Д. ТОЛАНД ПИСЬМА К СЕРЕНЕ,

I. Происхождение и сила предрассудков. II. История представлений о бессмертии души у язычников. III.

Происхождение идолопоклонства и причины возникнове* ния язычества,

а также IV.

Письмо, адресованное некоему господину в Голландии и

показывающее, что философская система Спинозы лишена основополагающего принципа.

Ответ на некоторые замечания благородного друга но поводу опровержения Спинозы.

Письмам этим предпослано

VI. Предисловие в форме письма к некоему господину в Лондоне, препровожденного вместе с вышеупомянутыми рассуждениями и объясняющего некоторые обстоятельства, послужившие поводом к их написанию.

Время уничтожает ложные мнения, а суждения природы подтверждает.

Цицерон. О природе богов, KII. II

ПРЕДИСЛОВИЕ в форме письма к некоему господину в Лондоне, препровожденного вместе с нижеследующими рассуждениями и объясняющего некоторые обстоятельства, послужившие поводом к их написанию

1. Во всех ваших письмах, милостивый государь, вы даето понять, что, по вашему мнению, принимая во внимание место, где я нахожусь, и общество, в котором вращаюсь, я должен был бы позабыть как о своих книгах, так и о своих друзьях. При этом вы столь любезны, что стараетесь если и не вполне одобрить, то во всяком случае извинить это. Я полагаю, что, получив мое последнее письмо, вы уяснили себе, почему я не поддерживаю с вами регулярной переписки, и думаю, что ничего больше на эту тему вы от меня не ждете. Поэтому я, вместо того чтобы писать отсюда о новостях общественной жизни или интригах частных лиц, попытаюсь представить вам отчет о теперешних моих занятиях. Я охотно признаю, что это одна из наиболее бесплодных и наименее занимательных тем, какую я мог выбрать, но тут вы уже должны пенять на самого себя, и я надеюсь, что не заслужу упрека за свой выбор. Прежде всего я должен откровенно сказать вам, что, по-моему, вы весьма несправедливы к здешней стране. Ваши сопоставления ненастной погоды с туманностью понятий, медлительности движений с тяжеловесностью мысли, необозримых пустырей и болот со смутными представлениями и невразумительными общими местами совершенно необоснованны. И нет лучшего способа обнаружить ваше пристрастие, как напомнить вам о тех великих именах в делах войны и мира, в искусстве и науке, которыми во все времена славилась эта страна, о тех людях, которые и в настоящем являются ее украшением и со многими из которых вы сами с удовольствием могли бы побеседовать в Лондоне, будь вы менее увлечены своими соотечественниками и имей вы большее уважение к чужестранцам. Ведь и так уже достаточно оснований для жалоб многих иностранцев на холодность и пренебрежение, с которыми они обычно встречаются в Англии, и весьма часто со стороны именно тех, к кому они у себя на родине относились с большим расположением и предупредительностью.

2. Город, в котором я ныне живу, смело можно назвать столицей учтивости и изящества. Он является местопребыванием правительства, и поэтому понятно, что в нем можно встретить самые образованные умы, самых блестящих красавиц и самые великолепные наряды; кроме того, сюда постоянно стекаются иноземцы, весьма знатные люди, пользующиеся в своих странах большим влиянием и достаточно богатые, чтобы иметь возможность удовлетворять свою любознательность посредством ознакомления с чужими народами и обычаями. Хотя здесь немало лиц, обладающих подлинными и полезными знаниями, все же, должен вам признаться, им не хватает того, что простонародье обычно именует ученостью; и хотя здесь также множество превосходнейших книг, все же буквоеды, черпающие из книг свою мудрость, считаются здесь самыми презренными существами. Если судить о здешней жизни по внешнему впечатлению, может показаться, что вся она сплошной праздник любви и радости, в котором наряду с молодежью участвуют даже государственные мужи и деловые люди. Торопливый путешественник или же тот, у кого нет возможности проникнуть во все слои общества, иного не видит и, зная меньше, чем знал у себя на родине, превратно осведомляет своих друзей. Но поверьте мне, милостивый государь, я нигде не встречал столь тщательно подобранных и многочисленных собраний книг в частных библиотеках, столь беспристрастных исследователей истории и тайн природы. Короче говоря, я нигде не встречал людей, более искусно использующих свои знания для поддержания беседы, а свою начитанность для практических целей, умеющих весьма точно отличать педантство от учености и церемонность от образованности. 3.

Вы отлично понимаете, что с моей стороны было бы большим упущением, если бы я стал здесь пренебрегать моими обычными занятиями, к которым, как вы знаете, я столь привержен и которые при всем разнообразии моих развлечений я не только не забрасываю, но скорее углубляю. Уверяю вас, что, пока я пользуюсь добрым здоровьем и свободой, ничто ие сможет отвратить меня от чтения хороших книг, в чем единственно, по моему убеждению, заключается подлинное наслаждение. Хотя я цешо и многие другие наслаждения, доступные человеку, и умеренно предаюсь всем тем из них, которые считаю дозволенными, все же я не могу не признать верности того наблюдения, что к каждому из этих наслаждений подмешана доза горечи, которую мы ощущаем, либо ожидая, либо испытывая их, либо переживая их последствия. Напротив, читая занимательную книгу, мы получаем полное, ничем не омрачаемое удовлетворение, забываем о прошлом, не тревожимся о будущем, находясь целиком во власти испытываемого нами счастья. Вот поэтому я и могу, и хочу продолжать мои прежние занятия и использовать любую возможность для обогащения своих знаний, являющихся украшением и совершенством нашего естества. И если при столь благоприятных условиях я достигаю лишь незначительных успехов, то это следует приписать не недостатку прилежания с моей стороны, а несовершенству моих способностей. 4.

Несмотря на то что у меня меньше дел, чем кое- кто думает или по крайней мере утверждает, все же по прибытии сюда я сперва решил ограничиться чтением и беседами, не поддаваясь даже соблазну написать хотя бы одно письмо к своим друзьям. Но вскоре мне пришлось пересмотреть это решение, уступая настоятельным просьбам некоего лица, которое пожелало вступить в переписку со мною и которому я ни в чем не могу отказать. Это лицо проживает также на континенте, но, разумеется, не в том же самом городе, [что и я]; и, что еще больше должно удивить вас, лицо это — красивая дама, которой .угодно было запросить мое мнение по вопросам, являющимся предметом трех первых писем, при сем прилагаемых и направляемых с целью убедить вас, что я не вполне, как вы полагали, пребывал [здесь] в праздности. Она — супруга человека, занимающего весьма высокое общественное положение, и этих сведений о ней в настоящее время совершенно для вас достаточно.

5. Я вижу теперь сокровенные помыслы вашей души, как если бы я управлял всеми ее рычагами и пружинами или руководил работой вашего мозга. Вы можете припомнить, сколь часто я заступался за слабый пол, ополчаясь на ваши замечания, которые носили характер скорее предрассудков, чем рассуждений. И хотя я вполне сознавал правоту своей точки зрения, я мог бы — скажу без бахвальства — защищать и нечто более сомнительное против выдвигаемых вами доводов, поскольку они основывались исключительно на досужем мнении ваших приятелей, источником которого является, как праврло, дурное воспитание женщин, и в частности тех из них, с которыми вы сталкивались в дни вашей юности и которых поэтому знали лучше, нежели женщин более высокого круга, встречавшихся вам с тех пор. Сколь часто приходилось мне описывать вам грубость, невоспитанность, невежество и неотесанность, свойственные обычно тем представителям нашего пола, которые не испытали на себе облагораживающего воздействия светского общества и чтения литературы. Жены же и дочери этих людей выделяются по сравнению с ними своим умом и способностями, своим воспитанием и сообразительностью! Я не задаюсь целью выяснять, является ли устранение женщин от образования следствием укоренившихся обычаев или же преднамеренно вызвано мужчинами. Но всякий раз, как женщина погружается в чтение книг и в результате становится скучной, напыщенной или смешной (хотя это бывает лишь один раз из тысячи), какой шум подымаем мы по этому поводу, как охотно ссылаемся на это, чтобы умалить природные способности (genius) женщин, и как торжествуем, превознося превосходство нашего мужского ума! А между тем кто знает, быть может, это ничего не доказывает. Во всяком случае не больше, чем наглость, высокомерие и педантство тех мужчин, которые нахватались верхушек знания, поверхностно читали кое-какие книжки и являются только присяжными глашатаями авторов и изданий, собирателями невразумительных пли трескучих фраз и нелепых изречений, ревностными охотниками за правилами и этимологиями, законченными схоластами или просто- напросто ослами. Я не стану повторять то, что уже доказывал вам (ибо считал, что это необходимо) об одинаковости органов мышления у обоих полов, вследствие чего оба пола равно приспособлены к участию в житейских делах (что никто не может опровергнуть) и в равной мере способны совершенствоваться во всем остальном при условии, если им будут предоставлены одинаковые возможности в отношении образования, путешествий, общения с людьми, общественной деятельности.

6. Я считаю, что нет необходимости приводить доказательства в защиту моего мнения, поскольку оно прочно опирается на данные опыта. Я полагаю также, что вы едва ли забыли содержание тех сочинений, которые я рекомендовал вам для вашей библиотеки, а именно жизнеописаний некоторых знаменитых женщин, живших как в древности, так и в новое время, женщин, достигших славы еще при жизни и удостоившихся памяти потомства за свои изумительные сочинения по философии, богословию, этике и истории как в стихах, так и в прозе, а равно за свои общепризнанные достижения в живописи, музыке и прочих искусствах и науках, за умение вести великие войны и управлять государственными делами, не говоря уже о ведении собственного хозяйства.

Диоген Лаэртский 1 посвятил, как известно, одной женщине свою «Историю мнений», а также свои жизнеописания древних философов, из чего мы должны заключить, что эта женщина разбиралась в различных философских системах, многие из которых чрезвычайно сложны и малопонятны, в особенности те, которым она отдавала предпочтение, а именно системы Платона и Эпикура. Господин Менаж2 написал целую книгу о женщинах-философах и посвятил ее женщине, поныне здравствующей — знаменитой госпоже Дасье, дочери великого филолога Танакиля Фабера 3. Весь ученый мир отдает должное ее превосходным работам, и никто не отрицает, что в наше время она является одним из лучших знатоков греческих и римских авторов, чему может служить доказательством крупная пенсия, выплачиваемая ей французским королем, хотя следует признать, что это весьма сомнительное доказательство, если вспомнить иных лиц, состоящих у него на жалованье.

Я сам мог бы написать вам целый том о подобных женщинах, живших, как мне известно, во многих странах Европы, не называя даже пифагорейских женщин древней Италии. И в самой Англии (где, впрочем, такие женщины редкость) вы можете встретить даму, правда, лично мне не знакомую, которая свободно разбирается в самых отвлеченных метафизических умозрениях и которая выступила в защиту «Опыта о человеческом разуме» Локка, против писаний одного выдающегося богослова. Ее книга, написанная прекрасным слогом и весьма основательная, озаглавлена «Защита сочинения Локка «Опыт о человеческом разуме». Ответ на замечания одного критика».

7. Если же зайдет речь о женщинах, мудро управлявших своими государствами и отличившихся в войнах, то мне нет надобности напоминать о вавилонской Семирамиде 4, о скифской Томириде б, о британской Боа- дицее6 и о пальмирской Зенобии7. А что скажете вы, например, о Маргарите8, знаменитой правительнице Испанских Нидерландов? И сколь часто, как это мне известно, вы восторгались чтением славных деяний нашей королевы Елизаветы 9, высокообразованной лингвистки, умевшей выбирать себе отличных советников и руководить ими! В начале своего царствования она мудро обнадежила своей милостью папистов только для того, чтобы впоследствии иметь возможность еще крепче ут- вердить на незыблемом фундаменте протестантскую религию, что и было ею достигнуто. Благодаря этому она в короткий срок стала грозой для своих врагов и любимицей своих подданных, а также поддержкой для своих союзников. Всю Европу повергла она в зависть и восхищение, а затем наполнила и остальной мир славой своего имени.

И в наши дни королева Анна 10, украшающая тот же трон и взявшая себе за образец Елизавету, обнаруживает с избытком, на что способна женщина. С одной стороны, она не уступает ни одному государю в умении осуществлять правосудие в своих владениях, содержит могущественный флот на морях и многочисленные сухопутные армии, стоит во главе великого союза, направленного против тирании Франции и объединяющего столь различные народы и вероисповедания, находит средства и возможности для ведения войн в Германии, Фландрии, Испании и Индии. С другой стороны, королева Анна выполняет еще более трудное дело, сохраняя в своей стране равновесие между различными враждующими партиями и не допуская их до открытого столкновения и взаимного истребления, к чему они выказывают противоестественную склонность. Даже те, кто отрицает ее законные права на престол и защищает притязания ее брата, признают ее милосердие в отношении их самих и ее благоразумие при пресечении их злонамеренных планов. Она дала достаточно доказательств тому, что остается равнодушной к выкрикам ханжей всех мастей, так как знает, что они лишь смутьяны и нарушители общественного спокойствия, выставляющие себя самыми ревностными поборниками религии, тогда как на самом деле под флагом служения божьему делу и церкви они заняты только собственными интересами и преследуют свои особые цели. Тем ие менее королева великодушно старается успокоить и удовлетворить умы всех людей, не пренебрегая и самыми безрассудными из них. Эта ее чрезвычайная доброта (на первых порах должным образом не оцененная) побудила враждебную партию слишком поспешно обнаружить свой мстительный и своевольный нрав и вместе с тем вызвала некоторые робкие нарекания со стороны друзей свободы, встревожившихся о безопасности ее величества и о спокойствии государства. Но ее враги испытали горькое разочарование, а ее верноподданные быстро успокоились, когда всему миру (а нам здесь в особенности) стало ясно из речи королевы при открытии сессии парламента, что она не только будет управлять церковью и государством соответственно действующим в Англии законам, но также надежно обеспечит наследование королевского престола за протестантской линией и будет проявлять полную и нелицеприятную терпимость по отношению ко всем протестантским вероучениям.

Вот вам явное доказательство того, чего своим дарованием может достигнуть женщина, даже если сравнивать ее с ее великим предшественником — королем Вильгельмом 11. Если же, милостивый государь, вам мало этих доказательств, чтобы убедиться в одаренности женщин, то в виде примера я укажу еще на нашу престолонаследницу, ее курфюршеское высочество принцессу Софию 12, которая свободно изъясняется на многих языках, имеет обширные познания в области истории и которую высоко ценят большинство образованных людей Европы за ее глубокое проникновение в государственные дела и тонкое понимание главнейших религиозных и философских вопросов.

Если теперь после всех этих доказательств и приме ров вы все-таки не совершите со всею искренностью своего обращения, то должны быть не только объявлены упорным еретиком, но и подвергнуты опале со стороны дам, что явится справедливой карой за ваше пренебрежение [к прекрасному полу].

8. Но как бы ни относились вы к этому вопросу, величина и количество препровождаемых мною при сем статей являются достаточным ответом на то, о чем вы сообщали мне относительно моих обычных занятий в этом городе. Дама, по просьбе которой я написал большинство из этих статей, обнаружила понимание их содержания столь же полно, сколь и любознательность, проявленную ею, когда она ставила мне свои вопросы. Она не знает ни одного из древних языков, но отлично понимает необходимость ссылок на источники и без них не поверит излагаемым фактам. Но ради вас, а равно во избежание недоразумений со стороны тех, кому вы можете показать эти письма (вы вольны показывать их кому и сколько вам угодно), я выписал в подстрочных примечаниях все подлинные цитаты, хотя, обращаясь к моей даме, я включал их в переводе в основной текст моих рассуждений. Таково было похвальное обыкновение древних [авторов], тогда как новейшие писатели лишь сбивают с толку своих читателей пеленой манерой не приводить цитаты в примечаниях, а прямо включать их в текст своих сочинений. Никто не станет утверждать, будто образованная римская дама не в состоянии была читать «Об обязанностях человека» Цицерона или его диалог «О гадании» только потому, что он искусно вплел в свой текст большое количество мест из греческих писателей; но ни одна женщина в мире (да и большинство мужчин) ничего не вынесет из чтения Селдена 13 или Сальмазия и, кроме усталости и отвращения, что произошло бы даже и в том случае, если бы они писали на современных языках.

Полагать, что не следует утомлять дам цитатами, — значит не только признавать их неразумными созданиями, но и утверждать также, что во время богослужения им нельзя цитировать Священного писания, ибо мужчины никогда не допустят своих жен к изучению [древне]еврейского языка, да и сами женщины едва ли согласятся портить нежность своего выговора звуками столь грубого наречия.

9. Вы должны твердо усвоить себе, милостивый государь, что моя корреспондентка — одна из самых любознательных личностей, какие вам когда-либо приходилось встречать. Она обладает обширнейшими познаниями, так как прочла все достойное внимания на новых языках, не говоря уже о лучших переводах древних авторов; и без сомнения, вы позволите даме восхищаться сочинениями писателей, уже давно сошедших в могилу, не пренебрегая и теми, кто заслуживает внимания среди живущих. Хотя многие и могут подумать, что Серена является вымышленным лицом, вас именно я хочу заверить, что она вполне реальная личность.

Я подчеркиваю это, во-первых, для того, чтобы внушить вам, кому я столь часто советовал жениться, лучшее мнение о женщинах; во-вторых, в надежде на то, что вы дадите вашим дочерям (если когда-нибудь они у вас будут) такое воспитание, которое сможет послужить примером для других: ведь деятельность отдельных людей, богатых, родовитых и уважаемых, нередко оказывала сильнейшее влияние на преобразование целой страны. Что же касается прочих читателей, то пусть они думают, что Серена только вымышленное имя подобно маркизе господина де Фонтенеля 15 в его «Разговорах о множестве миров». Но им придется в таком случае признать, что образ созданной якобы моим воображением женщины совершенно отличен от тех пустых, взбалмошных, жеманных, болтливых и крикливо разодетых созданий, столь же доступных, сколь и вульгарных, у которых ничего нет, кроме внешности, и которые поэтому и в других ценят лишь внешность. Этим особам чужды какие-либо добродетели, они лишены подлинных достоинств и годны лишь для минутных развлечений и забав, а не для истинной радости и нерасторжимого жизненного союза.

Подобные критические замечания относятся не только к женщинам, но и к большинству мужчин, чье фатовство, чудачества, спесь, невежество и невоздержанность ставят их в лучшем случае на одинаковый уровень с женским полом. Мои соображения не должны, однако, усугублять ваше презрение к женщинам, а только увеличить вашу осмотрительность, когда вы, отнюдь не принадлежа к охарактеризованной выше разновидности мужчин, станете подыскивать себе достойную подругу.

10. Но пока забудем о дамах. Я должен немного подготовить вас, милостивый государь, к чтению прилагаемых писем, рассказав вам о тех обстоятельствах, которые вызвали их появление. Тема первого письма — происхождение и сила предрассудков. Причем я исследую их моральные 16, а не физические причины. Поводом к его написанию послужил следующий отрывок из Цицерона, указанный мною Серене: «Наши чувства, — говорит он, — развращают не родители, не кормилицы, не наставники, не поэты и не театры; и не мнение толпы сбивает их с пути. Но вот уму нашему угрожают со всех сторон западни, расставленные либо теми, которых я только что перечислил и которые влияют на нас и направляют нас по своему усмотрению, покуда мы нежны и неразвиты, либо глубоко коренящимся в каждом из нас мнимым влечением к добру, на самом деле являющимся источником всех наших пороков; развращенные его соблазнами, мы уже не различаем с достаточной ясностью вещей, по природе своей хороших, не находим в них больше сладости и ласкающего наши чувства раздражения» 80.

Придя в восторг от замечательной силы и вместе с тем естественной легкости этих слов, Серена призналась мне, что даже теперь, когда причины многих предрассудков ей известны, она не вполне избавилась от их влияний и частых повторений. В этой связи она попросила моего письменного отзыва по этому поводу, что я и выполнил настолько кратко, насколько мог, пользуясь вышеприведенным отрывком в качестве эпиграфа. Я показал последовательный рост и развитие предрассудков на всех ступенях нашей жизни и постарался доказать, что во всем мире люди объединены в едином заговоре, направленном к развращению разума каждого отдельного человека. Я старался набросать живую картину предрассудков, наблюдаемых у людей всех званий, и осудил только то, что каждый человек порицает сам в своих ближних, хотя самому себе и прощает подобное недомыслие. И если кто-нибудь сделает вывод, ссылаясь на мою критику школ, университетов, церквей и государственных деятелей, будто я восстаю против образования, религии или государственной власти, то с не меньшим основанием он мог бы заявить, что я вообще враг воспитания и обучения детей, враг всех профессий и всякого рода занятий, враг общения между людьми и вообще всей общественной жизни. В действительности же я предаю осуждению только злоупотребления, связанные со всеми этими явлениями, но отнюдь не их самих.

Серена изумилась, услышав от меня рассказ о том, как и когда это учение зародилось среди язычников, а также о том, что у него подобно всем прочим учениям были свои зачинатели, сторонники и противники. Я откровенно изложил ей все это и вместе с тем показал постепенное распространение этого учения во всех частях известной тогда земли, а также истинные источники поэтических сказаний о Елисейских полях, о реках, судьях, вратах и адском паромщике, о блуждающих душах людей, умерших без погребения. По всей очевидности, добавил я, древние египтяне были подлинными наставниками языческого мира во всем относящемся к науке и религии. Я попытался подтвердить все это ссылками если не сказать на лучшие когда-либо бывшие авторитеты, то во всяком случае на лучшие из древнейших книг, которые сохранились до нашего времени. Ведь в таких вопросах нельзя основываться на одних лишь предположениях. Когда же мы утверждаем, что такие-то люди первыми изучали астрономию, первыми строили храмы, первыми занимались магией, мы это говорим не в том смысле, что они были безусловно первыми (ибо в отношении столь давних веков кто решится утверждать это с полной уверенностью?), а только в том смысле, что все достоверные источники указывают па них как на первых; и именно в этом смысле следует понимать меня всегда, когда я так выражаюсь.

65

3 Том 1.

Равным образом я доказал в этом письме, что мнение о бессмертии души не берет свое начало от философов, будто бы выводящих его из самопроизвольных движений, разума и дара речи у человека, но, наоборот, впервые зародилось у язычников в среде простонародья, представления которого нередко превращались в учения философов, пытавшихся разумными доказательствами подкрепить то, что простые люди принимали либо вовсе без доказательств, либо на основе весьма шатких доводов. Если мои утверждения будут сочтены правильными, то они опровергнут, во-первых, общераспространенное предположение, будто язычники узнали о бессмертии души от евреев, и, во-вторых, мнение, разделяемое доктором Кауардом21, будто «мысль о самостоятельном существовании человеческих душ ве- дет свое начало от языческих философов и больше ни от кого» 82. Впрочем, когда я писал это письмо, я не имел представления о книге, написанной доктором; с нею я ознакомился лишь впоследствии и не нашел в ней для себя ничего полезного.

12. В третьем письме, написапном также Серене и по личному ее желанию, идет речь о происхождении идолопоклонства, причем оно объясняется совершенно иным образом но сравнению с общепринятым. В нем вы сможете также прочесть о том, как появились языческие храмы, жрецы, алтари, празднества и жертвоприношения, а также о священных изображениях, статуях и божествах-покровителях, о духах, привидениях, оракулах, о магии и об астрологии. Вы сможете узнать далее о том, почему люди стали воображать, что небо (т. е. обитель богов) находится над их головами, а ад (т. е. темница грешников) — под их ногами, почему они устремляют свой взор во время молитвы вверх, II о многих других вещах того же рода, относительно которых существует общераспространенное мнение, что их нельзя объяснить иначе как ссылкой на обычаи и что их происхождение безвозвратно погребено в глубине веков, под развалинами исторических памятников.

В этом же письме даются объяснения главнейших языческих обрядов, удивительных свойств, которыми язычники наделяли своих богов, непристойных историй, которые они рассказывали об их похождениях, и иных любопытных явлений, издавна считавшихся порождением поэтического вымысла или чрезмерного человеческого воображения, но уж никак не предметом, который может быть подвергнут точному историческому изучению. И в заключение разъясняется троякое разделение языческого богословия на естественное, гражданское и поэтическое, дается аллегорическое истолкование языческих мистерий и, наконец, языческие обряды сопоставляются с извращениями [догматов] христианства, из чего явствует, что во все эпохи суеверия всегда одни и те же, а различны только их наименования.

Это третье письмо самое длинное, но вы, безусловно, понимаете, что все же оно недостаточно велико для удовлетворительного объяснения перечисленных мною столь разнообразных предметов, не говоря уже о тех, которые я опустил за недостатком вреАмени. Для вас должно быть поэтому ясно, что я не занимался в данном случае изложением общих мест и вместе с тем далеко не исчерпал всего, что могло быть высказано гсо данным вопросам (ничего подобного я не утверждаю), а только ограничился рассмотрением того, что строго необходимо для их понимания. Притом сделано это способом ясным, легким и понятным даме, а значит, и любому человеческому уму. Но было бы неверным заключить отсюда, будто я не мог привести множество других аргументов или ссылок на источники в защиту тех моих мнений, которые выглядят чересчур смелыми парадоксами. Полагать нечто подобное могут лишь люди, до смерти пугающиеся, когда их выводят хотя бы на один шаг с проторенной дороги, даже если это делается для того, чтобы укоротить и обезопасить их путь или предложить им ступать по зеленым лужайкам вместо блуждания без проводника по диким местам, через болота и топи, между страшными ущельями и пропастями.

67

3* 13. Очевидно, вы будете удивлены тем, что я столь расхожусь при объяснении происхождения и развития идолопоклонства с автором, книгу которого на эту тему я недавно горячо рекомендовал вашему вниманию. Я имею в виду в высшей степени почтенного и трудолюбивого собирателя древностей Антония Вандаля 23, главного врача города Гарлема. Мое мнение о его книге остается прежним, только (как я уже раньше говорил вам) следовало бы, по-моему, озаглавить ее вместо «Происхождение и развитие идолопоклонства» «Полное собрание древнейших языческих, еврейских и христианских суеверий». Ибо в этой книге весьма точно описаны именно суеверия, но мало сказано относительно их происхождения и не содержится ничего, что бы противоречило моим источникам, за исключением только опровергнутого мною места относительно поклонения небесным телам. Что же касается распространения идолопоклонства из Халдеи в Сирию и другие части Азии, в частности в Ионию, а оттуда в Грецию и далее, то это только предположение, и в книге не сделано даже попытки его обосновать, что явствует из второй и третьей глав, где эта мысль высказана лишь мимоходом. И я нисколько не сомневаюсь, что этот ученый господин предпочтет авторитетные, хотя и малоизвестные, свидетельства источников грубому заблуждению, даже если оно и было общепринято.

Написанную г. Вандалом историю языческих оракулов вы также уже внимательно прочитали с большим удовольствием. Недавно он опубликовал одиннадцать новых исследований, касающихся главным образом священных обрядов язычников, где на основе изучения медалей, надписей и свидетельств им сделаны значительные открытия в отношении древнего мира. В настоящее время готовится издание его работы, посвященной опровержению мнимого Лристея, а следовательно, и всей истории о греческом переводе Ветхого завета, который ошибочно приписывается «семидесяти толковникам» 24. В том же сочинении он рассматривает древние обряды очищения и перерождения, как, например, ритуальные омовения, окропления при помощи воды, крови или полное погружение в них. Мы можем, таким образом, ожидать от него много интересных сведений, касающихся христианского обряда крещения, изложенных не только весьма свободно, но и в высшей степени добросовестно. Ибо, хотя г. Ваидаль и менпо- нит, или (как мы обыкновенно выражаемся) анабаптист 25, он является одним из самых горячих приверженцев истины и вернейшим другом своих друзей, человеком большой души, несмотря на стесненность своих средств, и благороднейшим мыслителем, не способным слепо верить наперекор здравому смыслу и достоверным свидетельствам.

14. Я написал Серене и другие письма, касающиеся еще более интересных вопросов, но так как они еще не переписаны набело, то вместо них я посылаю вам два философских письма, адресованных незнакомым вам лицам. Первое из них, четвертое по счету из препровождаемых вам, было отправлено одному ревностному поклоннику Спинозы, всецело приверженному его учению и считающемуся лучшим толкователем его системы. После многократных споров с ним на разные темы я как-то сказал ему мимоходом, что все здание этой философии лишено прочного основания. Он немедленно ухватился за это мое утверждение и не оставлял меня в покое, покуда я, воспользовавшись достаточным досугом в очаровательном сельском уединении, не написал ему упомянутого письма. Будучи глубоко честным человеком, он охотно признал, что Спиноза погрешил в данном вопросе, а следовательно, и во всех вытекающих из него, хотя он лично этого раньше никогда не замечал, в чем повинны и некоторые другие спинозисты. Однако один господин, известный не только своей выдающейся ученостью, но и знатным происхожденпем, ознакомившись с этим письмом, которое было названо «Опровержение Спинозы» и свободно ходило по рукам, высказал мне множество похвал (я не считаю уместным повторять их) по поводу той части моего письма, которая непосредственно касалась этого философа. Вместе с тем он выразил свое неудовольствие относительно последней его части, где я сформулировал положение о том, что движение столь же присуще материи, как и протяжениеу и что материя не есть и отнюдь не может быть неподвижной, мертвой и бездейственной глыбой, иначе говоря, пребывать в состоянии абсолютного покоя. На некоторые возражения, которые ему угодно было сделать, я представил определенные ответы во втором письме, являющемся пятым по счету и последним из препровождаемых вам.

В отношении обоснования своей точки зрения, которую я столь определенно противопоставляю суждениям как древних, так и новых [философов], я отсылаю вас к самому письму, из которого вы сможете убедиться, что мое мнение свободно от тех [ошибочных] последствий, с которыми оно на первый взгляд кажется связанным. Я не стану также предугадывать ваших собственных замечаний относительно того, много ли пользы могут принести мои мысли для философии, ибо вопрос не в том, насколько они полезны, а насколько они истинны. Равным образом я не стану оправдываться в том, что пишу о тайнах философии столь обыденным слогом. Напротив, я лишь сожалею, что у меня не хватило времени изложить их еще проще и понятнее, тогда как излагать их в обычных философских выражениях кажется мне делом куда более легким; но в этом последнем случае они могут быть доступны значительно меньшему числу людей, становятся менее действенными и занимательными.

Я надеюсь, что, если доктору Кауарду (последнюю книгу которого я только что внимательно прочел) случится ознакомиться с этим моим письмом, он перестанет утверждать, будто «совершенно очевидно, что движение не есть материя, хотя если мы захотим определить его, то едва ли найдем слова для выражения его сущности» 83. Мне кажется, я достаточно выяснил, что движение есть не что иное, как материя с известной точки зрения, хотя оно и не исчерпывает вполне всего понятия материи, как не исчерпывает его и протяжение. Тот, кто признает (как, например, Кауард) «возможность, что бог наделил материю принципом самодвижения» 84, не станет утверждать, что это «невозможно в философском отношении»; не станет он настаивать и на том, что материя «постоянно движется вследствие скрытых и неведомых соображений божественной мудрости» 85. Под последними следует полагать, по его мнению, «сохранение порядка и строя вселенной, которая (как он думает) с необходимостью бы разрушилась, если бы вся материя пришла в самодвижение, почему бог и счел уместным ее ограничить» 86.

Однако если он рассмотрит мою аргументацию, то поймет, что опасности, которой он страшится со стороны постоянного проявления внутренней активности материи, вовсе не существует. В самом деле, было бы противоречием, если бы движение было присуще материи и если бы вместе с тем только некоторые части материи (П ЛИШЬ В некоторых случаях) были наделены способностью приводить самих себя в движение; утверждать, что материя может быть иногда неподвижна, равносильно (если мои доводы хоть сколько- нибудь доказательны) утверждению, что она бывает иногда непротяженной. При этом материи присуще именно движение, как таковое, а не то или иное его направление, которое всецело зависит от законов взаимодействия тел или же от непосредственной силы и воли мудрейшего и всемогущего бога. Но говорить, что бог может лишить материю движения, тогда как оно присуще ей, равносильно утверждению, что он может отнять у нее протяжение или плотность, а это значит утверждать, что ои может уничтожить материю.

15. В силу разрешения, которое я уже раньше вам предоставил, вы можете совершенно свободно показывать эти письма всем вашим знакомым, интересующимся подобного рода вопросами, не допытываясь даже, являются ли они моими друзьями или врагами, вигами или ториями, латитудинариями или прецизистами26, приверженцами англиканской церкви или вероотступниками. Ибо в этих письмах нет ничего, что имело бы касательство к разногласиям, разделяющим их в настоящее время как в области религии, так и в области политики, нет ничего такого, что не могло бы быть спокойно прочтено представителями всех партий, сект и группировок. Мои письма не что иное, как невинные изыскания в области освященных веками памятников древности или же краткие опыты по философии, рассчитанные не на оскорбление кого-либо, а на услаждение всех и каждого. Если даже они ничему не научат читателя, то во всяком случае могут его развлечь.

Что же касается людей, относящихся ко всему с завистью и неприязнью, то они достаточно наказаны уже тем, что их ворчание никто но принимает всерьез. Вернейшим сродством, способным заставить умолкнуть этих угрюмых странствующих рыцарей, которые постоянно гонятся за приключениями и каждого встречного принимают то за великана, то за карлика, является полное игнорирование их жалоб и причитаний (как известно, подобным образом обычно поступают с капризными детьми).

Если бы оказалось возможным воспрепятствовать отдельным людям знакомить человечество с мнениями, обычаями, религиями и формами правления древних под тем предлогом, что современники могут увидеть в подобных описаниях замаскированное изображение самих себя, то это, безусловно, привело бы к прекращению прогресса просвещения, к приостановке дальнейшего развития науки и культуры. Я не отрицаю, что такого рода сопоставления иногда возникают вполне естественно, даже если автор не имел их в виду, как, в частности, не имел их в виду и я в тех случаях, где не делаю никаких определенных сравнений. Но подобные выводы чаще всего делаются самими заинтересованными людьми, поскольку они лучше кого бы то ни было могут усмотреть, в чем больше всего проявляется сходство [обычаев древних] с их собственными учениями и обычаями. В таком случае, мне кажется, им надо выбрать одно из двух: либо отбросить то, чего они сами придерживаются, если оно не лучше ТОГО, ЧТО ОН IT подвергают осуждению у древних и что, быть может, от древних и ведет происхождение; либо добиться издания закона, воспрещающего рассказывать людям о верованиях древних и подражать им в чем бы то ни было, кроме того, что было у них безусловно полезного и хорошего, отбрасывая все то, что у них было дурного или ошибочного.

16. Что же касается тех возражений, которые кое- кто из ваших злоречивых приятелей мог бы направить против меня, то я уже не раз советовал вам но придавать большого значения таким пустякам. Ведь даже тем лицам, которые в церкви и в государстве занимают положение выше моего, также не удается избежать злословия и клеветы со стороны людей, стремящихся их опорочить или завидующих нх успехам.

Человечество во все времена одно и то же; одни и те же ухищрения испокон веков применяются для разжигания в людях страстей или для ложного направления их рвения, и никакие аргументы не могут утихомирить тех, кто злобствует без видимой прпчины или из личной неприязни. Поэтому все мудрецы обычно пренебрегают такого рода выкриками и, изложив нечто достойное внимания и похвалы, более изумляются тому, что их никто не порицает (что, впрочем, случается редко), нежели сыплющимся на них злобным нападкам, которых они ожидали. Молчание они склонны рассматривать как осуждение своей деятельности, а всеобщего одобрения боятся как свидетельства о том, что в их сочинениях нет истины. Но каков бы ни был их успех у современников, беспристрастное потомство воздает должное их памяти, тогда как об их противниках либо вовсе забывают, либо вспоминают с осуждением, клеймя их завистливые или невежественные нападки на то, что заслуживало признательности и одобрения. Из всех слабостей тщеславие, несомненно, наиболее предосудительно; и все же, когда противник злобствует, можпо с уверенностью предположить, что, значит, он не в состоянии аргументировать; когда он сердится, зпачит, ему нечего ответить; когда оп то и дело касается вопросов, не имеющих отношения к предмету, значит, у него мало что есть сказать по существу; а когда он пускает пыль в глаза, то это делается для того, чтобы ослепить читателя либо самому укрыться от взоров. Мы знаем, что есть люди, которые не могут существовать, не обливая кого-нибудь грязью; возможно, это необходимо для их здоровья, или же их организм требует столь обильного расходования желчи, во всяком случае мы должны их за это осуждать не более, чем мы осуждаем тех, кто разделяет высказываемые ими мысли.

Что касается посланной мне вами рукописи одного из приверженцев низкой церкви27, а также сочинений некоторых других авторов, направленных против меня, то я хотел бы заметить лишь одно: совершенно очевидно, что суждения этих господ столь же лицемерны, сколь ограниченна их любовь к ближнему. Они руководствуются не заботами о моей душе, а злобой против меня, не интересами церкви, а стремлением услужить своим группировкам. Некоторые же из них делали это в надежде получить награду за свои мелкие услуги, так как знают, что не могут рассчитывать на что-либо более значительное. Да и какими другими мотивами можно объяснить появление столь постыдных сочинений, если принять во внимание мое отсутствие и неучастие в их спорах. Помимо всего прочего, я им дал уже свое разъяснение по поводу нападок на мою книгу «Христианство без тайн» 28 в брошюре «Vindicius Libe- rius» 29. Несмотря на все это, они порочат мое имя в своих нечестивых выступлениях и своими ругательствами оказали мне услугу быть зачисленным в одно общество с нашими уважаемыми прелатами. Более того, они продолжают отзываться обо мне в тех же самых выражениях, что и раньше, хотя я проявил к ним доброжелательность и прекратил с ними полемику.

Это те самые люди, которые повергли церковь в соблазн, чего она им никогда не простит; но бог не допустит, чтобы великий коллектив церкви был повинен в прегрешениях отдельных лиц, пишущих без. ее одобрения. Я же всегда буду питать скорее признательность, чем неприязнь, к тем, кто относится ко мне не с большим уважением, чем к нашему незабвенному освободителю от рабства и несравненному основоположнику нашей свободы — королю Вильгельму, кто обходится со мною не лучше, чем со столь обширной общиной протестантов и верноподданных, каковыми являются английские диссиденты30, кто проявляет ко мне не больше любви, чем ко всем умеренным членам высокой церкви.

Возвращаясь, однако, к автору вышеупомянутой рукописи, пропитанной злобой и ненавистью, следует заметить, что он угодил лишь немногим (не говоря уже о том, что он проявил свое невежество и невоспитанность). Сама цель его пасквиля была до такой степени низкой (он даже пытался подчинить своему влиянию некоторых моих друзей и противопоставить их мне), что я, не обращая внимания на него и ему подобных, открыто заявляю о том, что у себя на родине являюсь представителем низкой церкви, а здесь, за границей, где я пребываю в настоящее время, нахожусь как конформист31 на стороне протестантов. 17. Столь обстоятельно подготовив вас к прочтению нижеследующих рассуждений, устранив с вашего пути все затруднения и препятствия, я не стану больше утруждать ни вас, ни самого себя, а только ограничусь заверением, что жажду увидеться с вами (надеюсь осуществить это в скором времени) так, как мало с кем в Англии, и что продолжаю быть вашим покорнейшим слугою.