Первый период (1917— середина 1940-х годов)

Ликвидация частной собственности подорвала одну из основ господства мужчины в каждой отдельной семье. Власть отца лишилась важного материального основания, позволявшего осуществлять господство над своими домочадцами, контролировать их поведение. Коренные перемены в экономической и политической жизни государства не могли не затронуть и законодательную базу по вопросам семьи и брака. Инновации в первую очередь касались формальной стороны заключения брака, статуса и прав детей, рожденных в разных формах брака, а также процедуры установления отцовства. 18 декабря 1917 года Советом народных комиссаров был принят Декрет «О гражданском браке, о детях и о ведении книг актов состояния»: он установил в качестве единственно законного брака гражданский брак; уравнял в правах детей, рожденных в браке и вне его; установил упрощенный порядок установления отцовства. Все эти революционные изменения права были включены в Семейный кодекс 1918 года. Таким образом, «советская власть, как писал Ленин, первая п единственная в мире уничтожила полностью все старые, буржуазные, подлые законы, ставящие женщину в неравное положение с мужчиной, дающие привилегии мужчине, например, в области брачного права или в области отношений к детям» (цит. по: Курганов 1967: 85).

По новому законодательству отец ребенка записывался на основании простого заявления матери, которого было достаточно для юридического признания названного мужчины в качестве отца ребенка. Мужчине в этом случае посылалось соответствующее уведомление об установлении отцовства; если в течение одного года он не оспаривал факта своего отцовства, считалось, что он — отец ребенк-г (Нечаева 1996: 13—14). Подобный юридически закрепленный механизм установления отцовства определяется некоторыми исследователями истории советского брачно-семейного законодательства как «правовой примитивизм» (Максимович 1996:82). В ст. 143 Брачно-семейного кодекса РСФСР 1918 года говорилось, что «если судом будет найдено, что отношения лица, названного в заявлении, и матери ребенка были таковы, что по естественному ходу вещей именно он является отцом ребенка», то на этом основании суд выносил «определение о признании его отцом, постапов- ляя одновременно об его участии в расходах, связанных с беременностью, родами, рождением и содержанием ребенка». Показательным в приведенной статье кодекса является то, что процедура установления отцовства не предполагала специальных медико-генетических экспертиз или сбора других доказа- ^ тельств; государство «на слово» верило женщине и вставало на ее защиту. Иными словами, система исходила из презумпции материнской правоты, накладывала на мужчину-отца родительские обязанности главным образом экономического характера.

Подобный подход приводил к парадоксальным случаям присуждения «коллективного отцовства». Так, ст. 144 предполагала, что «если суд при рассмотрении вопроса об установлении отцовства установит, что лицо, названное беременной женщиной в заявлении отцом ребенка, в момент зачатия хотя н было в близких отношениях с матерью ребенка, по одновременно с другими лицами, то суд постановляет о привлечении последних в качестве ответчиков и возлагает на всех них обязан- - ность участвовать в расходах». При обсуждении второго Брачпо-семейпого кодекса предполагалось так усовершенствовать эту юридическую норму: «Взыскивать с таких лиц не как с солидарных ответчиков, а с одного из них — с того, “кто больше получает”» (Максимович 1996: 82—83).

В первое десятилетие советской власти семья как институт существовать не перестала; напротив, сформировалась потребность в более полной правовой регламентации ее жизнедеятельности. Поэтому «в целях урегулирования правовых отношений, вытекающих из брака, семьи и опеки на основе нового революционного быта, для обеспечения интересов матери и особенно детей и уравнивания супругов в имущественном отношении и в отношении воспитания детей» был разработан и с 1 января 1927 года введен в действие новый Семейный кодекс. Этот кодекс законов РСФСР о браке, семье и опеке представляет своего рода компромисс между «неприятием буржуазной модели семьи и одновременно сохранением некоторых ее элементов, например брака или традиционных отношений между полами» (Блюм 2005: 1 14); в нем присутствуют попытки сочетать революционные преобразования в семейной структуре, личной жизни и сексуальности с нарастающими консервативными взглядами па вопросы половой морали. В кодексе были сохранены основные положения декрета 1917 года, но добавились положения относительно порядка усыновления. В результате признания юридического значения фактического брака в новом кодексе установление отцовства еще более упростилось. По мнению правоведов, до конца 1930- х годов судебная практика по делам об установлении отцовства представляется крайне либеральной (Таруснна 2001). Государство все больше стремилось поддержать женщину в решении семейных вопросов, все чаще становилось на ее сторону в спорных ситуациях, вырабатывало меры по ее поддержке. Так, на основе судебной практики 11 июня 1929 года Пленумом Верховного суда было утверждено инструктивное письмо по алиментным делам, касающееся в том числе и исков об отцовстве. В нем указывалось, что прп установлении отцовства суд должен встать на сторону женщины-матери.

Судебная практика установления отцовства в этот период базировалась на презумпции правоты матери. В инструктивном письме 1929 года прописывалась максимально лояльная позиция суда в этих вопросах. В тех случаях когда по каким- то причинам у истицы отсутствовали доказательства факта отцовства, суд должен был оказать ей всевозможную помощь в их сборе. Недопустимым считалось не только отклонение заявления из-за отсутствия фактов, подтверждающих правомочность претензий женщины, но и использование в ходе су дебного разбирательства каких-либо формулировок или суждений, которые были бы способны поставить их под сомнение. В качестве примеров приводились следующие формулировки: «Хотя истица не доказала своего иска, но, учитывая ее забитость и тупоумие, ответчик должен быть признан отцом ребенка» (Тарусипа 2001: 84). Показательным, на наш взгляд, является то, что мотивы, по которым государство в случаях спорного отцовства принимало сторону женщины-матери, были преимущественно экономическими. Практическое воплощение идеи общественного воспитания, которая активно пропагандировалась в первые годы советской власти, было затруднено главным образом из-за нехватки материальных ресурсов; государство было не способно взять на себя все бремя по обеспечению юных граждан. На уровне идеологии главенство государства в воспитании детей не ставилось под сомнение, в каждом конкретном случае государству необходимо было разделить экономическую ответственность с родителями ребенка. Семейная политика Советского государства носила патерналистский характер в отношении жепщин и детей, мужчина рассматривался в качестве экономического субъекта, оказывающего им материальную поддержку. Именно поэтому в случае спорного отцовства суд, как правило, поддерживал притязания женщины из соображения, что «должен же кто-нибудь содержать ребенка» (Там же). Итак, отцовство рассматривалось главным образом как экономическая категория, когда функции мужчины по воспитанию ребенка и заботе о нем в ряде случаев сводились только к материальному содержанию.

В этот период при активной поддержке государства формировалась гендерная асимметрия в сфере родительства. Она проявлялась в том, что на формальном уровне декларировалось равенство мужчин и жепщин в отношении воспитания детей, а на уровне судебной практики складывался гендерный дисбаланс, при котором позиция женщины в вопросах семьи и брака подкреплялась властными полномочиями государства в лице суда, солидаризировавшегося с ней. Так, с 1930-х годов бремя родительских обязанностей стало разделяться исключительно между женщиной и государством. Отсутствие мужчины в результате миграции, арестов или других причин привело к увеличению количества женщин, воспитывающих детей в одиночку, а государство превратилось в символического и универсального отца, провозгласившего себя ответственным за счастье и благополучие каждой семьи (Хасбулатова 2005; КикМепп 2000; БсЬгапс! 2002). Советская гендерная политика способствовала отчуждению мужчины от семейных и родительских обязанностей. Ответственность за детей стала практически абсолютной обязанностью женщин; мать стала рассматриваться как более компетентный родитель и получила институционально подкрепленные возможности как для манипулирования, так и для исключения мужчины из области эмоциональных, внутрисемейных отношений. Па этом этапе построения нового государства и новых гендерных отношений обществу было важнее определить «экономического» отца, т. е. того, кто разделит с государством бремя материальной ответственности за ребенка. Как отмечает С. Кухтерин, индивидуальное отцовство лишается своей юридической базы — частной собственности и религиозного освящения брака и ограничивается уплатой алиментов (КикМепп 2000: 74).

Таким образом, исходя из презумпции материнской право-' ты, государство как главный агент гендерной политики действует преимущественно в интересах материнства и детства, а мужчина-отец как субъект семейных отношений практически исчезает из государственной политики (Хасбулатова 2005: 197). Так, в Конституции 1936 года статус отцовства не предусмотрен, что не позволяет говорить о нормативно закрепленном неравенстве советских граждан в семейных отношениях. «Часть П ст. 122 Конституции СССР провозглашала государственную охрану интересов матери и ребенка, государственную помощь многодетным и одиноким матерям, предоставление женщине отпуска по беременности с сохранением содержания, создание широкой сети родильных домов, детских яслей и садов» (Гендерная экспертиза... 2001: 24). И если роль матери давала женщине законное основание быть освобожденной от обязанности трудиться на производстве, если она могла иметь только статус матери и не нести административную и уголовную ответственность за тунеядство, то отцовство таких «привилегий» пе предполагало. Именно в этот период формируются нормативно-правовые основы отчуждения отцовства, происходит вытеснение мужчин из семейной сферы как на дискурсивном уровне, так и на уровне повседневных практик. К основным причинам, повлиявшим на формирование моде ли «советского» отцовства, можно отнести вмешательство государства в частную жизнь граждан, контроль за внутрисемейными отношениями, а также особую поддержку женщины-матери. Кроме того, коллективизация и индустриализация страны, миграция мужчин в поисках более высоко оплачиваемой работы и лучших условий жизни в 1930-х годах, массовая мобилизация во время Второй мировой войны, политические репрессии и другие события в истории Советского государства разлучали мужей и о^цов с их семьями, делали мужчин не только психологически, но и физически исключенными из жизни родных и близких. Альянс государства и женщины-матери существенно подорвал институт отцовства, вытеснил мужчину на периферию приватной сферы, закрепил его маргинальную позицию п семейных отношениях, оставляя ему практически единственную легитимную возможность для самореализации — сферу служения Родине, выполнения своего долга.