Трилогия Константина Симонова «Живые и мертвые» (1960 —1970)
Для умонастроений советского общества 1950-х годов проблема «Народ и История» имела вполне конкретный объект осмысления — этим объектом была Великая Отечественная война. Память о ней продолжала болеть, а «белых пятен» оставалось очень много, и за каждым из них стояли судьбы тысяч людей, исчезнувших, но не забытых, ошельмованных, обманутых, оскорбленных.
Поэтому обращение писателей к событиям Отечественной войны приобретало характер исторических исследований135. Особенно остро воспринимались обращения к истории самого трагического, начального периода. Но первые попытки подвергнуть анализу происходившее в начале войны, разобраться в причинах трагических неудач, подвергались жесточайшим разносам. Стоило Константину Симонову, в ту пору одному из самых влиятельных людей в руководстве Союза писателей СССР, опубликовать в 1957 году две повести «Пантелеев» и «Еще один день» (их событийную основу составили эпизоды обороны Крыма и Одессы в сорок первом году), где впервые появились образы командиров, запуганных предвоенными репрессиями и не выдержавших морального груза войны, где впервые прозвучали такие, например, вопросы: «Почему у нас боятся донести о неудаче больше самой неудачи, боятся ответственности за потери больше, чем самих потерь?», как на него пошли во фронтальную атаку. «В кривом зеркале», «Не искажать исторической правды» — такими были заголовки первых рецензий, а в «Литературной газете» можно было прочитать такое: «У Симонова в рассказе “Пантелеев” и повести “Еще один день” — целая галерея идиотов и трусов, носящих различные воинские звания». Эти повести были включены в «черный список» вредных произведений, «порочащих людей, служащих или служивших в армии»1. Однако время двигалось быстро, и общественное сознание, несмотря на всяческие препятствия, все-таки усваивало информацию о войне, которая просачивалась через первые мемуары военачальников (А. И. Еременко, Н.К.Попеля, И.В.Тюленева) и поисковые книги, подобные «Брестской крепости» С. С. Смирнова, и потихоньку освобождалось от стереотипов. Во всяком случае, уже в 1959—1960 годах, когда журнал «Знамя» стал печатать роман Константина Симонова «Живые и мертвые», реакция была, в основном, благожелательной136 137. Роман «Живые и мертвые» стал первой большой удачей обновляемой эпической традиции. Свою приверженность этой традиции Симонов ощущал вполне определенно. «Мне неинтересно, — говорил он, — писать роман не о событии. Меня привлекают события, существенные для жизни многих людей, шире говоря — народа и страны, события, касающиеся всех персонажей и так или иначе определяющие их судьбу»138. И вовсе неудивительно, что именно Симонов стал одним из зачинателей новой разновидности — эпического романа-хроники.