А. Различный смысл понятия опыта

Слово опыт имеет, по крайней мере, два значения. Когда кто-нибудь заявляет, что не может рассуждать, например, о любви, поскольку никогда не испытывал ее, не имел любовного опыта и поэтому че знает, что это такое, — то под опытом, в данном случае, подразумевается нечто совершенно иное, чем обыкновенное наблюдение.

9 3ак. 3069 129 можем назвать такой опыт сущностным опытом в отличие от простого эмпирического наблюдения.

От нас не должно ускользнуть различие между двумя значениями понятия опыта лишь по той причине, что и в том и в другом случае отправной точкой является восприятие. Ибо, хотя аутентичное знание природы объекта и знание о его реальном существовании мы получаем из восприятия его данности, в которой он живо представляется нашему рассудку, причем и то и другое знание взаимосвязаны в восприятии, — оба эти ознакомления сами по себе различны. Поскольку, как мы уже видели, даже тогда, когда констатация факта становится недействительной в результате того, что восприятие оказывается иллюзией, — ознакомление с природой факта остается в силе. Если, например, мы впервые ознакомимся с красным цветом галлюцинируя, это не будет означать опыта красного цвета в качестве его реального наблюдения, конкретной констатации, но, тем не менее, будет означать познание его природы, сущностный опыт.

Здесь мы вправе спросить: а существуют ли такие факты, для понимания которых нет надобности в том, чтобы они хотя бы раз были восприняты нами в своей характерной природе? Существуют ли такие факты, которые нам известны помимо любого конкретного сущностного опыта?

Дальтоник не знает, что такое цвета. Он не может не только наблюдать реальное наличие того или иного цвета, он не знает и сущности красного, синего, желтого и пр. цветов. Сущность этих своеобразных качеств никогда не открывалась его сознанию. Очевидно, в этом случае мы сталкиваемся с такими фактами, сущность которых хотя бы один раз должна открыться человеческому сознанию в чем-либо конкретном. Однако необходимо ли это в тех случаях, когда мы имеем дело, например, с категориями "единства" или "добра и зла"? Должно ли нам раскрыться понятие единства, — играющее столь значительную роль в восприятии каждой конкретной "чтойности", — в реальном, предметном восприятии, быть познано в реальном соприкосновении с конкретным, или это понятие в своей сущности заранее дано нам как мыслящим существам? Имеет ли знание о нем врожденный характер, оно столь же внутренне присуще нам, как способность мыслить или любить?

Одним словом, вопрос заключается в следующем: существуют ли факты, которые мы знаем независимо от любого опыта в самом широком смысле этого слова — как от сущностного опыта, так и от опыта эмпирического? Существуют ли такие факты, для познания которых нам не нужно хотя бы один-единственный раз воспринять их в каком-нибудь конкретном качестве?

Это является одной из классических проблем философии. Мы сталкиваемся с ней в платоновском учении об анамнезисе, в декартовых ideae innatae, врожденных идеях, в кантовских формах созерцания и категориях. Эта проблема также может быть названа проблемой априори, и, таким образом, априорными могут считаться лишь факты, независимые от опыта, включая сюда и сущностный опыт. Однако необходимо ясно себе представлять, что эта проблема совершенно отлична от той, которая может быть выражена вопросом: каким образом может существовать абсолютно достоверное знание необходимых фактов?

Итак, существует два совершенно разных понятия опыта. Одно из них связано с наблюдением отдельных реальных сущностей и индукцией. Другое означает конкретное раскрытие природы факта. Этим двум разным значениям понятия опыта соответствуют два точно так же различных значения следующего положения: "априорное является независимым от опыта". В каждом случае смысл понятия априорного различен. Для познания абсолютно достоверного и сущностно необходимого факта требуется лишь независимость от опыта в смысле конкретной констатации и индукции, но отнюдь не независимость от любого сущностного опыта.

Здесь возникают два разных вопроса. Первый из них такой: существует ли абсолютно достоверное знание сущностно необходимого факта и если да, то каким образом оно возможно? Второй вопрос в том, существуют ли факты, которые мы можем знать независимо от какого-либо первоначального сущностного опыта — в качестве врожденных идей или каким-нибудь иным образом? Утвердительный или отрицательный ответ на второй вопрос еще не является ответом на первый. Мы имеем дело с двумя совершенно разными проблемами, хотя обе и обозначены правильно как проблемы априори. Но в каждом из этих случаев понятие априорного имеет свой смысл.

Естественно, нас интересует не вопрос терминологии, а тот факт, что здесь идет речь о двух совершенно различных и независимых друг от друга проблемах классической философии, которые, к несчастью, часто смешивались в истории философии и рассматривались как общий вопрос о возможности априорного знания.

Здесь нас занимает только первая из названных проблем, а именно вопрос о возможности существования абсолютно достоверного знания в высшей степени интеллигибельных и сущностно необходимых фактов. Называя обе вышеуказанные проблемы априорного классическими, мы, тем не менее, должны отметить, что первая из них несравненно важней второй, которая связана с вопросом знания определенных фактов, независимого от любого возможного опыта.

Мы имеем смелость утверждать, что вопрос об априорном знании в смысле абсолютно достоверного знания в высшей степени интеллигибельных, сущностно необходимых фактов, есть по преимуществу эпистемологический вопрос.

Нетрудно себе представить, в какой степени помешало ответу на него то обстоятельство, что две вышеназванные проблемы контаминировались. Тем самым столь очевидная данность абсолютно достоверных, сущностно необходимых положений ставилась в зависимость от такой относительно темной проблемы, как возможность знания, полностью независимого от любого опыта.

Таким образом, молчаливо предполагается, что абсолютно достоверные, сущностно необходимые факты можно познать лишь в том случае, если они имеют основание в объектах, природа которых нам известна до всякого конкретного опыта. Это не только ложно само по себе, это одновременно означает искусственное сужение применимости априорных суждений лишь к тем немногим фактам, в отношении которых можно рационально задаться вопросом о том, можем ли мы иметь врожденное знание о их сущности, не ознакомившись с ними предварительно в конкретном восприятии.

Кроме того, никакая теория врожденного знания не в состоянии объяснить возможность априорного знания. Почему интеллигибельность факта должна быть связана с тем обстоятельством, что он известен нам без опытного ознакомления с его природой? Почему это делает нас способными абсолютно достоверно постигать его сущность? Такая независимость от любого сущностного опыта совершенно не требуется априорному знанию. К тому же, даже если бы мы обладали подобным врожденным знанием, такой его характер никоим образом не увели- чил бы наших возможностей априорного познания. Совершенно непонятно, в результате чего врожденному знанию должна быть присуща такая интеллигибельность и почему оно должно позволять нам с абсолютной достоверностью познавать абсолютно необходимые факты. Почему наше знание заключенного в некой сущности факта должно обладать абсолютной достоверностью лишь на том основании, что мы родились с этим знанием? Конечно, такое знание было бы независимо от конкретных наблюдений и индуктивных умозаключений, а тем самым и не страдало бы недостатком достоверности, внутренне присущим всякому эмпирическому знанию. Однако эта независимость как таковая не эквивалентна интеллигибельности априорного положения вещей. Врожденное знание не может гарантировать истинности суждения. Свойство врожденности могло бы быть связано, например, с несовершенством человеческой природы, и, тогда врожденное знание было бы недействительно.

В действительности, априорное знание независимо от конкретной констатации и индукции вследствие своей абсолютной интеллигибельности. Обратное неверно, т. е. из того, что априорное знание независимо от наблюдений и индуктивных умозаключений, не следует его интеллигибельность. Если бы независимость от конкретной констатации и индукции являлась результатом врожденности знания, то очевидная истина этого априорного факта не была бы нам гарантирована. В сравнении с теорией врожденных идей учение Платона о припо- минании дает в некотором смысле лучшее объяснение абсолютной достоверности и интеллигибельности априорного знания. Предполагая, что в предыдущем существовании нам было даровано совершенное интуитивное знание, Платон по крайней мере пытается обосновать наше нынешнее знание более ранним и более возвышенным опытом.

Его объяснение превосходит теорию врожденных идей в том, что оно делает источником априорного знания некий совершенный опыт, в котором нашему разуму интуитивно открывается соответствующая сущность. Здесь мы имеем как контакт с действительностью, так и интеллигибельный характер этой действительности. В этом отношении теория Платона учитывает факты.

Однако его трактовка, — даже если не принимать во внимание ложное положение о предсущест- вовании, — страдает другими недостатками. Она совершенно не объясняет, почему возможно априорное знание лишь определенных объектов. Почему мы можем припомнить геометрические фигуры, а такого же доопытного воспоминания о собаке или дубе у нас нет?

Если сущностный опыт допускается в предсуще- ствовании, почему бы не допустить, что он может иметь место и в настоящей жизни? И разве не очевиден тот факт, что сущностный опыт в нашей нынешней жизни может обеспечить нам непосредственный инсайт, и что наша зависимость от такого рода опыта никак не противоречит априорному знанию?

Для высшей познавательной значимости суждений, для их абсолютной достоверности, полной интеллигибельности и сущностной необходимости требуется лишь их независимость от опыта в смысле конкретных наблюдений и последующей индукции. Это однако не означает, что подобное знание должно быть независимо от опыта в смысле проникновения в природу факта. Разумеется, мы не можем иметь представление о цвете до тех пор, пока не восприняли его хотя бы раз. Означает ли эта зависимость от ознакомление с сущностью предмета какую-либо ущербность априорного знания цвета? Ничуть. Положение о том, что "оранжевый цвет спектра расположен между красным и желтым", послужил нам классическим примером действительно априорного, т. е. абсолютно достоверного и сущностно необходимого утверждения. Априорный характер такого положения требует, чтобы мы могли понять этот факт не пользуясь результатами наблюдения реальных цветов спектра и индуктивным выводом. Если это условие выполнено, то наше суждение свободно от ошибок, возможность которых внутренне присуща всякой конкретной констатации и индукции. Поэтому нам следует освободить центральное понятие априори от любых претензий на независимость от опыта в широком смысле слова, включая сюда и ознакомление с природой объекта. Ибо последнее нисколько не исключает абсолютной достоверности, интеллигибельности и сущностной необходимости.