На смену Возрождению приходит эпоха, вошедшая в историю как Новое время. Конечно, переход от Возрождения к Новому времени — к началу XVII в. — достаточно условен, еще более условен рубеж, до которого применимо это понятие.
С достаточной определенностью, однако, можно сказать, что во второй половине XVII в. наступает эра Просвещения, которая длится весь последующий век и в какой-то степени захватывает начало XIX в. Таким образом, на определенном временном отрезке, довольно длительном, Новое время и Просвещение пересекаются, но не совпадают, имея различное смысловое содержание. Немецкий историк культуры Ф. Даннеман, заметив, что Галилей родился в год смерти Микеланджело (1564), усматривает в этом символ: «В Новое время искусство уступает трон науке». Девиз, под которым наступало Новое время, был сформулирован английским философом Ф. Бэконом (1561-1626): «Знание — сила». В оригинале он выглядит так: «Knowledge itself is Power». Английское слово «power» имеет много смыслов, это и «мощь», и «власть». Ф. Бэкон связывал с развитием науки надежды на власть над природой — искоренение болезней, предотвращение стихийных бедствий, расширение возможностей человека благодаря техническим приспособлениям. Он даже составил перечень наиболее насущных практических задач, стоящих перед наукой, для содействия нуждам человечества и общественному прогрессу: продление жизни и омоложение, превращение одних тел в другие, владычество над воздухом и вызывание гроз. В своей утопии «Новая Атлантида» Бэкон с поразительной прозорливостью (хотя и без технических набросков, присущих Леонардо) предсказывал огромные башни для наблюдения над явлениями природы и для использования солнечного тепла, обширные помещения для искусственного создания атмосферных явлений и новых видов животных, лодки, плавающие под водой, передачу звуков на расстояние и т. д. Оставляя выполнение столь грандиозных задач будущему, Бэкон уже тогда обосновал необходимость объединения в научные коллективы (на первых порах хотя бы для проведения экспериментов), организации не только научной деятельности, но и государственной политики в ее отношении. На основании выдвинутых им представлений философ развернул широкую программу разработки «нравственных и психологических оснований науки как социально значимой деятельности». На этом пути он использовал все возможности, предоставленные ему высоким постом лорда-канцлера, который он занимал при короле Якове I. Вместе с тем ученый у него уже не факирствующий маг, пытающийся выпытать у природы ее тайны, а служитель и «интерпретатор», познающий природу с огромным пиететом, на основе четко продуманного, систематического метода, «согласного с ее устройством». Бэкон видел в природе учителя, который поможет наиболее разумным образом устроить социальную жизнь, добиться «морального, религиозного и политического обновления общества». В предложенной им программе исходным было исследование отношения к природе, а уже на основе этого — отношений между людьми. С изучением природы Бэкон связывал и возможность обретения власти над самим собой — болезненными страстями и «аффектами души» (выражение Декарта).
Много внимания он уделял «изгнанию идолов, гирями висящих на крыльях разума»: это — идолы «рынка» (привычка некритически воспринимать ходячие мнения), «театра» (слепая вера в авторитеты), «рода» (ограниченность ума и чувств), «пещеры» (ограниченность условиями воспитания). Уверенность в наступлении «века разума» все более укреплялась поразительными успехами механико-математического естествознания, по существу, отождествляемого с наукой, задающего ей эталоны, идеалы и нормы. В еще большей степени сказанное относится к наступившей вскоре эпохе Просвещения. Своеобразное кредо его сформулировал чешский педагог и философ Ян Амос Коменский (1592-1670): «Всем знать все обо всем». Конечно, это не более чем идеал, но он добавляет к бэконовскому еще и то важное положение, что знание может и должно быть доступно не только избранным (по социальному положению или жизненным обстоятельствам), но и всем, кто к нему стремится, а стремление к нему должно сделаться естественным для каждого человека. Конечно, на первый план такая позиция выдвигала образование, заботу о котором должно взять на себя государство. Нет нужды уточнять, что целесообразным и эффективным предполагалось только природосообразное образование, т. е. согласное с законами природы и природной предрасположенностью учащихся. Просвещение вышло за пределы круга земель, охваченного Возрождением, включив страны Восточной Европы, Россию (которая впервые вступает в общеевропейскую колею), а также Северную Америку. Крах же идеалов Просвещения как очередной несбыв- шейся мечты человечества произошел в начале XIX в., что было сопряжено с целым рядом взаимосвязанных и взаимополагающих факторов: ограниченностью метафизического материализма, бесчеловечной (без человека) картиной мира механистического естествознания, бездушностью маховика капитализма, набиравшего обороты с успехами науки. В политическом плане крах Просвещения был обозначен походами Наполеона. Последние струйки Просвещения, усыхающие в первые 2-3 десятилетия XIX в., связаны с именами великих немцев — Канта, Гегеля, Гете, Гердера, все еще веривших в Просвещение, но уже осознавших нереализованность его программы. XVII-XVIII вв. — эпоха серьезных экономических и социальных перемен. Теперь уже, не сдерживаемые внешними и внутренними ограничениями, капиталистические преобразования приобрели значительный размах. Успехи естествознания, с одной стороны, обеспечивали капитализму мощную идейную и техническую базу, с другой — капитализм подстегивал науку, которая смещала свою направленность от «светоносной» к «плодоносной» (по выражению Ф. Бэкона). Одни и те же социальные силы помогали и нарождающемуся ученому, и нарождающемуся капиталисту. Столь же неслучайно научная революция XVI-XVII вв. разворачивалась одновременно с Нидерландской (1566-1609) и Английской (1604-1660) буржуазными революциями. В то же русло вписались позже война за независимость США и Французская революция 1789 г. Впрочем, то, чем она обернулась, явилось еще одним сокрушительным ударом по Просвещению.