Уважаемые слушатели! Среди прочих познаний ученый должен приобрести некоторые философские познания. Это пункт, которого мы достигли22 23 и на котором мы остановимся на некоторое время. — Я намеревался устранить господствующие предрассудки, которые мешают основательному изучению философии; я намеревался в общих чертах указать средства, с помощью которых можно приобрести полное познание этой науки.
На предыдущей лекции я стремился опровергнуть обычный предрассудок, а именно когда полагают, что философия совершенно бесполезна и вполне мож- но обойтись без тех глубокомысленных и изощренных исследований, которые производит и должна производить, в особенности, новейшая философия. Я показал, что в обычных делах земной жизни, конечно, вполне можно обойтись без этих исследований и что без них очень хорошо можно бьггь деловым автоматом; но также и то, что без них, поскольку состояние человечества в высших сословиях сейчас таково, сложно быть причисленным к разумным, свободным и сверхчувственным существам. Я мог бы коснуться еще какого-нибудь предрассудка по отношению к философии и исправить его, но я полагаю, что нанесу удар по их общему корню и уничтожу их все, что охвачу все правила по изучению философии в целом, если вместе с Вами предприму рассмотрение вопроса о различии духа и буквы в философии и если мне удастся сделать это различие ясным и понятным. Я нахожу это тем более необходимым, что наша эпоха обладает решительной склонностью к бездуховности и поскольку также и в философии бездуховные буквоеды, с тем остроумием, на которое одно только и способен буквоед, т. е. с помощью намеков и игры словами, начали без стыда и страха насмехаться над духом и довольно громко высказывать свое искреннее мнение о том, что в философии вообще нет никакого духа. Сегодня я буду говорить о различии духа и буквы или тела вообще; я намерен сделать ясным, что я вообще понимаю под духом как свойством разумно чувственного существа; укажу, в чем вообще проявляют себя дух и бездуховность. Дух вообще есть то, что также иначе называют продуктивной способностью воображения. Репродуктивная способность воображения возобновляет то, что уже было в эмпирическом сознании, хотя и не именно в той связи, в какой оно присутствовало, она также может составить новое целое из соединения различных целых; но все же она, строго говоря, остается только лишь репродуктивной. Продуктивная способность воображения не возобновляет: она, по меньшей мере для эмпирического сознания, есть полностью творец и творит из ничего. — Я знаю, уважаемые господа, что я в этом исхожу из мнения самой новейшей философии, нужно лишь правильно понять некоторые намеки одухотвореннейшего среди мыслителей — Канта; однако я тем самым не имею в виду чего-либо такого, чего я не мог бы доказать и что в свое время не будет мной доказано. Но здесь я могу ограничиться простым утверждением и вынужден позволить бездуховности считать это утверждение безвкусным. Продуктивная способность воображения, говорю я, создает материал представления, она есть единственная образовательница (Bildnerin) того, что появляется в нашем эмпирическом сознании, она есть творец самого этого сознания. Однако способность воображения, также и в этой своей продуктивной мощи, есть все же не вещь сама по себе, но способность единственной непосредственно данной нам вещи самой по себе — Я. Сама ее творческая мощь должна тем самым иметь свою основу в Я; т. е., выражаясь другим, более удобным для нашего исследования образом, хотя для сознания продуктивная способность воображения есть творец, для Я вообще она может быть только образовательницей, и то, из чего она образует, должно заключаться в Я. Так это и обстоит на самом деле. То, что способность воображения образует и держит перед сознанием, заключается в чувстве. Чувство, которое я не моту и не должен здесь объяснять подробнее, есть материал всего представляемого, а дух вообще, или продуктивная способность воображения, может быть поэтому описан как способность поднимать чувства do сознания. Тот, кто обладает представлениями, обладает духом: в этом наиболее общем смысле, ведь всякое представление возникает указанным, и никаким иным, образом. Поэтому все люди обладают духом, а быть полностью бездуховным означает быть без сознания или мертвым. Дух и жизнь суть Одно, и только безжизненное есть абсолютно бездуховное. Но что имеют в виду, когда какому-либо человеку приписывают дух преимущественным образом, а другого называют бездуховным? Сначала кажется, что тем самым выражено вовсе не позитивное и просто положенное, но лишь относительное различие, исключительно различие между людьми в степени. Так это, конечно, и есть. Чем быстрее и деятельнее способность воображения какого- либо человека поднимает его чувства до представления, чем сильнее, и именно из-за первого, роятся в его духе представления, тем он богаче духом; чем медленнее он понимает и схватывает и чем более вяло развивается нить его сознания, тем бездуховнее человек. Однако можно все же указать и более высокое различие, которое хотя и не полностью разграничивает, но, по меньшей мере, проводит границу между двумя не полностью изолированными классами людей в отношении духа и бездуховности. Собственно, у всех людей имеются чувства, и у всех некоторые из этих чувств образуются посредством продуктивной способности воображения и поднимаются до отчетливого сознания. Однако сами эти чувства серьезно различаются между собой; некоторые из них связаны исключительно с животной жизнью человека. Они лежат не так уж глубоко и поднимаются до сознания легче всего, надежнее всего и самым необходимым образом (правда, не как чувства, речь здесь не об этом, но как представления). В основе этих чувств, связанных с представлением лишь чувственного, находящегося под действием законов природы мира явлений, лежат другие чувства, которые связаны не с исключительно животной жизнью человека, а с его разумной и духовной жизнью, не с порядком явлений как действием лишь законов природы, а с более глубоким порядком явлений и всех разумных духовных существ как действием законов нравственного порядка, духовной гармонии, объединения всех в царство истины и добродетели. Они расположены, я сказал бы, уровнем глубже в нашем духе, в его самом тайном святилище; чтобы достичь этой более высокой духовной жизни, необходимо сначала пройти насквозь мир явлений, умереть для чувственности. Если чувства первого рода обозначают и охватывают область понятий, то чувства второго рода создают поле идей и идеалов. Кто проник в последнюю область, тот есть дух и обладает духом в более высоком значении слова; и теперь дух можно описать как способность поднимать до сознания идеи, представлять идеалы; а бездуховность — как неспособность к представлению идеалов, неспособность, которая, к сожалению, с давних пор встречалась среди людей, но которая никогда не встречалась в такой высокой степени и не была так широко распространена, как в нашу нервную эпоху, среди наших наций, нервированных рабством, роскошью и многознанием. Тот, кто научно измерит область человеческого духа, кто действительно проникнет до самых внутренних, самых тайных его глубин, а не останется при пустой и мертвой букве, тот обладает духом и возвышает свой дух, как мы в свое время увидим; но это научное измерение глубин человеческого существа — не единственное средство обрести дух. Можно быть богатым духом и не быть в состоянии научно описать, что такое дух и откуда возникает в человеке то, что мы называем духом. Откуда- то, невидимо для Тебя и вообще для глаза смертного, нисходит в Тебя искра, которая силой охватывает Тебя и ведет Тебя в те таинственные глубины, без того, чтобы ты постиг, как Ты попал туда. В таком положении находились великие мужи древности, о которых я говорил в прошлой лекции. Необъяснимым для них самих и всех их современников образом добирались они до тех возвышенных идей, которые они передали нам и которым мы бы поразились, если бы были способны постичь их.
Следующее суть самые общие формы идей, в представлении которых показывает себя дух. От необходимых форм тел в пространстве дух взмывает к свободному ограничению пракрасоты, с которой ничто не сравнится в этом чувственном мире; от смены восприятий во времени — к свободному ограничению увлекательного, где чувства теснятся, но не изменяются; от ограничения всего воспринятого во времени и пространстве взмывает он, от времени и пространства, к восхищению правозвышенным; от смены своих убеждений — к чувству вечной истины, от всякого влияния чувственности — к самой возвышенной идее, идее полностью состоявшегося нравственного совершенства или божества. Для нас все вступает в телесный мир, также и духовные идеи чувственных существ. Свободный дух облачается телом. Как я уже подробно показал в данном курсе лекций, в человеке есть необоримое стремление принять существование вне себя подобного себе существа. Для одухотворенного человека лучшая часть удовольствия пропадает, если ему не с кем его разделить. Но в качестве средства сообщения с другими духовными существами он имеет только телесный мир. Духовные существа не могут воздействовать друг на друга непосредственно: духовное существо свободно и не может быть определено, но должно само себя определять в связи с каким-либо явлением в чувственном мире. Оно, чтобы быть в состоянии вступить во взаимодействие с другими, должно произвести вне себя явление, которое выражает его духовную идею, насколько тела способны выразить дух; оно делает это, и это называется — оно изображает (darstellen) дух в теле. Его представление есть представление духа только для того, кто сам обладает духом. Для безжизненного нигде нет жизни, для бездуховного — духа. Оно не может хотеть воздействовать на дух другого; этого оно не может, если бы даже и имело на это право; оно может только хотеть вступить во взаимодействие с ним; оно может только хотеть дать другому, посредством своего изображения (Darstel- lung), повод для развития из самого себя заключенных в нем духовных идей посредством собственной деятельности. Его произведение, конечно, было обработано духовно, но оно не есть сам дух, автор забрал его с собой, осталось мертвое тело. Вдохнуть в него живое дыхание из себя самого — это дело того, кто созерцает последнее. В качестве примера: я сам нахожусь с Вами в этом моменте и все время в том же положении. Я преподношу Вам некоторый продукт, в который, как я надеюсь, вдохнул некоторые идеи; но я не даю Вам сами идеи, их я не могу Вам дать; я даю только тело, мои слова, которые Вы слышите, суть это тело. Эти слова сами по себе суть не более чем пустой звук, колебание воздуха, который нас окружает. Смысл, который они имеют для Вас, — если они для Вас имеют разумный смысл — придаю им не я, его придаете Вы, Вы вкладываете для себя смысл, как я в них вкладывал смысл для себя. Чем ближе этот смысл к тому, который я хотел в них вложить, тем лучше Вы меня понимаете, чем дальше он от него, тем меньше; чем больше сходства у идей, которые Вы по их поводу развиваете в себе, с теми, которые я при работе развил во мне, тем гармоничнее наш настрой. Посредством этой борьбы духовных существ с духовными существами все больше развивается дух в человеческом роде, и весь род становится духовнее. Дух будущей эпохи упражняется на результатах первого грубого опыта, побужденный им, все больше развивается из самого себя, так же как из себя развился впервые произведший, и дает более совершенное изложение себя, от которого следующий за ним вновь продвинется вперед и оставит еще более совершенное. Человечество, как известно нашей истории, уже в ранние эпохи было на правильном пути этого образования духа. Как дело обстоит с этим сейчас, Вы увидите, если оглянитесь вокруг, и чем дальше Вы будете себя образовывать, тем полнее Вы будете видеть. Что задержало человечество на его пути к цели, может сказать Вам любой исследователь истории, знакомый со своей задачей. Деспотизм, отъявленный враг всего доброго, прекрасного и благородного, отъявленный враг Бога и человечества, грубым кулаком уничтожал свободу, мать духа. Но оставим его ныне стоять над руинами попранной человечности и продолжим наш путь. Изображение (Darstellung) духовных идей появлялось к восхищению и радости всех тех, в ком был дух. Его громко хвалили, это приносило славу и, вероятно, сверх того еще и выгоды — истинный стимул для бездуховных людей стать автором какого-нибудь такого произведения. В толпе стояли люди, которые, правда, не могли понять, что тут можно увидеть и что тут так хвалить, но слава и выгода им нравились; и именно потому, что они видели не дух, но лишь одно тело, они полагали, что изготовить что-нибудь подобное легко. Они примечали отношения частей к целому и приступали к делу, дерево или камень они находили повсюду, бодро брались за работу, заканчивали ее и всерьез полагали, что они сделали то же самое, что сделал тот; а так как в бездуховных подмастерьях нигде нет недостатка, то и кроме них многие так считали. Пигмалион показывает народу шедевр своего резца, которому он сообщил жизнь, дыхание и тепло, вложил биение сердца и воление в члены; ничто не мешает нам продолжить сказание и добавить его творению сверх того волшебную силу оставаться мертвым для того, кто сам не причастен духовной жизни. Приходит добросовестный ремесленник, который также владеет резцом, слышит вздохи восхищенных знатоков, смотрит и видит — статую, как все другие статуи. Если для славы ничего больше не требуется, думает он про себя, то я ее вскоре добьюсь; хватает циркуль и линейку, измеряет и рассчитывает отношения, приступает, работает, заканчивает и полагает, что повторил произведение Пигмалиона; и парень прав: то, чем произведение Пигмалиона было для него, он, конечно, повторил. Дух получает правило изнутри, от себя самого, ему не нужен никакой закон, он — закон самому себе; бездуховный получает его извне, и он не может ничего, кроме как подражать, он не в силах ничего совершить, если кто-нибудь не скажет ему, как он должен это сделать. Бездуховный следует правилу и одухотворенный следует тому же правилу, но в том, как они ему следуют, заключено большое различие. Одухотворенный действует по правилу так, как будто его и не существует, и для него действительно правила нет, ведь оно для него есть природа; бездуховный действует по тому же правилу, но так, что постоянно видны правило и его боязнь погрешить против него. Бездуховный есть ученик, который при каждом движении пера оглядывается на образец, и, хотя совершает его именно так, как он сделан в образце мастера, по недостатку единства и легкости в его чертах, по их боязливости, по некоторому впечатлению, о котором не всегда можно дать себе отчет, видно, что он не более чем ученик, и это письмо для него не естественно. Почти все человеческие дела могут быть совершаемы с духом, почти во всех встречается бездуховность. Человек настолько и в такой мере человек, в какой он обладает духом; он только в той мере положительно воздействует на развитие человечности вовне себя, в какой он обладает духом. Если человечество должно в какой-нибудь момент облагородиться, быть поведено к его цели и продвинуться по этому пути, то все это возможно только при том условии, что его вожди и воспитатели будут обладать духом. Вы знаете, с какой точки зрения я рассматриваю ученых; Вам не приходится только на этом занятии узнавать, с какой точки зрения я рассматриваю в особенности Вас, уважаемые господа. Вам не приходится только на этом занятии узнавать, что в Вас я вижу надежду будущих поколений, в Вас, как в небольшом образе, — грядущую эпоху. Мне нет поэтому нужды уверять Вас в жаре и живости пожелания, которым я заканчиваю сегодняшнюю лекцию, а именно чтобы дух, невидимый для моего глаза, действительно жил среди Вас и чтобы я был в состоянии время от времени чем- нибудь помогать в этом, мог разжигать в Ваших душах искры, пробуждающие и могуче охватывающие его.