Второй период (1944—конец 1960-х годов)

В то время как либеральный Семейный кодекс 1926 года допускал заочное расторжение брака в одностороннем порядке.

одного ребенка, 50 % на двух и 60 % на трех и более детей. Увеличилась ответственность за уклонение от уплаты алиментов — до двух лет лишения свободы. Это ужесточение правового режима семейных отношений непосредственно связано и с традиционалистским откатом в гендерной политике государства, провозглашавшего необходимость укрепления семьи и семейных ценностей в контексте задач советской модернизации. Так, в 1930-е годы формируется тенденция, которая направлена, с одной стороны, на усиление традиционных женских ролей жены и матери, с другой стороны — на уменьшение ответственности мужчин за свои семьи, что в итоге приводит к формированию «матрифокального общества, в котором советский мужчина стремится к обладанию традиционными мужскими привилегиями, собственно и делающими его мужчиной, — свободному сексуальному поведению, употреблению алкоголя и проч.» (ЗсЬгапс! 2002: 203).

Многоженство и безответственность мужей стали одной из центральных проблем гендерных отношений в советском обществе середины 1930-х годов. После принятия постановления 1936 года в обществе развернулась кампания по борьбе с мужчинами, уклоняющимися от уплаты алиментов. Был проведен ряд показательных процессов по таким делам. Посредством СМИ формируется отрицательный образ мужчины — пьющего, бросившего свою семью, избивающего жену, уклоняющегося от уплаты алиментов (Хасбулатова 2005: 197). В различных периодических изданиях печатались письма брошенных жен, которые жаловались на измену мужа, па уклонение от уплаты алиментов и всячески просили вышестоящие и партийные инстанции вмешаться и помочь в разрешении конфликтных ситуаций. III. Фицпатрик отмечает, что профсоюзная газета «Труд» па своих страницах очень активно боролась против «блудных мужей» (Фицпатрик 2001а: 176). Женщины же, напротив, изображались как пострадавшая сторона существующего гендерного конфликта, как благородный и страдающий пол, способный на большое терпение и самоотверженность ради семьи и детей. В целом гендерную политику второй половины 1930-х годов можно охарактеризовать как «анти- мужскую», направленную на укрепление альянса государства и женщины в семейной сфере (Там же: 173). На идеологическом уровне подобного рода нововведения были нацелены на борьбу с «легкомысленным отношением к браку», причем в общественном мнении преобладало представление, что именно отцы, а не матери недостаточно хорошо заботятся о своих детях и что они должны измениться и стать лучше.

Реакционный откат в гендерной политике, наиболее ярко проявившийся в отношении государства к абортам, можно рассматривать как выражение контроля за семьей, увеличение семейных обязанностей женщин и освобождение мужчин от ответственности за свое внебрачное сексуальное поведение, поскольку им теперь не грозило установление отцовства. Окончательный поворот к традиционным семейным ценностям произошел в законодательстве о браке и семье с принятием Указа Президиума Верховного совета СССР от 8 июля 1944 года. Это постановление является важным потому, что оно резко ужесточило два принципиально важных момента семей- по-государстиенных отношений: во-первых, законодательство о внебрачных детях и их матерях и, во-вторых, порядок прекращения семейных отношений в виде развода. Таким образом, одно из важных завоеваний революции — равноправие детей, рожденных в браке и вне его, — было отменено, а биологическое отцовство было юридически отделено от социального.

Согласно этому указу 1944 года, только зарегистрированный брак признается законным и, следовательно, только дети, рожденные в зарегистрированном браке, являются законнорожденными. В случае рождения ребенка у родителей, не состоящих в зарегистрированном браке, было запрещено установление отцовства как в добровольном, так и в судебном порядке. В связи с этим было отменено существовавшее ранее право матери обращаться в суд по поводу взыскания алиментов «на содержание ребенка, родившегося от лица, с которым она не состоит в зарегистрированном браке» (Указ 1944 года, ст. 20). Отныне всякое установление внебрачного отцовства запрещалось, нормативно исключалась сама возможность такой процедуры, а отец был лишен права добровольно признать родившегося вне брака ребенка. Так, например, мужчина, не состоявший с женщиной и официальной связи, по живущий с пей в гражданском браке и имеющий от нее детей, не мог непосредственно приобрести родительские права и обязанности в отношении общих детей. Для этого он мог прибегать к процедуре усыновления или другим юридическим уловкам для получения формального статуса отцовства, поскольку расторгнуть существующий лишь формально брак было нелегко (Нечаева 1996: 15).

В соответствии с указом 1944 года изменился и порядок регистрации внебрачных детей: «Установить, что при регистрации... рождения ребенка от матери, не состоящей в зарегистрированном браке, ребенок записывается но фамилии матери» (Указ 1944 года, ст. 21). Фактически это означает, что в документах ребенка в графе «отец» делался прочерк — «самый тяжкий и трагический для психики ребенка знак на всю его жизнь» (Курганов, 1967: 92). Правовой статус внебрачного ребенка был значительно ниже, чем у рожденного в браке; так, внебрачный ребенок не имел права па фамилию отца, на его отчество, был лишен права па алименты, пенсию по случаю потери кормильца, не мог вступать в права наследования и т. п. (Максимович 1996: 85). Демографы отмечают, что за десятилетие существования этих репрессивных по своей сути законов в СССР наблю'дается пик внебрачной рождаемости: в 1945-1949 годы - 17.9 %, в 1950-1954 годы - 17.5 %, в 1955— 1959 годы — 13.1 % (Блюм 2005: 98).

Гендерная политика государства в этот период была направлена на повышение рождаемости, было увеличено пособие матерям-одиночкам на содержание и воспитание детей (Хасбулатова, 2005: 214). Указ 1944 года увеличил число категорий граждан, Fia которых распространялся налог на бездетность; кроме холостяков, этот налог лег Fia плечи малосемейных граждан, т. е. имеющих одного или двух детей. Налог на бездетность был введен 21 ноября 1941 года и действовал в СССР до января 1992 года. Он был установлен государством с целью привлечения средств бездетных граждан на общественное воспитание и содержание детей в детских учреждениях, оказание помощи многодетным семьям и одиноким матерям, а также для косвенного влияния на демографическую ситуацию в стране. Указ от 8 июля 1944 года внес ряд изменений в порядок взыскания налога. Плательщиками налога являлись граждане СССР: мужчины в возрасте от 20 до 50 лет и женщины, состоявшие в браке, в возрасте от 20 до 45 лет. Налог имел дифференцированную ставку в зависимости от заработка плательщика по основному месту работы.

Этот указ можно рассматривать как дискриминационный по отношению к определенной категории граждан — незамуж

ним женщинам, поскольку в случае беременности у них не было никакой возможности выбора между абортом или рождением ребенка. Мужчины, с которыми они вступали в сексуальную связь, закончившуюся беременностью, освобождались государством как от моральной, так и материальной ответственности. Только в случае регистрации брака юридически признавался факт отцовства. Ужесточение семейно-брачного законодательства сделало эту группу женщин социально и экономически более уязвимыми в сфере родительства по сравнению с мужчинами и замужними женщинами. Изменив юридические нормы семенного права, государство перестало оказывать моральную поддержку матерям-одиночкам, сведя ее исключительно к материальным выплатам, и поставило этих женщин на самую пижпюго ступень гендерной иерархии. Политика двойных стандартов, когда представители одного пола наделялись «дополнительными» обязанностями или, напротив, освобождались от ответственности при декларируемом равенстве, только поддерживала ситуацию «противостояния полов». Если до 1944 года женщине-матери отдавался приоритет при решении вопроса отцовства, то указ 1944 года освободил мужчину от ответственности за рождение и воспитание внебрач ного ребенка, возложив ее на мать и государство. Так на законодательном уровне государство разделило биологическое и социальное отцовство. Биологическое отцовство перестало порождать социальное, т. е., с одной стороны, фактический отец не имел никаких прав и а ребенка, с другой стороны, и это особенно важно, он освобождался государством от всяческих (экономических, моральных) обязательств по отношению к незаконнорожденному ребенку23. Тем самым создавались условия для воспроизводства модели «советского» отцовства, когда по отношению к ребенку, рожденному в законном браке, функции отца главным образом сводятся к материальному обеспечению (при разводе — к выплате алиментов); при рождении внебрачного ребенка проблема отцовства вообще не рассматривается, в обоих случаях воспитание и содержание детей ложится в основном на плечи государства и жетципы.

В новых условиях женщина, родившая ребенка вне брака, могла либо сдать этого ребенка в детский дом, либо взять весь груз ответственности за его воспитание па себя. Несмотря на декларируемое увеличение поддержки матерям-одиночкам, в действительности материальная помощь государства была минимальна. Государство выплачивало матери-одиночке пособие, равное 50 рублям; после денежной реформы сумма составила 5 рублей на одного ребенка, 7.5 — на двоих и 10 рублей па троих детей (Поповский, 1985: 98). Очевидно, что данных выплат от государства-отца вряд лн хватало на безбедное существование матери и ребенка. Чтобы поддержать минимальный уровень жизни, женщине приходилось работать в нескольких местах. Таким образом, государство демонстрировало «ответственное отцовство» исключительно на бумаге и не стремилось реально исполнять свои отеческие функции в отношении женщин и детей. И если материальная поддержка в воспитании ребенка, оказываемая государством, была минимальной, то моральное давление, которое мать- одиночка испытывала на себе, напротив, было максимальным. В целом общество было не совсем терпимо к женщинам, родившим вне брака, и детям, имеющим прочерк в графе «отец» в свидетельстве о рождении. М. Поповский, исследователь истории сексуальных отношений в СССР, описывая 1940-е годы, в качестве яркого примера остракизма в отношении этих женщин приводит следующую частушку военных лет (Поповский 1985: 96):

На позицию — девушка,

Л с позиции — мать;

На позиции — честная,

А с позиции — б...

До середины 1950-х годов реакционные изменения в государственной семейной политике, а именно указ 1944 года, не рассматривались как дискриминационные по отношению к женщинам; наоборот, они расценивались как вынужденная мера в чрезвычайной ситуации военного времени, а также как способ укрепления советской семьи. Весомым аргументом в поддержку ужесточения семейного права служила неблагоприятная демографическая ситуация, которая явилась результатом огромных потерь мужского населения СССР, приведших к «значительному дефициту мужского населения» (Блюм 2005: 88). Государство таким образом как бы давало карт-бланш советским мужчинам, поощряя их к внебрачным сексуальным отношениям без всяких обязательств и ответственности за женщину и ребенка, для того чтобы повысить уровень рождаемости. Преодоление демографического кризиса было важной задачей гендерной политики государства на данном этапе. Уже с. конца 1920-х годов стала складываться консервативная система мер по укреплению семьи. Как отмечает А. Вишневский, в середине 1930-х годов Л. Троцкий писал о «семейном Термидоре» в СССР, «о торжественной реабилитации семьи», о том, что «брачно-семейное законодательство Октябрьской революции, некогда предмет ее законной гордости, переделывается п калечится путем широких заимствований из законодательной сокровищницы буржуазных стран» (Вишневский 1998: 136). Сюда также относятся закон 1936 года о запрете абортов и установление в 1941 году специального налога на бездетность, который распространялся на всех бездетных и малодетных граждан за исключением одиноких женщин, учащихся, пенсионеров и инвалидов.

И только после XX съезда партии стала возможна публичная критика указа 1944 года. В 1956 году в «Литературной газете» печатается открытое письмо видных культурных и научных деятелей, подписанное С. Маршаком, Д. Шостаковичем, И. Эренбургом, проф. Сперанским и др. Это обращение представителей советской интеллигенции под заголовком «Это отвергнуто жизнью» было посвящено антигуманности и дискриминации женщин и детей, рожденных вне брака: «В результате возникли тысячи трагедий, ломающих жизнь женщин, которых именуют “матерями-одиночками", и детей их, на которых обыватели смотрят как па незаконнорожденных» (цит. по: Курганов 1967: 93). Несколько раньше начинается критика указа 1944 года с точки зрения юриспруденции, артикулировалось мнение о том, что это постановление нарушает принцип равноправия мужчин и жепщин. Освобождая отца от всяких обязанностей по отношению к детям, закон приписывает матери всю полноту родительских обязанностей (Пергамент 1951).

Итак, действия, предпринятые государством, были непосредственно направлены на закрепление сложившейся асимметрии в сфере родительства, когда роль отца в семье и воспитании детей была минимальной. Второй по значимости после государства фигурой в семейных отношениях была и оставалась мать, «функция которой многократно усложнилась» (Лпвазова 1998: 71). Гендерную политику государства на этом этапе можно назвать дискриминационной в отношении как мужчин, так и женщин. Мужской вариант состоял в дальнейшем отчуждении мужчин от семейных обязанностей, роли отца, а в случае внебрачных связей — практически от всякой ответственности за женщину и ребенка. Гендерная дискриминация касалась всех категории женщин. На незамужних жепщин ложился весь груз вины и ответственности за внебрачные сексуальные отношения, поскольку запрет абортов не оставлял им практически никакого выбора кроме рождения ребенка. Женщинам, состоящим в законном браке, также вменялась практически абсолютная ответственность за все стороны семейной жизни: за рождение и воспитание детей, за чистоту и порядок в доме, за моральное и материальное благополучие всех членов семьи. Они были вынуждены терпеть измены мужей, оскорбления и побои, разыскивать отцов, уклоняющихся от уплаты алиментов. Несмотря на большое количество жалоб со стороны обманутых жен, по обвинениям во внебрачных связях власти практически никогда не предпринимали никаких действий (Фицпатрик 2001а: 177), молчаливо поддерживая мужчин в их активном сексуальном поведении.

Третий период (1968—середина 1980-х годов)

Либерализация гендерной политики Советского государства начинается с середины 1950-х годов. В этот период произошли изменения в первую очередь нормативно-правовой базы, регулирующей семейные отношения: в 1955 году вновь был легализован аборт, в 1965 году значительно облегчена процедура развода, в 1967 году отрегулировано положение с алиментными обязательствами. И только в 1968 году с принятием Основ законодательства Союза ССР и союзных республик о браке и семье, нормы которых были воспроизведены затем в республиканских кодексах, были изменены права и обязанности родителей и детей. Новый закон предоставлял ограниченную возможность установления отцовства в судебном порядке, регламентировал права родителя на общение с ребенком при раздельном с ним проживании (Нечаева 1996: 18). Судебное установление отцовства стало возможно при ряде условий: при совместном проживании, совместном воспитании, либо содержании, ребенка или при наличии доказательств, подтверждающих отцовство конкретного мужчины. Также новыми нормативными актами предусматривалась возможность добровольного признания отцовства (без вступления в брак с матерью ребенка), чего раньше не было. Кроме того, в случае отказа со стороны мужчины признать свое отцовство была предусмотрена форма заполнения свидетельства о рождении, в которой больше не фиксировалось отсутствие отца, т. е. прочерк больше не ставился.

Значимым в новом кодексе было то, что права и обязанности родителей выделялись в отдельную главу (гл. 8 КоБС РСФСР). При этом специально подчеркивалось, что родители обладают равными правами и обязанностями по отношению к ребенку даже в том случае, когда брак между ними расторгнут. Как отмечают исследователи семейного права, подобного рода уточнение было сделано не случайно, ибо на практике «все чаще приходилось встречаться с нарушениями прав родителя, который после расторжения брака жил отдельно от своих детей» (Нечаева 2002: 80). Поскольку при решении споров между родителями о месте проживания ребенка после развода имела значение «фактическая (прецедентная) презумпция преимущественного права матери на оставление у нее малолетнего ребенка» (Тарусина 2001: 114), то родителем, пораженным в правах, как правило, являлся отец.

В период оттепели происходит реабилитация частной сферы жизни советских граждан, государство по-новому смотрит на гендерные проблемы общества, возникает потребность поиска новых путей для решения женского вопроса. Контракт «работающая мать» по-прежнему остается базовым для советского гендерного порядка, однако в этот период акцент смещается с «работницы» на «мать». Государство разрабатывает новую социальную политику, поддерживающую материнство и детство и направленную на исполнение женщиной ее материнской функции. Например, в этот период был увеличен декретный отпуск, возросли денежные пособия, выплачивающиеся после рождения ребенка, получила широкое распространение практика работы женщин на полставки. Однако либерализация, происходящая в обществе, практически не изменила идеологию родительства, которую формировало и поддерживало государство. Биологически детерминированная позиция государства в определении гендерных моделей вообще и родительства в частности не предполагала разрешения сложившейся гендерной асимметрии, когда все заботы, связанные с воспитанием, касаются исключительно жешцин-матерей; имелось в виду только улучшение условий для того, чтобы женщина исполняла предписанную ей роль жены и матери. Роль отца по- прежнему не проблематизировалась, оставалась на периферии семейных отношений. О. Хасбулатова приводит следующее высказывание секретаря ВЦСПС Н. В. Поповой: «Хотя отец и песет по закону ответственность за воспитание детей, мать никто заменить не может, особенно в воспитании детей-до- школьников, поэтому нет нужды предъявлять к отцу излишние требования» (Хасбулатова 2005:228). Биологически детерминированная позиция государства, как можно увидеть из этой цитаты, остается практически неизменной.

В общественных дебатах конца 1950—1960-х годов впервые поднимаются вопросы о гендерном неравенстве в быту, «двойной нагрузке» женщин в семейной сфере по сравнению с мужчинами. С середины 1960-х годов социологи и педагоги начинают привлекать внимание общественности к проблеме «скрытой безотцовщины». Один из ведущих советских исследователей семьи А. Харчев отмечал, что «скрытая безотцовщина выражается в том, что в ряде случаев отцы, живя в семье, не принимают или почти не принимают участия в воспитании своих детей» (Харчев 1979: 317). Иными словами, «скрытая безотцовщина» — это один из вариантов модели «советского» отцовства, которая предполагает фрагментарное и ситуативное, в большей степени материальное, участие мужчины в воспитании детей, в то время как государство берет на себя основ ную часть материальной и моральной ответственности за образование и воспитание юных граждан.

Примерами, прямо или косвенно подтверждающими существование гендерной асимметрии в сфере родительства, являю г- ся результаты социологических исследований этого периода, посвященных главным образом количественному анализу семейных отношении. Гендерная асимметрия, характерная для советского родительства, — это социальный факт, который проявляется в количестве и качестве внутрисемейного общения, в воспитании детей. Результаты исследований бюджетов свободного времени мужчин и женщин — жителей различных городов европейской части СССР — фиксируют существенное различие в их затратах времени на воспитание и уход за детьми24. Неравномерность повседневных занятий у отцов и матерей считается «одной из наиболее серьезных, притом едва ли не самой болезненной диспропорцией п быту» (Гордон, Клопов 1972: 239). Необходимо отметить, что со временем эта дифференциация затрат времени на воспитание детей только увеличивалась. Например, по данным исследования бюджета времени населения г. Рубцовска в 1980 году, время, потраченное мужчинами на воспитание детей, составило 47 % к затратам женщин (затраты женщин приняты за 100 %) (Тартаковская 1997:96). Анализ результатов изучения семей рабочих, проведенного в 1987 году, показал существенную разницу — «семейные рабочие тратя т на занятия с детьми в 2 раза меньше времени, чем их жены» (Черняк, Захаркин 1987: 62). Таким образом, можно говорить об устойчивой тенденции неравного распределения родительских обязанностей между мужчинами и женщинами, характерной для позднесоветского общества, когда временные затраты отцов, связанные с воспитанием и уходом за детьми, были значительно меньше, чем затраты матерей.

Еще одним показателем гендерной асимметрии в сфере родительства является выбор ребенком родителя для доверительного общения. Исследование семей рабочих, проведенное в 1987 году, выявило следующие различия при выборе «родите- ля-доверителя» в зависимости от возраста ребенка. Так, в возрасте 3—7 лет делятся всеми своими переживаниями с отцом 6.7 % детей, а с матерыо — 28 %; в 7—10 лет — соответственно 2.5 и 47.5 %; в 10—14 лет — 5 п 49 %; в 14—17 лет — 4.2 и 44.3 % (Там же). Эти данные позволяют говорить о том, что в большинстве случаев отношения детей с матерыо более близкие, чем отношения с отцом, поскольку именно мать на протяжении детства и отрочества является для ребенка одним из «главных доверителей», т. е. тем, с кем он хочет обсуждать волнующие его проблемы, кто осуществляет по отношению к нему эмоциональную работу. С матерыо дети чаще и интенсивнее общаются по- поводу своих школьных дел, взаимоотношений с друзьями и сверстниками, обсуждают свою внешность, одежду, особенности характера, в то время как с отцами они чаще говорят о политических и спортивных событиях. Данные различия говорят о том, что мать в глазах детей обладает большим авторитетом по сравнению с отцом. В качестве подтверждения этого тезиса можно сослаться на результаты ответов на вопрос, к кому из родителей ребенок обращается за советом при решении важных для него проблем. И. Дементьева, описывая исследование педагогической грамотности родителей, приводит следующие результаты: «72 % подростков выбирают при этом мать, 31 % — отца» (Дементьева 1990: 61).

На основе вторичного анализа данных социологических исследований можно выделить гендерно-маркированные практики родительства, т. е. виды специальных занятий с детьми, которые осуществляются преимущественно отцом или матерыо. Для матерей характерно выполнение практически всех видов деятельности — от ухода за ребенком до игр, совместных прогулок, бесед и контроля за приготовлением уроков (Гордон, Клопов 1972: 234). И лишь незначительное число отцов участвуют в прогулках, играх с детьми, проверяют домашние задания, посещают школу (Бойко 1985: 120). Рассмотренные результаты исследований позволяют реконструировать модель советского родительства, а именно модель «тотального материнства» и «скрытой безотцовщины», когда мать является более компетентным и ответственным родителем ио сравнению с отцом, поскольку она обладает в глазах ребенка более высоким авторитетом, считается его «главным доверителем», а также практически в одиночку воспитывает и заботится о ребенке вне зависимости от наличия или отсутствия отца. Номинальная отмена безотцовщины в семейном законодательстве, как ни печально, не привела к принципиальным изменениям в практиках родительстиа.

Либерализация семейного законодательства в отношении отцовства, отмена дискриминации детей, рожденных вне брака, возвращение возможности установления отцовства, к сожалению, не повлекли за собой отказа от гендерного неравенства в сфере родительства. На данном этапе гендерной политики государства стала значимой проблема «скрытой безотцовщины», когда мужчина практически не принимал участия в воспитании детей, делая их «квазисиротами». В качестве одной из причин существования феномена «скрытой безотцовщины» исследователи называют более «важную загруженность на работе» мужчин по сравнению с женщинами-матерями. Зафиксированная гендерная диспропорция в структуре затрат времени на выполнение домашней работы, уходу и воспитанию детей приводит, по мнению ученых, к «пассивности быта отцов», которая «неизбежно порождает достаточно острую (хотя и не всегда осознаваемую) психологическую напряженность» у мужчин (Гордон, Клопов 1972: 243). Отмеченная исследователями напряженность — это способ переживания мужчинами их депривации в эмоциональной и семейной сфере. Специфика мужской депривации заключается в том, что она является опосредованной, с трудом поддающейся вербализации со стороны как мужчин, так и женщин. Дисбаланс между активностью женщин и пассивностью мужчин в сфере семейных отношений воспроизводится на разных уровнях: государственном, дискурсивном и уровне межличностного общения, тем самым создавая условия и способствуя отчуждению мужчин от своих семейных и родительских обязанностей. К негативным последствиям мужской депривации в семейной сфере можно отнести увеличение числа разводов и алкогольной зависимости мужчин. Показательно, что именно эти негативные социальные явления рассматривались советскими социологами как следствия сложившейся «пассивности быта отцов» (Там же: 243—244).

Советские ученые-обществоведы предлагали целый ряд мероприятий по интеграции отцов в семейный коллектив, активизации его воспитательных действий. Так, по их мнению, было бы целесообразно использовать существующую на отдельных промышленных предприятиях практику оценки личности работника по критерию уровня воспитанности его детей. Ожидалось, что это будет способствовать созданию климата общественного одобрения в адрес «отца-воспитателя, наделенного чувством ответственности за детей», позволит поднять престиж родительства в целом и отцовства в частности (Дементьева 1990: 63).

Нужно отметить, что если на первых двух этапах государство проводило целенаправленную политику по отчуждению мужчин от семейных и родительских обязанностей, то в позднесоветский период произошла существенная либерализация норм семейного права, декларация гендерного равенства и сфере родительства. Однако политика Советского государства в отношении семьи, проводимая на протяжении нескольких десятилетий, не могла не иметь негативных последствий. Одним из них можно считать сложившуюся и институционально закрепленную гендерную асимметрию в сфере родительства, когда практически вся ответственность за воспитание детей, а также выполнение родительских обязанностей, с одной стороны, ложились на плечи женщин, а с другой стороны, монополизировались ими. В результате сформировалась модель особого типа родительства — «советское» отцовство, что предполагает главным образом выполнение мужчиной экономических обязательств перед женой и детьми: предоставление в их распоряжение его заработков, а также выплату алиментов и раздел имущества в случае развода. Появление этой модели стало возможным только в контексте образования семейных отношений, которые базировались на альянсе'женщины и государства и из которых мужчина был исключен. Эта модель семейных отношений вообще и родительства в частности сформировалась как результат гендерной политики Советского государства, где декларация гендерного равенства в публичной сфере сочеталась с воспроизводством традиционного разделения ролей по признаку пола в приватной сфере.

Гегемоническая позиция государства в гендерных отношениях привела к формированию специфического типа советской мужественности, отчужденной от сферы семейных отношений. Мобилизуя отцов на службу Отечеству, государство минимизи ровало роль мужчины в семье, возложив обязанность воспитания детей исключительно на женщин. Четко регламентировав материальную составляющую отцовства, например установление размера и формы алиментов на несовершеннолетнего ребенка, а также судебной ответственности за уклонение или несвоевременную уплату алиментов и т. д., Советское государство не выработало политики гендерного равенства в сфере родительства. Поскольку в советской семейной политике государство акцептировало защиту исключительно материнства и детства, а также брало на себя основную часть материальной и моральной ответственности за образование и воспитание юных граждан, то модель «советского» отцовства представляла фрагментарное и ситуативное участие мужчины в воспитании детей. Нормативные суждения власти определяют родительство преимущественно как материнско-государственпую функцию. Отцовство репрезентируется главным образом как экономический долг. Так, гендерная политика государства в сфере родительства приводит к возникновению традиции отчуждения отцовства, которая поддерживается государственной политикой. «Советский» отец был выведен за пределы ответственности за семыо, стал маргинальной фигурой в приватной сфере. С одной стороны, отсутствие структурных возможностей для более активного участия отца в уходе за ребенком (например, проведение альтернативных родов с присутствием отца в медицинских учреждениях СССР; правовые возможности использования отпуска по уходу за ребенком и т. п.) делают «советское» отцовство близким традиционной модели родительства; с другой стороны, невозможность выполнения роли «единственного кормильца» семьи превращают «советскую» модель в особый тип родительства.