ЛЕНИН И ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА

Еще не настало время изложить в виде стройной системы внешнюю политику Владимира Ильича. Уже давно всеми признано, что у Советской республики имеется стройная выработанная система внешней политики.

Она является еще большей новизной, чем советская система внутренней политики. Никогда до Октябрьской революции не делалось попытки установить программу внешней политики социалистического государства среди капиталистических. Но и сам Владимир Ильич никогда не излагал в виде систематически разработанного плана всю внешнюю политику Советской республики. Ее стройность и цельность были в его голове. Свои взгляды в этой области он излагал в бесчисленных конкретных случаях. Лишь несколько общих принципов, лишь некоторые основные концепции его внешней политики излагались им в общей форме. Только впоследствии, когда все материалы по нашей внешней политике за период, когда В. И. Ленин руководил делами, будут собраны и систематизированы и когда целый ряд острых вопросов наших дней отойдет в историю, можно будет восстановить в стройную систему внешнюю политику Советской республики, как ее понимал Владимир Ильич.
В тот период, когда Владимир Ильич принимал активнейшее участие во всех деталях государственной жизни, я в области своей работы находился с ним в почти непрерывном контакте. В первые годы существования нашей республики я по нескольку раз в день разговаривал с ним по телефону, имея с ним иногда весьма продолжительные телефонные разговоры, кроме частных непосредственных
бесед, и нередко обсуждал с ним все детали сколько-нибудь важных текущих дипломатических дел. Сразу схватывая существо каждого вопроса и сразу давая ему самое широкое политическое освещение, Владимир Ильич всегда в своих разговорах делал самый блестящий анализ дипломатического положения, и его советы (нередко он предлагал сразу), самый текст ответа другому правительству могли служить образцами дипломатического искусства и гибкости.
Впервые я вошел с В. И. Лениным в контакт по внешней политике в период споров после германского ультиматума[§§§§§§§§§§§§§§]. Для всех нас перелом от прежних взглядов подпольной революционной партии к политическому реализму стоящего у власти правительства был чрезвычайно труден, и в момент моего первого разговора с Владимиром Ильичем я еще не успел подчиниться необходимости подписания «похабного» мира. Однако перелом во мне совершился, и я поехал в Брест-Литовск. Когда мы доехали до одной из последних станций перед Псковом, нам пришлось стоять почти сутки вследствие невозможности ехать дальше в обстановке бегущей царской армии. Тут мы получили от Владимира Ильича телеграмму такого содержания: «Если вы колеблетесь, это недопустимо». Мы ответили ему, что задержаны против нашей воли и при первой возможности двинемся дальше.
Его неподражаемый политический реализм нередко спасал нас от ошибок, на которые были способны другие товарищи, более склонные поддаваться впечатлениям.
После Брестского мира германские войска, не считаясь ни с какими демаркационными линиями, постепенно продвигались вперед, в особенности со стороны Украины.
Благодаря личному вмешательству Владимира Ильича были предотвращены некоторые выступления, носившие характер паники или отчаяния. Наше правительство по рекомендации Владимира Ильича обратилось к германскому правительству с указанием на создавшееся невыносимое положение и с предложением новых переговоров. Так было положено начало тем переговорам, которые
завершились в августе дополнительными соглашениями с Германией и началом эвакуации оккупированных областей немцами. За всеми перипетиями этих переговоров Владимир Ильич тщательно следил, сочетая своевременные уступки с твердостью в тех случаях, когда надо было положить предел чрезмерной требовательности противной стороны.
Пребывание в Москве, этой революционной столице, графа Мирбаха, представителя германской военной монархии, естественно, вело к постоянным трудностям и иногда к почти безвыходным ситуациям. Владимир Ильич обнаруживал при разрешении этих постоянных трудностей тот же неподражаемый политический реализм, который внушил ему необходимость подписания Брестского договора. Но, считаясь постоянно с фактом нашего тяжелого положения и с необходимостью уступок, Владимир Ильич всегда следил за тем, чтобы достоинство нашего государства было соблюдено, и умел находить тот предел, за которым надо было проявлять твердость. «Это требование нелепо, его нечего выполнять», — иногда заявлял он. Между прочим, происходили частые недоразумения при переговорах об обмене военнопленными. Владимир Ильич, лично вмешиваясь в детали этих переговоров, устанавливал пределы, за которыми уступки являлись излишними.
Самым тяжелым моментом было убийство графа Мир- баха[***************], когда можно было опасаться со стороны германской военной партии немедленного перехода в наступление. В этот момент у меня было несколько продолжительных разговоров с Владимиром Ильичем. Он совершенно правильно оценил трудности, какие представило бы для Германии наступление на Москву. Считая необходимым отклонить требование германского правительства о вводе в Москву германского вооруженного отряда, Владимир Ильич с полнейшим спокойствием ожидал результатов нашего ответа. Чутье не обмануло Ленина, и достигнутый компромиссный результат соответствовал тому, как он в разговорах со мной оценивал положение.
Когда в августе Антанта уже фактически вела против нас войну, заняв Архангельск и продвигаясь от него
к югу, действуя на востоке при помощи чехословаков и на юге толкая вперед «добровольческую армию» Алексеева, Владимир Ильич сделал попытку использования антагонизма двух воюющих империалистических коалиций для ослабления натиска шедшей вперед Антанты.
Главным средством нашего дипломатического действия в Берлине в этот первый труднейший период было заинтересовывание германских деловых кругов в экономическом сотрудничестве с Советской республикой. Т. Иоффе, блестяще проводивший эту политику, указывал германским деловым кругам, что, превратив Россию во вторую Украину, они тем самым превратят ее в пустыню и лишат себя же всех тех выгод, которые им могло бы дать экономическое сотрудничество с возрождающейся Советской Россией. В связи с этим Владимир Ильич впервые оформил конкретно свои планы привлечения иностранного капитала и предоставления ему крупных концессий. Я имел на эту тему ряд чрезвычайно интересных разговоров с ним. Наконец, план предоставления иностранному капиталу концессий, разработанный, кажется, т. Бронским, был одновременно вручен и германскому правительству и нашему американскому приятелю полковнику Реймонду Робинсу, который его повез с собой в Америку.
Беспримерная трудность нашего положения в этот первый период зависела от того, что, с одной стороны, на нас оказывал давление победоносный германский империализм, а с другой стороны, давила на нас все более требовательная Антанта. Я помню посещение антантовских представителей по поводу занятия Владивостока японцами. Владимир Ильич тогда детальнейшим образом рекомендовал мне полудипломатический, полуязвительный ответ на лицемерное заявление начинавшей свою интервенцию Антанты.
Нашей главной заботой в то время было по мере возможности продлить передышку и отсрочить ожидавшиеся дальнейшие шаги Антанты против нас. При моих постоянных попытках соглашения с Антантой, которые, даже в случае неудачи, могли по крайней мере отсрочить угрожавший нам разрыв, Владимир Ильич в ежедневных телефонных разговорах давал мне точнейшие советы, проявляя изумительную гибкость и умение уклоняться от ударов противника. Опять-таки благодаря его личному вмешательству удавалось округлять возникавшие острые углы.

Когда после газетного интервью французского посла Ну— ланса о грядущей интервенции мы потребовали его отозвания и заявили, что рассматриваем его как частное лицо, мы сначала предприняли против него целый ряд репрессалий вроде лишения корреспонденции и т. д., но сразу же выяснилось, что мы этим можем сорвать ту передышку, которую мы всячески старались продлить. Владимир Ильич сейчас же вмешался, чтобы прекратить те излишние репрессалии, от которых можно было ожидать нежелательных результатов. Опять-таки после интереснейших разговоров с ним я имел продолжительное свидание с начальником французской военной миссии генералом Лавернем, с которым мы тщетно старались столковаться. Франция, напрягавшая последние силы в отчаянной схватке, хотела во что бы то ни стало немедленно восстановить восточный фронт Германии, и все мои указания как в разговоре с Ла- вернем, так и в других случаях на невозможность для нас возобновления борьбы имели результатом лишь новые проявления стремления Антанты к созданию восточного фронта для Германии, хотя бы вопреки нам. Владимир Ильич в этих разговорах открывал мне глаза на громадное значение Франции для континентальной военной политики. Мне особенно памятен тот интерес, с которым Владимир Ильич отнесся к посещению графа де Люберсака. Этот молодой французский офицер выражал восторг по поводу виденных им первых зачатков новой, народной русской армии, то есть Красной Армии.
Одновременно, оценивая мировую роль Англии, Владимир Ильич внимательнейшим образом следил за нашими попытками договориться с ней через специально посланного к нам Локкарта. Одно время это соглашение казалось возможным, пока бунт чехословаков не направил политику Англии по линии активной интервенции. В беседе со мной Владимир Ильич предсказал, что Англия будет стараться по очереди договариваться со всеми против нас. Я ответил, что при своей гибкости Англия будет стараться договариваться и с нами. «С нами — последними, после других»,— ответил Владимир Ильич.
Как только Антанта начала на нас открытое нападение, усиливая его конспиративной работой и попытками вызывать восстания внутри нашей собственной страны, Владимир Ильич считал нужным отвечать на это рядом сильных ударов. В такие моменты должна была применяться не
гибкость, но мгновенное применение силы. Однако и в эти моменты массовых арестов и т. п. Владимир Ильич всегда, где нужно, применял гибкость, предотвращая возможность лишнего осложнения. Сидевших в Вологде антантовских послов мы убедили в необходимости выехать, сначала предложив им переезд в Москву, от которого они отказались. В результате этого их выезд из России совершился корректным образом, что облегчило нам дальнейшие сношения с их государствами. Как раз в это время величайшего обострения отношений с Антантой Владимир Ильич впервые настоял на том, чтобы мы обратились к Антанте с мирными предложениями. В первый раз через американского консула Пуля мы запросили Англию, чего она, собственно, хочет. Затем формальное мирное предложение мы переслали через дружественного нам секретаря норвежской миссии Христиансена.
Антанта в то время требовала, чтобы германские войска остались на своих местах до прихода антантовских или союзных с ними войск, с тем чтобы последним была передана власть. Выполняя решение Антанты, Германская республика активно участвовала в подготовке интервенции против нас. Такова была политика Гаазе и Каутского. Но немецкие войска сами пошли домой, не считаясь с распоряжениями своего начальства.
Параллельно с уходом немецких войск создавались национальные советские республики. Тут впервые была осуществлена национальная программа Владимира Ильича. Она оказала серьезнейшее влияние и на наших противников, которые в это время стали путаться между поддержкой «единой неделимой» белогвардейской России и развитием контрреволюционных движений у малых национальностей. Это внутреннее противоречие антантовской политики, в особенности французской, сыграло для наших врагов роковую роль.
В течение всего периода интервенции Владимир Ильич настаивал на наших обращениях к противникам с мирными предложениями. Он нисколько не опасался вызвать этим впечатление слабости. Он считал это, наоборот, одним из сильнейших средств для оказания давления на воинствующий интервенционизм в странах Антанты.
Когда получились первые известия о предстоящем приглашении нас на конференцию на Принцевых островах, Владимир Ильич сейчас же признал необходимым, не
дожидаясь получения этого приглашения, обратиться к Антанте с нашим собственным предложением. Тут впервые в развитой форме была проведена его мысль об апелляции к экономической выгоде самой Антанты. Эта мысль стала одной из главных во внешней политике Владимира Ильича и постепенно получала все большее развитие. В ноте 4 февраля 1919 г., явившейся результатом подробного обсуждения вопроса самим Владимиром Ильичем, мы впервые согласились на признание наших долгов, оставляя открытым способ проведения этого признания в жизнь, и тут же предложили Антанте систему концессий. Дальнейшее развитие эта программа получила в наших предложениях, врученных американскому эмиссару Буллиту. Каждое слово наших предложений было тщательно взвешено Владимиром Ильичем; тут же был назначен срок, после которого эти предложения теряли силу. Владимир Ильич тогда же говорил: «Если они сейчас не примут наших предложений, то другой раз они от нас таких выгодных условий уже не получат».
Прошло несколько месяцев, и при активнейшем участии Владимира Ильича нами были сделаны мирные предложения нашим соседям, вновь образовавшимся буржуазным балтийским государствам и Финляндии. Это был снова поворотный пункт нашей внешней политики, при котором обнаружились вся бесподобная гибкость и политический реализм Владимира Ильича. Нам надо было считаться с фактом окончательного образования рядом с нами буржуазных национальных республик. И Владимир Ильич твердо и ясно положил начало политике мира и дружелюбных отношений с нашими соседями. Первая подписала с нами перемирие, а потом договор Эстония. Я помню опять- таки, с какой внимательностью Владимир Ильич входил во все детали переговоров, устраняя ненужное сопротивление и идя на значительные уступки ради мира, но в то же время отвергая всякие преувеличенные домогательства противной стороны.
С конца 1919 г. начинается полоса возобновления нами сношений с большими государствами Антанты. Т. Литвинов в ноябре едет в Копенгаген, а в начале 1920 г. т. Красин едет в Лондон. Внимательнейшим образом следя, чтобы противная сторона не поставила нам какой-нибудь ловушки, и тщательно разбирая каждое предложение, Владимир Ильич в общем твердо держал курс на торговое соглашение
с Англией. Когда в середине 1920 г. т. Красин приехал из Лондона с четырьмя условиями Ллойд Джорджа, Владимир Ильич настоял на их принятии в общих чертах в качестве основы для переговоров.

В момент продвижения наших войск к Варшаве Владимир Ильич с чрезвычайной холодностью отнесся к ультиматуму Ллойд Джорджа, считая, что он не может причинить нам слишком большого вреда.
Как раз в этот период я имел с Владимиром Ильичем ряд интереснейших разговоров в связи с английским предложением конференции, которое в известный момент сделалось англо-французским предложением. Франция в этот момент держалась некоторое время (до внезапного признания Врангеля) довольно умеренного курса по отношению к нам и соглашалась на мирную конференцию вместе с Англией. Владимир Ильич вполне оценивал громадные выгоды для нас такого предложения; однако тут было большое «но»: эта конференция должна была обсуждать отношения между нами и балтийскими государствами. Другими словами, Антанта делалась верховным арбитром в наших отношениях с нашими соседями. Из-за этого мы вполне правильно отказались от англо-французской конференции. Тогда же Владимир Ильич с глубочайшим интересом отнесся к первым попыткам налаживания экономического сотрудничества с германским капиталом.
В начале переговоров с Польшей лично Владимиру Ильичу принадлежала замечательная мысль: предложить Польше больше территории, чем предлагали ей Клемансо и Керзон. И во время рижских переговоров Владимир Ильич по телефону обсуждал детали делавшихся предложений и в конце концов настаивал на подписании договора в его нынешнем виде.
Нечего говорить о том огромном интересе, с которым Владимир Ильич относился к каждому шагу нашей восточной политики. Я вспоминаю о его продолжительном свидании с первой афганской чрезвычайной миссией. Я вспоминаю, дальше, как внимательно во время Московской конференции с Турцией Владимир Ильич каждый вечер расспрашивал меня по телефону о том, что было сделано за день, и с каким живым интересом он относился к судьбе этих переговоров. Он настойчиво проводил и политику вступления в дружественные отношения с персидским правительством.

В 1921 г. подписанию нами предварительного соглашения с Англией предшествовало у нас долгое обсуждение этого вопроса. Владимир Ильич категорически настоял на подписании. Однако в 1921 г. его личное участие в делах внешней политики становится меньшим. Оно окончательно вытесняется коллективным обсуждением, причем Владимир Ильич гораздо меньше прежнего входит в детали всех дел. Очень горячее участие он принимал, впрочем, в переговорах с «АРА» и с Нансеном о помощи голодающим.
Хотя зимой 1921/22 г. Владимир Ильич долгое время жил за городом, но вопросами, связанными с созывом Генуэзской конференции, он близко и горячо интересовался. По этому поводу им был написан ряд записок, и общее содержание наших выступлений в Генуе было установлено на основании его личных записок. Его инициативе принадлежала мысль связать разрешение вопроса о долгах с предоставлением нам кредитов. Когда перед нашим отъездом в Геную мы обсуждали текст нашего выступления при открытии конференции и когда при этом предлагались обличительные фразы в духе наших прежних выступлений, Владимир Ильич написал приблизительно так: «Не надо страшных слов».
После моего возвращения осенью 1922 г. из-за границы я пробыл в Москве 6 недель. Главным вопросом был турецкий, подготовлялась Лозаннская конференция. При живейшем участии Владимира Ильича была обсуждена и принята программа, которую мы защищали в Лозанне. Это было его последним крупным вкладом в нашу международную политику. Обсуждение вопроса о Проливах с Владимиром Ильичем было последним, которое я с ним имел. Это было также моим последним свиданием с ним.
«Воспоминания о В. И. Ленине»,
Госполитиздат, 1957 г.
Перевод с французского ЗАЯВЛЕНИЕ КОРРЕСПОНДЕНТУ ГАЗЕТЫ «ЛЕ ТАН»:
30 января 1924 г.
Наш специальный корреспондент телеграфирует нам из Москвы.
В субботу вечером после торжественного заседания Советов Союза мне представился случай иметь продолжитель
ную беседу с г. Чичериным. Мне казалось интересным узнать, какое влияние могла оказать на внешнюю политику России смерть Ленина и поговорить о ранее состоявшихся дискуссиях, на которых были высказаны мнения, порой довольно противоречивые тем, которые, казалось, до сих пор являлись руководящими идеями русского правительства.
Думаю, сказал мне комиссар иностранных дел, что мое заявление о нашем положении в настоящее время будет действительно полезным. Множество заявлений и оценок, изобилующих на страницах наших газет, и, которые совершенно не отражают официальное правительственное мнение, а являются личными высказываниями различных деятелей, иногда даже влиятельных, могут создать за границей ложное представление. Я хотел бы вам изложить основные принципы нашей внешней политики, те принципы, которые существуют и которыми мы руководствуемся. Ленин проложил нам путь, по которому мы идем и будем идти.
Основной идеей нашей политики является та, о которой мы постоянно заявляем — это идея мира. Мы хотим мира сами и хотим содействовать делу всеобщего мира. Но что содержит в себе положительного эта основная идея? Мы говорим об этом без конца и я имел удовольствие лично с Вами беседовать по этому вопросу в Женеве. Наша политика мира — это созидательная политика. Мы говорим нашему народу, что Советская республика — это мир. Мир не только для развития наших производительных сил, но и для развития мирового производства, неотъемлемой частью которого является наше производство. Эти идеи, которые мы уже защищали в Женеве, являются одними из основных творений гения Ленина. Именно для ускорения развития наших производительных сил он ввел в стране новую экономическую политику, а во внешнем плане — экономическое сотрудничество с иностранным капиталом. Привлечь последний на базе соглашения, удовлетворяющего обе стороны, разделить с ним выгоду, не попав к нему в кабалу, — вот одна из основных идей Ленина. Она остается нашей программой на будущее.
Наша идея всеобщего мира содержит еще более широкие аспекты. Как это мы уже заявляли в Женеве и Лозанне, мы хотим содействовать делу благосостояния широких масс всех стран. Мы хотим по мере наших сил оградить эти массы от ужасов войны и уменьшить бремя вооружений. Но, как
об этом мы также заявляли, мы не являемся последователями Толстого, мы не признаем его учения о непротивлении. Наш мир не является миром любой ценой. Мы хотим, чтобы другие жили, но и мы хотим жить сами. Мы стоим на страже и наша прекрасная армия готова в любой момент дать отпор всяким случайностям. Целостность наших границ и водных пространств, свободное использование наших морских, речных и других путей — вот к чему мы стремимся.
Наша политика чужда всяким намерениям захвата, угнетения и эксплуатации других народов, военной или колониальной экспансии, насилия и алчности. Мы не входим с другими правительствами в агрессивные блоки или организации, затрагивающие интересы других народов. Но политические организации оборонительного характера не чужды нашей системе. Будущее внесет в этот вопрос ясность, которой еще нет в настоящее время.
Эта ясность существовала с первых моментов нашей восточной политики. Мы изложили эту политику в Лозанне; она остается и останется в силе в таком виде. Раньше противопоставляли политику принципов политике реальных интересов. У нас это — единое целое. Наши жизненные интересы находятся больше в безопасности при осуществлении наших принципов.
И совершенно не по нашей вине, если у нас с Англией разошлись пути. С первого же момента мы пытались заключить с ней политическое соглашение, соответствующее нашим принципам, и установить самые широкие торговые отношения. Жить и дать жить другим — может быть, в этом плане, которого мы всегда придерживались, мы сможем договориться с лейбористским правительством. Я весьма надеюсь на это. Мы всегда были и всегда готовы пойти на такое соглашение и безусловно не в ущерб нашим принципам. Первый шаг будет сделан. Это будет началом. Будущее покажет остальное. В момент, когда я с Вами разговариваю, я не знаю, как разрешится вопрос о нашем признании. Что бы ни случилось, соглашения по целому ряду вопросов неизбежны с Англией. Я сожалею о том, что Франция вопрос о долгах и национализированной собственности выдвинула на передний план. Этот вопрос затрудняет разрешение всех других вопросов.
Вместо того чтобы строить нам препятствия, непреодолимые в настоящий момент, не лучше было бы развивать
нашу торговлю, если она даст нам взаимную выгоду? Почему нам не договориться по политическим вопросам, в которых мы могли бы быть взаимно полезными? Дело Бу— натьян — «Опторг» говорит о том, в какой степени торговое соглашение, подобное тому, которое мы имеем с другими странами, желательно с Францией. Если мы были вынуждены сократить наше торговое представительство и объем наших торговых операций во Франции, то это для того, чтобы уменьшить возможности конфликта, который мог бы образоваться в результате создавшегося положения. Французский торговый агент в Москве, представитель нашего Внешторга в Париже, предварительное соглашение, открывающее возможности торговли, — все это недостаточно для прочной базы широкого развития экономических отношений между двумя великими странами. Но это было бы первым шагом приемлемого временного состояния. Что касается наших долгов, единственным путем разрешения этого вопроса, кажется, является тот путь, который путем достаточных кредитов предоставил бы нам возможность быстро поднять производительность нашей страны. Но давать обещания, зная про себя, что мы не заплатим, — такой путь для нас неприемлем. Мы не возьмем на себя обязательства, которые мы не смогли бы выполнить, и мы отказываемся давать напрасные обещания целому ряду мелких кредиторов, чей взор обращен на нас.
Франко-чешское соглашение и сопровождающие его комментарии прессы выявили посредническую роль Чехословакии. Как правило, мы всегда стояли за прямые переговоры без посредника, но положительная роль Чехословакии будет еще иметь свое значение. Мы видим отличительные стороны ее политики. Нужно только, чтобы она прекратила предоставлять убежище и снабжать наших контрреволюционеров.
Что касается Италии, то с ней мы на хорошем пути. Общие интересы, как политические, так и экономические, так связывают наши страны, что сближение не за горами.
Политический реализм, опирающийся на определенные фундаментальные принципы, вытекающие из самой нашей обстановки и положения вещей, — вот наша политика, которую завещал нам Ленин и осуществление которой мы будем продолжать.
«Ле Тан», 30 января 1924 г.

Ровно год назад один из наших лучших и старейших товарищей, один из самых блестящих дипломатов Советского Союза, один из самых глубоких наших марксистских писателей, т. Боровский трагически погиб в Лозанне от предательской пули убийцы. Ответственность за это преступление падает не только на самого убийцу и его пособников. Она падает на швейцарское правительство, отказавшееся принять элементарные меры предосторожности для охраны безопасности нашего представителя т. Воровского. Она падает на местные швейцарские власти, проявившие самое снисходительное отношение к лозаннским фашистам, открыто грозившим т. Воровскому убийством. Она падает на все великие державы, которые на второй Лозаннской конференции стремились лишить нашего представителя его прав и которые своим поведением создали атмосферу, сделавшую это преступление возможным.
Великие державы, пытаясь действовать руками швейцарского правительства и прятаться за него, хотели устранить нашего представителя, для того чтобы сила нашего международного престижа не укрепляла больше на конференции позицию Турции, отстаивавшей в борьбе против империализма свою полную независимость — политическую и экономическую. Дружба между великой республикой трудящихся и возрождающимися народами Востока — вот та мировая угроза, которой боится империализм. Против этой угрозы были направлены все те интриги и враждебные действия, которые создали для нашей делегации в Лозанне столь тяжелую атмосферу. Вследствие этой атмосферы преступный план убийцы оказался легко осуществимым.
Мировая реакция не остановилась на полдорог*е. Для представителя республики трудящихся не было в Лозанне настоящей безопасности, и когда этот представитель пал жертвой зверского преступления, для него не оказалось правосудия.
С тех пор прошел год. Положение республики трудящихся неизменно укреплялось и укрепляется. Развивается наш вывоз, стабилизируется наш червонец. Одно правительство за другим дает нам юридическое признание. С сильнейшим в мире государством — Британской импери
ей — мы начали переговоры о полном политическом и экономическом соглашении.
И вот ровно год после трагической кончины т. Воровского происходят новые события, снова иллюстрирующие наше боевое международное положение в капиталистическом окружении. В нарушение элементарных принципов международного общения наше торговое представительство в Берлине подверглось дикому разгрому со стороны полиции, его сотрудники стали жертвой избиений и актов насилия, и некоторых из них германское правительство предает своему суду за то, что они были жертвами насилий забывшей всякий стыд берлинской полиции.
Боровский погиб на славном передовом посту боевой красной дипломатии. События последних дней показывают, что эти посты остаются боевыми. Через два года после заключения с нами Раппальского договора германское правительство решилось произвести это нападение на наше представительство. Перед глазами трудящихся Советского Союза опять раскрывается картина нашего боевого международного положения. Наши усилия направлены на развитие мирных отношений со всеми государствами и экономического сотрудничества с ними. Раппальский договор — это есть образец договоров, которые мы хотели бы заключить со всеми государствами. Мы неуклонно идем и будем продолжать идти по этому пути — по пути развития со всеми народами все более тесных политических и экономических отношений. Наши переговоры с Англией должны быть важным этапом на этом пути. И тем не менее то самое правительство, которое заключило с нами Раппальский договор, совершило это нападение на наше торговое представительство.
Только в мужестве и неизменной боевой готовности трудящихся масс, грудью сплотившихся вокруг рабоче-крестьянской Советской власти, лежит ее сила, коренится ее безопасность, имеется залог свершения ею исторических ее судеб.
«Гудок», 10 мая 1924 г.

<< | >>

↑

Источник: Чичерин Г.В.. СТАТЬИ И РЕЧИ ПО ВОПРОСАМ МЕЖДУНАРОДНОЙ ПОЛИТИКИ. 1961

Еще по теме ЛЕНИН И ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА:

- Внешняя политика и международные отношения - Вопросы политологии - Геополитика - Государственное управление. Власть - История международных отношений - История политических и правовых учений - Общие вопросы политологии - Политика - Политическая философия - Политические исследования - Политические режимы и партии - Политология в Украине - Социальная политика - Социология политики -