§1. Проблемы разделения труда и социальной солидарности в российской социальной мысли
Книга Дюркгейма “О разделении общественного труда” (1893) в сравнении с другими его трудами вызвала в России наибольший резонанс. Это проявилось и в количестве отзывов и в интенсивности, живости реакции на нее.
Таким же образом обстояло дело и с рецепцией этой работы в США [1, с.217]. Как известно, Дюркгейм в своем исследовании различал два типа социальной солидарности: “механическую” и “органическую”. Первый тип - это солидарность, основанная на сходствах; она свойственна “сегментарным” обществам, в которых индивидуальные сознания целиком поглощены коллективным сознанием. Второй тип солидарности - это солидарность, основанная на различиях; она свойственна “организованным” обществам, в которых существуют различия между индивидами, функциональная дифференциация и функциональная взаимозависимость. Первый тип солидарности поддерживается общим для всех членов общества или группы “коллективным сознанием”; второй тип формируется и поддерживается разделением общественного труда. В обществах с преобладанием “органической солидарности” коллективное сознание сохраняется, но сфера его становится уже, его предписания становятся более общими и неопределенными. Развитие разделения труда обеспечивает переход от первого типа солидарности ко второму. В свою очередь развитие разделения труда обусловлено ростом “объема” обществ, т.е. народонаселения и их “плотности”, выражающейся в интенсификации контактов и взаимодействий между индивидами. Последние факты вызывают потребность в разделении труда, представляющем “смягченную форму” борьбы за существование, так как, вследствие увеличения населения и его плотности, вновь появляющиеся индивиды вынуждены либо эмигрировать, либо покончить самоубийством, либо, при нормальном ходе социальной эволюции, создавать новые функции, т.е. разделять труд. Если разделение труда не создает солидарность, оно является аномическим и представляет собой факт социальной патологии. Согласно Дюркгейму, Россия, как и Китай, относится к обществам с “механической” солидарностью, т.е. с неразвитым разделением труда. Причина, с его точки зрения, состоит в том, что для развитого разделения труда и исчезновения “сегментарного” типа “недостаточно, чтобы в обществе насчитывалось много людей; необходимо еще, чтобы они были в довольно тесном соприкосновении, чтобы быть в состоянии воздействовать и реагировать друг на друга” [2, с.244]. Помимо собственно социологического анализа, в работе Дюркгейма присутствует ярко выраженная моральная оценка феномена разделения труда. Для него, как и для Адама Смита, О.Конта, Г.Спенсера, разделение общественного труда - это благо. Хотя он, подобно этим мыслителям, видит отрицательные (реальные и потенциальные) последствия этого явления для общества и для личности, все же достоинства его он считает гораздо более значительными, чем недостатки. Разделение труда обеспечивает переход от исторически более “низких” обществ к более “высоким”. Оно выполняет нравственную функцию, формируя социальную солидарность и теснее сплачивая индивидов между собой. Специализация в современную эпоху - это, по Дюркгейму, не просто средство адаптации индивида к изменяющимся социальным обстоятельствам, но его нравственный долг, предписываемый современным обществом. Быть разносторонним дилетантом в современном обществе аморально; развитие индивидуальности состоит не в разностороннем, целостном развитии личности, а в максимальной специализации, благодаря которой человек становится непохожим на других - таков пафос мысли французского социолога. Наконец, разделение труда - это средство сдерживания не только индивидуального, но и группового и социального эгоизма: “...Идеал человеческого братства может осуществляться только в той мере, в какой прогрессирует разделение труда” [там же, с.377]. Сопоставим теперь эти взгляды с теми, которые господствовали в российской социальной мысли, и затем посмотрим, как в этой связи была воспринята теория Дюркгейма. Солидарность традиционно была одним из главных понятий российской социальной мысли и социологии. Один из основоположников российской социологии, родоначальник “субъективной школы” и идеолог революционного народничества, Петр Лаврович Лавров (1823-1900) определял социологию как науку, исследующую “формы проявления, усиления и ослабления солидарности между сознательными органическими особями...” [3, с.639]. По Лаврову, формы солидарности исторически изменчивы и образуют этапы социального прогресса. Он различает три формы солидарности, последовательно сменяющие друг друга в истории. [4, сс. 32-33]. При первой форме особи бессознательно и “фатально” солидарны между собой просто потому, что длительное время общаются между собой и не могут уклониться от этой солидарности. Вторая форма солидарности базируется на первой и носит сугубо эмоциональный, аффективный характер (общие взрывы энтузиазма, состояния подавленности, поведение толпы и т.п.). Третья форма солидарности обусловлена “ростом сознания в личностях”.Это “историческая” солидарность, которая носит осознанный характер, формирует чувство близости и “определенные задачи личной и коллективной жизни” [там же, с.33]. Наиболее полным осуществлением социальной солидарности, по Лаврову, является социализм. О законе “общественной солидарности”, вследствие которого жизнь каждого человека находится “в прямой и непосредственной зависимости от жизни всех, от жизни народа...”, - писал М.А.Бакунин [5, с.127]. Значение солидарности в природе и обществе подчеркивал биолог и социолог Н. Д.Ножин (1841-1866), учитель и друг Н.К.Михайловского. У выдающегося социолога Льва Ильича Мечникова (1838-1888), отстаивавшего принципы объективной социологии и разработавшего оригинальную концепцию влияния географического фактора на социальные процессы, понятие социальной солидарности также играло ключевую роль. В своей книге “Цивилизация и великие исторические реки” (франц. изд. - 1889; первое рус. изд. с сокращ. - 1898) он рассматривал “факт нарастания общечеловеческой солидарности” в качестве “критерия и признака общественного прогресса” [6, с.42]. Если биология, с его точки зрения, изучает в растительном и животном мире явления борьбы за существование, то социология “интересуется только проявлениями солидарности и объединения сил, т.е. фактами кооперации в природе” [там же, с.50]. Дифференциация, которая является показателем прогресса в биологии, по Мечникову, не имеет значения в области социологии. Исходя из этого он различал три стадии в исторической эволюции: 1) низший период (преобладание подневольных союзов, основанных на принуждении и устрашении и объединенных лишь простой механической связью); 2) переходный период (преобладание подчиненных союзов, объединенных благодаря социальной дифференциации, разделению труда, доводимого до все большей специализации); 3) высший период (преобладание свободных союзов, возникающих в силу свободного договора и объединяющих людей благодаря общности интересов, личных склонностей и сознательного стремления к солидарности) [там же, с.65]. У Михайловского, П.А.Кропоткина, М.М.Ковалевского проблематика социальной солидарности также находилась в центре социологических исследований и размышлений. В частности, согласно Ковалевскому, расширение сферы проявления солидарности составляет сущность социального прогресса. Идея солидарности обозначалась в социальных теориях не только собственно термином “солидарность”; эта же идея присутствовала в них и в иных терминологических воплощениях, таких как “взаимопомощь”, “кооперация”, “сотрудничество”, “ассоциация”, “артельность” и т. п. Ранее в теориях славянофилов, стремившихся обнаружить сугубо славянские и российские формы солидарности, эта идея выступала в терминах “соборности”, “общинности” и т. п. Наконец, русские марксисты рассматривали солидарность, с одной стороны, как факт применительно к отдельным классам, обладающим классовым самосознанием, с другой - как идеал или будущее состояние, которое наступит после утверждения коммунизма. Во всех отмеченных теориях, несмотря на радикальные расхождения между ними, и “реальная”, и “желаемая” солидарность выступала, по дюркгеймовской терминологии, как солидарность “механическая”, то есть основанная на сходствах и на господстве “коллективного сознания”. Отсюда вытекало и отрицательное отношение к разделению труда, его социальным и моральным последствиям. Виднейшие социальные мыслители, писатели и деятели культуры в России, такие как Н.Д.Ножин, Н.К.Михайловский, П.Н.Ткачев, П.А.Кропоткин, Л.Н.Толстой и многие другие были решительными противниками самого принципа разделения труда. В романе В.В.Вересаева “Без дороги” (1895), в котором были представлены господствующие умонастроения демократической интеллигенции 90-х годов, один из героев, выражая, по существу, одновременно точку зрения народников и социал-демократов, говорит “о ненормальности строя теперешнего общества, о разделении труда и проистекающих отсюда бедствиях, об аристократизме науки и искусства, (выделено мной - А.Г.), о церкви, о государстве [7, с.104].
Один из главных представителей народничества _П. Н. Ткачев, возражая Спенсеру, утверждал в 1870 г., что в современном обществе, в связи с усилением роли машин, имеет место тенденция перехода от социальной разнородности к социальной однородности: “...Труд перестает специализироваться и начинает все более и более обобщаться, различные общественные группы, дифференцировавшиеся под влиянием постоянно возраставшей специализации труда, с устранением этой специализации сглаживаются и сливаются в одну общую массу” [8, с.492]. Теория разделения труда Н.К.Михайловского разрабатывалась под влиянием и в полемике с соответствующей теорией Г.Спенсера. Михайловский различал три вида разделения труда: 1) техническое: разделение процесса какого-либо производства на отдельные операции; 2) физиологическое (термин “физиологическое разделение труда” ввел французский зоолог А.Мильн-Эдвардс и затем популяризировал Г.Спенсер): разделение труда между органами индивида; 3) общественное, или экономическое: разделение труда между людьми, группами, сословиями, классами. Между последними двумя видами разделения труда существует, по Михайловскому, обратная зависимость: чем больше прогрессирует общественное разделение труда, тем больше регрессирует физиологическое, поскольку индивид, специализируясь, упражняя одну какую-то функцию, становится все более односторонним. В результате общество с объективной точки зрения прогрессирует, но “давит при этом личность, заставляя ее переходить от разнородности к однородности” [9, клн.59]. Если же стать на субъективную точку зрения, которая предполагает в центре исследования “мыслящую, чувствующую и желающую личность”, то разделение труда, т.е. переход общества “от однородности к разнородности будет признаком регресса” [там же, клн.60]. Вслед за английским экономистом Э. Уэйкфилдом Михайловский различает два вида кооперации (сотрудничества): простую и сложную; только последняя предполагает разделение труда [там же, клн.48 и дал.]. Простая кооперация основана на общности целей и функций, взаимопомощи, осознании общности выполняемого дела. Эта кооперация сответствует естественному, физиологическому разделению труда, т.е. между органами. Здесь имеет место целостное, многостороннее развитие разнородных личностей. Образец простой кооперации - сельская община. Сложная кооперация основана на общественном разделении труда, при котором те или иные функции закреплены за определенными людьми и группами. Общность целей здесь уступает место их противоположности; разнородность и враждебность социальных групп сочетается с однородностью, односторонностью специализированных личностей. Идеал Михайловского - общество с простой кооперацией, в котором господствует целостность общества и личности. Отсюда его знаменитая “формула прогресса”: “Прогресс есть постепенное приближение к целостности неделимых (т.е. индивидов - А.Г.), к возможно полному и всестороннему разделению труда между органами и возможно меньшему разделению труда между людьми. Безнравственно, несправедливо, вредно, неразумно все, что задерживает это движение. Нравственно, справедливо, разумно и полезно только то, что уменьшает разнородность общества, усиливая тем самым разнородность его отдельных членов” [там же, клн.150]. Эти взгляды обусловили резко отрицательное отношение Михайловского к органицистским теориям, обосновывавшим благотворную роль разделения социальных функций, их взаимозависимость и гармонию; он считал эти теории “позорнейшим пятном на умственной жизни Х1Х века” [10, клн.418]. Главным и универсальным законом развития Михайловский считал “борьбу за индивидуальность” между шестью ступенями, или уровнями индивидуальности: от простейших органических элементов до общества (соответственно шести ступеням организации живой природы в классификации Геккеля). Каждая более высокая ступень индивидуальности исторически подчиняет себе менее высокую. Общество - последняя, наивысшая ступень индивидуальности, подчиняющая себе предыдущую ступень - личность. Противостоять этой тенденции, по Михайловскому, возможно посредством волевого стремления, направленного на реализацию противоположной тенденции: подчинения общества интересам личности [11, клн.421- 594]. Оценка роли разделения труда русскими марксистами была вполне однозначной и соответствовала в данном отношении точке зрения основоположника марксизма. Этой точки зрения в общем придерживались различные течения русского марксизма, несмотря на все расхождения между ними. Ее, в частности, четко выразил один из наиболее активных “реципиентов” социологии Дюркгейма в России, меньшевик П.С.Юшкевич: “На почве разделения труда вырастают классы с различными или противоположными интересами, и начинается непрерывная борьба классов, заполняющая собой всю внутреннюю историю обществ” [12, с.83]. Для марксистов “механическая” солидарность была фактической применительно к отдельным классам в прошлом и настоящем; вместе с тем она была для них будущим реальным, идеальным или желанным состоянием применительно ко всему обществу. Дюркгеймовская “органическая” солидарность, основанная на разделении труда, представлялась им буржуазной идеологической химерой. Из сказанного следует, что народническая социология и марксистская социология, при всех своих реальных и мнимых расхождениях, были едины в своей оценке роли разделения труда и сущности социальной солидарности. Любопытно, что некоторые последователи обеих доктрин восприняли марксову теорию классовой борьбы как частный случай “борьбы за индивидуальность” Михайловского. Именно такое истолкование обосновывал один из основателей партии эсеров, наследник народнической идеологии Виктор Михайлович Чернов (1873-1952). С его точки зрения, теории разделения труда Маркса и Михайловского весьма близки друг другу по существу: если первый дал преимущественно экономическую трактовку этого явления, то последний - социологическую [13]. Вообще многие народники зачастую просто переносили на русское крестьянство то, что Маркс говорил о рабочем классе [см.14]. С другой стороны, русский марксизм, несмотря на энергичные теоретические баталии с народничеством, всегда был пропитан народнической идеологией. Мировоззрение Л.Н.Толстого было далеко и от народничества, и от марксизма, и вообще от любого варианта социологии, науки, к которой он относился резко отрицательно. Однако Толстой был един и с марксистами, и с народниками в нравственной оценке разделения труда. Вот два его высказывания об этом явлении, относящиеся к 1885 году. “Разделение труда есть закон всего существующего, и потому оно должно быть в человеческих обществах. Очень может быть, что это так, но остается все-таки вопрос о том: что то разделение труда, которое я теперь вижу в моем человеческом обществе, есть ли оно то самое разделение труда, которое должно быть? И если люди считают известное разделение труда неразумным и несправедливым, то никакая наука не может доказать людям, что должно быть то, что они считают неразумным и несправедливым”. “Как бы убедительны ни были доказательства разделения труда клеточек в наблюдаемых организмах, человек, если он еще не лишился рассудка, все-таки скажет, что ткать всю жизнь ситцы человеку не должно и что это не есть разделение труда, а есть угнетение людей” [15, сс.343-344]. В качестве альтернативы такому положению Толстой, так же как марксисты и народники, предлагал перемену труда. Выдающиеся теоретики анархизма М.А.Бакунин и П.А.Кропоткин также отрицательно оценивали разделение труда с точки зрения развития личности и общества [16,сс.27-28; 17,сс.195- 199]. Правда, отрицательное отношение к разделению труда в русской социальной мысли не было всеобщим. Оно отсутствовало прежде всего в социологическом органицизме (А.И.Стронин, П.Ф.Лилиенфельд, Л.Е.Оболенский), в трудах некоторых историков (в частности, С.М.Соловьева) и экономистов. Одним из немногих интеллектуалов, доказывавших благотворное влияние разделения труда на нравственное и интеллектуальное развитие личности, а также на социальную интеграцию, был Д.И.Писарев. В противовес идеологам крестьянской общины он утверждал в 1863 г.: “Где все пашут землю, там личность работника не существует; там человек, идущий за сохою, по свойствам своего труда очень мало отличается от лошади или вола, на которых он покрикивает или помахивает кнутом” [18, сс.126-127]. Общий вывод Писарева относительно результатов воздействия разделения труда состоял в том, что “сближение людей между собою, распространение знаний, увеличение богатства и нравственное освобождение личности зависят преимущественно от разнообразия занятий и, при существовании этого последнего условия, естественным образом развиваются одно из другого” [там же, с.127]. В целом, однако, такого рода оценки социальной роли разделения труда в России были достаточно редкими.