс — человек, изнывающий от скуки большую часть жизни,

в конце ее начинает жаловаться на необъяснимую краткость жизни в целом, — дал замечательный пример долговременной «игры возможностями», целенаправленно реализуемыми и намеренно упускаемыми: «Множество отрезков времени, которые выделяются в последний период жизни разнообразными и переменными работами, возбуждают у старика представление о том, будто он прожил гораздо больше времени, чем по числу лет; наполнение времени планомерно усиливающейся деятельностью, которая имеет своим результатом великую, заранее намеченную цель, — это единственное верное средство быть довольным жизнью и вместе с тем чувствовать себя пресыщенным ею». Реализация множества взаимосвязанных и объединенных единой логикой возможностей в контексте жизни в целом, таким образом, создает предпосылки осмысленности жизни.
Автору не хотелось бы резюмировать вышесказанное в том ключе, что эвристический потенциал «возможностей» уступает в психологии мотивации возможностям «личностного потенциала». Однако даже в бескрайнем пространстве терминов, концепций, теорий мотивации и личности они просто обречены на встречу с другими понятиями, на взаимовлияние и на «разграничение полномочий».
<< | >>
Источник: Д.А. Леонтьев. СОВРЕМЕННАЯ  П С И ХО Л О Г И Я    М О Т И В А Ц И И. 2002

Еще по теме ЛИЧНОСТНЫЙ ПОТЕНЦИАЛ И ВОЗМОЖНОСТИ: МОТИВАЦИОННЫЕ АСПЕКТЫ' Г. В. Иванчанко:

  1. Стремление к субъективной оценке личностного потенциала сотрудников.
  2. 8.3. Личностно-формирующий потенциал юридического образовательного учреждения
  3. ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ /МЕХАНИЗМЫ КРИМИНАЛЬНОЙ АГРЕССИИ: МОТИВАЦИОННЫЙ АСПЕКТ Ф. С. Сафуанов
  4. «Конец повседневности»: возможности личностного роста
  5. 5. Интеллигентность как возможный ориентир профессионального и личностного развития психолога
  6. 2.5. ИССЛЕДОВАНИЕ ЛИЧНОСТНЫХ ОСОБЕННОСТЕЙ МЛАДШЕГО ШКОЛЬНИКА 2.5.1. Многофакторный личностный опросник
  7. ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ [Возможное и силлогизмы о возможно присущем]
  8. МОТИВАЦИОННОЕ ОБУСЛОВЛИВАНИЕ
  9. МОТИВАЦИОННОЕ ОПОСРЕДСТВОВДНИЕ
  10. МОТИВАЦИОННЫЕ ТЕОРИИ ПРИНЯТИЯ РЕШЕНИЙ
  11. 6. МОТИВАЦИОННАЯ РЕГУЛЯЦИЯ ПР В РЕАЛЬНОЙ ЖИЗНЕДЕЯТЕЛЬНОСТИ
- Cоциальная психология - Детская психология общения - Детский аутизм - История психологии - Клиническая психология - Коммуникации и общение - Логопсихология - Матметоды и моделирование в психологии - Мотивации человека - Общая психология (теория) - Педагогическая психология - Популярная психология - Практическая психология - Психические процессы - Психокоррекция - Психологический тренинг - Психологическое консультирование - Психология в образовании - Психология личности - Психология менеджмента - Психология педагогической деятельности - Психология развития и возрастная психология - Психология стресса - Психология труда - Психология управления - Психосоматика - Психотерапия - Психофизиология - Самосовершенствование - Семейная психология - Социальная психология - Специальная психология - Экстремальная психология - Юридическая психология -