ЭКОНОМИСТЫ: ПУТИ ФОРМИРОВАНИЯ ИСТОРИЧЕСКОГО МЫШЛЕНИЯ

По-видимому, было бы преждевременным и чересчур смелым говорить о том, что в ходе обмена мнениями появилась завершенная, концепция выхода из того ненормального, заторможенного состояния, в котором находится в настоящее время историко-экономическая наука. Эта проблема поставлена совсем недавно, готовых рецептов здесь нет,и потому сейчас чрезвычайно важно понять хотя бы то, какими могут быть подходы к преодолению существующих трудностей.

Є.Н. Малина подчеркнула, что одним из отличительных признаков общественного сознания последних лет стал искренний интерес людей к тому, с чем согласуется эпитет "экономический". Отрадно, что у студентов и даже у некоторых специалистов появляется желание освежить в памяти строки первоисточников. Большинство же искателей истины впервые окунаются в подлинный мир теоретических построений авторов, знакомых им лишь*по именам и категоричным характеристикам учебных пособий. По себе знаю, насколько шокирует порой получаемая "из первых рук" информация. Пугающе часто она не соответствует тому, что мы уверенно излагали на экзаменах, а затем по инерции (читай — по незнанию) изрекаем заученное другим, менее искушенным слушателям. Количественно осведомленность возрастает, но она, увы, далеко не тождественна знанию.

Особенно опасны подобные информационные перекосы для специалистов. Но хотелось бы обратить внимание не только на недоступность трудов даже широко известных историков экономической мысли, но и на ограниченность круга добротной литературы, посвященной анализу наследия ученых-экономио тов. Нередко приходится сталкиваться с отсутствием навыков, даже потребностей у будущих специалистов изучать первоисточники: настолько велика по сей день магия учебника!

Но на пути исследователей стоят иные преграды. Почему зачастую, имея возможность разобраться в сомнительных формулировках, человек не берется за подобный труд? По-видимому, идеологическая неприкосновенность многих острых проблем, блокируя свободу размышления, сводит на нет попытки разрешения очевидных противоречий. Стало привычным делом, когда кропотливый поиск исторических и теоретических корней заблуждений, анализ процесса развития исследуемого объекта, воссоздание в целом картины взаимозависимых условий, порождающих каждый данный круг конфликтов, т.е. "хлеб" историка-экономиста, подменяются увесистым решением с рекомендациями, начисто игнорирующими предшествующий, но чужой опыт.

Напрашивается вопрос: почему же столько лет экономической теории отводится роль поставщика мертворожденных "моделей вслед за постановлениями"? Не разумнее ли было бы не открещиваться заранее от "вульгарных" и "реакционных" концепций,а много внимательнее присмотреться к ним? На сегодняшний день уже публикуются и косвенные, и прямые опровержения тезиса о "ненаучности" буржуазной экономической науки. Заново открываются оригинальные результаты исследований русских и советских экономистов, "забытых" по пути к созданию модели централизованного планового хозяйства. Но идеологическая стена по-прежнему надежно перекрывает попытки рационального использования теоретических подходов, даже апробированных практикой. Видимо, именно экономисты-историки, используя огромный багаж мировой экономической мысли, в состоянии наиболее последовательно, логично обосновать рациональность или иррациональность конкретных форм хозяйствования, выбрать из многовекового опыта совершенствования экономических отношений оптимальные критерии социальной "полезности" и прогрессивности экономических моделей. Но для того чтобы получать ответы, необходимо вначале научиться задавать вопросы. Причем не оглядываясь на различного рода установки и рекомендации. История экономической мысли должна быть деидеологизирована в первую очередь, чтобы стать наукой фундаментальной, т.е. быть в состоянии предоставить строго объективную базу знаний для конкретных прикладных разработок.

Как отметил А.И. Колганов,недостатки и недостаточность знаний в экономической истории и истории экономических учений оборачиваются отсутствием историзма в политэкономических исследованиях в целом, отсутствием исторического мышления у экономис- тов-теоретиков и практиков. Если будущие экономисты и получают в вузах определенные сведения историко-экономического характера, то им абсолютно не передается склонность к их анализу, к выявлению диалектики исторического развития. Именно это и было одной из причин укоренения в политической экономии схоластического подхода с упором на сохранение только логики понятийного аппарата.

Сейчас предпринимаются серьезные попытки отказаться от схоластики, но, отбрасывая ее, мы не заполняем образующуюся пустоту историческим подходом. Отсутствие элементарной историко-экономической культуры превращает политическую экономию социализма в "чистую доску" и создает условия для возникновения авторского субъективизма, для господства соображений сугубо прагматического характера. Отсюда — реальная угроза антиисторизма другого рода: политическая экономия не смогла дать и не дает пока ни одного реального прогноза.

Эту же мысль поддержала и Т.П.Субботина. По ее мнению, особенно важным является существующее "уродливое разделение труда" между политэкономами и историками-экономистами. В результате одни потеряли способность учиться на ошибках прошлого, видеть долгосрочные тенденции экономического развития и оценивать собственные предложения в контексте мировой экономической науки. Другие — из теоретиков превратились в простых рассказчиков, а научную критику свели к наклеиванию ярлыков.

Что же касается прогностической "верхушки" экономических наук, то эту функцию — функцию долгосрочного прогноза общественного развития — монополизировала особая дисциплина — научный коммунизм,тем самым "освободив" от нее другие общественные науки. Не удивительно, что в политэко- номических исследованиях обращение к проблемам будущего коммунистического общества то входило в моду, то надолго выходило из нее — в зависимости от того, насколько близкой представлялась руководству коммунистическая перспектива.

По сути дела, надуманная специализация разрушила скелет марксизма как исторического учения,обращенного в будущее. Его разрубили на три части: науки о прошлом, о настоящем, о будущем, и никакое междисциплинарное сотрудничество не спасет положения. Необходимо воспитывать "универсальных" историков-экономистов с экономическим образованием, способных прогнозировать будущее. Только они смогут преодолеть "бесплодие" политической экономии в отношении практических рекомендаций.

М.М. Солодкина отметила, что наши практики не сами и недобровольно отказались от знаний по истории экономики и экономической мысли. Они оказались лишены возможности получить систематическое образование в этой области, ознакомиться с книгами, анализирующими опыт предшествующих поколений. Эту операцию по стиранию памяти описал Ч.Айтматов в "Буранном полустанке". Так и нас сделали даже не "Иванами, не помнящими родства", а манкуртами, и теперь требуются чрезвычайные меры по восстановлению в полном объеме историко-экономических знаний.

Положение осложняется тем, что среди экономистов в полной мере понимания этого нет. Политэкономы тщетно ищут свой эмпирический фундамент, хотя, кроме как в истории народного хозяйства, его искать негде, а экономис- ты-"конкретники" обречены на повторение известных экономических ошибок. Посмотрите, Минфин опять ничего не знает: ведь в России уже вводился сухой закон в 1914 г., и это привело к финансовому банкротству царского правительства, необходимости прибегать к иностранным займам, не говоря уже о подпольных империях самогоноварения в годы первой мировой и гражданской войн. А Указ о прогрессивном налоге на кооперативы,составленный сессией Верховного Совета? Опять забыли, как по всей стране пошли под топор яблоневые сады из-за чрезвычайного налога на плодовые деревья!

А.И. Столяров остановился на одной из важнейших задач, стоящих перед историей экономических учений. Это преодоление обвинительного уклона при изложении буржуазных экономических теорий, отказ от многочисленных "якобы" и "де", от ругательных выражений. Настало время отойти от подобной традиции и приступить к более внимательному изучению теоретического багажа буржуазной политэкономии. При этом очень важно выяснить,что ценного она нам может дать для совершенствования экономического строя социализма и развития политэкономии социализма. В сегодняшней критической ситуации с финансовым положением страны необходимо обращение к трудам классиков западной денежной теории.

Хотелось бы обратить внимание и на необходимость изучения опыта социалистических стран,находящихся в поиске новых форм хозяйствования. В этой связи было бы интересно знакомство с экономической литературой таких стран, как Китай, Венгрия, Югославия, где накоплен как положительный, так и отрицательный опыт реформ.

И наконец, о совершенно новой задаче, стоящей перед историками экономической мысли, — создании истории развития советской экономической мысли. При этом важно не повторить ошибок предшествующих работ, например "Истории политической экономии социализма" (П.: Изд-во ЛГУ, 1983). История о советской экономической мысли должна строиться не как серия очерков, посвященных той или иной проблеме, а как история борьбы различных школ. И в этой связи важно уточнить само понятие "школа". Причем развитие советской экономической мысли следует рассматривать в тесной связи с противоречивым ходом развития народного хозяйства СССР. Кроме того, эволюцию советской экономической мысли (особенно 20-х годов) нельзя понять вне связи с традициями русской экономической мысли.

Сейчас прошла волна, образно говоря, реабилитации русской философской мысли. Многочисленные публикации вызволили из забвения такие имена, как Вл. Соловьев, Н. Бердяев, Шпет, Карсавин и др. Подобный процесс реабилитации русской экономической мысли еще только предстоит. Сегодняшнему дню очень многое могли бы дать и Чернышевский, и Бакунин, и Туган-Барано- вский, и Кропоткин, и Струве,и русские теоретики кооперации. Перечисление можно продолжать.При этом удивительно, что споры давно ушедших лет как-то по особенному перекликаются с дискуссиями 80-х (к примеру,спор западников и славянофилов). Нет смысла ставить под сомнение огромный труд,проделанный в свое время авторами "Истории русской экономической мысли", однако сегодня требуются новые подходы, отказ от одностороннего негативного изложения многих русских экономистов. Советской экономической мысли важно усвоить такой урок русских экономистов, как способность теоретического синтеза (наиболее яркий пример такого синтеза — творчество М.И. Туган-Барановского). Это тем более необходимо, что долгое время советская экономическая наука развивалась в замкнутом пространстве, не ведя столь необходимого для развития науки диалога теорий.

С обвинениями в "прагматизме" и отрыве от "исторических корней ^которые были высказаны в адрес конкретных экономических исследований, не согласился И.Б. Гурков. И в ведомственных разработках, в частности посвященных прогнозированию, о котором столько говорилось, можно найти обширный историко-экономический материал. Высокий уровень специалистов- "конкретников" позволяет в полузакрытых документах продвигаться вперед в деле решения различных теоретических проблем.

Об это говорилось и в выступлении Т.П. Субботиной. Вытеснение исторического мышления из сознания экономистов — это один из результатов манипулирования учеными,проводившегося под видом "управления развитием общественных наук". Многие годы историко-экономическая тематика не попадала в "основные направления" развития политической экономии, декретировавшиеся сверху. Теперь у общества возникла реальная потребность в научных рекомендациях прежде всего о том, как реформировать экономику. И только теперь принимаются срочные меры к оживлению фундаментальных историко-экономических исследований.

Эти меры нельзя не приветствовать. Однако возникает законный вопрос: насколько вообще оправдано существование особой "системы управления общественными науками"? Можно ли "научно обоснованно" управлять наукой? И может ли руководство опираться на рекомендации ученых, выводы которых были откорректированы им же самим еще в процессе их выработки?

По мнению Т.П. Субботиной, даже при самых демократичных методах в "управлении” наукой неизбежен волюнтаризм, так как ограничение свободы творчества административным вмешательством в научный процесс, подавление мнения меньшинства могут оказаться и много раз уже оказывались пагубными.

Конечно, развитие общественных наук тесно связано с идеологическими процессами в обществе. А последние партия не должна выпускать из-под контроля. Но как осуществлять контроль, заранее перекрыв доступ информации о всяком непривычном идеологическом явлении? Ведь общественные науки — это не только орудие воздействия на общественное сознание, но — при свободе их развития — и зеркало этого сознания.

Справедливо критикуя состояние советской политической экономии, далеко не все понимают, что глубинные причины ее бедствий — в непрерывной опеке со стороны административной системы, опеке, которая неизбежно приводит к преобладанию в обществоведении только приемлемых для руководства, а не научных выводов.

И. Б. Гурков вспомнил в этой связи об одном из наиболее показательных примеров. Во второй половине 60-х годов Г.И. Ханин разработал комплексную методологию историко-экономической статистики, полностью отвергавшую господствующие в этой области представления. Но, как правило, вслед за получением нетривиальных научных результатов следовали "оргвыводы". Г.И. Ханин был последовательно уволен из НГУ, ИЭиОПП СО АН СССР. В настоящее время он работает в г. Кызыле.

"Оргвыводы", постановления, явные и неявные запреты на изучение тех или иных проблем были и, к сожалению, еще в ряде случаев до сих пор являются обычным делом. Возможно, главная беда наших общественных наук как раз в том и состоит, что их идеологическая направленность обеспечивается преимущественно при помощи этих средств.

Как отметил И.В. Простаков,мы уже не в состоянии увидеть той сложной связи, которая неизбежно существует между идеологией и обществоведением. То, что сейчас ведется разговор на тему об "альтернативности истории", — по существу тот же "идеологический заказ", но лишь никем не спущенный сверху: говоря об альтернативах в прошлом, в том числе об альтернативах в экономической политике, мы опять же обосновываем нынешние преобразования.

Правда, из "альтернативности истории" вовсе не обязательно выводить необходимость прогноза по всем нес- бывшимся альтернативам. Даже с использованием электронно-вычислительной техники для выявления всех возможных вариантов это выльется в непозволительную трату времени и интеллектуальных ресурсов, хотя, бесспорно, даст определенные результаты, и в первую очередь методологического характера. Исследование исторических альтернатив необходимо для того, чтобы понять, почему в ходе общественного развития выбор пал именно на этот вариант, в чем его объективность, каковы его социально-экономические, политические и моральные издержки. Только так мы сможем определиться с альтернативами сегодняшнего ДНЯ,в том числе и с альтернативами в рамках самой политики перестройки и радикальной экономической реформы.Исторические альтернативы — это альтернативы обоснованных перспективу до настоящего времени предлагавшиеся нашим обществоведением перспективы носили не обоснованный, а апологетический характер.

Действительно, в советской экономической науке более чем достаточно различных идеологических мифов, которые,по мнению В.С. Автономова,не позволяют даже назвать ее вульгарной, ибо этот эпитет означает, что наука стоит на позициях обыденного сознания агентов производства,их "здравого смысла".

Что же касается нашей концепции развития экономической мысли, то она у нас напоминает перевернутую парабо лу: ее вершина — достижения классиков марксизма, восходящая ветвь соответствует эпохе "недопонимания", нисходящая — эпохе "фальсификаций".Такой подход не только не дает нам возможности осмыслить лучшие достижения современной западной экономической теории, но и мешает понять все величие переворота, совершенного в экономической науке К. Марксом. Этот переворот сводится только к устранению "недопонимания" и одновременно "обрекает" буржуазную науку на "фальсификацию" реальных общественных процессов. Уверовав в свое всесилие только лишь из-за того, что взяли марксизм за основу обществоведения, мы оказываемся подчас позади буржуазной экономической науки во многих областях, напри мер в изучении проблем мотивации, субъективного фактора в экономике. Мы совершенно забываем при этом, что и Марксов подход к экономической теории отнюдь не "бессубъектен". ..

Чтобы избежать подобных заблуждений, ^необходимо в корне пересмотреть наше отношение к истории экономических учений, внести в нее действительно исторический и структурный элементы. Первый означает тесную связь с исторической действительностью, с тщательным изучением философских,социологических, юридических воззрений того времени. Структурный подход — это изучение не отдельно взятых категорий во взглядах того или иного уче- ного-экономиста, а рассмотрение внутренней логики всей теоретической концепции каждого из них.

Чрезвычайно важным в этой связи является замечание Т.П. Субботиной о том, что марксизм должен получать не только "внутренние", но и "внешние" импульсы к развитию. Но для этого надо дать ученым возможность отказаться от приемов идеологической борьбы, рассчитанной на "полное уничтожение противника". Новое политическое мышление способно послужить не только делу спасения человечества от глобальных катастроф, но и стимулированию прогресса наук об обществе.

Навязанная специалистам "критика буржуазных концепций" в виде защиты во что бы то ни стало нашей науки от проникновения и распространения немарксистских подходов по сути свидетельствует о нашем собственном неверии в научное и идеологическое превосходство марксизма в его современном виде. Отчасти такое неверие не лишено оснований, учитывая кризисное состояние многих его разделов. Но организм, помещенный под колпак, изолированный от любых внешних воздействий, неизбежно хиреет. Что-то подобное произошло, по-видимому, и с нашим обществоведением. Теперь же надо как можно скорее начать его "закалку", приучая к испытаниям естественной окружающей средой. Новейшая история мировой экономической мысли может содействовать этому процессу лишь при условии освобождения ее от эксцессов идеологической нетерпимости.

Оценивая реальные попытки возрождения историко-экономической науки, М.М. Солодкина отметила, что пока все они, к сожалению, не носят достаточно серьезного характера с точки зрения их организационного обеспечения. В Академии наук СССР до сих пор нет подразделений или временных научных коллективов, занимающихся историей мировой экономики. Историко-экономическое образование безобразно урезано даже по сравнению с застойными временами. И это на фоне того, что в США и Западной Европе оно не только является обязательной составной частью экономического образования (об этом и говорить неловко), но и входит в учебные планы будущих политологов, историков, юристов.

Если мы хотим иметь настоящее экономическое образование, а нетотсуррогат, который получают в большинстве вузов студенты, то, во-первых, следует установить историко-экономический цикл в оптимальном объеме, т.е. на первом курсе дневных отделений экономических вузов преподавать историю народного хозяйства в объеме не менее 100 часов, на вечерних отделениях — не менее 50, на заочных — не менее 30—50 часов. Примерно та же самая. "расчасовка" должна быть для истории экономической мысли на четвертом курсе. Необходимо подчеркнуть еще раз: это касается как истории народного хозяйства СССР, так и зарубежных стран, как отечественной истории экономической мысли, так и мировой. А то с легкой руки инспектора Госкомитета по народному образованию тов. И.Г. Чеботаревой и ректора Московского финансового института тов. А.Г. Грязновой решено (?!) мирового хозяйства не изучать (наверное, по стратегическим соображениям).

Возможны возражения, что учебный план все же не "резиновый”. Что ж, действительно, зачем изучать историю КПСС в течение двух лет (четыре семестра) , зечем столько времени отдавать научному коммунизму? Экономическая история и история экономической мысли вполне квалифицированно развернут применительно к экономическому образованию и принцип материалистического понимания истории, и роль надстройки в формировании экономической политики. Ведь прослушав курс истории КПСС в 200 часов, а курс истории народного хозяйства всего в 35, невозможно стать полноценным специалистом с развитым стратегическим и оперативным экономическим мышлением.

Во-вторых, издательствам необходимо начать публикацию серий "Экономика прошлых столетий" ("Экономическая летопись"), "Экономическиетеории развитых капиталистических стран", "Экономическая мысль СССР".

Наконец, нужно еще раз продумать структуру институтов Академии наук СССР, предусмотрев в Институтах мировой экономики и международных отношений, всеобщей истории, США и Канады, востоковедения подразделения, занимающиеся историко-экономическими исследованиями.

Практические предложения, выдвигаемые участниками научных дискуссий, по праву считаются их главным итогом. Это справедливо и в данном случае. Впрочем, обсуждение дало еще один немаловажный результат — оно высветило многообразие и сложность проблем качественного обновления историко-экономической отрасли знания, и в частности политической экономии, конкретных экономических наук, всего экономического мышления. Высказанные суждения и практические предложения могут быть оценены по-разному, но в любом случае они доказывают невозможность каких-либо "решительных мер" и "кампаний" в этой области. Предстоят кропотливая работа, длительный процесс обновления обществоведения, который должен стать заботой каждого экономиста-теорети- ка.

Г. Гуртова

И. Простаков