1. Свобода совести

Принадлежность человека к известной церкви основана на вере, то есть,

на чувстве, соединенном с твердым убеждением в истине учения. И чувство и

убеждение проистекают из внутреннего человекa.

принуждению. Внутренняя свобода составляет самое основание природы человека,

как разумно-нравственного существа. На ней основана всякая ответственность;

ею он возвышается над животными. внешними своими действиями человек состоит

в отношении к другим людям, является членом юридических, (следовательно принудительных

союзов, подчиняется внешним законам; но внутренняя его сущность остается неприкосновенною:

это-область, собственно ему принадлежащая и не подлежащая никаким внешним

определениям. Поэтому, посягательство на внутреннюю свободу человека составляет

отрицание коренного источника всякой нравственности, а вместе нарушение первого

и священнейшего из человеческих прав. Мы видели, что в области гражданской

нет и не может быть естественных и неприкосновенных прав человека; Bсe они

подчиняются общественному началу. Напротив, в области совести человек один

хозяин; здесь господствует прирожденное ему право, которое не подлежит никаким

внешним ограничениям. Здесь права государства прекращаются.

Церковь, с своей стороны, никогда не может нарушить свободы совести,

ибо церковная власть принудительной силы не имеет. Она может действовать только

силою нравственною, следовательно путем свободы. Нарушение свободы совести

возможно лишь тогда, когда церковная власть получает подкрепление от власти

государственной, обладающей силою внешнего принуждения. Но чтобы дать такое

подкрепление, государство должно выйти из принадлежащей ему области гражданских

отношений и господствующие в них юридические начала перенести на внутреннего

человека, который им не подлежит. Таким образом, нарушение свободы совести

является последствием совокупного действия двух различных союзов, из которых

каждый выступает из своих пределов, чтобы покорить себе человека всецело;

Государство проникается чуждыми ему церковными началами и становится судьей

религиозной истины, которую оно водворяет силою внешнего принуждения, через

что оно является деспотическим. А с своей стороны, нравственная сила церкви

превращается в силу материальную; вместо живой веры установляется насильственное

повиновение, через что коренное начало церковного союза получает превратный

характер. Таким образом, принудительная сила, перенесенная на внутреннего

человека, извращает природу обоих высших союзов, обнимающих человеческую жизнь.

Правильное их отношение может установиться только признанием свободы совести.

В чем же состоит свобода совести? Какие права вытекают из этого начала

для гражданина? Здесь надобно различать свободу внутреннего исповедания веры,

или собственно свободу совести и свободу внешнего исповедания, которая, в

отличие от первой, называется свободою вероисповедания.

Свобода совести состоит в праве человека исповедывать лично ту веpy,

которая предписывается ему его чувством и совестью. Отсюда следует: 1) право

не быть принуждаемым к исповеданию иной веры; 2) право не быть наказанным

за исповедание какой бы то ни было веры: этому противоречит наказание еретиков;

3) право свободного перехода из одной веры в другую: нарушение этого права

есть отрицание свободы совести; 4) право не быть принуждаемым к исполнению

обрядов своей церкви. Взыскание за неисполнение этой обязанности есть дело

церковной власти, а не государственной.

Начало свободы совести влечет за собою и право каждого гражданина пользоваться

всеми гражданскими правами независимо от вероисповедания. Пока он исполняет

свои обязанности относительно государства, он не должен быть стесняем в Своих

частных действиях: он может поселяться, где хочет, и заниматься, чем хочет,

подчиняясь общим государственным законам. Основное правило гражданской справедливости

состоит в том, что человека не должно лишать прав, если он не совершил преступного

действия, а исповедание той или другой Bdbpbi не есть преступление. Высшее

развитие свободы совести ведет и к пользованию политическими правами независимо

от вероисповедания; однако здесь это право ограничивается правами государства.

Последнее, в силу исторических причин, может находиться в более или менее

тесном союзе с известною церковью, и это может вести к ограничению прав других

исповеданий. Здесь государство вращается в собственно ему принадлежащей области;

политическое право дает лицу известную долю власти, а это не есть личное только

дело, а общественное. Поэтому здесь возможны ограничения, которые, хотя не

находят оправдания в общих началах государственной жизни, но объясняются исторически,

Так, в Англии, не смотря на широкое развитие политической свободы, католики

только в 1829 году приобрели политические права. Евреям еще позднее открыт

был доступ в парламент. Но высшее развитие государственной жизни рано или

поздно несомненно приводит к распределению политических прав независимо от

вероисповедания.

Есть однако случаи, когда допускается и ограничение прав гражданских.

Существуют секты, исповедующие начала противные нравственности, разрушительные

для общественного порядка и ведущие к преступным действиям, например скопцы,

мормоны. Должно ли государство их терпеть?

Государство не имеет права принуждать последователей этих сект к обращению,

ибо оно силы над совестью не имеет. Оно не имеет права и наказывать их за

подобные верования, ибо оно наказывает только за действия, а не за помыслы.

Но оно в праве не только наказывать вытекающие из вероисповедания преступные

действия., но и принимать против этих сект предупредительные меры. В крайнем

случае, оно может удалять их из среды других, ограничивая их место жительства

и занятия.

Существуют и другие секты, которые не допускают известных действий, составляющих

общую обязанность граждан, например принесение присяги, исполнение военной

службы. Уместно ли здесь принуждение? Строго говоря, государство всегда в

праве вынуждать исполнение гражданских обязанностей и наказывать за неисполнение.

Оно, может также не терпеть внутри себя подобных сект, предоставляя им выселяться,

если oни не хотят подчиниться общим требованиям. Однако, если эти секты в

других отношениях безвредны, то здравая политика и терпимость заставляют государство

воздерживаться от подобных мер и давать льготы, щадя свободу совести. Самое

лучшее-взимать с них особенную подать в замен неисполненной обязанности. Так

поступают в Пруссии и других странах с меннонитами.

Относительно свободы совести может возникнуть вопросе: если государство

не в праве требовать от гражданина, чтобы он исповедывал ту или другую веру,

то может ли оно допустить, чтобы он не исповедывал никакой веры? Некоторые

публицисты полагают, что признавая свободу совести, государство должно однако

требовать от каждого подданного, чтобы он принадлежал к какой-нибудь церкви,

ибо вера составляет залог нравственной и гражданской добродетели. Се этим

мнением нельзя согласится. Это .- опять нарушение свободы совести. Легко может

случиться и постоянно случается, что ни одна из существующих церквей не удовлетворяет

внутренним потребностям и убеждениям человека. Весьма часто также в жизни

человеческой бывает время искания, иногда продолжительное, в течении которого

он не в состоянии примкнуть с убеждением к какому-нибудь определенному вероисповеданию.

В таком случае он будет принадлежать к церкви не как верующий, не по внутреннему

призванию, а в силу внешнего принуждения. Это может породить только лицемерие,

что всего более противоречит требованию добродетели. С другой стороны, государство

в праве ограничивать свободу совести только при совершенной несовместности

известного религиозного учения с гражданским порядком. Но отсутствие определенного

вероисповедания, даже полное отсутствие религиозных убеждений, вполне совмещается

с исполнением гражданских обязанностей. В действительности мы часто встречаем

людей, которые, при совершенном недостатке религии, являются и добрыми людьми

и добрыми гражданами. Без сомнения, обще распространенное безверие лишает

государство одной из важнейших нравственных опор общественного порядка; но

в отдельных лицах это не имеет никакого значения. С общим же явлением государство

бороться не в состоянии; тут действуют нравственные силы, которые не подлежат

принуждению.

Другой вопрос: распространяется ли свобода совести на воспитание детей?

Дети собственного убеждения не имеют; их воспитание в известной религии зависит

ли исключительно от воли родителей или государство имеет право в это вмешиваться?

Дети состоят под опекою родителей, но власть последних не безусловная.

Она может быть употреблена во зло, и в таком случае высшим опекуном является

государство, которое воздерживает злоупотребления родительской власти и охраняет

интересы детей. Однако это право надзора не простирается на выбор веры. Государство

в делах веры голоса не имеет; это дело совести, и здесь coвесть родителей

заступает совесть детей. Воспитание детей в той или другой вере по внушению

совести не может считаться злоупотреблением родительской власти, а потому

государство не должно в это вмешиваться. Таково чистое начало, вытекающее

из свободы совести и естественных прав родительской власти. Всякое уклонение

от этого правила, в силу политических начал, может рассматриваться только

как нарушение коренных прав человека.

Сомнительный вопрос: может ли государство допустить, чтобы родители оставляли

детей без всякого религиозного воспитания? Здесь вмешательство государства

может найти себе оправдание. Религия, по всеобщему убеждению, составляет один

из существенных элементов человеческой жизни: это-мировой факт. А потому государство

может требовать, чтобы дети не были ее лишены, каковы бы ни были убеждения

родителей, также как оно может требовать обязательного обучения грамоте. Отсутствие

всякого религиозного элемента в воспитании может считаться пренебрежением

обязанностей и злоупотреблением родительской власти. Можно признать общим

правилом, что каждый от рождения должен быть членом не только гражданского,

но и нравственно-религиозного союза, и хотя человек, в силу свободы совести,

может отрешиться от этой связи, но в этом деле совесть родителей не может

заменить совести детей. Для последних собственный выбор начинается только.

с зрелого возраста. Так постановлено, например, в австрийской конституции.

Но государства, вполне отрешившихся от церковных начал, и в этом отношении

предоставляют полную свободу родительской власти.

Переходим к свободе вероисповедания.

Она заключает в себе двоякое право: 1) право соединяться для богослужения

и церковных обрядов; 2) право проповедовать свою веру.

Свобода вероисповедания не есть только дело внутреннего убеждения человека;

она принимает более или менее общественный характер, а потому подлежит большим

ограничениям, нежели свобода совести.

Богослужение может быть домашнее и публичное. Первое, в силу начала свободы

совести, должно быть безусловно терпимо. Однако здесь требуется определить,

что такое домашнее богослужение и чем оно отличается от публичного, а с тем

вместе является возможность больших или меньших ограничений. Так например,

в Баварии эдиктом 1801 года разрешалось простое домашнее богослужение, без

призвания священнослужителя и без приобщения иных лиц, кроме членов семьи.

Во Франции изъемлются от обязанности испрашивать предварительное разрешение

собрания лиц, живущих в одном доме, даже если их более двадцати; но как скоро

собираются посторонние, особенно если это происходит постоянно и в более или

менее значительном числе, так домашнее богослужение принимает характер общественного,

следовательно должно подлежать тем правилам, которые предписываются для последнего.

Возможность, под видом частных религиозных собраний, учинять политические

сходбища ведет к тому, что домашние сборища иногда подвергаются даже большим

ограничениям, нежели публичные. В Англии, Актом Терпимости 1689 года, диссидентам

совершенно запрещены были частные закрытые собрания и разрешались собрания

публичные, которые всегда могли находиться под надзором власти. Наоборот,

могут быть запрещены публичные собрания и разрешены частные, с целью не возбуждать

соблазна при укоренившейся в народе религиозной нетерпимости. Таково было

до последнего времени правило в Испании. Первое разрешение протестантского

храма было многими сочтено соблазном. Можно сказать вообще, что относительно

домашнего богослужения власть должна удостовериться лишь в том, что оно не

служит предлогом для недозволенных целей. В остальном частным религиозным

собраниям должна быть предоставлена полная свобода.

Совершение публичного богослужения предполагает постоянное соединение

людей для отправления религиозных обрядов. С точки зрения личного права, это-частное

товарищество, учрежденное с известною целью. Как таковое, оно подлежит законам,

определяющим право товариществ, а эти законы, как мы видели, могут быть различны.

В одних государствах допускаются товарищества без предварительного разрешения

и пресекаются только противозаконные действия; в других, напротив, требуется

предварительное разрешение государственной власти. В последнем случае, правительство

должно удостовериться: 1) в том, что цель дозволенная, то есть религиозная;

2) в том, что собирающиеся для богослужения не исповедывают учения, воспрещенного

в государстве; 3) что публичное сборище не может нарушить общественного спокойствия,

производя соблазн или возбуждая религиозные страсти. Если эта опасность существует,

то правительство может воспретить всякие наружные знаки богослужения, допуская

только собрания в частных домах. Затем, за государством остается право надзора,

чтобы под видом богослужения не скрывались иные цели. Все это относится к

церквам или сектам терпимым. Церкви привилегированные имеют иное положение,

о котором будет речь ниже.

Что касается до проповеди, то и здесь (следует различать проповедь частную

и публичную. В государстве, где признается свобода совести, где каждый имеет

право переходить в другую вepy, не может быть ограничена и свобода частной

проповеди. Частная жизнь должна быть изъята от вмешательства власти. Поэтому

и так называемое совращение не может считаться преступлением. Совращение есть

возбуждение в другом религиозного чувства, а в этом нет ничего преступного.

Каждый в праве примыкать к тому религиозному союзу, который более говорит

его сердцу, возбуждает в нем наиболее возвышенные стремления и ближе подводит

его к Божеству. Религиозные люди должны думать, что это совершается не без

воли самого Божества, к которому обращается человек. Какими путями Бог приводит

к себе человеческую душу, это для человека остается тайною. Во всяком случае,

это не подлежит внешним юридическим определениям. Каждый волен считать свою

веру наилучшею, но никто не в праве навязывать ее другим.

Совсем другое значение имеет общественная проповедь, или распространение

веры посредством публичного слова или печати. Нередко это соединяется с опровержением

других вероисповеданий, следовательно с нападками на других. Между тем, религиозный

интерес так могуч и так близок людям, что здесь необходимы ограничения, даже

в большей мере, нежели в других областях человеческой мысли. Государство должно

иметь в виду, как охранение общественной безопасности от разгара религиозных

страстей, так и ограждение верований народа от оскорблений. Запрещение может

быть или безусловное или ограниченное воспрещением резких нападений. Первое

имеет место там, где свобода прений вовсе не допускается, второе там, где

существует свобода речи и печати. В законах о печати установляются особенные

правила, охраняющие религию от оскорблений. По английским законам, правда,

не применяемым более на практике всякое отрицание истин христианства или бытия

Бога наказывается, как кощунство; равно наказываются всякие выражения относительно

Бога, Христа и Молитвенной книги, оскорбляющие религиозное чувство или имеющие

целью возбудить презрение к церкви. Точно также, по прежним французским и

прусским законам, наказанию подлежало всякое осмеяние и оскорбление религии

и церкви. Но при все более расширяющейся свободе слова и печати, в особенности

при трудности различать оскорбительные выражения от дозволенной полемики,

все подобные постановления обращаются в мертвую букву. Когда печать получила

полную свободу, сдержать ее в должных границах почти невозможно. При таких

условиях открывается самый широкий простор и религиозной проповеди.

Таковы последствия, вытекающие из свободы совести. Они составляют завоевание

нового времени. Как общее начало, свобода совести появилась в свет с отделением

церкви от государства, то есть, с распространением христианства. Прежде были

вероисповедания терпимее, но только в виде снисхождения, насколько они могли

совмещаться с господствующею религией. В теократических государствах известная

религиозная форма лежит в основании всего государственного строя, а потому

должна быть признана всеми. Покоренным оставляются их верования, но они остаются

в подчиненном положении, не приобщаясь к политическим правам. Как же скоро

является враждебное отношение религий, так воздвигается гонение. Буддизм был

изгнан из Индии, христиане из Китая и Японии; Персы угнетали Египтян; мусульмане,

во времена религиозного фанатизма, огнем и мечем истребляли неверных. Древние

классические государства имели также государственную религию; поклонение народным

богам было обязательно для всех. Если впоследствии римский пантеон совмещал

в себе разнообразнейшие религии покоренных народов, то причина заключалась

в том, что они согласовались с римским многобожием. Закон допускал только

поклонения, признанные государством.

отрицавшее языческие верования, оно подверглось страшным гонениям.

Отвергая господствующую религию, учители христианства первые провозгласили

свободу совести, как неотъемлемое право человека. "По человеческому праву

и в силу естественной свободы, каждому принадлежит право поклоняться тому,

во что он верует, писал Тертуллиан; "религии несвойственно вынуждать религию,

которая должна восприниматься добровольно, а не насилием". Но когда христианская

церковь, в свою очередь, сделалась господствующею, это высокое начало было

забыто. Начались гонения против язычников и еретиков. Уже Константин Великий

не только воспретил языческие жертвоприношения, но и еретиков устранял от

выгод, предоставляемых православным, стесняя их во многих гражданских правах.

Его преемники действовали в том же направлении. В Кодексе Юстиниана можно

прочесть целый ряд указов, направленных против еретиков. Им воспрещались проповедь,

собрания и богослужение. Они исключались из всех политических прав. Манихеи

и донатисты лишались даже прав гражданских: им воспрещались всякие обязательства

и наследование имуществ. Ересь объявлялась преступлением государственным,

на том основании, что преступление против божественной религии направлено

против всех. В указе Феодосия и Валентиниана перечислен целый ряд сект, которым

возбраняется пребывание в Римской Империи. Манихеев предписывается даже казнить

смертью, ибо им не должно оставить места, где бы они могли оскорблять самые

стихии".

Религиозное преследование нашло теоретика в Августине. Гонимые им донатисты,

как все притесняемые, отстаивали данную Богом человеку свободу совести, ссылаясь

на примеры Христа и апостолов, которые действовали убеждением, а не принуждением,

которые принимали смерть, а не угнетали других. Против этого Августин утверждал,

что если насилием нельзя никого принудить к вере, то можно насилием приготовить

к воспринятию веры. Смешивая нравственные начала и юридические, он спрашивал:

неужели, когда наказываются всякие пороки, убийства, прелюбодеяния, одно святотатство

останется безнаказанным? Он утверждал, что насилие необходимо для пользы самих

еретиков, чтобы спасти их от погибели, ибо если брат твой стремится к пропасти,

не видя ее, то долг человеколюбия предписывает удержать его даже силою. Извращая

смысл Писания, он ставил лозунгом церкви слова: "принуди войти" (compelle

intrare).

Это учение совершенно согласовалось с духом времени, когда религиозный

интерес был главным делом не только человеческой совести, но и общественной

жизни, когда он охватывал человека всецело, доводя его до фанатизма. Верующие

считали себя единственными обладателями абсолютной истины, принесенной свыше;

они полагали священною обязанностью водворить ее на земле. Всякий, кто исповедывал

ее не в том виде, в каком она толковалась господствующим направлением, признавался

отверженником; это был вредный член общества, которого надобно было устранить.

Западная церковь в особенности довела эти начала до крайних пределов. Возвысившись

над светскою властью, она сделала последнюю своим орудием для истребления

еретиков. Подвиги инквизиции остаются вечным пятном на католицизме. И светская

власть тем легче поддавалась этим требованиям, что в средние века, при распадении

всего гражданского строя, церковь оставалась единственным связующим началом

общественной жизни, а потому охранение ее единства казалось необходимою потребностью

человечества. Даже в новое время, когда на развалинах средневекового быта

воздвигся государственный порядок, правительства на первых порах- опирались

на церковь, а с тем вместе считали себя обязанными преследовать ее врагов.

В некоторых странах костры запылали даже с новою силой. Так было в Испании,

где католицизм слился с самою народностью. Инквизиция сделалась средством

для истребления Мавров и Евреев.

Новый толчок религиозному вопросу дала Реформация. И протестантизм, пока

был гонимою сектой, выступал во имя свободы совести. "Светская власть", писал

Лютер, "владеет законом, который простирается не далее, как на тело, имущество

и все, что внешнее на земле. Управлять душою Бог не хочет и не может дозволить

никому, кроме себя одного. Поэтому, если светская власть дерзает давать закон

душам, она посягает на божественное управление и только извращает души. Бог

один познает сердца, а потому невозможно кому-либо приказывать или силою заставлять

верить так или иначе. Вера-дело свободное, к которому никого нельзя принудить.

Но тот же Лютер, как скоро протестантская церковь в некоторых странах сделалась

господствующею, взывал к светским князьям, чтобы "они силою и мечем охраняли

чистоту учения и богослужения и поддерживали мир и согласие. Кальвин сжег

Сервета, и этот поступок был оправдан главными учителями протестантизма, Меланхтоном

и Безою. В Англии воздвиглись гонения, как на католиков, так и на диссидентов;

а католики с своей стороны, получив временный перевес при королеве Марии,

отвечали кострами. Но потребность ужиться вместе, в тех странах, где существовали

обе религии, привела наконец к признанию свободы вероисповедания, хотя в ограниченных

размерах. Во Франции, после долгих междоусобий, умиротворение религиозных

партий произошло силою Нантского Эдикта, изданного Генрихом IV-м; протестантизм

получил право гражданства. Но Людовик XIV в 1685 году снова отменил Нантский

Эдикт. На протестантов воздвигнуты были страшные гонения; они подвергались

всевозможным истязаниям. Тысячи из них, которые не хотели подчиняться насильственному

обращению, должны были оставить Францию. В Германии Вестфальский мир упрочил

существование обоих вероисповеданий в тех пределах, в каких они находились

в 1634 году. Но там, где в этом году та или другая религия не была терпима,

государь имел право изгонять из своих владений ее последователей.

Начало веротерпимости водворилось в Европе главным образом вследствие

развития светского образования. Это одна из главных заслуг мыслителей ХVIII-го

века. Огромный отголосок имели статьи Вольтера по поводу процесса Каласа,

подвергнутого пыткам и колесованию по приговору Тулузского парламента в 1761

году. В Германии Фридрих П, питомец философии Х?иП-го века, говорил: "в прусских

землях всякий может на свой манер спасать свою душу (in den preussischen Landen

kann ein Jeder nach seiner Fagon selig werden). В прусском Общем Земском Уложении

1794 г. постановлено: "каждому жителю должна быть дозволена полная свобода

веры и совести". Тех же правил держался Иосиф II, который в 1781 г. издал

Акт Терпимости, разрешающий всем австрийским подданным свободное исповедание

веры. Но его преемники отступили от этих начал и возвратились к прежним порядкам.

Вообще, это было более снисхождение, нежели право. В Англии, после революции

1688 года был тоже издан Акт Терпимости относительно диссидентов, за исключением

однако же католиков и сект не признающих Троицы. Диссидентам разрешено было

публичное отправление богослужения в регистрованных домах, под условием, что

они принесут присягу верности и отрекутся от папской власти (oath of allegiance

and supreraacy), a также подпишут заявление против претворения причастия (transsubstantiation).

Священники, кроме того, должны были подписать некоторые из 39 статей англиканской

церкви. Но к должностям диссиденты все еще не допускались, хотя иногда это

разрешалось в виде снисхождения. Против католиков удерживались строгие законы:

им запрещалось не только занятие общественных должностей, но и приобретение

земель, содержание школ. и учение; даже их браки не признавались законом и

запрещалось супружество с протестантами. Самые собрания их были узаконены

только в 1779 году. Впрочем, эти законы никогда в точности не исполнялись;

на практике они значительно смягчались отсутствием преследования и судебными

решениями.

Полное выражение учений ХVIII-го века представляет североамериканская

конституция 1787 года. В ней Конгрессу воспрещено издавать законы, касающиеся

введения какой-либо религии или воспрещающие ее отправление. те же начала

были провозглашены Французскою революцией. Статья 10-я Объявления прав человека

и гражданина гласит: Никто не должен быть преследуем за свои мнения, даже

религиозные, лишь бы их выражение не нарушало общественного порядка". Конституция

1791 года обеспечивала "всякому человеку право исправлять то богослужение,

к которому он привязан". Империя утвердила эти правила. Веротерпимость в самом

широком своем значении была признана не только для христиан, но и для Евреев.

Гражданские и политические права сделались совершенно независимы от вероисповедания.

Замечательны в этом отношении слова, с которыми Наполеон обратился к протестантской

депутации, представлявшейся ему по поводу коронации: "я хочу, чтобы знали,

что мое намерение и твердая воля-охранять свободу вероисповеданий. Власть

закона прекращается там, где начинается неопределенная власть совести', закон

и государство ничего не могут против этой свободы: таковы мои правила и правила

народа, и если бы кто-нибудь из моего потомства, который мне наследует, позабыл

принесенную мною присягу и, обманутый внушениями ложной совести, вздумал ее

нарушить, я предаю его общественному негодованию и разрешаю вам дать ему название

Нерона. С успехами французского оружия эти начала разнеслись по Европе и большею

частью удержались, не смотря на последовавшую затем реакцию. В настоящее время

это драгоценное завоевание нового времени окончательно упрочилось в европейских

государствах и вошло, как основной закон, во многие конституции. В Англии

законы 1792 и 1794 годов дали католикам гражданские права; акт 1829 года,

называемый Эмансипацией католиков, открыл им и политическое поприще. В 1828

году отменены для диссидентов прежние стеснения. Наконец в 1858 году Евреи

допущены в парламент. В Германии, новые имперские законы сделали гражданские

и политические права независимыми от вероисповедания. Тоже последовало и в

Австрии. Даже Евреи, которые, вследствие унаследованной от средних веков узкой

нетерпимости, долго подвергались разнообразным ограничениям, были уравнены

с другими. Ныне антисемитическое движение, взывающее к самым низким страстям,

находит отголосок только в отребье народонаселения. Объединенная Италия, освободившись

от церковных пут, также примкнула к общему движению. Только в государствах

Пиренейского полуострова начала религиозной свободы не получили полного развития.

В Португалии протестантам воспрещено публичное богослужение. В Испании, открытие

в недавнее время первого протестантского храма возбудило протесты общества.

В Швеции, правом общественного богослужения пользуются только секты, признанные

государством.

У нас, в старину, религиозная нетерпимость господствовала, как и везде.

При Иване III-м, после собора 1504 года, созванного против жидовствующей ереси,

многие последователи этой секты были сожжены, другие сосланы в заточение.

Позднее, большой Московский собор 1667 года, созванный Алексеем Михайловичем

при участии вселенских патриархов, осудив старообрядцев, постановил, на основании

древних приговоров Вселенской церкви, что "еретики и раскольники не токмо

церковным наказанием имут наказатися, но и царским, сиречь градским законом

и казнением". Соответственно этому, многие раскольники которые не хотели покаяться,

были преданы сожжению "за нестерпимые их богомерзкие хулы", а другие были

разосланы в заточение по тюрьмам и монастырям. В 1685 году, в дополнение к

прежним узаконениям, велено было: 1) раскольников, которые хулят святую церковь,

производят в народе соблазн и мятеж и остаются упорны, по троекратному у казни

допросу, буде не покаятся, жечь в срубе; 2) покорившихся отсылать в монастыри,

где не женатых оставлять всю жизнь, чтобы снова не увлеклись в раскол, а женатых,

по испытании, отдавать на поруки, и если снова предадутся расколу, казнить

тою же казнью; 3) изуверов, увлекающих простолюдинов к самосожжению, жечь

самих; 4) тех, которые перекрещивали взрослых и детей, называя прежнее крещение

неправым, казнить смертью; 5) тех, которые перекрещивались с детьми, если

покаятся, бить кнутом и отсылать к архиереям, а если останутся упорны, казнить

смертью; 6) недавно совратившимся и покаявшимся чинить наказание, смотря по

вине, и отсылать на патриарший двор для исправления; 7) обвиняемых в расколе,

если они будут запираться и будут уличены, бить кнутом, хотя бы и покаялись,

и отсылать в дальние города; 8) обличенных в укрывательстве раскольников и

в доставлении им пищи и пития и т. п., одних, смотря по вине, бить кнутом,

других ссылать в дальние города; 9) имения раскольщиков и недобросовестных

поручителей, которые будут сосланы в ссылки, продавать в пользу казны. Таким

образом, раскол был всюду воспрещен; раскольники лишены были всяких гражданских

прав. Они убегали в пустыни и леса и там устраивали себе скиты; но и там их

преследовали, разоряли их жилища, а самих предавали суду и нередко казнили

смертью. Как известно, эти суровые меры не привели ни к чему.

К счастью, они удержались недолго. Петр Великий возвратил раскольникам

гражданские права. В 1714 году их велено было переписать и положить в двойной

оклад. В указе было сказано:. "буде к святой церкви не обратятся и похотят

быть в своей раскольничьей прелести, и такие бы приходили и записывались в

платеж двойного оклада, объявляя доношениями о себе по домашним своим, в приказах

церковных дел, без всякого сомнения и страха, и не внимая некоторых пустяшному

совету". Это было первое водворение свободы совести в нашем отечестве, хотя

еще с весьма значительными ограничениями. Раскольникам велено было даже носить

особые значки на платье.

Ближайшие преемники Петра, не отступая от этих начал, поддерживали и

усиливали стеснения. Но при Петре III-м произошел поворот. 19 января 1762

года был объявлен именной указ, разрешающий раскольникам, бежавшим за границу,

возвратиться в Россию и поселяться в Сибири, в Барабинской степи и других

подобных местах, при чем им не делать никакого препятствия в содержании закона

по их обычаям и по старопечатным книгам, , ибо, как выражено в указе, "внутри

Всероссийской Империи и иноверные, яко магометане и идолопоклонники, состоят,

а те раскольники-христиане, точно в едином застарелом суеверии и упрямстве

состоят, что отвращать должно не принуждением и огорчением, от которого они,

бегая за границу, в том же состоянии проживают бесполезно. Екатерина продолжала

эту политику. Беглым раскольникам объявлено полное прощение, если возвратятся

в отечество, предоставлено селиться в любых местах, избирать род жизни, какой

пожелают; им дарованы разные льготы, разрешено носить бороду и не ходить в

, указном платье. Раскольники были освобождены от двойного оклада, подчинены

общим присутственным местам, допущены по тяжебным делам к свидетельству и

присяге; наконец, введено единоверие, разрешающее обратившимся в православие

сохранять свои древние обряды. Под сенью этой гуманной политики размножились

раскольничьи скиты. В самой Москве, во время чумы 1771 года, возникли Преображенское

и Рогожское кладбища, составлявшие центры обоих главных старообрядческих толков-беспоповщины

и поповщины. Император Александр I-й манифестом 15 октября 1801 года, подтвердил

все эти льготы и торжественно повелел "не стеснять вероисповеданий". Но в

царствование его преемника последовала реакция. В 1827 году велено было не

преследовать оставшихся у раскольников попов, но новых не дозволять. Точно

также запрещено было строить новые молельни и поправлять старые; если же требуется

поправка, то велено их уничтожать. Вследствие этого, значительное количество

молитвенных зданий были уничтожены и отобрано множество книг и икон. Впоследствии,

по смерти последнего служившего у раскольников беглого попа, алтари Рогожского

кладбища были запечатаны, а Преображенское передано единоверцам. Так это и

остается доселе, не смотря на некоторые новые, предоставленные раскольникам

льготы.

В настоящее время свобода вероисповедания, как общее начало, признается

у нас Основными Законами Империи. Статьи 44 и 45-я гласят: "все не принадлежащие

к господствующей церкви подданные Российского государства, природные и в подданство

принятые, также иностранцы, состоящие в российской службе или временно в России

пребывающие, пользуются каждый повсеместно свободным отправлением их веры

и богослужения, по обрядам оной".-"Свобода веры присвояется не только христианам

иностранных исповеданий, но и Евреям, магометанам и язычникам, да все народы,

в России пребывающие, славят Бога Всемогущего разными языки, по закону и исповеданию

праотцев своих, благословляя царствование Российских монархов и моля Творца

вселенной о умножении благоденствия и укреплении сил Империи".

Однако, в приложении, эти высокие начала веротерпимости подвергаются

значительным ограничениям. Воспрещение переходить из православия в другую

веру, насильственное удержание в православии записанных в него уважительными

или неуважительными способами из других исповеданий, наказание совершающих

недозволенные требы, воспрещение дозволенного прежде публичного богослужения

раскольникам, гонения, воздвигаемые на некоторые секты, в последнее время

особенно на штундистов, наконец все возрастающие стеснения Евреев, которые

ограничиваются и в выборе места жительства и в занятиях, все это составляет

крупные отступления от признанных нашим законодательством начал. Можно сказать,

что с освобождением крестьян у нас водворилась гражданская свобода; полное

же осуществление религиозной свободы, провозглашенной нашими основными законами

и составляющей высшее требование истинно-христианской нравственности, справедливости,

человеколюбия, наконец здравой политики, предстоит еще впереди.