Социальный статус как прагмалингвистическая основа коммуникации

Для рассмотрения проблем межкультурной коммуникации важное значение имеют вопросы, связанные с принципами организации человеческого сообщества и положением в этой организации отдельной личности как субъекта коммуникации.

В связи с этим представляется необходимым анализ и такого компонета общения, как социальный статус личности: его роль в обеспечении формы и содержания коммуникации, его специфика в проявлении определенной национально-культурной личности (на примере социального статуса русской языковой личности), его влияние на выбор как коммуникативных стратегий, так и их языкового и культурного наполнение.
Под социальным статусом понимается "соотносительное положение человека в социальной системе, включающее права и обязанности и вытекающие взаимные ожидания поведения" (Карасик 92,3). Очевидно, что это понятие социального статуса может быть развернуто по крайней мере в трех основных направлениях:
а)              во-первых, взаимное ожидание поведения реализуется прежде всего на уровне языковом/речевом как основном проявлении этого статуса в реальном общении (можно, безусловно, говорить и о социально-значимом и статусно- маркированном молчании, однако это также входит в понятие речевого общения - см.например: Богданов 87). Ср.:
“Однажды в Лондоне я наткнулась на два небольших строения, каждое из которых имело по две двери. На одном строении было написано: "Джентельмены - один пенс, мужчины - бесплатно". На другом: "Леди - один пенс. Женщины - бесплатно". Я рассматривала эти таблички так долго, что полицейский подошел ко мне и вполголоса осведомился: не забыла ли я дома кошелек и не дать ли мне взаймы один пенс? Но я уже не могла вынести столько потрясений подряд и заплакала - то ли из благодарности к полицейскому, который с первого взгляда признал во мне леди; то ли от умиления перед сдержанностью и терпеливостью лондонской толпы, которая до сих пор не сожгла дотла эти строения с их оскорбительными надписями; то ли от того, что Англия настолько демократична, что не побоялась публично объявить разницу между джентельменом и мужчиной, между леди и женщиной, оценив ее всего-навсего в один пенс" [цит.по: Овчинников,299];
б)              во вторых, к статусу относится не только само соотносительное положение человека по отношению к другим участникам общения, но и самоосознание личностью этого положения. В.И.Карасик справедливо отмечает, что "без учета социального статуса участников общения само по себе общение носит искусственный или провокационный характер" (там же,4). Однако, во-первых, и та, и другая формы могут иметь статусную характеристику, а, во-вторых, искусственность или провокационность создается прежде всего самоосознанием ее говорящим, а только затем (и не всегда) - адресатом. Ср.:
"Способный, начитанный, с хорошей памятью, он обращал на себя внимание преподавателей прежде всего прекрасной правильной речью...Любой экзаменатор, услышав первые его фразы, уже настраивался на пятерку
“У товарищей по курсу Олег особой симпатией и, как говорится, авторитетом не пользовался. Внешний блеск и хорошо организованная речь в этом деле мало что значат";
“Не скованный узами преподавательского надзора, Олег сразу же отставлял свою изысканную речь и переходил на вульгаризмы. Так он отдыхал" [Грекова 95-97].
В первом случае это проявление статусно-провокационного общения; во-втором оно может пониматься как статусноискусственное, в третьем может восприниматься как искусственно-провокационное.
Следует, очевидно, отметить, что статусно-провокационное общение в принципе основано прежде всего на самоосознании его говорящим, а не адресатом - адресатом оно может (и должно) восприниматься как нейтральное, естественное для данного статуса, а не провокационное. Ср.:
"Начали приводить ко мне знакомых журналистов. Я разработал ритуал и тут. В общежитии во что бы то ни стало поил своих высокопоставленных гостей чаем из закопченного чайника, ставил домашнее варенье и резал деревенское сало. Говорил с ними, чуть округлив звуки, будто во рту у меня некая непрожеванная каша. В общем, речь моя звучала с явным признаком исконной деревенской. Я, кстати, и потом пользовался этим приемом для разговора с начальством, которому всегда ласкал слух мой то ли "акающий", то ли "окающий" говорок" [Есин,237];
"Доброе утро, Юрий Алексеевич, - слышится через селектор грустное контральто главного хранителя. " Если вас не затруднит, Юлия Борисовна, - веду я свою партию осторожно и точно, потому что с женщиной, говорящей на шести языках и переписывающейся со всеми крупнейшими западными художниками, только так и можно, ибо в характере у нее не может угнездиться ни подозрительность, ни ненависть, ни мстительность - пустой характер! - а лишь фантастический интерес к искусству и той особи животного мира, которая называется "человек", - если вам, Юлия Борисовна, нетрудно, попросите ко мне Ростислава Николаевича";
"Здесь я на него почти кричал. Он никогда не слышал, чтобы я кричал. Я не умею кричать. Это последнее оружие, и я знаю, что на окружающих, привыкших к моему тихому, выработанному многолетней привычкой сдерживаться, интеллигентному, мягкому голосу, это действует оглушительно. Здесь тоже есть свой механизм... Мои последние слова - в приемной тихая паника, секретарша из всех сил лупит по машинке, чтобы заглушить несущийся из кабинета крик, - мои последние слова еще не затихли,., а глаза уже смеялись, я улыбался, я ликовал" [Есин,180].
Как видно из примеров, сам уровень "провокационности" организации общения зависит от осознания говорящим статуса собеседника, что определяет и выбор языковых средств общения, и его тональность, и осознание того, какой уровень для себеседника еще сохраняет нейтральность общения.
в)              в-третьих, важное значение имеет проявление личностных черт в реализации социального статуса: кроме реализации социально обусловленных прав и обязанностей, личность стремится выразить свой статус собственными, специфическими особенностями его невербального и вербального проявления, осознанно и принципиально отличающимися от некоторого общепринятого стереотипа данного статуса. "Статусный образ"

(как и "этнический образ" - см.например: Чернов 91, 62; а с позиции межкультурного общения речь может идти и об "этническом статусном образе") содержит определенный набор общественно-статусных черт в обыденном сознании носителя языка (см..например: Шмелев и др. 91), тех "социальноперцептивных эталонов", которые, "неизбежно определяемые многочисленными влияниями общества, для самого человека оказываются в большинстве случаев стихийным процессом, и он может не осознавать, что у него формируются те или другие "эталоны", и что они всегда говорят свое слово, когда он оценивает другую личность" (Бодалев 82,121; см.также Бодалев 83). В то же время, именно проявление личностно-статусных черт, отклоняющихся от общественно-статусных, может свидетельствовать как об отношении личности к своему статусу, так и о его стремлении (осознанном или спонтанном) к проявлению некоторой "особости" как в рамках принятого, так и игнорированием общественно-статусных черт как менее значимых по сравнению с личностно-статусными. Ср.:
“Ему было слегка за пятьдесят, он посещал теннисный корт "Динамо", носил английские твидовые пиджаки и ботинки с дырочным узором. Эти его вкусы не полностью одобрялись в том верховном учреждении, где он служил, и он это знал... Вот это- то ... молчание и ободряло Кузенкова держать свою марку, хотя временами приходилось ему и показывать товарищам кое-какими внешними признаками, что он "свой" - ну, там, матюкаться в тесном кругу, ну, демонстрировать страсть к рыбалке, сдержанное почтение к генералиссимусу, то есть к нашей истории, интерес к "деревенской литературе", слегка деформировать в южную сторону звуки "г" и "в"...- [Аксенов, 551
"Журавлев, его зам, тот и ухом не повел бы, обнимался бы, если ему надо, все привыкли, что у него вечные романы, или, как он называет, "гули-гуленьки". От Морщихина все ждали анекдотов. Тимофеева пускала матом, Горшков время отвремени появлялся под хмельком. Но попробовал бы тот же Журавев выматюгаться или хватануть стопку в рабочее время - все бы возмутились" [Гранин,98];
"Выяснилось, что техническая интеллигенция крайне мало интересовалась своими профессиональными обязанностями. Они привыкли участвовать в КВН, читать самиздат и устраивать капустники. Инженер в СССР малопрестижная должность. Если он и защищает свою область деятельности, то только в отчаянном споре физиков с лириками, в котором, кстати, основным аргументом служило знание латинских пословиц и чтение стихов наизусть. Благодаря своей высокой имущественной потенции технари в Америке оказались в другом классе общества в среднем. Их нынешним коллегам трудно понять потребность в обсуждении нового фильма А. Куросавы и горячую дискуссию о природе прекрасного" [Вайль,Генис, 150].
Социальный статус закрепляется в семантике языковых единиц, реализуемых в речевом общении, причем двусторонне: речевые единицы не могут не реализовывать в общении социальный статус, а, с другой стороны, социальный статус определяет возможность нарушения установленного общения. "Статус - это нормативная категория, и, следовательно, изучая статусные отношения, мы изучаем принципы общественного устройства, закодированные во всем богатстве нюансов естественного языка" (Карасик 92, 3). И наоборот: при межкультурном общении именно из специфики реализации языковых единиц мы можем понять социальный статус говорящего, отношение участника коммуникации к нашему статусу (на основе его саморазрешения использования тех или иных языковых единиц, функциональных стилей и т.п., его реакции на языковые/речевые формы реализации статуса собеседника и др.).
В ситуации реального речевого общение (по крайней мере, среди носителей языка) нарушение социального статуса - явление столь же естественное (то, что называется помимовольным - термин Е. Д. Поливанова, и намеренным его выражением), как и его поддержание. См., например: "Японская учтивость ограничивается областью личных отношений и отнюдь не касается общественного поведения - для каждого, кто приезжает в Японию, легче открыть это противоречие, чем докопаться до его корней" [Овчинников, 11].
В общении представителей разных этнических обществ это имеет особое значение, так как формы вербальной или невербальной и реализации, и нарушения социального статуса здесь различны, причем не только в плане языкового выражения, но и в плане всей системы реализации этого статуса. В теории социально-речевых ситуаций ("регистов" у Т.Рейда, см. Reid 56) в их структуре обычно выделяются такие составляющие, как поле (область, о которой идет речь), тенор (стиль, который
35
характеризует отношения между коммуникантами и придает процессу общения социальную окраску) и модус (способ организации общения) (cM.Halliday 78).
В качестве примера каждой из составляющих можно привести наблюдения русских авторов над спецификой социально-речевых ситуаций в речевом общении англичан:
“поле" - “Скорее, скорее бы кончилось эта мука! Чушь! Ерунда! Абсурд! Сидеть и обсуждать какие-то тарелки. Да побейся они все! И как дальше-то - неужели несколько лет жить, общаться вот с такими мумиями, говорить про сервизы и погоду, писать ничего не значащие письма..." [Васильева, 209);
"тенор1' - 11 Исключительную роль играет... обретенное произношение. Его не следует смешивать со стандартным, то есть, попросту говоря, правильным. Стандартное произношение свидетельствует о культуре человека, об определенном уровне полученного им образования. Обретенное же произношение указывает на принадлежность к избранному кругу... Однако обладать таким выговором вовсе не значит говорить по-английски безукоризненно и правильно и тем более излагать свои мысли четко и ясно" [Овчинников, 294 - ср. Бродович 94]; интересно в этом плане свидетельство английских специалистов о специфическом нарушении "тенора" общения на английском языке русскими: "Единственным основанием, позволяющим судить о том, что эти люди [русские] не являются носителями [английского] языка, была их грамматически безупречная речь... В этом отражается довольно странное понимание "речевого совершенства”. Беседа иностранца в носителем языка в подобном ключе звучит так, словно вы обращаетесь не к повседневному собеседнику, а выступаете на публичном митинге... Язык может быть формально правильным, но его форма безусловно неуместной, и реакция многих англичан при этом может быть далекой от проявления доброжелательности к тому, кто обращается к собеседнику так, словно перед ним аудитория" (Brown 83, 21-22; цит. по: Орлов 93, 123);
"модус" - "Иностранный журналист должен знать термины и эпитеты, принятые при описании крикетных матчей, так же хорошо, как популярные библейские выражения или латинские пословицы: без этого нельзя понять ни полемики в парламенте, ни газетных передовиц" [Овчинников, 235].
(Интересные примеры распределения использования реалий и языковых единиц по принципу "высшей" - U (upper) и "не высшей" - on-U категории социальной значимости и отражения в этом социального статуса говорящего см. также: Доборович 84).
Статус как измерение социальной стратификации был рассмотрен в работах Макса Вебера (Weber, 1978). Обладая субстанциональным (независимые и усвоенные характеристки - пол, национальность, культурное и социальное происхождение и др ) и реляционным (соотносительное положение в социальной структуре) измерениями, он рассматривается в социально- экономическом, социометрическом, ролевом отношении, на уровне социальной дистанции и уровне нормативности. Ролевые, дистанционные и нормативные характеристики поведения составляют, по мнению В.И.Карасика, концептуальное ядро категории социального статуса человека в социолингвистике и раскрываются в признаках речевого поведения, стратификационной позиции и стиля жизни. При этом автор отмечает, что "социальный статус человека как категория прагмалингвистики основывается на постулатах общения и прежде всего постулате вежливости" (Карасик. 92, 288). На наш взгляд, постулаты общения являются производными от ролевых, дистантных и нормативных характеристик, принятых в определенном социуме, и их языкового/речевого воплощения, в связи с чем эти характеристики также можно отнести к прагмалингвистической основе категории социального статуса. В своей основе речевое и неречевое общение коммуникантов регулируются едиными социальными нормами, а сама организация общения, кроме того, подчиняется еще и специфическим для данного языка правилам.
Одной из сфер проявления социального статуса является понятие "индексации стиля жизни". Она рассматривается прежде всего на уровне "языка вещей и отношений к ним" (см..например: Wilson 1966 по отношению к американскому обществу конца 40- х годов; Томахин 1984, Сескутова 93 - американское общество 70-80-х годов; Доборович 1984 - английское общество нашего времени). Это статусное явление практически мало изучено по отношению к России, особенно к современному состоянию общества. Связано это, с одной стороны, ранее явным "буржуазным" подходом к этой проблеме для социалистического общества "социального равенства", а с другой - супердинамичным изменением этих показателей в последнее десятилетие, что затрудняет объективное описание индексации стиля жизни в
37
России сегодняшнего дня. В последние годы появились, правда, некоторые публикации, отражающие специфику "индексации стиля жизни "новых русских" - показательно, однако, что наиболее ярко это проявляется на уровне анекдотов и описаний "иронического характера". Очевидно, это связано с еще существующим в сознании русских стереотипом "несущественности" вещных показателей статусных характеристик.
"Единство символического и практического, которым обладают создаваемые и используемые человеком вещи, их принципиальная амбивалентность побудила сформулировать понятие семиотического статуса вещи, необходимое... для более адекватного описания функционирования вещей в культурах различных типов. Дело в том, что обычно используемое разделение явлений окружающей человека действительности на мир фактов и мир знаков весьма условно, т.к. всегда существуют объекты, занимающие промежуточное положение. При вхождении в некоторую семиотическую систему (например, в ритуал) они функционируют как знаки, при выпадении из нее - как вещи" (Байбурин 89,71). Учет двойного статуса вещи чрезвычайно, на наш взгляд, важен для понимания этой стороны социального статуса личности.
К классическим примерам значимости этого уровня индексации можно отнести ситуацию "Шинели" Н.В.Гоголя, в которой прослежен весь путь от нового социального статуса на уровне "языка вещи" и до потери этого статуса (причем при этом происходит падение ниже исходного статуса). Интересные примеры статусных характеристик этого типа представлены у Г.С.Кнабе (Кнабе 93,87-98).
Авторский прием использования общественно-значимого показа "языка вещи" можно найти в романе В.Войиовича "Москва 2042": в главе "Длинноштанный" главный герой вызывает активно негативную реакцию у окружающих в связи с тем, что появляется на улице в длинных штанах:
"Как это для чего сдают? - закричала она дурным голосом. - Ты что, дядя, тронулся, что ли? Не знает, для чего сдают! А еще штаны надел длинные. Надо же, распутство какое! А еще про молодежь говорят, что они, мол, такие-сякие. Какими же им быть, когда старшие им такой пример подают!";
"А вам, длинноштанныйвыговорила она очень четко, - я бы посоветовала держать язык за зубами" [Войнович, 527-528, 533);

ср. также: “У меня был знакомый еврей-закройщик, уроженец Западной Белоруссии, я шилу него костюм. Так он, говорит, хотел написать "бумагу в правительство" по поводу ширины брюк (тогда была мода на матросские клеши), а то, говорит, учат у нас где-нибудь "людей на шпионов", потом направляют его куда- нибудь "у в Лондон с парашютом", и через десять минут после приземления его "берут"1 Почему? - спрашивал и сам отвечал: Бруки"!"; "Кстати, узнал я директора в Лондоне, как и всех русских узнавал за границей, по заду, прошу простить за натурализм, но, как говорится, из песни слова не выбросишь" [Аграновский, 163, 184-185].
Эти примеры явно ассоциируются с другим образом социального статуса "штанов", который проявлялся в обществе в 50-х годах, когда узкие брюки рассматривались как признак особого, “вызывающего" социального статуса.
Интересным примером рассмотрения статуса вещи сегодняшнего дня может служить выступление на симпозиуме по лингвострановедению в 1994 г. “Разборки субъектов или стиль от “Ле Монти" (влияние индустрии информации на языковую личность 90-х)" (Новиков 94).
Примером восприятия и учета такой индексации для социального плана межкультурной коммуникации может служить восприятие индекса американского стиля жизни носителями русского языка и определенного “русского индекса“ при их проживании в России,а в настоящее время реализующих свой статус уже в американских условиях:
'Вещный нонконформизм в России всегда подспудно питался протестом против государственного вкуса.

И опирался он на неведомый западный образец... Мебель, одежда, еда - все эти предметы социально-интеллектуальной стратификации стали общедоступными. Кому нужна красная икра и сервелат, если они есть в любом магазине?., каким бы ужасным ни казался наш образ жизни стороннему, хоть даже и русскому наблюдателю, для нас он значил невероятно много. Мы чувствовали себя дома лишь тогда, когда могли погрузиться в сплошную паутину социальных связей и идеологически значимых предметов. Наши корни - это наши вещи. Не в меньшей степени, чем русский язык и березки, они связывали нас с уродливой, но единственной родиной... "Без языка" - это значит не только сложности с фонетической системой, но и отсутствие подтекста, который в прошлой жизни наполнял каждый предмет и ситуацию необходимым смыслом# [Вайль, Генис, 148-149].
Показательно, что в последнем примере авторы связывают три элемента: собственно язык как вербальное средство общения, язык социального статуса и “язык вещи", отмечая их неразрывную взаимосвязь в структуре коммуникации.
Индексация социального статуса может, в принципе, быть и невербализованной (как в выше приведенных примерах, когда вещь как знак не обязательно сопровождается речевым общением), но может проявляться в сочетании с речевым общением. Как справедливо отмечает В.И.Карасик, "статусная индикация речи показывает, что невербальные индексы статуса имеют приоритетное значение в нормальном общении" (Карасик 92, 287) и при наложении на речевое общение определенный индекс позволяет:
а)              определять (предсказывать) параметры общения: лДмитрий Сергеевич Терновский, один из старейших сотрудников кафедры, немолодой бело- и густоволосый, из тех, что в давние времена назывались педантами: ровный пробор не сбоку, а посреди головы, чеховское пенсне на цепочке, безукоризненный черный костюм, после каждой лекции чищенный щеточкой" - "Матлогика", - иронически повторил Терновский (он был на кафедре главным ревнителем чистоты языка") [Грекова, 5, 12].
б)              усиливать речевую характеристику участника общения: иВ предложении переводчика заключался ясный практический смысл, предложение было очень солидное, но что-то удивительно несолидное было и в манере переводчика говорить, и в его одежде, и в этом омерзительном, никуда не годном пенсне" [Булгаков, 99].
Поддержание или нарушение вербальных и невербальных форм реализации социального статуса связано прежде всего с наличием некоторых социально обусловленных традиций включения в тот или иной статус этих форм. Социальные функции традиций заключаются и в том, что они трансформируют устойчивые взаимосвязи (нормы и образцы), составляющие основу регуляции как коллективной, так и индивидуальной деятельности. Традиции сохраняют определенные формы социально-предметной и коммуникативной деятельности индивидов, где целесообразный процесс субъективно-личностного осуществления свертывается в устойчивый предметный и знаково- символический мир, очерчивающий границу возможной деятельности личности (см. Мировоззренческая культура личности 86,247).
Именно устойчивость, стереотипность реализации того или иного социального статуса личности определенной этнической культуры позволяет представителям той же культуры осуществлять предвидение возможных форм проявления (в том числе и вербального) личности, поддерживать или целенаправленно нарушать статусные характеристики. Личность другой культуры может в межкультурном общении исходить лишь из обретенных в процессе социализации своих стереотипов, которые могут и совпадать, и расходиться, и вступать в противоречие со стереотипами новой культурной общности. Поскольку процесс социализации есть процесс обретения и “я" и "мы", и “я" как части "мы" (здесь можно было бы использовать термины А.А.Уфимцевой “партитивность" и “членство" как определяющие главный тип логико-семантических отношений - в нашем случае и на уровне социального статуса языковой личности; см. Уфимцева 2002,115), то он включает не только осознание стереотипов проявления социального статуса "я" в своем "мы", но и выработку определенного стереотипа самосознания: "Под национальным самосознанием понимается не только национальное самоопределение (идентификация), но и представления о своем народе (автостереотипы), о его происхождении, историческом прошлом, о языке, культуре, в том числе традициях, нормах поведения - обычаях, художественной культуре, т.е. то, что мы можем отнести к образу "мы" [разр. и выд. наши - Ю.П.] (Духовная культура 90,6; подробнее об автостереотипах см..например: Бромлей 83).
Проявление автостереотипа может касаться всех сторон языковой личности, в том числе визуальных и невербальных ее черт - так, например, выглядят русские глазами русских по результатам ассоциативного эксперимента: "высокий лоб, черные брови вразлет, голубые или карие умные глаза, широкие скулы, прямой нос, большой рот, тонкие алые губы, жемчужные зубы и острый подбородок" (Казакова 94,73).
Проявление автостереотипов является естественным поддержанием причастности к "мы" при межкультурном контакте с иностранцем, который преследует ту же цель, но наиболее нейтральной формой общения является в этой ситуации поддержание как автостереотипа "мы", так и взаимно признаваемого наличия стереотипа "они", в котором внимание к статусу собеседника находится, очевидно, на первом месте - можно нарушать некоторые культурные традиции, так как
41
ответственность за это принимает на себя статус "иностранца". Детерминируя процесс восприятия и интерпретации, этнический стереотип обретает самостоятельный социально-психологический статус в ситуации межэтнического общения и выполняет специфическую роль. Эта роль заключается в том, что на основе актуализации этнического стереотипа как системы признаков- представлений прогнозируется поведение другой стороны, и с учетом этого устанавливается реальная регламентация процесса межэтнического общения (см. Солдатова 90,233).
В теории "идеальных типов" М.Вебера, которые рассматриваются как типы - образы культуры, мыслительные конструкции, с которыми можно соотносить реальность, отмечается значение образа собирательного типа каждой нации для восприятия ее реальных представителей (см., например, интересные рассуждения о выражении через культуру национальных характеров-типов англичан, испанцев и французов Madariaga 32). Показательный пример приведен в книге Л. Васильевой "Альбион и тайна времени": ее знакомый, пожилой англичанин, который всю жизнь проработал в банках в Сити и был в представлении автора классическим примером английского клерка, пишет автору в письме, которое она получает уже после смерти старого лондонца:
"Я немного виноват перед Вами - играл роль "типичного старого клерка" слишком старательно, а я не совсем таков, каким мог показаться. Вы так наивно искали во всех вокруг типичное, так порой смешно старались втиснуть явление в заготовленное понятие, что мне жаль было огорчать Вас своими нетипичностями. Мне удался этот номер. Англичане вообще хорошие актеры" [Васильева, 234].
Однако нарушение личностного статуса участника акта речевого общения (причем на любом уровне, включая индексацию стиля жизни) может привести к нарушению коммуникации, так как автостереотипизация проявляется лишь в осознании "мы", а не "я" не случайно, очевидно, в процессе обучения иностранному языку такое внимание уделяется именно правилам речевого и неречевого этикета, нарушение которых всегда направлено личностно:
"Английского сноба особенно удручает равнодушие, с которым иностранец игнорирует оттенки социальных различий. Трудно представить себе, чтобы кто-нибудь у нас, говоря о литературе, назвал Льва Толстого графом Толстым. Здесь же не только в литературоведческой статье, но и в будничном диалоге собеседник обычно скажет: лорд Байрон, сэр Вальтер Скотт. В один из первых месяцев жизни в Лондоне я совершил непростительный грех - назвал писателя Чарльза Перси Сноу мистером Сноу вместо положенного обращения "лорд Сноу" [Овчинников, 293].
Возможно, конечно, нарушение и общественной стороны речевого этикета - обиходно известны случаи, когда, например, вместо обращения "господа" представители СССР автоматически обращались к представителям зарубежных стран "товарищи"; структура "уважаемые товарищи, дамы и господа" указывала на присутствие в аудитории представителей не просто разных культур, но и разных социально и политически организованных обществ. Крайним случаем, очевидно, может служить анектодичное обращение "леди и гамильтоны", которое исторически приписывается одному из спортсменов и связано с популярностью кинофильма "Леди Гамильтон", но которое, однако, сохранилось в языковом сознании многих как "обращение к англичанам".
Интересно, что эти ошибки, обращенные к статусу "мы", обычно не вызывают никаких санкций (кроме, например, улыбки): "категория "мы" защищается установочными образованиями. Способы такой защиты... предполагают чаще даже не агрессивные формы выражения отношения к иноэтническим группам, а скорее когнитивное искажение. Неадекватное искажение реальности в когнитивном содержании межэтнических установочных образований - это результат их функции позитивной групповой идентичности" (Солдатова 90, 229). Именно поэтому в рамк?1Х этнокультурного рассмотрения социального статуса особое внимание уделяется фатическим формулам речевого этикета на личностном уровне (см.,например:Кеепап 1983, Формановская 89). Яркий пример значимости нарушения личностного статуса дает М. Булгаков в романе "Мастер и Маргарита":
"Прокуратор обратился к кентуриону по-латыни: "Преступник называет меня "добрый человек". Выведите его отсюда на минуту, объясните ему, как надо разговаривать со мной. Но не калечить" - "Марк одною левою рукой, как пустой мешок, вздернул на воздух упавшего, поставил его на ноги и заговорил гнусаво, плохо выговаривая арамейские слова: "Римского прокуратора называть - игемон. Других слов не говорить. Смирно стоять. Ты понял меня или ударить тебя?" - "Я, доб...- тут ужас мелькнул в
43
глазах арестанта оттого, что он едва не оговорился * [Булгаков, 25-27] - использование в обращении не этикетной формулы требует немедленной санкции, хотя в дальнейшем именно понятие "добрый человек" становится основным содержанием разговора двух героев: строгость использования обращения не связывается с содержанием общения, а только с его формой.
При рассмотрении социального статуса как прагмалингвистической категории в нее естественно входят вопросы ролевого и социально-символического общения. Под социальной ролью в самом общем плане может пониматься "совокупность требований (ролевых ожиданий) к деятельности и прав, необходимых владельцу позиции для осуществления этой деятельности. Ролевые экспектации предъявляются, и права принадлежат не личности как таковой, а позиции и только ей" (Национально-культурная специфика 77, 44; см.также: "социальная роль - нормативно одобренный обществом образ поведения, ожидаемый от каждого, занимающего данную социальную позицию" - Кон 67, 23). Выделение статусных, позиционных и ситуационных ролей не снимает проблемы реализации социального статуса личности определенной национальнокультурной общности в каждой из них. Статусные роли дают возможность занятия ряда позиционных ролей и одновременно они обязывают владеть определенными позиционными ролями. Ситуационные роли усваиваются и проигрываются в соответствующей "статусной редакции". Таким образом, можно говорить о "роли статуса" как о ведущей при социализации личности, в том числе и вербальной социализации, при исполнении всех форм ролевой деятельности. Ролевая деятельность как совокупность ролевых экспектаций должна естественно опираться на некоторую совокупность устойчивых, стереотипных исполнений этих ожиданий данной личностью в процессе коммуникации ("матрица общения" по Дж. Гамперцу - Сишрега 62), т.е. статус личности проявляется в определенных стандартах коммуникации, под которыми могут пониматься формы социальных связей и отношений в общепринятых и относительно устойчивых формах их реализации (см. Бгажноков 82, 27).
Коммуниканты при отсутствии четко выраженных условий общения создают основу взаимодействия или путем прямых указаний на предлагаемые для реализации социальные отношения, или символическим путем демонстрации знаков этих отношений. При этом представление о речевом исполнении роли

основывается прежде всего на социальном ее стереотипе (см. Школьник 74, 75; Тарасов и др. 77):
"В кафе вошли три советских солдата, три голубых берета с автоматами на плечах и кинжалами у пояса. Конечно, они впервые были в западном кафе и сейчас явно растерялись,явно "поплыли". Подталкивая друг друга и криво усмехаясь, они уже собирались уйти, когда к ним устремился усатый красавец хозяин с распростертыми объятиями. Братья! Господа! Джентельмены! Чем могу служить? - Все в кафе были радостно потрясены вновь прибывшими, все обратились к ним с таким мощным радушием, что у солдатиков головы закружились. - Дринк, - сказал один из солдат, блондинчик. - Водички можно?.. - Пить хотите, мальчики? восхитился хозяин. - Пиво "Левинбрау" вас устроит?.. - Солдаты маялись, сглатывая слюну, наконец тот же блондинчик сказал: "Во фирма!" - и все трое тут начали с невероятным наслаждением пить и закусывать... - Приятного аппетита, - сказал хозяин. Десантники рты раскрыли, до них только сейчас дошло, что с ними говорят по-русски. - По-нашему, значит, можете? - спросил блоднинчик. - Да ведь мы же ваши, - вскричал хозяин. - Мы ваши, а вы наши! У нас здесь все, как у вас! - Солдаты переглянулись и захохотали. - У нас так не бывает! - хохотали они. - У нас по- другому! " [Аксенов, 271-272].
Показательно, что использование в данном диалоге знаки разных социальных отношений (на уровне речевого этикета, форм реализации социального статуса, "знаков вещей”) не только не приводят к разрушению стереотипа, но и усугубляют его: знаковые стереотипы оказываются сильнее их единой вербальной реализации.
В межкульгурном общении все составляющие понятия социального статуса личности, имеющие прагмалингвистическое значение, могут рассматриваться как явления национально- обусловленные, связанные с двумя одновременно реализуемыми его самоидентификациями: как личности, прошедшей социализацию в определенной национально-культурной общности и идентифицированной в ней, и как личности, включенной во вторичную идентификацию - в иной национально-культурной общности. "В прагмалингвистической модели описания языка социальный статус человека явлется одним из основных параметров коммуникации, проявляется в постулатах общения и речевых актах, сферах общения и речевых жанрах, способах воздействия и характеристиках модуса высказывания, а также прагматических значениях языковых единиц”; “социальный статус человека является одним из оснований воздействия говорящего на адресата" (Карасик 92, 164).
Все эти составляющие, могут, на наш взгляд, с учетом двуплановости идентификации личности, принципиально по- разному проявляться в различных ситуациях речевого общения:
а)              иностранец может в общении на русском языке основываться на присущей ему статусной самоидентификации в другой национально-культурной общности, исходя из того, что проблемы, возникающие при реализации этого статуса, будут решаться признанием его статуса "иностранца" как определяющего условия общения. В этом случае на русском языке будут сохраняться те национальные параметры, которые связаны с постулатами общения, речевыми жанрами, модусом высказывания. При этом сферы общения, как и прагматические значения языковых единиц, могут относиться к иной культуре, а способом воздействия будет служить именно межкультурное различие языковых форм выражения статуса - см., например, образец делового письма, написанного японским корреспондентом русскому адресату на русском языке:
“Уважаемый господин министр! Сейчас осень. Мы надеемся, что Вы чувствуете себя хорошо. С глубокой радостью я хочу сообщить, что госпожа Nt преподаватель русского языка, командированная Вашим министерством, благополучно прибыла в наш университет и начала активно работать. Несмотря на холодный сезон, госпожа N хорошо себя чувствует, и мы все очень этим довольны и спешим Вас обрадовать этим фактом. Позвольте мне в этом письме поблагодарить Вас и сотрудников Вашего министерства, особенно господина X, который, как я знаю, занимается обменом с нашим университетом, за своевременный приезд госпожи N и выразить надежду на Ваше благосклонное внимание к нам и в дальнейшем. С глубоким уважением, Ректор университета (подпись)" (Акишина и др. 83,187).
В данном примере, при всех нарушениях национального поля, тенора и модуса, статус пишущего "иностранца" позволяет воспринимать текст как соответствующий статусу получателя письма.
б)              иностранец может опираться на свое понимание статусных отношений в другой языковой общности и строить свое речевое общение на русском языке, исходя из этого понимания: в этом случае перечисленные выше проявления им социального статуса в коммуникации, или осознание проявления этого статуса носителями языка, могут характеризоваться значительной межкультурной интерференцией, приводящей к нарушению общения. Это связано с тем, что прагмалингвистическая характеристика языка социального статуса явлется одним из основных параметров коммуникациии, она реализуется через прагматические значения языковых единиц и определяет способы воздействия говорящего на адресата.
Такая реализация социального статуса личности соотносима с рассмотренными ранее процессами трансмутации в общении представителей двух культур: “Я - ОН", или “Я-Я" - ОН”, или "Я ОН"-ОН" - т.е. во всех случаях проявляется сохранение одного из социальных статусов участвующих в общении коммуникантов, или происходит интерференция статуса одного из участников. Таким образом, социальный статус участников межкультурного общения следует отнести к той же категории явлений, что и этнические стереотипы, которыми невозможно овладеть в той мере, в какой ими овладевают в процессе социализации представители определенной культуры, но знанию, осознанию и восприятию которых можно иностранца в определенной степени обучить, так как стереотип социального статуса построен по тому же принципу набора стандартизованных элементов, связанных с функциями человеческой личности и определенной однотипностью социального уровня его общения в разных культурах, но в их иной комбинаторике.
Таким образом, социальный статус представляет собой определенный, стереотипный для данной культуры набор элементов, реализуемых личностью в рамках своей действительности (культуры), и отличающийся прежде всего комбинацией этих элементов по отношению к проявлению социального статуса личности другой действительности (культуры). Описание специфики наборов элементов социальных статусов личностей и включение этого описания в учебннй процесс относится к специфике лингвострановедческой работы в процессе обучения языку и культуре представителей иной социокультурной общности.

<< | >>

↑

Источник: Прохоров Юрий Евгеньевич. Национальные социокультурные стереотипы речевого общения и их роль в обучении русскому языку иностранцев. Изд. 5-е. — М.: Издательство ЛКИ. — 224 с.. 2008

Еще по теме Социальный статус как прагмалингвистическая основа коммуникации:

- История русского языка - Лингвистика - Перевод и переводоведение (Английский язык) - Прикладная лингвистика - Риторика - Русский язык - Социолингвистика -