Если эстетику рассматривать как исследование искусства, то в каком смысле и в какой степени семиотика внесет свой вклад в эстетику - ставит вопрос Моррис. Много споров возникает о том, являются ли произведения искусства знаками или нет, т.е.
имеют ли они «значение» или не имеют. По мнению Морриса, семиотика должна помочь в уяснении этого вопроса. Возможны следующие альтернативные постановки вопроса. Если все произведения искусства - знаки, тогда эстетика - часть семиотики. Если произведения искусства не являются знаками, тогда семиотика не имеет отношения к эстетике. И наконец, если некоторые произведения в искусстве являются знаками, то семиотика лишь в этой связи применима к эстетике (8, 65 - 66). Среди тех, кто вообще отрицает, что произведение искусства - знак, Моррис называет американцев Р. Раднера и К. Прайса (29; 30; 28). В основе точки зрения Раднера Моррис видит тезис: поскольку искусство есть непосредственное познание, здесь нет знаковой функции. Если же рассматривать искусство с точки зрения опосредованного характера познания, тогда оно-де ничем не будет отличаться от других «медиаций» (т.е. опосредовании). Ответ на возражения Раднера и других Моррис видит в доказательстве того, что произведение искусства включает в себя как знак-передатчик, знаковый субстрат, который несет в себе эстетическую ценность и познается непосредственно, так и опосредованное познание эстетической ценности, сообщаемое этим «передатчиком». Такое соединение непосредственного и опосредованного познания эстетической ценности осуществляется в изображении, поэтому решение этой проблемы связано с «изобразительностью» в искусстве (9, 258). Подробнее мы рассмотрим эту проблему несколько позже. Среди эстетиков-семантиков, которые считают, что знаковый характер носят не все виды искусства, Моррис называет А. Каплана и Ч. Стивенсона (24; 32). Оба автора пытаются ограничить применение семиотики лишь областью изобразительных искусств, что же касается нерепрезентативных искусств (музыка, беспредметная живопись), то их нет необходимости рассматривать как символические.
Приводя эту точку зрения, Моррис в «Значении и значимости» пишет, что он не стремится здесь доказывать, будто произведение искусства всегда знак, но тем не менее аргументы против этой позиции не кажутся ему убедительными. Трудность, по его мнению, заключается в термине «refer». Верно, что знак должен в известном смысле «обозначать что-то», следовательно, он должен иметь «значение». Но он совсем не «обязан» «указывать» (denote) на что-либо. Рисунок кентавра обозначает некоторый вид животного, и можно обратить внимание на это значение независимо от того, существуют ли кентавры в действительности. Выражение «быть знаком» может включать требование высказывать утверждение чего-либо. Но рисунок кентавра не «утверждает» (assert) существование кентавра. Он обнаруживает лишь некоторые черты, которые что-либо должно иметь, чтобы быть названным «кентавром». В любом случае рисунок может значить (signify) и в этом смысле быть знаком, не указывая на что-либо. На основании сказанного Моррис делает вывод: «Я думаю, что можно утверждать, что по меньшей мере некоторые нерепрезентативные искусства «значат» и суть знаки в том смысле, что и рисунок кентавра - знак», что «произведение искусства - знак или по меньшей мере включает знаки внутри себя» (8, 67, 65)88. А если этот вывод верен, продолжает Моррис, то эстетика - часть семиотики. Вряд ли можно согласиться с последним утверждением Морриса, вытекающим не столько из конкретного анализа, сколько из претенциозного замысла объявить семиотику «всеобщей» наукой. На основании того, что во всех произведениях искусства имеется знаковый аспект, еще не следует, что эстетика как наука об искусстве в целом, которая включает в себя изучение многих других аспектов, и прежде всего гносеологический аспект, является частью семиотики. Почему тогда не считать эстетику частью теории информации, кибернетики, психологии? Ведь аспекты, изучаемые этими науками, также имеются во всех произведениях искусства. 3.