7. Социологические рекомендации Э. Гидденса — Т. Блэра и исторический опыт России
Э. Гидденс в своих работах 1970-1990-х годов [см., напр.: Гидденс 20046; он же 2003, он же 2004а; Giddens 1987 и др.] и бывший английский премьер Т. Блэр, всячески способствовавший распространению идей Гидденса (Блэр писал, что книги Гидденса должен прочитать каждый сознательный лейборист), предлагают страте гию развития, которую называют «третьим путем», поиском «середины».
Идея Гидденса-Блэра заключается в том, что в современном обществе из-за обилия разнохарактерных групп населения по эт- ничности, верованиям, общественному положению и т. д. центральные государственные институты утрачивают способность адекватно реагировать на специфику особых условий жизни различных сообществ. Ни либерализм, ни социализм, ни национализм, ни капитализм «не проходят». «Не проходит» и индивидуум — один в поле не воин. Любая государственная политика в этих условиях пробуксовывает. Нужен третий путь — перенос центра тяжести в развитии социальных программ на органы местного самоуправления. А для этого необходимо более активное финансирование государством неправительственных организаций, самоуправляющихся объединений людей, семей, кооперативов, профсоюзов, коммун, творческих союзов, научных объединений, клубов по интересам. Цель — повысить эффективность самоорганизации, самоуправления, помочь «снизу» поднять уровень социальной активности личности, конкуренции на рынках, раздвинуть рамки социальной свободы и тем придать новый импульс развитию общества. Основной вопрос, возникающий для нас, россиян, из идеологии Гидденса-Блэра: возможно ли применить рекомендации неоинституционалистов в условиях России? Отвечая на этот вопрос, наиболее распространенная рекомендация, которую дают российские социологи правительству: мысли неоинституционалистов правильны, и мы все это тоже можем сделать. Например, надо развивать органы самоуправления — и ссылаются на традицию российского земства. Либо надо финансировать семью, кооператив, профсоюз, коммуну — и ссылаются на то, что в России есть богатая традиция крестьянской общины. Нет, господа, если мы последовательно мыслим дуальными оппозициями, то должны признать, что в деле реформ русская культура (в условиях реформ — в основном знак «минус») формирующемуся российскому обществу (в условиях реформ — в основном знак «плюс») не помощник. Это глубокое заблуждение, что опыт российского земства, русской крестьянской патриархальной общины может помочь двинуть демократические реформы в России. Через искушение этим опытом прошли Герцен, русские революционеры всех оттенков, организаторы большевистской коллективизации. Повторюсь, наша культура столетиями решала принципиально иные задачи, и в ее общинно-земском опыте не записаны ответы на вопросы, которые ставит сегодня перед обществом рынок и демократизация. Мы должны опереться на социальную ин новацию, а не на культурную архаику, на социальную динамику, а не на культурную статику, на личность, создающую общество личностей, а не на локализм, холопство и круговую поруку. Если Гидденс и Блэр ставят перед самоуправлением задачу повышения конкурентоспособности самоуправляющихся сообществ на рынках, открытости и эффективности, то русская община никогда такой цели перед собой не ставила. Она была призвана помогать коррумпированному чиновнику через коррумпированную общинную верхушку управлять крестьянами административными методами. Земские школы и больницы в России всегда находились в абсолютной зависимости от чиновников разных рангов. И органы самоуправления земских учреждений никогда не преследовали цели повышения уровня своей свободы в принятии решений. В земстве господствовали не открытость и эффективность, а локализм и борьба за право ближе стоять к государственной кормушке. Вспомните также, что профсоюзы в России зарождались как политизированные организации в условиях нарастания революционной ситуации. В условиях советской власти родилась идеология приводных ремней от правящей партии к массам. Эта традиция не умерла и сегодня. И сегодня профсоюзы, эти забюрократизированные организации, за редким исключением продолжают быть приводными ремнями и не способны превратить трудовые коллективы в конкурентоспособные социально-экономические единицы, эффективно действующие на рынках. Гидденс и Блэр через самоуправление хотят укрепить частную собственность, интеллектуальную собственность и поставить ценность личной инициативы граждан выше ценности инициативы чиновника. А в России органы самоуправления никогда, ни в XIX, ни в XX веке, ни сейчас не рассматривали и не рассматривают укрепление частной собственности и приоритет личной инициативы граждан перед властью чиновника как свою главную цель. Основные ценности, которые внесла русская община в копилку русской культуры — это деспотизм в отношении своих членов, холопство и круговая порука. Эти ценности никуда из нас не делись, они до сих пор в нас, и поэтому по-прежнему мы, русские люди, вытираем ноги о право. Гидденс и Блэр через развитие самоуправления стремятся сформировать коалиции перемен, институты реформ, создать субъекта развития, институционализировать процесс перехода от старого к новому, опредметить результаты диалога между консерваторами и реформаторами в новых социокультурных самоуправляющихся формах. В российском же государстве всегда царил панический страх перед появлением реальных институтов реформ, они всегда рассматривались как главный враг власти, порядка, стабильности, безопасности, источник опасного вольнодумства, диссидентства, политической ереси. Чтобы рекомендовать нашим государственным органам нечто подобное тому, что рекомендуют Гидденс и Блэр, необходимо сначала изменить природу нашего государства, изменить его тип, перейти от политики господства непосредственного укрепления административного ресурса к доминированию политики его опосредованного укрепления через развитие личности, самоуправления, гражданского общества, институтов развития, индивидуальных отношений, прав человека. Надо поставить науку на коммерческие основания. Надо начинать впитывать достижения мировой цивилизации. Надо облегчить реально самоуправляющимся организациям (семье, профсоюзу, кооперативу, коммуне, творческому союзу, НПО, малому предприятию, научному объединению, просветительской организации, образовательному учреждению) доступ к дешевому долгосрочному кредиту на организацию производства, услуг, покупки, строительство, деторождение, отдых, образование, медицинское обслуживание. Надо более существенно перераспределять доходы в пользу беднейших слоев (трансфертная политика), а также ввести карточную систему обеспечения этих слоев самыми необходимыми товарами, как это давно делается на Западе. Эти принципы, развивающие динамику общества, ни к опыту земства, ни к опыту русской крестьянской общины не имеют никакого отношения. А рекомендации, что мы, мол, в культуре имеем богатую традицию земского и общинного самоуправления и поэтому нам надо лишь взять на вооружение советы Гидденса и Блэра и привить эту новаторскую почку к тысячелетнему стволу русской культуры, — это пустые рассуждения. И еще. Средний слой и, следовательно, средний класс сегодня все более раздваиваются. Наиболее эффективная, наиболее креативная его часть, креативный класс, когнитариат (Ю. А. Василь- чук), резко увеличила заработки и переходит в разряд буржуазии. Та часть, которая по-прежнему пользуется рутинными методами в работе, несмотря на высшее образование, высокую квалификацию и приличный уровень жизни, ближе стоит к рабочему классу. Разрыв между двумя группами среднего слоя увеличивается и является одним из оснований растущего разрыва в стране между богатыми и бедными. А раз это так, то единственным способом, преодолевающим этот разрыв, является создание самоорганизующихся конкурентоспособных НПО, самоуправляющихся творческих объ единений, конкурирующих союзов интеллектуалов, в которые могли бы входить представители обеих групп среднего слоя, а также их правовая и финансовая поддержка со стороны государства. Русская культурная традиция никогда таких задач перед собой не ставила. Если перед Гидденсом и Блэром стоит задача развить то, что уже есть в западном обществе, то мы должны еще только начать это создавать. Если Гидденс и Блэр хотят дать больше финансовых возможностей самоуправляющимся организациям, то нам сначала следует научиться не шельмовать их, не запрещать, дать им реальные права и потребовать от них открытости и эффективности. Необходимо избавить русского человека от страха самоуправляться.
Для начала надо, чтобы он осмелился это делать. Если Гидденс и Блэр видят в укреплении самоуправления «срединный», третий способ развития западного общества, некую новую «срединную культуру» как наиболее эффективный способ саморазвития современного человека, который сам себя сделал (self-made man), то мы должны, прежде всего, понять, что оно есть, существует это некое третье звено, этот некий самоуправляющийся тип команды (self-made team), это нечто среднее между государством и одинокой личностью. Надо увидеть, что могут быть третьи социокультурные формы, которые способны сами, через себя формируя новое многообразие в обществе, искать новую меру взаимопроникновения смыслов гуманизма и рациональности, порождать процесс нового развития. Вот и все. Опираясь на логику своих тезисов, я попытался проанализировать социокультурную сущность рекомендаций Гидденса-Блэра в применении к России. Как получилось, не мне судить. Но один вывод из этого анализа неизбежно рождается. Между уровнями социокультурного развития западного общества и России дистанция размером в несколько веков. Поэтому российская экономика и российская политика это не та сфера, где возможны прямые переносы западного опыта на российскую почву — нужны фундаментальные предварительные реформы типа той... 19 февраля 1861 г. Изучение рекомендаций Гидденса и Блэра исключительно полезно для сокращения расстояния между западным обществом и Россией на основе поиска ценностей «середины», но обращение к архаичному опыту русской культуры с целью осуществления у нас рекомендаций Гидденса и Блэра не сокращает это расстояние, а увеличивает его, делая нас посмешищем перед миром, который знаком с современной практикой эффективного самоуправления не понаслышке. 3. Выводы Россия к 2008-2009 годам сделала реальные шаги по повышению благосостояния населения и тем не менее приходится констатировать, что страна находится перед угрозой распада. 1991 год, 1993 год, Кавказ, сложные отношения с соседями и Западом, усиливающиеся центробежные настроения, тревожная социальная статистика, нарастающая в обществе эйфория самообожания показывают — угроза не эфемерна. Трещины распада имеют различные культурные формы. Но под всеми формами единое основание. Это — углубляющееся противоречие, переходящее в раскол, между исторически сложившейся статичной культурой и формирующимся динамичным обществом, между коллективным бессознательным народа и индивидуализмом личности. Этот тип противоречия и угроза такого типа раскола существует во всех странах, но на Западе есть традиционный механизм, который эту угрозу преодолевает — исторически сложившаяся личность и персональная собственность. На Востоке тоже есть традиционный механизм — исторически сложившийся клан, большая семья, большесемейные отношения и семейная собственность. И там и там эти первичные клеточки культуры принимают на себя все удары, все типы вызовов жизни, играя роль амортизаторов (shock absorbers) в эпохи катастроф и становясь субъектами реформ в эпохи перемен. В России большие семьи, кланы из поколения в поколения целенаправленно физически, то есть через геноцид, беспощадно уничтожались как угроза неограниченному деспотизму центральной власти. Еще более успешно искоренялась личность. Веками русский человек культивировал в себе холопство, деспотизм, локализм, круговую поруку, логику «свой — чужой», воспитывал стремление унизить и унизиться. В результате русской культуре, кроме религиозно-имперского самообожания и великодержавной идеологии нефтяной-газовой трубы, сегодня нечего предложить российскому обществу, которое хочет быть динамичным, эффективным и свободным, нечего дать ему такого, на что оно могло бы опереться в проведении демократических реформ и повышении своей конкурентоспособности. Ни православная религия, ни соборно-авторитарная культурная нравственная традиция, ни традиционные социальные институты, ни массовое народное сознание не несут в себе реформаторского потенциала. Они изначально не несут в себе нацеленности на изменение себя в меняющихся условиях. Они традиционно не самокритичны и не диалогичны. Что делать? Грубо говоря, надо менять тип русской культуры: переходить от преимущественного укрепления традиционной культурной вертикали к преимущественному строительству социальных горизонталей. И нужна теория перехода. Для продуктивного теоретизирования нужны две вещи. В отношении культуры. Надо существенно ослабить зависимость личности от ценностей культуры. А для этого надо изучать логику мышления русских писателей. Пушкин первым в русской культуре поставил проблему независимости личности от засилья культурных стереотипов в российском менталитете; схематизм проблематики личности в том виде, как его сформулировал Пушкин, в полной мере сохраняется и сегодня; мы в XXI веке живем в культурную эпоху, начатую Пушкиным. Лермонтов бросил русскому Богу «Ты виновен!», никто в русской культуре пока не поднялся до уровня этого социально-нравственного вызова, принципы формирования пушкинско-лермонтовской личности как альтернативы русской культуре остаются пока незыблемыми. Достоевский достиг непревзойденной глубины в критике архаики русского народа, народной культуры, «российского большинства». Чехов поставил вопрос об абсолютном тупике в развитии русской культуры. Он первым поставил вопрос о том, что российская интеллигенция как широкая социальная группа, в отличие от стран Запада, не способна быть двигателем реформ, идею реформ могут нести отдельные личности, но социального субъекта реформ в России нет. Тургенев первым в России обнародовал идею народного капитализма как альтернативу общинно-крепостническим механизмам хозяйствования, исторически заложенным в русской культуре. Булгаков, Шолохов, Пастернак поставили вопрос о неспособности личности выжить в условиях господства в России стереотипов народной культуры. Гоголь, Гончаров, Л. Толстой, Блок, Маяковский и многие другие аналитики российской реальности в разной степени и по-разному разрабатывали, диверсифицировали проблему неспособности русской культуры выжить в том виде, в каком она за столетия сформировалась к XIX-XX вв. Разгромная критика культурных оснований продолжается и в современной русской литературе, в XXI в. На страницах художественных произведений на протяжении последних веков разворачивается беспощадное разрушение архаичных ценностей культуры — вечевого сознания, соборности, авторитарности, локализма, народничества, церковности, великодержавности, имперскости, антиличностности, холоп ства с позиции открытости, ценности личности, диалога, социальной динамики, ratio, эффективности, свободы, идет поиск новых интерпретаций божественного и человеческого в некой условной социокультурной «середине». Критика писателей, их медиацион- ные аргументы должны стать предметом изучения теоретизирующих социологов. В отношении общества. В поисках альтернативы засилью культурных стереотипов в нашем менталитете надо изучать мировой реформаторский опыт. А этот опыт дает нам шанс. Гидденс и Блэр говорят, что сегодня опираться в реформах на традицию, какой бы она не была, недостаточно, надо создавать инновационные формы, а я добавляю, что в условиях России опора на традицию является грубой ошибкой. Надо целенаправленно создавать социокультурные институты реформ, этот инновационный путь пролегает в некой условной «середине», в сфере между государством и индивидуумом, надо переходить от дуальности в мышлении к тернарности. Английские аналитики сегодня, по существу, призывают к созданию медиационной социологической теории — к тому, о чем давным-давно говорят русские аналитики. Поиск «середины» — единственный способ объединить распадающийся мир. В условиях реформирующейся России это единственный способ постоянно предотвращать угрозу раскола между культурой (народом) и обществом (личностью). И это тот самый интеграционный, интегрирующий момент в социологическом теоретизировании, который привлек внимание Гидденса и Блэра. Над изучением медиационного опыта работали русские мыслители XIX-первой трети XX вв., логику медиации анализируют русские писатели, начиная с Пушкина, интерес к поиску «середины» возрос в XXI в. Это тот опыт, через который развиваются все культуры мира, в разной степени и по-разному превращаясь, сливаясь в «срединную культуру» — всемирную универсальную цивилизацию личности. Методологический потенциал поиска «середины» требует дальнейшего теоретического обобщения.