«Власть сильных» и «влвсть слабых»

В чем же заключается «власть слабых»? Каковы стратегии «безвластных» агентов, т. е. тех, для которых типична нехватка ресурсов и к которым по определению относятся группы женщин в патриархатных обществах? Ответ на эти вопросы может быть получен с использованием моделей, которые предлагают исследователи, работающие с понятием «моральная экономика» (Фицпатрик 2001а, 20016; De Certeau 1984; Scott 1985). Они рассматривают дифференциал сил, действующих в поле властных отношений. При таком подходе основная идея заключается в том, что властью наделены все действующие в социальном пространстве лица, но способы ее исполнения, ее объем и качество различны. Есть власть колониального правительства и есть власть крестьян, находящихся под его гнетом; есть власть выстраивания стратегии и есть власть тактик, с помощью которых люди приспосабливаются к стратегиям власть имущих, видоизменяют их и сопротивляются им. Аналогично в патриархатном обществе есть власть мужского общества, осуществляющего господство, и власть женщин, которые являются вторым, или слабым, полом. Предполагается, что можно выделить некоторые значимые характеристики, различающие эти два типа власти. Господствующая власть проявляется в способности выстраивать и осуществлять стратегию, т. е. макроплан, нацеленный на проект будущего. Такая власть может прибегнуть к легитимному принуждению; это власть номинации, опирающаяся на научный дискурс, власть, способная формировать и поддерживать семантические и моральные правила социальных взаимодействий. Это власть-авторитет, сопряженная с ответственностью за последствия действий и за подчиненных, понуждаемых к действиям в рамках стратегического проекта.

Иной представляется власть подчиненных. Она имеет не стратегический, а тактический характер и осуществляется в реактивных практиках адаптации к стратегиямн; эти практики диффузно распылены, их формы изменчивы во времени и пространстве, изобретательны. Однако все они обладают сходной

м В дальнейшем мы избегаем различения тактик подчиненных и стратегий господствующих исключительно из стилистических соображений. Вместо этого мы выделяем два типа стратегий — стратегии господствующих и стратегии подчиненных.

формой; тактики подчиненных реализуются через механизм манипулирования, т. е. непрямого и часто индивидуализированного влияния на власть имущих. Подобно неуловимому Протею носители (или исполнители) этого типа власти могут менять свою идентичность в зависимости от ситуации. Они являются то инвалидом, нуждающимся в защите, то раболепным воплощением верности, то символом коварной измены. Субъекты власти-подчинения используют разнообразные реактивные, тактические, непрямые способы достижения целей, для которых подходящим названием является «скрытое влияние», в отличие от открытого господства и легитимного принуждения, осуществляемого сильными. Легитимность этих тактик встроена в порядок господства. Это практики подчиненных, но не угнетенных. В данном случае различие, которое мы проводим между «подчинением» и «угнетением», существенно. Подчинение предполагает признание полномочий власть имущих, признание справедливости неравенства в доступе к ресурсам и благам со стороны общества в целом и со стороны самих негативно привилегированных групп. Угнетение и эксплуатация — это термины, которые указывают на несправедливость в распределении власти и на возможность выработки наступательных коллективных стратегий переопределения социального порядка (стратегий солидаризма и узурпации). Подчиненные — субъекты скрытого влияния — могут уклоняться от ответственности за осуществляемые действия или не признавать такую ответственность. Поэтому степень легитимности такого типа власти гораздо ниже. Подчиненные, осознавшие свое угнетенное положение, стараются изменить стратегии достижения целей. На смену манипулированию приходят действия протеста.

Этот подход подробно разработан английским социальным историком Дж. Скоттом. Он рассматривает проекты государственной власти и ее воздействие на жизнь обычных людей (Scott 1998). Он показывает, что период «высокого модернизма» характеризуется макропроектами авторитарного государственного планирования и картографирования социального пространства, прописывания его до мелочей, вплоть до создания категорий для классификации индивидов и групп, подвергающихся учету и контролю.

Сталин) предполагают особую познавательную перспективу, особое знание — типа techne. В отличие от государственного локальное практическое знание простых людей Скотт определяет как metis. Этот древнегреческий термин отсылает нас к мифологической богине мудрости (хитроумия) Метис, первой супруге Зевса, которую проглотил царь богов, поскольку, согласно пророчеству, она должна была произвести на свет потомство, угрожающее власти олимпийца. Метис-Мудрость опасна для авторитета Громовержца, поскольку она может породить нечто, обладающее возможностью уничтожить его власть. Практическое знание, олицетворяемое в образе Метис, пластично, конкретно, подвижно и реактивно, импровизационно и способно к постоянному обновлению в зависимости от ситуации.

Мифологическим воплощением знания типа метис был хитроумный Одиссей, обманувший и ослепивший циклопа Полифема, буквально проскользнувший между пальцами великана, — он привязал себя и своих спутников к животам овец. Метис как локальное знание, укорененное в контексте своего воспроизводства, может утрачиваться вместе с изменением макростратегии господствующих групп. Однако можно предположить, что воспроизводство контекста может заново создать условия воспроизводства метиса как «хорошо забытого» старого опыта, когда такое воспоминание рассматривается как возрождение традиции. Метис — это локальное знание, ставшее культурой угнетенных, не признающих своего угнетения. Метис — это хабитус угнетенных, который является воплощением их классового места. На наш взгляд существенными чертами этого практического знания, реализуемого в действиях, являются рутипизированность и устойчивость. Даже когда стратегии господствующих классов меняются и возникают новые возможности для исключенных прежде групп, метис, или хабитус, продолжает сохраняться.

Эффект запаздывания (гестерезиса), характеризующий воспроизводство рутинных практик в условиях изменившихся институциональных условий, распространяется и на устойчивые стратегии подчиненных, ставшие частью культуры (см.: Бурдье 2001). П. Бурдье пишет: «Очевидно, что эту специфическую форму доминирования можно адекватно понять, лишь преодолев наивную оппозицию между насилием и подчинени- см или принуждением и согласием. В действительности принуждение, производимое символическим насилием, реализуется посредством вынужденного признания, которое доминируемые не могут не даровать доминирующим. Поскольку, чтобы мыслить самих себя и доминирующих, они располагают лишь теми мыслительными инструментами, что являются общими как для доминирующих, так и для доминируемых» (Там же: 15). Иными словами, подчиненные принимают свое подчинение. И хотя Бурдье скептичен по отношению к эффективности стратегий подчиненных, в символическом порядке он признает особые женские практики (практики подчиненных) — интриганство, коварство, сексуальное манипулирование и т. д.

Мы предполагаем, что женскую власть-манипулирование («власть слабого пола») можно рассматривать как метис, как практическое локальное знание подчиненных, выросшее в контексте классического патриархата и воспроизводящееся в современных условиях нео- и постпатриархатных ситуаций11. Итак, мы утверждаем, что в патриархатном обществе «власть женщин» является «властью слабых» и обладает следующими чертами.

Во-первых, она может быть осмыслена как манипулирование или непрямое влияние на тех, кто доминирует открыто.

Во-вторых, границы ее легитимности неопределенны и подвижны, а зачастую она представляется нарушением правил (это и отображено в негативных смыслах термина «стерва»).

В-третьих, носители такой власти могут ускользнуть от ответственности за результаты действия, что связано с дефицитом легитимности.

В-четвертых, специфическая «власть слабого пола» укоренена в сфере катексиса (семейных и интимных эмоциональных отношениях) с присущими ей отношениями власти и авторитета.

В-пятых, данная власть погружена в повседневность; она индивидуализирована, рутинизирована и потому трудно распознаваема, ее трудно разрушить как таковую.

В-шестых, «женская власть» как проявление патриархата может разрушиться только вместе с ним.

В-седьмых, феминистская политическая стратегия должна заключаться в переосмыслении подчинения в категориях угнетения и разработке прямых солидарных стратегий построения эгалитарного гендерного порядка.