Г.И.ШМЕЛЕВ КОЛЛЕКТИВИЗАЦИЯ: НА КРУТОМ ПЕРЕЛОМЕ ИСТОРИИ

Автор ставит вопрос об альтернативе сплошной коллективизации, имея в виду производственную кооперацию с более приемлемыми для крестьянина семейно-индивидуальными формами организации и оплаты труда, с арендным подрядом, к которым мы возвращаемся спустя десятилетия.

Большое внимание уделено политике раскулачивания, которая фактически лишила сельское хозяйство миллионов работников и среди них — "старательных" крестьян, в основном середняков. Еще одним негативным и самым долговременным, до сих пор не преодоленный# последствием сплошной коллективизации стало сужение демократических начал в обществе и деревне, самостоятельности крестьянских масс.

Только возвращение сельскому труженику чувства хозяина, восстановление его разорванной связи с землей помогут избавиться от тяжкого наследия, оставленного сельскому хозяйству Административной системой, утверждает автор.

Очерк 2

ИЗ ИСТОРИИ РАСКРЕСТЬЯНИВАНИЯ:

НЕРАВНОПРАВНЫЙ СОЮЗНИК

Именно сейчас, в период перестройки и гласности, созданы условия для правдивого освещения нашей истории, важного не только для оценки прошлого, но и для извлечения уроков на будущее, для определения того, куда и как следует двигаться дальше.

Долгий период после проведения сплошной коллективизации для основной массы сельских тружеников явился периодом постепенного раскрестьянивания, отрыва их от земли, утраты чувства хозяина, хотя на сегодняшний день мы и имеем немало экономически крепких колхозов.

Отсюда перед современной аграрной политикой стоит задача восстановления крестьянина как личности, как хозяина. Именно применительно к человеку и исходя из его интересов должны изменяться формы хозяйствования.

Нашей партией до сих пор в отношении крестьян не было реализовано ленинское правило: ”Не сметь командовать”. Мы долго и упорно командовали в аграрном секторе экономики, зачастую некомпетентно вмешиваясь в правомочия трудовых коллективов сельскохозяйственных предприятий, хозяйственных органов, нарушая исключительно важную, принятую XI съездом партии и не утратившую своего значения до сего времени установку о том, что ’’парторганизации ни в коем случае не должны вмешиваться в повседневную текущую работу хозорганов и обязаны эоздерживаться от административных распоряжений в области советской работы вообще”36

На том же съезде партии еще раз был подтвержден принцип невмешательства партаппарата в работу советских органов, положение резолюции VIII съезда РКП (б) (1919 г.) о том, что ’’смешивать функции партийных коллективов с функциями государственных органов, каковыми являются Советы, ни в каком случае не следует. Такое смешение дало бы гибельные^результаты...”37.

Несмотря на эти предупреждения, практика командования, вмешательства партии в текущие хозяйственные вопросы, в компетенцию хозяйственных органов и предприятий не только не была ликвидирована, но и в течение прошедших десятилетий намного возросла и усилилась, особенно после осуществления сплошной коллективизации. Обычным стало рассмотрение вопросов, решение которых составляет содержание повседневной деятельности отдельных министерств и ведомств или Совета Министров СССР, на заседаниях ЦК КПСС и даже Политбюро ЦК партии. Это происходило вплоть до последнего времени. Например, год или два назад на Политбюро ЦК рассматривался вопрос о производстве чая в стране и ряд другах подобных вопросов.

В то же время партийными организациями оказалась запущенной воспитательная работа. Не та ’’работа”, которая выражается в трескучей пропаганде, в лозунгах и призывах, в бесконечных и бесчисленных заседаниях, а та, которая состоит из деятельности негромкой, обращенной к конкретным людям, исходящей из учета их насущных нужд, заключается в решении неотложных дел, в разъяснении политики партии, в укреплении нравственных устоев сельской жизни, в мобилизации их на совместный труд ради производственного и социального развития деревни, усилении трудовой дисциплины, повышении культуры производства И т.д.

Практика командования существенно подорвала доверие сельских тружеников к аграрной политике партии. И если с администрированием не будет покончено раз и навсегда, это может иметь самые тяжелые последствия — политические и экономические. На земле должен быть один хозяин - тот, кто трудится. И он должен обладать и экономической, и политической властью.

Обратимся к истории, чтобы было нагляднее, как обстояло дело в этой области с крестьянством.

Положение крестьянства в нашем обществе долгое время очень напоминало сюжет известной картины ’’Земство обедает”

Вот как характеризовал ситуацию с демократией в деревне сам Сталин в своей речи в Свердловском университете в июне 1925 г.: ”До сего времени дело обстояло так, что в целом ряде районов деревней управляла маленькая группа людей, связанная больше с уездом и губернией, чем с населением деревни. Это обстоятельство вело к тому, что правители деревни больше всего глядели вверх, на уезд, и меньше всего вниз, на население деревни, чувствовали себя ответственными не перед деревней, не перед избирателями, а перед уездом и губернией...

До сего времени дело обстояло так, что в целом ряде районов выборы Советов в деревне представляли не действительные выборы, а пустую канцелярскую процедуру протаскивания ’’депутатов”, путем целого ряда ухищрений и нажима со стороны узкой группы правителей, боящихся потерять власть”3

Правда, Сталин говорит здесь о положении ”в целом ряде районов” и о том, что таким порядкам и такой практике выборов отныне будет положен конец. Однако фактически такой порядок существовал почти повсеместно на протяжении десятилетий.

’’Нам нужен теперь не максимальный зажим, а максимальная гибкость как в политике, так и в организации...

Необходимо, чтобы коммунисты в деревне отказались от уродливых форм администрирования. Нельзя выезжать на одних лишь распоряжениях в отношении к крестьянству”4, — прекраснодушествовал в ту пору Сталин. А практика, им же направляемая, шла своим неизменным путем.

Крестьянство, и об этом надо прямо сказать, ущемлялось или вообще игнорировалось при выборах в высшие партийные и советские органы. На первых партийных съездах от многомиллионного крестьянства не было ни одного представителя. Только на IV съезде партии впервые среди делегатов появился один крестьянин, на V — два (менее одного процента делегатов). На последующих VI, VII, VIII съездах крестьян опять не было. Лишь с IX съезда они вновь попадают в число делегатов, составляя на них вплоть до XV съезда от 2 до 5,9 %, а на XI съезде их доля поднялась до 7 %. До XVI съезда крестьяне не избирались и в ЦК партии (их не было среди членов и кандидатов).

\ Между тем уже в 1919 г. в партии было около 22 % крестьян, к XVI съезду их доля среди коммунистов колебалась от 19 до 29 %.

\При этом надо отметить, что и рост партии за счет крестьянства искусственно сдерживался. Сталин так объяснял это в 1924 г., когда nodjie смерти Ленина был объявлен массовый призыв в партию рабочих^ ”... Партия наша рабочая, а не рабоче-крестьянская...

Правы те, которые говорят, что середняцкую молодежь надо вовлекать \в партию, но тут надо быть осторожным и нельзя сбиваться на позицию рабоче-крестьянской партии, на которую сворачивают иногда даже некоторые ответственные работники. Многие подняли крик, говоря: ’’Вы вовлекаете рабочих, почему бы не вовлечь в такой же степени в партию и крестьян?.. ” ЦК против этого, потому что наша партия должна быть рабочей партией. Процентов 70 или 80 рабочих и процентов 20—25 нерабочих — вот приблизительно каково должно быть соотношение в партии”38

Отсутствие крестьян в составе высших органов правящей партии безусловно отрицательно сказывалось на учете их интересов при выработке аграрной политики.

Несколько лучше обстояли дела с представительством крестьян в органах власти (исполкомах). Однако и здесь, особенно в центральных органах, доля крестьян не соответствовала их удельному весу в срставе населения. Так, в 1927 г. ЦИК СССР всего на 21 % состоял из крестьян, по РСФСР этот показатель составил 19 %, а в ЗСФСР (Закавказская республика) — всего 6 %.

Такое соотношение стало следствием закрепленных в Конституции урезанных прав крестьянства при выборах в органы власти.

Конституция РСФСР 1918 г. установила такие нормы представительства в губернские (окружные) и вышестоящие съезды Советов, которые давали значительные преимущества городскому населению перед сельским. Так, на Всероссийский съезд Советов городские Советы могли делегировать одного депутата на 25 тыс. избирателей, а губернские съезды Советов — одйого депутата на 125 тыс. жителей. Это неравенство определялось стремлением компенсировать за счет него малую долю рабочего класса в социальном составе населения: в 1924 г., например, в классовой структуре населения рабочие составили лишь 10,4 %, тогда 'как крестьяне и кустари — 76,7 %39. Лишь Конституция СССР 1936 г. отменила неравенство в классовом представительстве.

Вот как объяснял неравенство политических прав рабочего крестьянства в брошюре ’’Путь к социализму и рабоче-крестьянский союз” (1925 г.) Н.И.Бухарин: ’’Рабочий класс в нашей стране является наиболее сознательной силой, но он по своей численности насчитывает примерно лишь одну десятую крестьянского населения...

Из того обстоятельства, что крестьянство склонно к величайшим колебаниям и что существует опасность, в силу которой темнота/и некультурность крестьянства, в связи с его социальным положением, может толкнуть его, иногда вопреки его же собственным коренным интересам, идти за буржуазией, вытекают известные преимущества и политические привилегии, имеющиеся в нашем законодательстве/ по отношению к рабочему классу. Эти преимущества и привилегии служат добавочной страховкой, обеспечивающей руководящую роль рабочему классу в нашей стране”. Отмечая сложность вопроса о политическом неравенстве двух классов трудящихся, Бухарин тем не менее отвергает иной подход к этому вопросу, противопоставляя при этом мораль политике: ’’Здесь люди очень часто подменяют трезвые рассуэкдения моральными, которые ничего общего с политикой не имеют. Говорят, например: разве крестьянин не трудится иногда больше, чем рабочий? Где же справедливость, когда вы ему даете меньше политических прав, чем городскому рабочему? Разве крестьянство не составляет огромнейшего большинства населения в нашей стране? Почему же, если большинство трудящихся состоит из крестьян, почему же пролетарское меньшинство должно искусственно навязьюать свою волю огромнейшему большинству трудящихся? Крестьянин не дармоедствует, он не паразитствует, он — не буржуа, а трудящийся. Где же опять-таки здесь хотя бы самая элементарная (простая) справедливость? И не есть ли это отступление от заветов равенства среди трудящихся, на которых только и можно строить настоящий мост к социализму?” Называя подобные рассуждения ’’жалкими словами”, Бухарин продолжает: ’’Если уж зашла речь о справедливости, то вопрос нужно поставить таким образом:

Справедливо или несправедливо было бы, если бы мы проворонили все дело социализма?... Стоит только таким образом поставить вопрос, чтобы получить на этот вопрос сразу же отрицательный ответ... Дело социализма не только не противоречит коренным интересам всех трудящихся, но... от осуществления социализма выиграют не только рабочий класс; но и широкие крестьянские массы ”. Политика пролетариата, отмечает Бухарин, выражает ”коренные интересы крестьянства, которые очень часто, благодаря отсталости и темноте крестьянского населения, прикрыты от его глаз пеленой временных, или кажущихся, или второстепенных и производных интересов... которыми нужно уметь жертвовать ради интересов более основных и более коренных”40. Вот так.

Это о тех крестьянах, которые отстояли Советскую власть, которые явились важнейшей силой, обеспечившей послевоенное восстановление народного хозяйства, голос и жертвы которых прежде всего, а не рабочих, помогли отойти от чреватого экономической и политической катастрофой дальнейшего следования политике военного коммунизма. Их-то политическая подслеповатость и отсталость, по мнению Бухарина, объективно предопределяли ограниченную политическую дееспособность, необходимость через рабочий класс выражать их же коренные долгосрочные интересы. Выделяя три основных слоя крестьянства и утишая кулаков избирательных прав мы тем не менее не распространяла на бедняков и сельский пролетариат, от имени которых вместе с ра- 6OWM классом осуществлялась диктатура пролетариата, его политические привилегии.

Ё|спомним в связи с этим ленинские слова, обращенные в начале XX в. к крестьянской бедноте, где он пояснял, что одним из главных коренных требований социал-демократии является признание законом полной равноправности крестьян с другими сословиями41,

Нет, не получило крестьянство этой равноправности и после Октября, и уж тем более после того, когда на него был прочно надет стальной хомут сплошной коллективизации, и когда выборы по сталинской конституции превратились в сплошной фарс 100-процентного единогласия. Именно это неравноправие обрекло крестьян на безгласность при проведении на них ”по живому” самых ’’смелых” социальных экспериментов.

Недостаточное представительство крестьянства в органах власти и неудовлетворительный учет его мнений и интересов вызывали беспокойство многих видных партийных деятелей 20-х годов. Так,например, Зиновьев и Сокольников на Пленуме ЦК осенью 1924 г. предложили создать в Советах крестьянские фракции сверху донизу — от ВЦИК до сельсовета — с предоставлением этим фракциям самостоятельного печатного^органа. Однако это предложение было отвергнуто, а позднее оценено как вражеская акция, направленная против партии и в интересах кулачества.

Вот данные о социальном составе делегатов на съездах Советов СССР (в %): Крестьяне Рабочие Служащие II съезд (1924 г.) 26 49 25 III съезд (1925 г.) 29 40,5 30,5 IV съезд (1929 г.) 24,8 56,4 18,8 VI съезд (1931 г.) 25,6 54,4 20 VU съезд (1935 г.) 23,4 46,5 30,1 В высшем законодательном органе страны численность крестьян была еще меньше. Так, в союзном Совете, избранном II съездом Советов страны, социальный состав населения был представлен следующим образом: крестьян — 17,8 %, рабочих — 46,7, интеллигентов — 35,5

%42 '

После завершения сплошной коллективизации, когда крестьянство/ по существу было представлено почти исключительно колхозниками; и после введения всеобщего избирательного права доля крестьян, которые еще и к началу войны составляли около 70 % населения, в составе Совета Союза Верховного Совета СССР достигала лишь 20,5 %. /

Ну, а какими были сами органы, руководящие колхозным движением? /

Список избранного Первым Всесоюзным съездом колхозов в 192» г. Всесоюзного Совета сельскохозяйственных коллективов возглавляли Каминский, Молотов, Бауман, Яковлев, Биценко, Шлихтер. В /него входили также Анцелович, Карпинский, Беленький, Кубяк и другие политические деятели, имеющие к самим колхозам весьма отдаленное отношение. В положении, определяющем избрание Всесоюзного Срвета, было записано, что в его состав должно избираться ”не менее одной трети” (!) непосредственно представителей от колхозов43.

Среди делегатов Первого Всесоюзного съезда колхозов работники самих колхозов составляли 53 %, а 37 % были представлены работниками секций колхозов и колхозцентров.

В довоенные годы были проведены два Всесоюзных съезда колхозников уже после начала сплошной коллективизации. Но что они из себя представляли? Съезды 1933 и 1935 гг. были съездами ’’избранных” — колхозников-ударников, парадными съездами. Уставы сельскохозяйственной артели разрабатывались не самими колхозниками, а ’’аппаратными” работниками. Так, проект Устава, принятого вторым съездом колхозников в 1935 г., был разработан сельскохозяйственным отделом ЦК партии и Наркомземом Союза и утвержден СНК СССР и ЦК ВКП (б). Небезынтересно и то, что доклад по отчету мандатной комиссии съезда сделал не кто иной, как Н.И.Ежов.

Долгое время колхозы не имели своей организации. После войны возник Совет, но не колхозный, а в системе государственного управления. В октябре 1946 г. было принято постановление Совета Министров СССР и ЦК ВКП (б) о создании при правительстве СССР Совета по делам колхозов (он просуществовал до 1953 г.). В задачи его входили контроль за соблюдением Устава сельскохозяйственной артели, предотвращение попыток его нарушения, а также разрешение вопросов колхозного строительства. С образованием специального Министерства совхозов основным объектом деятельности Министерства сельского хозяйства СССР как государственного ведомства стали колхозы.

Лишь на третьем Всесоюзном съезде колхозников, состоявшемся в 1969 г., был избран союзный Совет колхозов. В начале 1970 г. образовалась система районных, областных и республиканских советов колхозов. В них было избрано свыше 85 тыс. членов. Вроде бы налицо расширение демократии, колхозного самоуправления. А на деле это оказалось очередной ’’пустышкой”. Ибо возглавили советы колхозов на всех уровнях не колхозники, а чиновники, в том числе в республиках - министры сельского хозяйства. Служащие государственных ведомств также образовали немалую часть самих советов. В союзном Совете колхозов, избранном в 11980 г., они представляли примерно четверть всех членов. Естественно, что рассматриваемые такими советами вопросы не выходили за рамки уже неоднократно Обсуждаемого на уровне ведомства и решения, естественно, не отличались от тех, которые принимались в соответствующих государственных инстанциях.

\ Ныне положение вроде бы изменилось - я имею в виду состав совета колхозов по социальному признаку их членов: чиновники исчезли, председательствуют в гоцс руководители хозяйств. Однако изменения эти главным образом поверхностный, формальные, а не глубинные, реальные.

(Союзный Совет колхозов по существу является советом председателей колхозов: в составе 125 его членов 84 председателя, 13 бригадиров и звеньевых, 12

специалистов и только 15 рядовых колхозников.

Союзный Совет возглавляет председатель подмосковного колхоза И.И.Кухарь. У руководителя Совета, представляющего двенадцатимиллионное колхозное крестьянство, совмещающего этот пост с работой председателя колхоза, не было не только освобожденного заместителя, но даже машинистки. Всю организационную работу, связанную с деятельностью Совета, вплоть до последнего времени вел оргколхозный отдел Агропрома СССР, что уже само по себе создавало существенную зависимость от государственного ведомства. Совет не располагал своими средствами. Все расходы по работе Совета также брал на себя Агропром. Он же и ’’приютил” Кухаря, выделив ему комнату в своем огромном здании на Садовом кольце. Аналогичное положение бедных родственников при богатом дяде сложилось у советов колхозов на республиканском уровне.

Вряд ли приоткрою тайну, отметив, что по существу ’’верховодил” в союзном Совете колхозов Агропром СССР, который имел в Совете своего представителя в лице первого заместителя руководителя Агропрома СССР в ранге министра, являвшегося одновременно заместителем председателя союзного Совета колхозов. Совет вполне мирился со своим положением управляемого и направляемого органа при чиновничьем аппарате Госагропрома. Бесправие союзного Совета (в который раз!) проявилось в предвыборную кампанию 1989 г. при выдвижении кандидатов в депутаты Верховного Совета СССР. Членов союзного Совета колхозов фактически лишили права выдвижения: списки кандидатов готовила не избирательная комиссия, а ’’рабочая группа” Агропрома СССР, окончательный итог работы которой подвел президиум Совета от имени многих миллионов колхозников по существу за закрытыми дверями11 Из 58 избранных депутатов 43 председателя колхозов, лишь 2 специалиста и 6 рядовых колхозников.

Правда, в руководстве союзного Совета колхозбв теперь произошли перемены. Кухарь ’’добился” того, что у него ныне есть свой ’’аппарат”, в основном из числа работников расформированного Агропрома СССР. Но разве только в этом дело?

На протяжении десятилетий у нас принималось немало мер, выдаваемых за новые шаги на пути демократизации производства в аграрном секторе экономики, которые на деле оказывались лжедемократическими ухищрениями и по существу приводили к противоположному результату. Среди них постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР ”06 Уставе сельскохозяйственной артели и дальнейшем развитии инициативы колхозников в организации колхозного производства и управлении делами артели” (1956 г.).

Именно с этого постановления начался якобы одобренный многочисленными письмами и выступлениями колхозников поход за сокращение личного подсобного хозяйства. В каком же направлении предлагалось усовершенствовать уставы? В постановлении говорилось о том, что нужно стремиться к сокращению приусадебного земельного фонда, ’’поскольку использование земель в общественном хозяйстве при наличии в МТС большого количества техники и высокой механизации будет несравненно выгоднее и колхозники в конечном счете получат доход значительно больше”, что ”в связи с большими изменениями в направлении хо-

зяйства, происшедшими за последнее время, вряд ли есть необходимость сохранять ранее установленное количество скота, которое может иметь колхозный двор”/ Говорилось и о том, что, поскольку затруднен регулярный созыв общих собраний колхозников в крупных колхозах, целесообразно рассматривать и решать вопросы колхозной жизни не только на общих собраниях колхозов, но и на собраниях уполномоченных44, I

Отмечая, что местные партийные, советские и сельскохозяйственные органы порой нарушают колхозную демократию, навязывая не отвечающие конкретным условиям производства и уровню развития хозяйства организационные формы и хозяйственные нормативы, иногда регламентируют сверху многие вопросы внутренней жизни колхозов и т.д., постановление между тем не предусматривало мер против этого вмешательства.

Поход против ЛПХ, и главным образом приусадебного животноводства, облегчался, во-первых, тем, что во главе многих колхозов к этому времени оказались направленные в 1955 г. из городов на руководящую работу в колхозы, не знающие жизни деревни горожане. Колхозы укреплены, говорилось в постановлении о мерах по дальнейшему укреплению колхозов руководящими кадрами, опытными кадрами за счет тридцатитысячников45. Это о тех, кто ехал из города главным образом для того, чтобы занять место председателя или заместителя председателя колхоза, ограничившись лишь трехнедельными курсами и двухмесячной стажировкой в колхозах.

Кстати, именно массовый, единовременный и ускоренный городской ”десант” как раз осуществлялся в нарушение принципов колхозной демократии, так как колхозникам навязывались в качестве руководителей люди, которых колхозники не знали, которые своим выдвижением были обязаны высшим партийным инстанциям. Часть из них ехала на село безо всякой охоты, под угрозой потери партбилета, и им были глубоко безразличны интересы колхозников. Такие вот председатели активно взялись за выполнение установки ”по расширению демократии” путем внесения в уставы положений о сокращении ЛПХ.

Во-вторых, проведение таких решений облегчалось тем, что вместо общих собраний при решении важных вопросов колхозной жизни были узаконены совещания представителей колхозников. Состав уполномоченных можно было подбирать за счет самых покладистых, неизменно голосующих так, как хочет руководство. Результатом этого и стало существенное сокращение в те годы поголовья коров в ЛПХ, рассматриваемое на первых порах как положительное явление.

Еще раньше, в марте 1955 г., было принято постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР ”06 изменении практики планирования сельского хозяйства”, В нем записано, что ”не требуется из центра доводить до колхозов и совхозов планы посева по всем культурам, планировать все виды скота и количество поголовья, не предоставляя возможности колхозам и совхозам проявлять инициативу в более правильном и рациональном ведении хозяйства”. Здесь же содержалось положение о том, что колхозы исходя из заданий по госпоставкам, которые составляют лишь часть колхозной продукции, а также из обеспечения потребностей колхозов и колхозников в этой продукции ”по своему усмотрению определяют размер посевных площадей по культурам, а также продуктивность животноводства и количество скота по видам”1 . Это положение, тогда же обставленное многими ограничительными условиями и инструкциями, на десятилетия осталось лишь на бумаге.

С самого начала колхозного движения постоянно проводились какие- либо местные (часто переходящие в повсеместные) акции, нарушающие права колхозников и колхозов, Устав сельскохозяйственной артели. Об этом свидетельствуют и соответствующие постановления партии и правительства. Так, уже в марте 1932 г. принимается постановление ЦК ВКП (б) ”0 принудительном обобществлении скота”, которым (кстати, далеко не в первый раз) осуждается имевшая место в ряде районов практика принудительного обобществления коров и мелкого скота колхозников46

В апреле 1938 г. постановление СНК СССР и ЦК ВКП (б) ”0 запрещении исключения колхозников из колхозов” и ”0 неправильном распределении доходов в колхозах” осуждало многочисленные в отдельных областях случаи исключения колхозников из колхозов за нарушение Устава артели и по малозначительным мотивам, чрезмерно низкую долю доходов по трудодням, незаконное расходование колхозных средств и т.д.47

В сентябре 1946 г. было принято постановление Совета Министров СССР и ЦК ВКП (б) ”0 мерах по ликвидации нарушений Устава сельскохозяйственной артели в колхозах”, в котором, в частности, говорилось о нарушениях колхозной демократии, о растаскивании колхозной собственности со стороны районных и других партийных и советских работников48.

На крестьянстве всегда, вплоть до сплошной коллективизации, лежало клеймо мелкобуржуазности. Наша партия рассматривалась как партия рабочего класса, как выразитель его интересов, что было многие годы закреплено в ее названии: до VII съезда партии в 1918 г. она называлась Российской социал-демократической рабочей партией большевиков, А в то же время единственной социальной группой, относительно широко представленной в партии, наряду с рабочим классом до образования колхозов была сельская беднота. В партийных документах обычным было называть наше государство пролетарским. И это тоже было следствием недооценки крестьянства как одного из основных классов нашего общества, причем самого многочисленного. Сталин писал, что наше государство является пролетарским, рабочим по своей классовой природе, по программе, по основным задачам, по своим действиям, делам, ссылаясь при этом на Ленина, на его высказывание о том, что ”...на деле мы имеем рабочее государство, во-1-х, с той особенностью, что в стране преобладает не рабочее, а крестьянское население; и, во-2-х, рабочее государство с бюрократическим извращением”49.

Крестьянство в условиях диктатуры пролетариата было фактически отстранено от власти и могло рассчитывать лишь на роль союзника рабочего класса. В письме Ксенофонтову Сталин писал: ’’Шацкин прав, отвергая идею соучастия крестьянства во власти, идею раздела власти между двумя классами при диктатуре. Но он не прав, противопоставляя друг другу эти формулы...”50

Хотя диктатура пролетариата рассматривалась как особая форма классового союза пролетариата и крестьянства, однако дальше провозглашения этого тезиса дело не шло, крестьянству не отводилась самостоятельная роль в этом союзе.

То место, которое занимало крестьянство в политической системе, его мнимая ’’ущербность” как класса в теории привели к тому, что в общественном сознании утвердилось пренебрежительное отношение к крестьянам, к их якобы отсталому, патриархальному, не созвучному новому времени, даже второсортному образу жизни.

А разве могло быть иначе, если позиции крестьянства, их самобытность начали разрушаться еще до того, как стали приходить в упадок неперспективные поселки, если сплошная коллективизация по существу поставила крест на крестьянской самодеятельности. Высшие органы постепенно присвоили себе право решать судьбы общественных организаций на селе. Так, в июне 1930 г. ВЦИК и СНК РСФСР было принято постановление, согласно которому в районах сплошной коллективизации, где колхозы объединяли до 75 % крестьянских хозяйств, ликвидировались земельные общества в деревнях.

Абсолютно противоестественным, нелепым и с точки зрения социального равноправия в обществе, и с точки зрения колхозной демократии (в частности, соблюдения принципа добровольности не только при вступлении, но и при выходе из колхоза) являлось существовавшее дЬлгие годы удержание рабочей силы в колхозах посредством невыдачи паспортов колхозникам. По существу это отбрасывало колхозное крестьянство даже не к положению наемного работника, а еще дальше — к статусу крепостных.

Кстати, снятие с крестьян в связи с организацией колхозов хозяйских правомочий и передачу этих правомочий, так же как и ответственности за колхоз, за состояние дел в нем, руководству колхоза и стоящим над ним партийным органам, для которых теперь открылись широкие возможности вмешательства в хозяйственную жизнь, Сталин выдавал за большое благо и подчеркивал это в своих выступлениях. Характерно в этом отношении следующее его высказывание: ’’Пока в деревне преобладал единоличный хозяин, партия могла ограничивать свое вмешательство в дело развития сельского хозяйства отдельными актами помощи, совета или предупреждения... С переходом на коллективное хозяйство дело существенно изменилось... Центр тяжести ответственности за веде-

ние хозяйства переместился теперь от отдельных крестьян на руководство колхоза... Теперь крестьяне требуют заботы о хозяйстве и разумного ведения дела не от самих себя, а от руководства колхоза... А что это значит? Это значит, что партия уже не может теперь ограничиваться отдельными актами вмешательства в процесс сельскохозяйственного развития. Она должна теперь взять в свои руки руководство колхозами, принять на себя ответственность за работу...”51

Дисциплина труда обеспечивалась в основном страхом наказания. Страх довлел над другими чувствами, ибо колхозник в случае поломки машины, брака в работе, невыполнения обязательного минимума трудодней мог быть подвергнут судебному преследованию.

Через низкие, почти символические, цены обязательных поставок, носивших по существу фискальный (налоговый) характер, через натуроплату машинно-тракторным станциям й т.д. из сельского хозяйства выкачивались огромные средства.

В периоды сельскохозяйственных кампаний колхозы и совхозы наводнялись различного рода уполномоченными, наделенными правами вмешательства в хозяйственную деятельность, хотя обычно мало компетентными, поверхностно разбирающимися в этих вопросах.

Бесправие колхозников дополнялось бесправием самих колхозов и их руководства. Автору этих строк приходилось иметь дело с предписаниями, которые были обращены в те годы к сельскому следователю. В ’’Настольной книге следователя”, выпущенной издательством юридической литературы в 1949 г., приводился такой широкий перечень преступлений в области сельского хозяйства, что, казалось, дамоклов меч уголовного наказания висел буквально над каждым председателем колхоза и директором совхоза. К числу преступлений в области сельскохозяйственных работ были отнесены дела о нарушении севооборотов, о неправильной обработке полей и некачественных подготовке и проведении сева, о нарушении срока сева, о засорении полей и заражении посевов вредителями и болезнями, о преступной организации борьбы с потерями урожая и преступном отношении к его сохранности, о срыве подготовки и проведения уборки, о невыполнении обязательств по госпоставкам продукции, о расходовании сверх установленных норм сельскохозяйственной продукции до выполнения плана поставок государству, о неправильном хранении и применении минеральных удобрений, о недоброкачественном ремонте сельхозтехники, о преступном отношении к тягловой силе и общественному скоту, о разбазаривании горючего, о непринятии мер в отношении злостных нарушителей трудовой дисциплины и т.д.

Весьма характерным было то, что для определения своевременности сроков проведения сева — а именно это давало основание для возбуждения против руководства колхоза дела о нарушении сроков сева —

следовал совет ’’приобщить к делу справки правлений некоторых соседних колхозов о том, когда эти колхозы проводили сев”. За расходование продуктов сверх установленных норм до полного выполнения поставок государству руководство колхозов привлекалось к уголовной ответственности независимо от того, была ли эта продукция использована для выдачи авансов колхозникам или пошла на корм скоту, передана в долг другим колхозам или продана на сторону. Все это называлось ’’разбазариванием продукции”. Для возбуждения уголовного дела о преступном отношении к тягловой силе было достаточно установить нарушение партийно-правительственных решений об освобождении лошадей от всех работ в колхозах за месяц до начала полевых работ.

Широк был и круг привлекаемых к ответственности. В случае использования урожая с семенных участков не по назначению уголовной ответственности подлежали не только прямые виновники, но и ’’лица, побуждавшие к этому”. За использование горючего и масел не по прямому назначению рекомендовалось привлекать к ответственности, помимо директоров совхозов и МТС, заведующих нефтебазами, механиков и бригадиров тракторных бригад. Особое внимание в наставлениях сельским следователям обращалось на дела об умышленной затяжке уборки с целью сорвать поставки продукции государству как наиболее распространенные. В этих случаях рекомендовалось серьезно подходить к выяснению политического лица обвиняемого.

Наказание могло наступить при абортировании конематок и при массовом падеже животных, при невыполнении планов полевых работ МТС и при истощении тягловой силы вследствие ’’неподготовленности” кормовой базы и плохого ухода и т.д. и т.п.

Вот в каких условиях работали тогда колхозные вожаки. Не случайно многие из них чувствовали себя ’’временщиками” на руководящей работе, действовали с оглядкой на райком.

Подрывалась, оказенивалась и работа потребительской кооперации, действующей на селе. По существу она приобретала государственнобюрократический характер. Еще в недавнем времени происходила массовая ликвидация сельских потребительских обществ, наиболее доступных многомиллионным массам сельских жителей, обслуживаемых потребкооперацией.

Для потребкооперации, так же как и для государственных предприятий, устанавливались планы по труду, лимиты численности работников, штатные расписания и порядок регистрации их в финансовых органах, лимиты предельных ассигнований на содержание аппарата управления, схемы должностных окладов и т.д. Причем экономия средств на содержание аппарата управления не оставалась кооперации, а изымалась в государственный бюджет, туда же поступала валютная выручка, полученная от экспортной реализации товаров собственного производства и заготовок.

Ленин когда-то писал, что ’’кооперация оказалась, между прочим, важнейшим фактором в борьбе против бюрократизма”52 Однако бюрократизм в данном случае присосался к кооперации, успешно паразитировал на ней.

Еще XIV конференция РКП (б) в 1925 г. записала в резолюции ”0 кооперации”, что ’’партийные и советские органы на местах не должны допускать административного вмешательства в кооперативную работу и заботиться о точном соблюдении кооперативных уставов...

Со стороны местных партийных, советских и профессиональных органов на кооперацию не должны ни в коем случае возлагаться задания, обязанности и расходы, не связанные непосредственно с кооперативной деятельностью и нарушающие уставы кооперации”53 Тем не менее фактическое развитие шло вразрез с этими указаниями — по пути огосударствления потребкооперации, постоянного командования, вмешательства в ее деятельность со стороны партийных и советских органов. Возможно, и своим сохранением до сего времени потребкооперация обязана тем, что наличие кооперативной вывески нисколько не препятствовало государственно-партийной административно-командной системе хозяйничать в ней как в своей вотчине.

Политическое, экономическое и социальное неравноправие крестьянства сохраняется. Село остается ущемленным в решении многих социальных проблем. Это видно, в частности, по недостаточной, несмотря на расширение строительства, сети дорог с твердым покрытием, дорог, которые бы связали многие глубинные села с районными центрами, с городами, с шоссейными и железнодорожными магистралями. Из-за отсутствия постоянных и надежных транспортных связей многие села хиреют, не имеют возможности нормально развиваться.

Существенно отстает село и в благоустройстве. Водопроводом оборудовано 42 % обобществленного жилого фонда села, канализацией — 31, центральным отоплением — 33, горячим водоснабжением — 15 %. Аналогичные показатели для города в 1987 г. составляли по водопроводу 92,5

%, канализации - 90,5, центральному отоплению — 89,7, горячему водоснабжению — 73,7, оборудованию ваннами — 84,7, газификации квартир — 77,9%. Газифицированность на селе почти достигла городского уровня, но это обеспечено в основном за счет сжиженного баллонного газа, который, во-первых, обходится сельским жителям дороже, чем сетевой, а во-вторых, недостаточно надежен и удобен.

Следует отметить, что с городским мы сравниваем сельский обобществленный фонд. Между тем 70 % жилого фонда села, особенно индивидуального, находится в ветхом состоянии. В 1986 г. выбытие жилья по ветхости и аварийному состоянию составило по отношению к новому строительству на селе 18 %, в городе — 5 %.

Неравенство сохраняется и в области трудовых отношений. При неполной занятости в полеводстве (230-250 дней) продолжительность труда животноводов достигла в колхозах 340 дней, а в совхозах — 300. Работники же промышленности отрабатывают в среднем 228 дней в году.

Значительных дополнительных затрат труда при отсутствии технических средств, облегчающих производство, требует личное подсобное хозяйство. Работа в нем удлиняет годовой фонд рабочего времени колхозников на 35 %.

Около 40 % работников сельского хозяйства (вдвое больше, чем в промышленности) имеют минимальную продолжительность ежегодных отпусков — 15 рабочих дней. В 1987 г. примерно 25 % колхозников не использовали отпуск.

Отстает от уровня рабочих и служащих оплата труда колхозников. Конечно, если брать исторически длительный отрезок времени, произошло существенное сокращение разрыва в оплате труда.

Еще в 1960 г. среднемесячная оплата труда колхозников в общественном хозяйстве была почти в 3 раза меньше среднемесячной денежной заработной платы рабочих и служащих в народном хозяйстве (28,3 и 80,6 руб.). Примерно такой разрыв существовал с предвоенного периода. Однако хотя оплата труда колхозников увеличилась с того времени (с 1960 г.) почти в 6 раз и росла темпами более высокими, чем заработная плата, тем не менее определенный разрыв в заработках сохранился. В 1988 г. среднемесячная оплата труда колхозников была на 38 руб. ниже, чем соответствующая заработная плата рабочих и служащих в народном хозяйстве в целом. Обращает на себя внимание то, что разрыв в оплате труда вновь стал увеличиваться. Так, за 1988 г. среднемесячная зарплата рабочих и служащих возросла на 14 руб. и составила 217 руб., а среднемесячная оплата труда колхозников повысилась на 8 руб., достигнув 179 руб.

Более низкие заработки ’’дополняются” меньшими выплатами и льготами из общественных фондов потребления: у рабочих промышленности в расчете на месяц (без оплаты отпусков) они составили в 1987 г. 97 руб., у колхозников — 81 руб. на одного работающего. При большей многодетности колхозных семей объем бесплатных льгот и выплат, получаемых колхозниками в расчете на душу населения, примерно вдвое меньше, чем у работников промышленности.

Особенно значительны различия в пенсионном обеспечении. В 1987 г. средний размер пенсии по Закону о государственных пенсиях составил 84 руб., в том числе по возрасту — 92 руб., а по Закону о пенсиях и пособиях членов колхозов — 53 руб. Нет сомнения, что положение значительно отличается от того, которое существовало до 1964 г., когда еще не было введено пенсионное обеспечение колхозников, или от 1970 г., когда пенсии по возрасту в колхозах были совершенно мизерны (14 руб.), почти в 4 раза меньше, чем соответствующие пенсии горожан (53,4 руб.). И тем не менее существующий разрыв социально несправедлив.

Среди колхозников, вышедших на пенсию по старости, в 1987 г. 57 % получали минимальную пенсию — 40 руб., на 10 руб. меньшую, чем у рабочих и служащих. В то же время среди рабочих и служащих минимальную пенсию имели только 8 %. Указом Президиума Верховного Совета СССР с начала 1988 г. минимальный размер пенсии по старости устанавливается в 50 руб., но это касается только тех колхозников, которые на пенсии уже 10 лет.

Положение с колхозными пенсиями явно демонстрирует социальное неравенство. Не забудем и то, что именно село приютило наибольшее количество доживающих свой век одиноких стариков в преклонном возрасте — тяжелое наследие войны, и число их неуклонно убывает. С 1970 по 1987 г. главным образом из-за высокой смертности пенсио- неров-колхозников их численность сократилась более чем на 2 млн. человек (или более чем на 17 %), несмотря на естественное пополнение их рядов за счет вступивших в пенсионный возраст.

Все это говорит о неотложности решения вопроса о выравнивании пенсий колхозников с другими группами населения.

В 1987 г. совокупный доход на члена семьи колхозника (без бесплатных поступлений) составил 74 % к уровню работника промышленности против 75 % в 1985 г. ’

Отрицательно сказывается на жизненном уровне сельского населения сложившаяся система двойных цен на продовольственные и промышленные товары. Так, средняя цена купленного мяса и мясопродуктов составила в 1986 г. у колхозников 3 р. 66 к., у рабочих промышленности — 2 р. 67 к. Отсутствие у сельского населения возможности пользоваться ценами госторговли на продукты питания ведет к тому, что сумма государственных дотаций, достигшая в 1987 г. 58 млрд. руб., стала по существу дополнительным доходом горожан, проживающих преимущественно в крупных центрах.

Кроме того, в сельской местности действует так называемая глубинная надбавка к розничным ценам на промышленные товары. Например, на стройматериалы она достигает 20 %• Ее общая сумма, являющаяся прямым вычетом из доходов жителей села, в 1987 г. составила 807 млн.руб.

Только четверть сел с численностью населения от 500 до 1000 человек имеет больницу или амбулаторию. Низка обеспеченность села врачами* В целом по СССР на 10 тыс. человек городского населения приходится 49,2 врача, сельского населения — 28,6, а в Нечерноземной зоне РСФСР — менее 7 врачей. Охват детей дошкольными учреждениями в сельской местности составляет 39 % против 69 % в городе.

Объем товарооборота на душу населения в деревне составляет 47 % городского, а общественного питания — 27 %. Потребительская кооперация все больше ориентируется на обслуживание городского населения. В 1987 г. на город приходилось 43 % ее розничного товарооборота.

Недостаточное развитие получила развозная торговля, имеющая особое значение для мелких населенных пунктов, где нет стационарных торговых точек. В то же время свыше 100 тыс. сельских населенных пунктов не имели стационарных торговых предприятий и примерно 90 % из них обслуживались средствами развозной торговли.

Сохраняются большие различия между городом и деревней в удовлетворении спроса населения на услуги. В 1987 г. городской житель получил бытовых услуг в 1,3 раза больше, чем сельский. В семьях с равным уровнем дохода расходы на оплату услуг на селе в 2,2 раза меньше, чем в городе.

Продолжает оставаться высокой и даже растет абсолютная разница в уровне потребления ряда основных продуктов питания в городе и на селе.

В ряде мест из-за бесконтрольного использования химических средств (минеральных удобрений, ядохимикатов), концентрации крупных животноводческих комплексов вблизи водоемов, являющихся естественными резервуарами питьевой воды, сельская местность становится источником повышенной опасности для здоровья населения, и особенно занятого выращиванием хлопка, сахарной свеклы и ряда других культур.

Все это, а также недостаточное потребление молока и мяса в ряде регионов страны является причиной массовых заболеваний и слабого физического здоровья многих сельских жителей. В ряде областей России смертность превышает рождаемость. Особую озабоченность вызывает высокая детская смертность, которая в сельской местности значительно выше, чем в городской.

Отставание в социальном развитии села углубили ошибочные направления аграрной политики, и прежде всего остаточный подход при решении социальных задач, невнимание к нарастанию ряда негативных тенденций последнего периода.

Пути и формы социальных преобразований села не были нацелены на сохранение его позитивных черт и особенностей. Преодоление социально-экономических различий между городом и селом рассматривалось как превращение последнего в подобие города. Это обусловило размещение объектов социальной инфраструктуры, как правило, в крупных поселениях, распространение многоэтажной застройки.

Неравноправие крестьянства проистекало, как было отмечено, из негативной оценки его ’’мелкобуржуазности”, как класса, колеблющегося между буржуазией и пролетариатом. Следует отметить, что и сейчас часто можно слышать ущербные оценки крестьянства отдельными обществоведами, в частности историками, в которых оно играет роль виновника многих негативных явлений в нашем обществе.

Некоторые авторы деформацию общественной жизни в 20-30-х годах связывают с разбавлением рабочего класса крестьянскими массами, с тем, что они несли в себе мелкобуржуазные предрассудки и заблуждения. Например, кто виновен в культе личности? Где его корни? Выступая на ’’Круглом столе” журнала ’’Коммунист”, В.З.Дробижев сказал: ’’Рабочий класс... пополнился миллионами людей из деревни. Кто пришел из деревни? Как деревня повлияла на город? Не следует ли искать социальные корни культа личности в этой мелкобуржуазной стихии, захлестнувшей город? Ведь в город приходил не только крестьянин-труженик, но и крестьянин, часто озлобленный ошибками, допущенными в ходе коллективизации”54.

Сам злой гений Сталина, оказывается, сформировался под воздействием крестьянских масс, их взглядов. Авторы Г.Бордюгов и В.Козлов, подчеркивая, что молодой рабочий класс нес отметину своего крестьянского прошлого, пишут: ’’Сталин в выборе методов очень часто отражал взгляды именно этой части рабочего класса, точнее худшую сторону ’’натуры” его многочисленных новых слоев, в которых растворилось малочисленное индустриальное ядро старой закваски. Вместо того, чтобы как-то корректировать всю гамму настроения, интересов различных слоев рабочего класса, направлять их в правильное русло, Сталин часто оказывался пленником, рабом этих настроений”55.

Вот ведь как! Сталин как раб настроений незрелой, пропитанной крестьянскими мелкобуржуазными взглядами части рабочего класса. Сталин, который не считался с крестьянством, видел в нем лишь объект для выжимания ’’нечто вроде дани”, который, нарушив ленинский принцип добровольности в кооперировании, развернул сплошную коллективизацию в качестве ’’революции сверху”, оказался в роли выразителя интересов, настроений той части рабочего класса, которая вышла из крестьян. Вряд ли подобные высказывания помогают выработать правильное отношение к истории крестьянства, к процессу его социального возрождения, объективно раскрыть сущность и роль нарождающегося крестьянского хозяйства в социально-экономической структуре нашего народного хозяйства и общества.

Очерк 3 КУЛЬТ БЕДНОТЫ

После Октябрьской революции для обеспечения страны продовольствием и борьбы с надвигающимся голодом заготовки и распределение продуктов питания были централизованы и подчинены Наркомату продовольствия. В деревни направились продотряды из рабочих с целью сбора излишков хлеба у крестьян. В феврале 1919 г. в разных районах страны действовало свыше 1300 продотрядов. Суровые условия военного времени и острота положения диктовали крайние меры в отношении продовольственного обеспечения. В то же время акциям советского правительства была придана чрезмерная категоричность и политическая односторонность.

В декрете о продовольственной диктатуре, изданном в мае 1918 г., после описания тяжелого продовольственного положения в стране делается следующее заключение: ’’Остается единственный выход: на насилия владельцев хлеба над голодающей беднотой ответить насилием над владельцами хлеба. Ни один пуд хлеба не должен оставаться в руках крестьянина за< исключением количества, необходимого на обсеменение его полей и на продовольствие его семьи до нового урожая”56,

Продразверстка, введенная в годы военного коммунизма, всей своей тяжестью легла на плечи кулачества и середняков. Деревенская беднота от нее освобождалась.

В период гражданской войны, в июне 1918 г., был издан декрет ”06 организации деревенской бедноты и снабжении ее хлебом, предметами первой необходимости и сельскохозяйственными орудиями”. По не* полным данным, к ноябрю 1918 г. в 33 губерниях Российской Федерации было организовано свыше 122 тыс. комитетов бедноты,

Комбеды наряду с продотрядами изымали у зажиточных крестьян излишки хлеба, который не был продан государству по твердым ценам, передавали его для снабжения Красной Армии, рабочего класса и бедняцких слоев деревни. Однако этим делом не ограничивалось. Комбеды конфисковали у кулаков и передали бедноте свыше 50 млн. га земли, а также часть принадлежащего им скота и сельскохозяйственного инвентаря, они же пресекали и продажу кулаками хлеба на свободном рынке.

В октябре 1918 г. декретом ВЦИК был введен единовременный чрезвычайный 10-миллиардный налог, основная тяжесть которого обрушилась на городскую буржуазию и кулачество. Его раскладку на отдельные хозяйства в деревне поручалось осуществить комбедам и местным Советам. Сельская беднота, естественно, от налога освобождалась.

Помимо чрезвычайного налога, кулаки облагались повышенным сельскохозяйственным налогом, им запрещалось использовать наемную рабочую силу и т.д. Контроль за этими решениями Советской власти должны были осуществлять те же комбеды.

Однако поскольку это поручалось именно беднякам, а не средним слоям крестьянства, то последние все чаще рассматривались в качестве кулаков; перегибы в этом отношении перестали быть отдельными фактами на местах. Это явилось одной из причин ликвидации комбедов.

К концу 1918 г. комитеты бедноты были слиты с волостными и сельскими Советами на основе постановления VI Чрезвычайного Всероссийского съезда Советов, состоявшегося в ноябре того же года57. Но поскольку люди, проводившие комбедовскую политику, теперь вошли в состав Советов, они нередко через Советы проводили все ту же линию.

Уже тогда В.И.Ленин отмечал, что партия недостаточно шла на союз, на соглашение со средним крестьянством58 и что ’’...сплошь, и рядом по неопытности советских работников, по трудности вопроса, удары, которые предназначались для кулаков, падали на среднее крестьянство. Здесь мы погрешили чрезвычайно. Собранный в этом отношении опыт поможет нам сделать все для того, чтобы избежать этого в дальнейшем. Вот задача, которая стоит перед нами не теоретически, а практически”59.

Бедноте предоставлялись льготы при вступлении в кредитную кооперацию: например, для них был установлен уменьшенный пай, причем государство оказывало материальную помощь на его внесение. Оказывалась им помощь и в получении сельскохозяйственного кредита. Так, государство гарантировало определенные суммы для кредитования бедняков. Были установлены для них льготы по проведению землеустройства, по отпуску леса и т.п.

Накануне коллективизации вновь разрастается культ бедноты, рассматриваемой в качестве социальной опоры Советской власти в деревне. Между тем в результате наделения крестьян землей, помощи Советской власти, развития крестьянской кооперации и т.д. социальный состав крестьянства существенно изменился. Если до революции на бедняцкие хозяйства приходилось 65 %, а середняцкие — 20 % всех крестьянских хозяйств, то накануне сплошной коллективизации, в 1928 г., хозяйства бедняков составляли 35 %, а середняков — уже 60 % (по некоторым расчетам, даже около 70 % при соответственно меньшей доле бедняков)60 Среди бедняков, после того как значительная часть из них, использовав открывшиеся возможности хозяйственного развития и повышения жизненного уровня, перешла в разряд середняков, явно стали преобладать те, кто не имел навыков и желания к упорному крестьянскому труду.

Немалую часть бедноты того периода составляли люди типа деда Щукаря из ’’Поднятой целины”, не уважаемые крестьянской массой, нехозяйственные, социальные иждивенцы. Характерно, что в резолюции по отчету ЦК партии XIV съезду ВКП(б) отмечалась необходимость изжития деревенской беднотой остатков ’’иждивенческой психологии”.

Можно было бы предположить, что беднота потянется к коллективным формам хозяйствования, ибо кооперация экономически поддерживалась Советской властью, а объединение крестьянских средств производства при общей их недостаточности в хозяйствах бедноты помогало преодолевать тяготы борьбы за экономическое выживание. Именно на беднейшие слои крестьянства обращались взоры руководителей партии и правительства, когда речь заходила о производственном кооперирова нии крестьян. ”... Дальнейший переход неминуемо состоит в том, чтобы наименее выгодное и наиболее отсталое, мелкое, обособленное крестьянское хозяйство, постепенно объединяясь, сорганизовало общественное, крупное земледельческое хозяйство”61 Обращает на себя внимание выделение В.И.Лениным хозяйств, ’’наименее выгодных и наиболее отсталых”, как реальной базы для дальнейшей организации крупного общественного хозяйства.

В близкой, казалось бы, по социальному положению к пролетариату и экономически слабой без кооперации и помощи государства бедноте массовая основа преобразования аграрного строя на кооперативных началах виделась и Сталину: ”... Безынвентарность бедняцких слоев крестьянства создает в деревне особую обстановку, благоприятствующую образованию артелей и коллективных хозяйств, при определенной помощи со стороны кредитных учреждений государства”62.

Тем не менее беднота не проявляла стремления к производственному объединению. Вот данные о коллективизации сельского хозяйства за десятилетие после Октября:

Коллективизация сельских хозяйств63 (в % к общему числу крестьянских дворов) 1918- ОД 1919-

0,3 1920

- 0,5 1921

- 0,9 1922

- 0,9 1923

- 0,9 1924

- 0,9 1925

- 1,2 1926

- 1,0 1927

- 0,8

Как видно, за все 10 лет процент коллективизации не поднимался выше 1,2, причем после достижения этого пикового состояния в 1925 г. в последующие два года он сократился до 1,0 и 0,8. Таким образом, надежды на то, что в производственную кооперацию потянется беднейшее крестьянство, к тому времени не оправдались.

Беднота, как это ни покажется парадоксальным, проявляла и меньшую, чем другие слои крестьянства, склонность к объединению вообще, включая так называемую простую кооперацию. Так, по результатам обследования деревни 1927 г. установлено, что пролетарские хозяйства, которые составляли 8 % всех хозяйств, были кооперированы на 16 %, а их доля во всем кооперированном секторе не превышала 4 %. Середняцкие хозяйства, составлявшие 64,9 % всех хозяйств, в кооперации занимали 73,8 %, и наконец, 3,9 % хозяйств, на которые (по официальным данным) приходились кулацкие хозяйства, занимали среди кооперированных хозяйств 5,6 %. Отмечая это, XV съезд ВКП (б) указал на необходимость предоставления бедноте дополнительных льгот с целью вовлечения ее в кооперацию. Постановлениями СНК СССР от 7 сентября 1928 г. и 19 сентября 1929 г. о преимущественном и льготном кредитовании колхозной бедноты был осуществлен поворот от индивидуального и общекооперативного кредита к кредитованию колхозов и крестьянской бедноты.

При падении доли бедноты в социальном составе деревни ее представительство в местных Советах, напротив, возрастает.

Представительство бедноты в сельских Советах по сравнению с 1927 г. в 1929 г. возросло с 34 до 46 %, что не соответствовало ее удельному весу в социальном составе сельского населения; доля рабочих и батраков в Советах тоже увеличилась — с 5 до 8,7 %. Соответственно понизилась доля середняков. Кулаки же вообще не допускались к выборам. Кстати, при выборах в Советы на селе в 1929 г. избирательного представ вительства было лишено 4,1 % всего взрослого сельского населения64 Эта цифра несколько превышает ту, которая показывает долю кулаков в социальной структуре сельского населения, а это означало, что часть лиц, лишенных избирательных прав, была из других социальных слоев деревни, главным образом из середняков.

Вновь, как и в годы гражданской войны, создаются организации бедноты.

Лозунг об организации групп бедноты был выдвинут Молотовым в тезисах о работе среди бедноты, а затем одобрен Пленумом ЦК партии в октябре 1925 г. В мае 1926 г. Оргбюро ЦК ВКП (б) приняло постановление ”0 работе среди бедноты”. К началу сплошной коллективизации насчитывалось около 24,1 тыс. групп бедноты, из них И тыс. — при сельсоветах. Всего в этих группах состояло 274,5 тыс. членов, в том числе 15 % батраков, около 60 % бедняков и 25 % маломощных середняков. Группы бедноты были ’’вторым изданием” комбедов в новых исторических условиях.

Почему же именно беднота, а не середняки, представлявшие теперь подавляющее большинство крестьянства, главную экономическую силу в деревне, была избрана в качестве основного проводника хозяйственной и социальной политики в деревне?

Очевидно потому, что с ее помощью можно было направить острие фискальной политики государства против основных масс крестьянства.

Именно в этот период вся беднота (35 % крестьянства) была освобождена от налогообложения. В 1926 г. был учрежден специальный фонд кредитования бедняков65

Проявление культа бедноты, именуемого классовым подходом в аграрной политике, можно было видеть во многих мероприятиях второй половины 20-х годов. Так, на Северном Кавказе распределение семенных ссуд происходило следующим образом: беднякам — 86,3 %, середня- кам — 13,6, зажиточным — 0,1 %. По поводу такого распределения Калинин резонно заметил, что в основу распределения должен быть положен прежде всего не собесовский, а производственный принцип, ибо некоторые из тех, кому регулярно выделяются семенные ссуды, столь же регулярно проедают их и, естественно, не возвращают ссуды. Он обратил внимание на то, что в промышленности никто не поднимает вопрос о доплатах к заработной плате рабочим^ которые мало получают. Для материальной поддержки низкооплачиваемых существует система социального обеспечения, они могут обратиться в кассы взаимопомощи66 Между тем в сельском хозяйстве происходило смешение различных форм распределения.

Неразумность культа бедноты с точки зрения как социальной, так и экономической была очевидной и для трудового крестьянства, эффективно хозяйствующего на земле.

Вот, что писал, например, крестьянин и общественный деятель Михаил Новиков, в свое время друживший с Л.Н.Толстым (письмо, отрывки из которого приводятся, было написано в феврале 1929 г. и адресовано в руководящие органы страны, Сталину и некоторым из друзей Новикова). По его мнению, следует: ”... 8. ПЕРЕСТАТЬ СЧИТАТЬ БЕДНОСТЬ ДО Б ГО ДЕТЕЛ ЬЮ и искусственно $е культивировать и идеализировать. Это самое худшее, что у нас есть. Культ бедноты разводит притворщиков (”х и м и к о в”, как их зовут в деревне), которые в полном сознании, на виду у всех, не заводят себе скота и инвентаря; даже по два года не кроют крыши и живут, как самоеды, в гумне. Это же заставляет сильные семьи селиться врозь, чтобы всем сразу же стать бедняками и начать есть тоже чужой хлеб.

9. СНЯТЬ ПОЗОРНЫЕ КЛИЧКИ ’’КУЛАКОВ”, ’’подкулачников”, ’’буржуев”, ”уклонистов”, ’’наплевателей” и т.п. с самого лучшего трудового населения, которое и прежде и теперь продолжает своим трудом кормить и поддерживать государство, невзирая на все стеснения, которым оно подвергается. Наибольший почет должен быть только тем, кто получает наибольшие урожаи и трезвостью жизни отличается в своем быту...

... Для каждой местности агрономия должна установить минимальный порядок в обработке и посеве земли и требовать неуклонного его исполнения. Стыд и позор должен быть не на так называемых ’’кулаках” и зажиточных, имеющих свой хлеб, а на тех ’’химиках”, бедняках, которые, имея 10 лет равное со всеми количество земли, все-таки не хотят, как нужно, работать и искусственно поддерживают свою бедноту и голод в надежде на государственную помощь. Разве это не позор! Культ бедноты надо изменить в корне, иначе они, как тощие фараоновы коровы, сожрут всех тучных и сами не пополнеют. Тунеядство и притворство надо вырвать с корнем.

2. ЗА ДУРНУЮ ОБРАБОТКУ, от которой на равном количестве земли семья не в состоянии прокормиться и уплатить налог, нужно делать публичные выговоры, а при повторных случаях отбирать землю, а самих таких крестьян выселять в совхозы как неспособных к самостоятельной работе”67.

Культ бедноты глубоко проник в сознание и утвердился в жизни. В автобиографиях, анкетах по учету кадров в графу о социальном происхождении обычно с гордостью заносилось ”из крестьян-бедняков”, словно это уже прибавляло что-то значительное к положению в обществе выходца из такой семьи.

Соответственно к началу сплошной коллективизации меняется отношение к середняку.

В.И.Ленин многократно, как заклинание, повторял то, что в отношении крестьянина, причем именно середняка, недопустимо насилие.

’’Переход к общественной обработке земли может быть только добровольным, ни малейшего принуждения в этом отношении со стороны рабоче-крестьянского правительства не может быть, и законом не допускается”.

’’Переход к коллективному земледелию пролетарская государственная власть должна осуществлять лишь с громадной осторожностью и постепенностью, силой примера, без всякого насилия над средним крестьянством”.

”... Ничего не ломайте, не спешите, не мудрите наспех, поступайте так, чтобы максимально удовлетворить среднее крестьянство, не нарушая интересов пролетариата”.

”Насилие по отношению к среднему крестьянству представляет из себя величайший вред... Действовать здесь насилием, значит погубить все дело. Здесь нужна работа длительного воспитания”68

Эти обращенные к партийным работникам предостережения проходят красной нитью через многие выступления и статьи В.И.Ленина, особенно в период конца гражданской войны и перехода к новой экономической ПОГ Тіике.

Эти же положения нашли отражение и в резолюциях высших партийных форумов. В частности, в резолюции VIII съезда РКП (б) (1919 г.) ”06 отношении к среднему крестьянству” говорилось: ’’Смешивать средних крестьян с кулачеством, распространять на них в той или иной степени меры, направленные против кулачества, значит нарушать самым грубым образом не только все декреты Советской власти и всю ее политику, но и все основные принципы коммунизма...”69

И в отношении богатых крестьян В.И.Ленин предлагал проводить дифференцированную политику, допуская конфискацию лишь против тех, кто с оружием в руках выступал против Советской власти, оказывал ей активное противодействие.

По поводу проекта постановления СНК об обложении сельских хозяев натуральным налогом, подготовленного в 1918 г., имеется ленинское указание о необходимости переработать проект и отмечено, что

”... (7) богатого крестьянина не экспроприировать,

а обложение справедливое, сильное (5)

среднее крестьянство — мягкое обложение (6)

бедное — никакого ...”

И еще.

” (1) Не все 2 миллиона кулаки. (2)

Богатый крестьянин может быть очень зажиточным, но не ка- балыциком и прочее. (3)

Капиталистов мы экспроприируем и конфискуем, — у богатого крестьянина нет. (4)

За восстание и противодействие кулаков - конфискация”70

Ленин отмечал непозволительность с точки зрения социальной справедливости отнятия у кулака всей его собственности, ’’потому что он ведет хозяйство на земле и часть накоплена им своим трудом”71

Во многих работах и выступлениях последнего периода жизни Ленин настойчиво подчеркивал необходимость поддерживать ’’старательного”, культурного крестьянина, который теперь становится ’’центральной фигурой” хозяйственного подъема72 Он отмечал, что ’’нужно помочь середняку поднять хозяйство”, говорил о том, что требованием государства по отношению к крестьянству является, ’’чтобы по уплате налога он свое хозяйство расширил (курсив мой. — ГЖ), зная, что от него больше ничего не возьмут и что у него останется весь излишек для развития хозяйства”73,

Но все эти ленинские положения и партийные решения оказались забытыми, нарушенными в период проведения сплошной коллективизации. Наступил черед выделения в политике отдельных слоев середняков, которых в свою очередь стали делить на маломощное и зажиточное середнячество. Причем зажиточного середняка обложили повышенным налогом. Это вызвало рост недовольства середняков. Но и до этого середнячество подвергалось административному и экономическому нажиму, что и определило его позицию. Еще в 1925 г. Сталин констатировал, что, как показали перевыборы Советов в ряде районов страны, "середняк оказался на стороне кулака против бедняка”74.

Часто говорилось и говорится до сих пор о возрастающей экономической силе кулачества накануне коллективизации. О какой его силе можно говорить, если в 1925 г. сам Сталин признавал, что мы занимались раскулачиванием года два и от всех методов раскулачивания до сих пор не освободились75, А ведь уже в 1927 г. снова вернулись к осуществлению перехода от политики ограничения кулачества к политике так называемого форсированного наступления на кулака, на смену которой в 1929—1930 гг. пришел лозунг ликвидации кулачества как класса. Причем, по мнению Сталина, члены партии еще до прямого и повсеместного раскулачивания уже были готовы к нему. ’’Если задать вопрос коммунистам, к чему больше готова партия, — к тому, чтобы

раздеть кулака, или к тому, чтобы этого не делать, но идти к союзу с середняком, я думаю, что из 100 коммунистов 99 скажут, что партия всего больше подготовлена к лозунгу: бей кулака. Дай только, — и мигом разденут кулака. А вот, что касается того, чтобы не раскулачивать, а вести более сложную политику изоляции кулака через союз с середняком, то это дело не так легко переваривается”76

Но и до сплошной коллективизации многие местные партийные и советские работники, особенно из бедноты, обладая полнотой власти, проводили в жизнь политику раскулачивания в обстановке безнаказанности, которую в свою очередь оправдывал сталинский тезис об обострении классовой борьбы.

Между тем разрушение крестьянского уклада жизни, насилие по отношению к среднему крестьянству и недовольство крестьян подрывали союз рабочего класса и крестьянства, ослабляли позиции нашей страны накануне серьезного испытания.

В Кратком курсе истории ВКП(б) отмечалось, что политика ограничения кулачества, проводившаяся до сплошной коллективизации и ликвидации кулачества как класса, не только задерживала рост кулачества, но и вела к вытеснению и разорению отдельных его слоев, не выдержавших ограничений — обложения повышенными налогами и т.д.77

Это подчеркивал и Сталин: ’’Вытеснение капиталистических элементов деревни есть неизбежный результат и составная часть политики ограничения эксплуататорских тенденций кулачества... Вытеснение капиталистических элементов деревни есть вытеснение и преодоление отдельных отрядов кулачества, не выдержавших налогового нажима, не выдержавших системы ограничительных мер Советской власти. Понятно, что политика ограничения капиталистических элементов деревни не может не вести к вытеснению отдельных отрядов кулачества”78

В конце первого десятилетия Советской власти уровень товарности ’’кулацких” хозяйств составлял всего 20 % и был лишь немного выше товарности бедняцко-середняцких хозяйств накануне первой мировой войны — около 15 % (тогда же товарность кулацких хозяйств достигала 34 %).

Если мы говорим о ’’полунатуральных” хозяйствах как об отсталых, то ’’кулацкие” хозяйства конца 20-х годов были натуральными не на половину, а на 80 %. Подавляющую массу продукции они производили не для реализации, а для потребления семьи. Этот низкий уровень товарности тогдашних кулаков не идет ни в какое сравнение с уровнем товарности фермеров в развитых капиталистических странах.

Можно привести в качестве примера и крестьянские хозяйства ЧССР до развертывания массового кооперирования. В 1949 г. даже в хозяйствах с земельной площадью до 2 га доля товарной продукции составляла около 24 %, от 5 до 10 га — 40 %, свыше 20 га — более половины.

В 1927 г. кулаки, согласно статистическим данным того времени, производили товарного хлеба втрое меньше, чем до войны. К XV съезду партии кулачество, по данным, приведенным на съезде, располагало на территории РСФСР вместо 40 млн. дес. земли, приходившихся на его долю до революции, лишь немногим более 4 млн. га, т.е. почти в 10

раз меньше48.

В ноябре 1928 г. на Пленуме ЦК партии А.И.Рыков, критикуя произвол в отношении середняков, привел сводку Наркомата финансов о том, кого в отдельных районах рассматривали в качестве кулаков. К ним относились, например, те, кто был занят производством ценных культур, имел в хозяйстве племенной скот или большое количество молодняка, являлся владельцем нового дома, хорошо обрабатывал землю, обладал сельскохозяйственным инвентарем, использовал в прошлом наемную рабочую силу, хотя бы когда-либо занимался торговлей. Напоминаю, что все это имело место еще до начала осуществления акции ликвидации кулачества как класса.

Выступая на XIII Всероссийском съезде Советов в апреле 1927 г., тот же А.И.Рыков, критикуя ’’перегибы” в отношении середняков, отмечал: ’’...бессмысленно и вредно в каком-либо виде карать крестьянина, не прибегающего к наемному труду, не эксплуатирующего других крестьян, за хорошее ведение хозяйства. У такого крестьянина должны учиться другие”49

В целях усиления хлебозаготовок и оказания давления на ’’держателей” хлеба в отдельных районах и селах вводился так называемый общественный бойкот. Этот бойкот, который нередко распространялся на середняков, принимал такие дикие, бесчеловечные формы, как лишение крестьян возможности топить печь в морозные дни (для этого печи заливали водой), лишение света (забивали окна досками), лишение воды (недопущение к колодцам или их закрытие), исключение из школ детей крестьян, дворы которых подвергались бойкоту, лишение земли и выселение, отказ в приеме молока на маслозаводы, лишение медицинской помощи, мазание ворот дегтем и т.д. В некоторых районах общественному бойкоту подвергали целые деревни и хутора.

В роли заготовителей хлеба накануне сплошной коллективизации и сплошного раскулачивания выступали зачастую не кооперация, а парт- уполномоченные, судебные работники, сотрудники ОГПУ. Проводились подворные обходы крестьянских дворов, в ходе которых выкачивался хлеб, включая страховые запасы в хозяйствах середняков, под предлогом борьбы с возможной спекуляцией хлебом. На Украине и в ряде

4® Пятнадцатый съезд ВКП (б). Стенограф, отчет. Т. II. С. 1178-1179.

49 Экон. газ. 1988. № 45. С. 20.

других регионов страны хотя и не закрывали официально базары, но... арестовывали на них тех, кто продавал хлеб. В результате недовольство охватило не только середняцкие массы, но и значительную часть бедноты. В деревне справедливо оценили это как возврат к периоду военного коммунизма и продразверстки, отступление Советской власти и партии от политики союза с крестьянством.

В одном из выступлений на XV съезде партии отмечалось, что ’’было бы совершенно нелепо представлять себе дело так, что крестьянские запасы хлеба есть выражение какой-то войны кулака против пролетарской системы хозяйства, что наличие этих запасов требует от нас немедленного священного похода для того, чтобы эти излишки отобрать. Таким путем мы можем только благополучно вернуться к продразверстке. Дело обстоит совсем не так. Крестьянские хозяйства действительно накопляют запасы, которые являются более значительными, чем довоенные запасы, но по сути дела являются не такими уж чрезмерными, если исходить из условий мелкого изолированного хозяйства. 1 миллиард пудов (предполагаемый запас зерна в стране к концу года. — Г.Ш.) — это есть всего-навсего трехмесячное потребление нашей страны”79

Но все это было только предысторией раскулачивания, переросшего в рассереднячивание, что на практике оказалось растянувшимся на десятилетия раскрестьяниванием.

Началась коллективизация, сопровождающаяся ликвидацией кулачества как класса. Если в 1927 г. процент коллективизированных дворов остановился на самой низкой за период с 1921 г. отметке — 0,8 %, то в последующем наблюдался быстрый рост этого показателя (в %): 1928

г.- 1,7 1933 г.-65,6 1929

г.- 3,9 1934 г.-71,4 1930

г.- 23,9 1935 г. - 83,2 1931

г. - 52,7 1936 г.- 90,5 1932

г.- 61,5 1937 г. - 93,680

’’Успехи” коллективизации были настолько ошеломляющими, что потребовалось даже снижение ее головокружительных темпов путем ослабления нажима на крестьян. А затем, как известно, последовал массовый выход из колхозов, что наглядно продемонстрировало, за счет чего были получены высокие проценты коллективизации.

Но новый нажим на крестьянство, сопровождавшийся теперь уже и разработкой мер, препятствующих новому отливу из колхозов, не заставил себя долго ждать. В 1930 г. процент коллективизации сократился с 58 в марте до 37 в апреле, 28 в мае и 21 в сентябре. Резкое сокращение выходов из колхозов после мая было связано в значительной мере с введением положений, оставивших весьма узкую щель для отступления. О чем идет речь?

В марте 1930 г. в ’’Правде” был опубликован разработанный по указанию ЦК ВКП(б) Наркоматом земледелия, принятый колхоз- центром и утвержденный СНК СССР и Президиумом ЦИК Примерный Устав сельскохозяйственной колхозной артели. Этот Устав, который в нарушение демократических норм не обсуждался и не принимался на съезде колхозников, фактически закрыл возможность для членов колхозов выходить из них с землей. Пункт 3 Устава категорически запрещал наделение выбывающих членов артели землей за счет площадей колхоза81

Принятый Вторым Всесоюзным съездом колхозников-ударников в 1935 г. новый Примерный Устав сельскохозяйственной артели, названный сталинским, определил, что вся земля, находящаяся в пользовании колхозов, закрепляется за ними навечно, тем самым подтвердив отделение крестьян от переданной в колхозы земли82 А сами колхозники были привязаны к колхозам паспортной системой, введенной в 1933 г.

Итак, механизм раскулачивания заработал в полную силу.

Раскулачиванию подверглось более миллиона крестьянских хозяйств. У так называемых кулаков экспроприировались земля, орудия труда, денежные средства, нередко домашнее имущество, а сами их семьи подвергались аресту, суду, выселялись с обжитых мест как в отдаленные районы, так и просто за пределы создаваемых колхозов. Так появлялись ’’выселки” Бедняки за раскулачивание получали часть имущества раскулачиваемых, которая зачислялась в качестве взноса бедняков в создаваемые колхозы.

Необходимость сдерживания тех, кто осуществлял раскулачивание, отмечал, например, Калинин: ”Я должен констатировать, что в деле раскулачивания крестьянские массы проявили огромную энергию... Вместе с тем я должен отметить, что наши органы безусловно правы, стремясь ввести раскулачивание в русло организованного процесса...

Органам власти в 95 случаях из ста приходится в области раскулачивания играть сдерживающую роль”83

Но и органы власти в большинстве случаев старались не отстать от усердных бедняков и во всяком случае аккуратно выполняли поступавшие сверху предписания, превращая раскулачивание как составную часть так называемой революции сверху в народное бедствие, приводя к всеобщему падению традиционных нравственных устоев и распаду общинных и прочих сельских связей.

Помните у А.Т.Твардовского: -

Что за помин? -

Помин общий. -

Кто гуляет? -

Кулаки!

Поминаем душ усопших,

Что пошли на Соловки. -

Их не били, не вязали,

Не пытали пытками.

Их везли, везли возами С детьми и пожитками.

А кто сам не шел из хаты,

Кто кидался в обмороки, —

Милицейские ребята Выводили под руки...84

До каких пределов глупости и попрания всяких моральных норм доходило ожесточение в ’’ликвидации кулачества как класса”, видно из письма Н.К.Крупской в 1931 г. наркому просвещения РСФСР

А.С.Бубнову: ’’...учить или не учить детей лишенцев, кулаков. Их, как правило, выкидывают из школы — и воображают, что это есть 100 % классовая борьба, когда это есть нарушение программы партии, или провоцируют отсев этих элементов, лишая их бумаги, учебных пособий, требуя от ребят бойкота 8—9-летних ребят лишенцев (дикая жестокость), лишают их горячих завтраков. Этого вопроса нельзя обойти...”85

Уже в годы, предшествующие ликвидации кулачества как класса, началось так называемое ’’самораскулачивание”, которое проявилось в различных формах. Забой скота, распродажа и дарение имущества в кулацких ^хозяйствах часто были средством сократить их объем до уровня середняцких и бедняцких, с тем чтобы, не порывая связи с землей, ’’выжить” и не быть репрессированными. Было немало и ликвидировавших хозяйство и ушедших в город.

По некоторым данным, самораскулачивание охватило более четверти миллиона крестьянских дворов. Однако они представляются существенно заниженными.

Опыт, полученный в ходе раскулачивания периода сплошной коллективизации, был затем повторен в конце 40-х годов в Прибалтийских республиках. Так, в Эстонии крестьянство, проживающее в основном на хуторах и не желавшее объединяться в колхозы, организация которых была намечена постановлением ЦК ВКП(б) от 21 мая 1947 г., было в 1948 г. обложено настолько высокими налогами, что в течение года многие зажиточные крестьяне разорились. Одновременно с коллективизацией проводилась массовая депортация крестьян в Сибирь, куда было отправлено более 20 тыс. человек. Запуганные репрессиями крестьяне массами начали вступать в колхозы. Это позволило в основном осуществить коллективизацию в рекордно короткие сроки — в течение трех недель марта-апреля 1949 г. Культ бедноты после завершения сплошной коллективизации распространился на колхозную систему и просуществовал до настоящего времени. Теперь только он означал поддержку слабых колхозов за счет сильных, а также за счет государственных ’’инъекций”, что вело к уравниловке, подрывало стимулы развития производства у экономически сильных хозяйств и укрепляло настроение иждивенчества, расчет на ’’чужого дядю” — у слабых. Перераспределением заданий районным руководством, возложением на ’’тянущих” дополнительных тягот для облегчения положения слабых хозяйств производился подрыв социальной справедливости, нарушались основы рациональной экономической политики. Была ли альтернатива сплошной и быстрой коллективизации? Безусловно. Ею могло стать продолжение ленинского курса на добровольность в деле кооперирования, разнообразие в выборе ее форм, соревновательность в функционировании. Это производственная кооперация с более приемлемыми для крестьянина семейно-индивидуальными формами организации и оплаты труда, с арендным подрядом, к которым мы ныне возвращаемся спустя десятилетия и которые тем более были необходимы в годы создания сельскохозяйственных кооперативов.

Отступление от ленинского курса в аграрной сфере обернулось для нас, и не только для нашей страны, большими издержками экономического, социального, политического и нравственного характера. Оно означало сведение многообразия форм хозяйствования на земле к единообразию, к обюрокрачиванию системы управления сельским хозяйством, к подрыву хозяйственной самостоятельности колхозов и совхозов и огосударствлению колхозов, к постепенному превращению колхозников и работников совхозов в поденщиков, безразлично относящихся к использованию земли и других средств производства. Мы ’’искусственно вывели” удивительную породу селян, удивительную, с точки зрения современного фермера, владельца или арендатора земли, не дорожащую ею, ’’перекати-поле”, селян, которые запросто покидают село, не любят сельский труд. Но можно ли их винить в том, что стало следствием изрядно поработавшей в этом направлении нашей прошлой аграрной политики.

Нарастание негативных процессов, прерываемое эпизодическими, не доведенными до конца, непоследовательными попытками изменить положение к лучшему, поправить дела в аграрной сфере, привело постепенно к нынешнему тяжелому положению в области сельского хозяйства, продовольственного обеспечения населения.

Отступление от ленинских принципов в преобразовании аграрного сектора экономики, и прежде всего нарушение принципа добровольности в кооперировании, проявилось в аграрной политике других социалистических стран. Это было и в странах Азии, и в европейских странах. В КНР и СРВ (на Севере) в короткие сроки была проведена коллективизация, утвердившая высокий уровень обобществления крестьянской собственности и распределение, исключающее оплату по паю. Организация так называемых народных коммун в КНР была спланированной сверху и организованно проведенной партийно-государственным аппаратом акцией.

СФРЮ и ПНР в 50-х годах пережили этап форсирования с помощью внеэкономических и экономических методов высших форм производсг- венного кооперирования. Нарушение при этом интересов самих крестьян проявилось как в высоких темпах кооперирования, так и в быстром свертывании кооперативов при отказе от этих методов. В Югославии в 1946 г. число хозяйств, объединенных в кооперативы, составило 25 тыс., в 1948 г. - 40,6, а в 1950 г. - уже 408 тыс. К 1951 г. на крестьянские трудовые кооперативы приходилось 23 % всех пахотных земель в стране.

Не менее быстро происходило и таяние кооперативов.

Годы Число крестьянских Число членов Обрабатываемая

трудовых коопера- кооперативов земля в KTK

тивов (КТК) (тыс.)

1952 4679 150,4 1259

1955 704 77 212

1960 150 67 114

1962 66 82

Уже к 1953 г. число членов кооперативов высшего типа сократилось более чем в 5 раз. К 1962 г. в крестьянских трудовых кооперативах осталось менее 1 %всей обрабатываемой земли.

Отступление от ленинского принципа добровольности при создании кооперативов наблюдалось в конце 40-х — начале 50-х годов и в друшх странах мировой социалистической системы. Так, в НРБ принятая в 1948 г. установка на то, чтобы к 1952 г.,т.е. к концу первой пятилетки, добиться объединения в трудовые кооперативные земледельческие хозяйства до 60 % крестьянских дворов (при 9,6 % в 1948 г.), привела к тому, что доля кооперированных крестьян уже к 1949 г. превысила 39 %. Эта кампания сопровождалась угрозами, принуждением, грубыми беззакониями, арестами, штрафами и т.д. Местные органы, как и во время проведения сплошной коллективизации в СССР, гнались за процентами кооперирования, стараясь не отстать от соседей. Во многих местах по отношению к беднякам и середнякам допускались незаконные действия. Они становились жертвами искусственно разжигаемой классовой борьбы. Все это вызвало волну недовольства крестьянства. В 1949 г. и в 1951 г. в ЦК БКП специально рассматривался вопрос об искривлениях аграрной политики партии в деревне и борьбе против них.

Между тем отказ от перегибов и экономическое стимулирование кооперации привели со временем в НРБ и в ряде других стран к новому и уже устойчивому росту кооперативов. При этом зажиточные слои крестьян, хотя и с ограничениями, допускались в кооперативы86, сохранялось в большинстве стран право собственности крестьян на землю, переданную в кооператив.

Не было в большинстве социалистических стран и чрезмерной, подрывающей аграрный сектор перекачки средств из сельского хозяйства в другие отрасли народного хозяйства. Эти "отступления” от сталинской коллективизации положительно сказались на экономическом развитии кооперативного сектора в сельском хозяйстве. Хотя в ряде этих стран также имел место некоторый спад производства в период массового кооперирования, но он был кратковременным и не стал значительным, как в СССР.

Опыт стран социализма по использованию в кооперативах зажиточных слоев крестьянства, как отмечается в печати этих стран, дал двойной выигрыш. Во-первых, он обеспечил кооперативам Прирост трудовых ресурсов за счет работников с высокими профессиональными навыками, привычных к труду с полной отдачей сил; во-вторых, культурные хозяйства, показывая пример производительности труда, ’’подстегивали” тем самым тех, кто зачастую бедняком становился из-за неумения, а то и нежелания по-хозяйски организовать свой труд.

Кстати, Ленин в свое время отмечал возможность использовать в сельскохозяйственных коммунах даже бывших помещиков. В 1919 г. на заседании Петроградского Совета, отвечая на вопрос о том, можно ли их оставлять в коммунах, он сказал: ’’Это зависит от того, какой помещик. Такого декрета не было, чтобы помещиков не пускать... Если есть такие, которых крестьяне знают, как порядочных людей, то их пускать не только можно, но и должно. Мы должны использовать таких специалистов, у них есть привычка ставить крупные хозяйства и они многому могут научить крестьян и сельскохозяйственных рабочих”87.*

Утверждение курса на сплошную коллективизацию и раскулачивание, на замену основанного на товарообмене, на договорных отношениях союза рабочего класса с крестьянством отношениями диктата и насилия означало не только изменение курса аграрной политики, но и создание иной политической обстановки в стране. Новый курс сопровождался обвинениями ^видных партийных деятелей в правом уклоне, в основе которого прежде всего лежали принципиальные расхождения по вопросу

о развитии сельского хозяйства; разгромом советской аграрной науки, который стал печальным итогом ’’разоблачения” деятельности так называемой ’’трудовой крестьянской партии”; уничтожением Чаянова, Кондратьева, других известных ученых-аграрников; списыванием неудач в области сельского хозяйства из-за неправильной аграрной политики на происки классовых врагов, вредителей; физическим истреблением многих организаторов и специалистов колхозов и совхозов и т.д. Именно в тот период разрастаются, становятся обычными замалчивание наших неудач, преувеличение достижений, начинается фальсификация положения в экономике. Оттуда берут начало погоня за дутыми рекордами и показуха. Отсутствие гласности, культ и несменяемость маленьких местных вождей наподобие большого культа Сталина, Хрущева, Брежнева благоприятствовали очковтирательству, безнаказанности и, следовательно, поощрению этих отрицательных явлений в течение десятилетий.

Итак, насаждение административно-командной системы в аграрном секторе народного хозяйства привело к негативным последствиям в политической, экономической, социальной и духовной жизни нашего общества, к застойными кризисным явлениям.

Объективное и полное освещение сплошной коллективизации, ее истоков и последствий позволяет глубже понять не только содержание и итоги отступления от ленинского учения о кооперации, историю раскрестьянивания, причины утраты сельскими тружениками чувства хозяина земли и производства, но и с учетом этого точнее определить пути, по которым должны идти развитие современных аграрных отношений и сельского хозяйства, восстановление в правах земледельца.