Создатели земледельческих культур

Ближнего Востока: земледельцы, пастухи и первые ремесленники
Кто были создатели всех этих земледельческих культур, как они выглядели и на каких языках говорили? Ответить на эти вопросы пока довольно трудно.

В основном они, очевидно, принадлежали к так называемой европеоидной большой расе и в составе нее — к средиземноморской

малой расе [******], но возможно и участие балкано-кавказской (ассироидно- арменоидной) малой расы [††††††] и др. Но для историка расовая принадлежность этих народов и племен говорит мало, так как к этим же расам принадлежали все последовательно сменявшие друг друга народы Ближнего Востока вплоть до сего дня — результат слияния различных пришельцев с автохтонами. О языках же раннеэнеолнтических земледельцев мы можем только догадываться. По всей вероятности, они принадлежали к архаическим, мало связанным между собой языковым группам. Подобные группы существовали изолированно и позже, вплоть до новейшего времени; так, письменные источники свидетельствуют о сохранении в Восточной Малой Азии вплоть до рубежа III и II тысячелетий до н. э. хаттского, или протохеттского, языка, по-видимому типологически близкого весьма архаическим реликтовым языкам Северо-Западного Кавказа и Западного Закавказья и лишь отчасти грузинскому; сохранение по сей день совершенно изолированного и такого же сложного и архаичного языка бурушаски в горах на границе Афганистана и Пакистана свидетельствует о том, что подобные языки были в прошлом очень широко распространены.
Некоторой аналогией языковой ситуации на Ближнем Востоке эпохи неолита и энеолита может служить обстановка, сложившаяся к XIX в. (и отчасти существующая по сей день) на Новой Гвинее и в Австралии. Европейские исследователи застали жившие здесь племена на стадии раннего неолита. И в то время как оседлые папуасы Новой Гвинеи говорили на множестве разных языков, родство которых между собой не удалось установить, принадлежность языков бродячих степных охотни- ков-австралийцев к одной лингвистической семье еще явственно прослеживалась. В условиях многосотлетней изоляции оседлых общин их языки обособлялись настолько, что почти полностью теряли связь с языками соседей, между прочим, в связи с тем, что различные слова, входившие в состав собственных имен, после смерти их носителей табуировались.
Некоторые данные о языках племен, создавших культуры Хассуны и Самарры, Халафа и Убайда, а также Файюма в Египте, возможно, могут быть реконструированы.
Лингвисты, изучающие названия поселений Нижней Месопотамии шумерской эпохп (топонимику) и собственные имена божеств и людей (ономастику), считают возможным выделить на этой территории существование одного или даже двух языковых пластов, предшествовавших сложению шумерского языка раннеисторического периода (III тысячелетие до н. э.). Из тех же пластов заимствована и некоторая часть шумерской сельскохозяйственной п ремесленной терминологии. Если один из этих пластов, «протоевфратский», устанавливается очень ненадежно, то второй, «прототигридский», выделяется более определенно: его следы особенно явственно прослеживаются в названиях и именах не только Северной Месопотамии и области за Тигром, но также и в ряде мест Нижней Месопотамии. «Прототигридский» язык условно называют «банановым», так как многие принадлежащие к нему имена собственные имеют структуру, напоминающую английское слово banana «банан»: Кубаба, Бунеїте, Забаба, Билулу и т. п. Откуда этот языковой субстрат мог проникнуть на территорию, впоследствии занятую шумерским языком?
Первые небольшие и редкие поселения в жаркой и в то же время почти отрезанной пустынями от окружающего мира низменностн Нижней Месопотамии начали появляться, как мы видели, уже в VI тысяче

летии до н. э.; по своему характеру они были сходны с поселениями самаррской культуры предгорий Загроса и долин среднего Тигра и Диялы, хотя были много беднее их, в особенности медными изделиями, которые у первых жителей Двуречья почти отсутствовали. Впоследствии первые общины земледельцев низовьев Евфрата были, как полагают, поглощены пришельцами-шумерами; затем сюда из Верхней Месопотамии пришли восточные семиты. И в том и в другом случае речь идет не о завоевании с вытеснением прежних жителей, а скорее о мирном проникновении. Так, шумеры III тысячелетия до н. э. сохранили память о горном происхождении своих злаков, между тем злаки были занесены с пред- горьев в Нижнюю Месопотамию, несомненно, не шумерами, а еще самыми первыми ее обитателями, и, для того чтобы предания древнейших жителей стали достоянием шумеров, смешение шумеров с ними должно было произойти более или менее мирно. Впрочем, действительно ли шумеры были лишь вторыми пришельцами в Нижней Месопотамии и не говорили ли по-шумерски уже и самые первые его жители — вопрос, который не может считаться окончательно разрешенным. Если согласиться с мнением крупнейшего шумеролога А. Фалькенштейна, шумеры, видимо, пришли сюда, находясь еще на уровне каменного века, так как терминология металлического производства была заимствована ими из другого, более древнего языка-субстрата (уруду «медь», зимбар, забар «медный сплав», тибира «медник», симу(г) [‡‡‡‡‡‡] «кузнец»; ср. также: нагар «ремесленник, плотник» и, может быть, мар «мотыга» и апин «плуг»). Не следует, впрочем, слишком увлекаться поисками «дошумерских» слов в шумерском: знания наши пока не всегда достаточны для того, чтобы их надежно выделить. Но то, что пока было предложено считать субстратными словами в шумерском, рисует нам носителей этого языка-субстрата— будь то «банановый» («прототигридский») или «протоевфрат- ский» народ — как оседлых земледельцев-скотоводов, хорошо знакомых и с металлургией. Вполне возможно, что с носителями «бананового» языка следует отождествить хассунские племена, во всяком случае их са- маррскую группу. Если субстратных языков действительно было два, то второй можно было бы отождествить с языком халафских племен. Однако ч настоящее время все подобные отождествления не могут выходить за пределы самых первичных гипотез или даже простых догадок [II, 44].
Откуда появились сами шумеры, до сих пор остается еще совершенно загадочным. Их собственные предания заставляют думать о восточном или юго-восточном происхождении (древнейшим своим поселением они считали Эреду — шумер. Эре-ду[г] — «Добрый город» — самый южный из городов Двуречья, ныне городище Абу-Шахрайн; место возникновения человечества и его культурных достижений шумеры относили к острову Дильмун, т. е. к Бахрейну в Персидском заливе; важную роль в их религии играли культы, связанные с горой). С археологической точки зрения вероятна связь древнейших шумеров с территорией Элама, хотя не обязательно с историческими эламитами, а, возможно, с каким-то доэламитским населением; но ощущаются и точки соприкосновения с халафской и особенно самаррской культурами Северной Месопотамии. Об антропологическом типе шумеров можно до известной степени судить по костным остаткам, но не по их скульптуре, как полагали европейские ученые в прошлом, так как она, видимо, сильно стилизована и подчеркивание некоторых черт лица (большие уши, большие глаза, нос) объясняется не физическими чертами народа, а требованиями культа [§§§§§§]. Изучение костных остатков позволяет заключить, что шумеры

III тысячелетий до н. э. принадлежали к тому же антропологическому типу, который всегда господствовал в Месопотамии, т. е. к средиземноморской малой расе европеоидной большой расы. Если у шумеров в Южном Двуречье существовали предшественники, то, очевидно, и они принадлежали к тому же антропологическому типу. Это и не удивительно: в истории очень редко случается, чтобы новые пришельцы полностью истребляли старых жителей; гораздо чаще пришельцы брали жен из местного населения. Пришельцев могло быть и меньше, чем местных жителей. Поэтому, даже если шумеры в действительности пришли издалека и издалека же принесли и свой язык, это могло почти никак не отразиться на антропологическом типе древнего населения Нижней Месопотамии.

Что касается языка шумеров, то и он продолжает пока оставаться загадкой, хотя мало есть языков на свете, с которыми не пытались установить его родство: тут и суданские, и индоевропейские, и кавказские, и малайско-полинезийские, и венгерский, и многие другие. Долгое время распространена была теория, относившая шумерский к числу тюрко-мон- гольских языков, однако довольно многочисленные приводившиеся сопоставления (например, тюрк, тэнгри «небо, бог» и шумер, дингир «бог») были в конце концов отвергнуты как случайные совпадения, так как оказалось невозможным установить закономерные соответствия между отдельными фонемами сравниваемых языков; к тому же сравнение не подтверждается историческим изучением самих тюрко-монгольских языков. Также не был принят наукой и длинный список предлагавшихся шумеро-грузинских сопоставлений. Нет никакого родства и между шумерским и его сверстниками в древней Передней Азии — эламским, хур- ритским и др. Впрочем, поскольку шумерский язык отделен от почти любого «кандидата» в родственные с ним языки многими тысячами лет и километров, постольку статистическая вероятность нахождения достаточно надежных языковых «увязок» так или иначе весьма мала.
Культурная преемственность в той мере, в какой она прослеживается в материальных памятниках, заставляет считать, что шумерами были по крайней мере уже создатели убайдской культуры на юге Двуречья конца

начала IV тысячелетия до н.

э.; с возникновением иероглифической письменности на грани IV и III тысячелетий до н. э. мы имеем уже бесспорные доказательства, что население Нижней Месопотамии было шумерским[*******], и если некоторые ученые датируют появление шумеров более поздним временем, то эту точку зрения следует признать устаревшей.

По крайней мере со второй четверти III тысячелетия до н. э. в северной и центральной частях Нижней Месопотамии зарегистрированы и восточносемитские имена собственные, а в самом шумерском языке есть некоторое количество слов, которые были заимствованы из семитского языка, по-видимому, еще раньше, даже значительно раньше.
Восточные семиты говорили на одном из языков обширной семьи родственных между собой языков — афразийской, или, как ее еще называют, семито-хамитской. Все языки этой семьи восходят к протоафразий- скому языку, существовавшему не позже VII тысячелетия до н. э. на сравнительно небольшой территории, по-видимому в Северной Африке, но, во всяком случае, не по обе стороны Красного моря, как полагали

некоторые исследователи, так как море образовывало бы непреодолимый барьер между населением по обе его стороны и еднного праязыка не могло бы сложиться.
Протоафразийский разделился на несколько ветвей в эпоху раннего неолита; так, мы знаем, что из него выделилась в числе прочих кушитская ветвь (происходящие из нее языки распространены сейчас в Судане, Эфиопии, Сомали, Кении и Танзании); нам известно, что эта ветвь отделилась от другой ветви протоафразийского — семитской (достоверно существовавшей уже как отдельная ветвь к IV тысячелетию до н. э. в Передней Азии) — в то время, когда протоафразийцы еще пользовались кремневым оружием, но знали пшеницу (вероятно, дикую) и некоторых домашних животных. Файюмская культура Египта второй половины

тысячелетия до н. э., вероятно, принадлежала еще к третьей ветви протоафразийцев — египетской. Если родиной протоафразийцев действительно была еще не окончательно опустевшая тогда Сахара, то к файюм- скому же или несколько более раннему периоду следует в таком случае отнести и прохождение носителей прасемитской ветви протоафразийского языка через Верхний Египет, пустыню к востоку от долины Нила и Суэцкий перешеек в Переднюю Азию. Еще не порванными египетско- семитскими контактами, возможно, отчасти объясняются и азиатские культурно-хозяйственные связи файюмской культуры. Амратская и особенно герзейская культуры Египта IV тысячелетия до н. э. были уже, несомненно, собственно египетскими и по языку (об этих культурах подробно рассказано в книге, посвященной истории древнейшего Египта).

Таким образом, древнейшую историю племен — носителей афразийских языков можно в порядке рабочей гдпотезы представить себе следующим образом. Примерно в VIII—VII тысячелетиях до н. э. они жили скорее всего в степях, непосредственно прилегавших к Сахаре, еще не полностью превратившейся в пустыню; как все ранние охотники-пастухи, они не знали регулярных сезонных перекочевок, и у них существовало подсобное земледелие. Корни слов, сохранившиеся не в одном каком- нибудь, а в нескольких различных ветвях афразийских (семито-хамитских) языков, а стало быть, восходящие еще к протоафразийскому, показывают, что племена, говорившие на протоафразийском языке, имели домашний скот (по-видимому, коров и коз), умели жать злаки и пользовались мотыгами. Но именно мясная и молочная пища, которую им обеспечивало скотоводство, была, вероятно, определяющей для их хозяйства.
С высыханием и оскудением сахарских степей афразийцы (семито- хамиты) начали расселяться. Двинулись в глубь Африки и растворились в темнокожем населении тропиков, передав ему свои язык, так называемые чадцы, а затем кушиты [†††††††]. На восток ушли племена семитской группы, еще сохранявшей контакты с крайними из кушитских племен, а затем от них отделились и между VI и началом IV тысячелетия до и. э. прошли далее на восток через долину Нила в Переднюю Азию.
Такая подвижность всех этих племен указывает на то, что скотоводство у них стало преобладать над земледелием [‡‡‡‡‡‡‡]. Однако еще
в IV тысячелетии земледелие у семитов, судя по лингвистическим исследованиям П. Фрондзароли [II, 25], было развито весьма высоко. Вслед за семитами ушли и затем осели в долине Нила египтяне; уже немного знакомые с неполивным земледелием, они осушили Нильскую долину и вскоре перешли к высокопродуктивному для того времени орошаемому земледелию. На территории Северной Африки, к западу от Нила, остались древние ливийцы, или берберы, также в основном перешедшие к скотоводству[§§§§§§§]. Так образовалось пять ветвей афразийской, или семито-хамитской, семьи языков.
На территории Передней Азии в течение V—IV тысячелетий до н. э. семиты почти повсюду находили условия, пригодные для возделывания полей и выпаса стад. Во второй половине IV тысячелетия до н. э. здесь оказался возможен массовый переход больших племенных групп к полукочевому овцеводству. Этому способствовало то, что в Передней Азии овца уже была давно приручена, а климат здесь хотя господствовал и более сухой, чем в предыдущие тысячелетия, однако степей-пастбищ пока было больше, чем пустынь, овцы же в условиях сухого климата — животные достаточно выносливые. В сравнительно более густонаселенных районах Плодородного полумесяца — на родине древнейших земледельческих культур — семитоязычные, преимущественно земледельческие или скотоводческо-земледельческие, племена, очевидно, смешивались с многочисленными древними этносами; как это обычно бывало в истории, однородный язык пастухов, переходивших к оседлости, быстро вытеснял языки ранних земледельцев. Это происходило оттого, что мелкие земледельческие общины меньше имели между собой контактов, вследствие чего развивались очень разнообразные п часто очень замысловатые по строению языки и говоры. Пастушеские же племена, хотя тоже занимались попутно земледелием, сохраняли в силу своей подвижности довольно единообразный язык и переносили его на большие пространства; он становился повсюду языком взаимного понимания, и одно это уже, в свою очередь, стимулировало в нем закрепление более простых и четких средств речевого общения. Чисто местные, изолированные говоры вытеснялись общепонятным языком пастушеских племен. Все это значит, что первоначальных носителей семитских языков нельзя прямолинейно отождествлять с предками народов, которые говорят на семитских языках сейчас (т. е. на арабском, иврит, эфиопском и пр.). Точно так же и праиндоевропейцев, живших в IV тысячелетии до п. э. в широколиственных лесах юго-восточной Европы [********], нельзя считать пи единственными, ни даже главными предками народов, говорящих на индоевропейских языках ныне, — испанцев, итальянцев, французов, англичан, немцев, скандинавов, славян, греков, армян, иранцев н др. Нынешние народы, говорящие на этих языках, — в физическом смысле потомки не столько тех племен, которые говорили на протосемитском или протоиндоевропейском языке, сколько множества племен и народов, воспринявших семитские или индоевропейские языки в течение тысячелетий.
На основании применения специальной языковедческой методики (впрочем, еще недостаточно надежной), так называемой глоттохронологии или лексикостатистики, некоторые ученые считают возможным, что носители семитских языков вплоть до середины IV тысячелетия до н. э. еще не распались на отдельные, потерявшие между собой контакт пле
мена. Лишь в последней трети IV тысячелетия до н. э. из общей массы семитоязычных племен первыми выделились восточные семиты — вероятно, в связи с переселением на территорию Месопотамии.
Данные П. Фрондзароли показывают, что в IV тысячелетии до н. э. семитоязычное население не было чисто скотоводческим, но имело и высокую неолитическую земледельческую культуру (правда, сам Фрондзароли относит протосемитов к энеолиту, но общие протосемитские термины для металлов не могут быть реконструированы). Как неолитическую и в значительной мере земледельческую нужно представить себе и культуру восточных семитов, которые продвинулись в Месопотамию, однако именно степное скотоводство и приспособленность к странствиям отличали их от местных, более древних земледельцев. Об этом свидетельствует характер слов, заимствованных из семитских [††††††††] в старошумерский язык: * накида «главный пастух», *капара «подпасок», *тамкара «торговый агент» (вероятно, тогда еще странствующий торговец), эра[д] «раб» [букв, «низведенный (с гор)»], *машкана «временный полевой стан», *тамхара «битва в открытой местности, схватка», *ракаба «гонец», *мата «равнина», *шаду «плоскогорье», *сум «честнок», а также *кара[м] «виноградная лоза» — растенне, не росшее на юге Двуречья. Как видно, в Верхней Месопотамии и в Северной Сирии, где на холмах Плодородного полумесяца лоза произрастала, семитоязычные племена на рубеже IV и III тысячелетий до п. э. были уже оседлыми. Впрочем, и в Нижней Месопотамии первые носители восточносемитских имен (ясно читающихся в документах, особенно на севере и в центре страны, примерно с 2600 г. до н. э., но, вероятно, бытовавших тут и гораздо раньше) точно так же принадлежат к оседлому земледельческому населению, как и носители имен шумерских. (Достаточно ясно и шумерские имена читаются в текстах почти с того же времени, но в отличие от семитских они более широко распространены были во всех частях Нижней Месопотамии.)
Вот все, что пока можно сказать о древнейшем этническом составе населения Ближнего Востока.

<< | >>

↑

Источник: М. А. КОРОСТОВЦЁВ и др.. ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО ВОСТОКА. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. 1983

Еще по теме Создатели земледельческих культур:

- Альтернативная история - Античная история - Архивоведение - Военная история - Всемирная история (учебники) - Деятели России - Деятели Украины - Древняя Русь - Историческая литература - Историческое краеведение - История Востока - История древнего мира - История Казахстана - История наук - История науки и техники - История России (учебники) - История России в начале XX века - История советской России (1917 - 1941 гг.) - История средних веков - История стран Азии и Африки - История стран Европы и Америки - История стран СНГ - История Украины (учебники) - История Франции - Методика преподавания истории - Научно-популярная история - Новая история России (вторая половина ХVI в. - 1917 г.) - Периодика по историческим дисциплинам - Публицистика - Современная российская история - Этнография и этнология -