Разговор о культурном ядре требует оговорок. Как известно, в течение трех веков Россия переживает модернизацию. В результате длительных модернизационных преобразований в культуре сформировалось два уровня — традиционный и модернизированный.
Эти уровни разноприродны и находятся в сложных отношениях [подробнее см.: Яковенко 2006]. Качественные различия двух пластов культуры находят свое отражение в ментальности. Ниже излагается концепция культурного ядра традиционного уровня отечественной культуры. В основе культурного ядра лежат: 1. Установка на синкрезис или идеал синкрезиса. Синкрезис — такое состояние общества и культуры, когда все переплетено со всем и ничто не выделилось, не обособилось. Между тем история человечества есть процесс бесконечного дробления изначального синкрезиса. Иными словами, существует драматическое противоречие между исходной данностью палеосинкрезиса, переживаемой как естественная и единственно возможная среда, и историей как объективным процессом размывания и трансформации этой данности. Фундаментальная особенность русской культуры состоит в том, что она фиксирует достигнутый на сегодня уровень дробления синкрезиса как последний, а далее противостоит дальнейшему его дроблению и в качестве абсолютного космического идеала видит ситуацию, когда мир вернется к вершинам синкрезиса. Иными словами, традиционная русская культура фундаментально противостоит объективному содержанию исторического процесса и интенционально, ценностно обращена к точке антропогенеза. В любой конкретной ситуации из двух предложенных вариантов традиционалист изберет тот, который характеризуется более высоким уровнем синкрезиса. К примеру, для традиционно ориентированного человека альтернатива — крестьянин выращивает урожай и сам продает его на рынке либо продает его оптовику, который организует торговлю, — однозначно решается в пользу первого из предложенных вариантов. Разговоры о том, что торговец наживается на производителе, не более чем рационализация безошибочного культурного инстинкта. Профессиональный производитель и профессиональный торговец — менее синкретичная, более аналитическая ситуация. Почему ревнителю традиции мил советский директор и не мил предприниматель — владелец завода? Дело в том, что советский директор объединял в своей персоне земную власть и собственность. (Строго говоря, он был не собственником, а распорядителем, но эти нюансы традиционное сознание не схватывает; директора часто называли «хозяин».) А как член райкома КПСС этот директор представлял еще и Власть небесную. Капиталистический предприниматель лишен всех этих атрибутов. В системе советской идеологии существовала специальная схоластическая дисциплина — научный коммунизм. Вспомним признаки коммунистического общества. В нем исчезнет разделение на богатых и бедных. Далее следовали — слияние города и деревни, слияние труда умственного и физического, расцвет и сближение социалистических наций. Отмирание государства снимало разделение на власть и подвластных. Миллионы людей заучивали эти заклинания и верили им. Заметим, что образ крестьянского рая — Опонское царство, Беловодье — в равной степени то же царство синкрезиса, только изложенное без претензий на понятийное оформление, а образно. Позиционирование синкрезиса в качестве эсхатологического идеала обеспечило победу коммунистов в России. 2. Следующий элемент культурного ядра — особый познавательный конструкт «должное»/«сущее». Понятие «должное» описывает некоторый абсолютный идеал, религиозный по своим источникам. Он не извлекается из реальности в ходе наблюдений, сопоставлений, идеализации, а предсу- ществует в сознании средневекового человека. Должное транслируется культурой. Причем особенность должного состоит в том, что это не просто идеал, а еще и норматив. Но это особенная норма — норма жизни в Небесном Иерусалиме. К реальному миру она не имеет отношения. «Сущее» же — тот мир, в котором живет ревнитель должного. Мир сущего скандально не соответствует должному. Поэтому ревнитель должного душою отталкивается от мира сущего и тянется к миру должного. Человек должного «пропускает» всю окружающую его социокультурную реальность через призму должного/сущего. Механизмы осознания, оценки, модели поведения задаются соотнесением с должным. Подчеркнем еще раз — должное не равно идеалу. Идеал существует в культуре любого общества. Однако, говоря об идеале, человек Нового времени имеет в виду некоторую конструкцию сознания. Ориентир, к которому можно и должно стремиться но, при этом надо понимать, что идеал невоплотим на земле. Должное же постулируется как норма. Последствия структурирования культуры конструктом «должное/сущее» многообразны. Назовем два. Вместо того что бы упорядочивать мир, в котором он живет, ревнитель должного проводит свою жизнь в мечтаниях о должном, собирается уехать куда-то в неведомые дали и тихо ненавидит мещанина, бескрылого обывателя, который обустраивает реальную жизнь — свою, своих близких, обустраивает мир, в котором он живет. Между тем норма должного в принципе невыполнима. Поэтому человек должного живет не согласно декларируемым им самим принципам, а по законам жизни. Устраивается, как может, стараясь не думать о том, что его практика вопиюще нарушает его же декларации. Отсюда одна из особенностей отечественного общества. Люди живут в системе двух норм: декларируемой и реальной, при этом реальные механизмы социального взаимодействия разительно расходятся с законом. И такая ситуация воспроизводится постоянно. Культура препятствует увязыванию нормы закона и нормы жизни. Она нуждается в дистанции между ними. Приведем пример: мы постоянно читаем о попытках на разных уровнях — региональном и федеральном — законодательно запретить ненормативную лексику. Характерно, что цунами, извержения вулкана, холодные зимы никто не запрещает. Но ненормативную лексику, которая существует ровно столько же, сколько существует наша культура, и переживет всех борцов за чистоту языка, ревнители должного периодически пытаются отменить. 3. Третий элемент: эсхатологический комплекс. Эсхатологический комплекс — целостная система представлений и способ переживания бытия. Суть его состоит в убеждении, что мы живем при последних днях творения. Мир окончательно уклонился от должного, погряз в грехах и наступают последние дни. Грядет ужасная, Последняя битва добра и зла, света и тьмы, которая завершится победой света и пресуществлением мира. Мир преобразится неким непостижимым для человеческого разума образом и настанет Vita nova. Семантика, в которой выражаются эсхатологические идеи, задается эпохой. Одно из этих имен — коммунизм. Историки знают, что эсхатологические настроения активизируются в конце средневековья, в эпоху резкого дробления синкрезиса, когда распадаются традиционные структуры, массово формируется автономная личность. Это время смут, погромов, крестьянских войн и революций. Отличительная особенность эсхатологического человека, состоит в том, что в своей душе он похоронил то общество, в котором живет. Окружающий его мир обречен окончательно и бесповоротно. Он погибнет с минуты на минуту. Бессмысленно совершенствовать мир, который погряз в грехе. Его невозможно улучшать. Нет смысла создавать что-то, накапливать, улучшать. Наоборот, надо подумать о душе, освободиться от всего, что налипло за время жизни, воспарить к престолу Высшего судьи. Иными словами, эсхатологический человек не просто балласт, но носитель активной деструктивной интенции, разрушающей социальность и культуру. 4. Четвертый элемент — манихейская интенция. Понятие манихейства восходит к имени иранского религиозного реформатора Мани. В манихейском сознании мир предстает как арена вечной борьбы двух космических сил — Света и Тьмы, Добра и Зла, духа и материи. Однажды, в эсхатологической перспективе, эта борьба завершится победой Света, и духи Зла будут сброшены в бездну. Но до тех пор идет вечная борьба. Традиционное сознание совершает с манихейской картиной мира всего одну процедуру — оно сшивает эту концепцию с местоимениями «мы» и «они». По некоторому, логически мало постижимому обстоятельству мы всегда оказываемся на стороне света. «Мы» — всегда свет, а «они» — всегда тьма. Манихейская парадигма — определенная матрица сознания. Она усваивается вместе с культурой и предсуществует в сознании человека. Человек, живущий в манихейской системе представлений, склонен любое взаимодействие с «они» представить в форме конфликта и перевести в конфликт. Если он и дружит с кем-то, то дружит против некоторого третьего. А уж любой конфликт — от перепалки с соседями на коммунальной кухне, до от* ношений с идейными противниками, инородцами, иноверцами, «классовыми врагами», в межгосударственных отношениях — переживает как вечную борьбу Света и Тьмы. Любой конфликт ма- нихей стремится предельно обострить. Жизнь для него — борьба до поражения противника. Диалог — способ выиграть время для нанесения смертельного удара. Любые компромиссы всегда нетерпимы и постыдны. Манихейство — доктрина не христианская и вообще не монотеистическая. Она, казалось бы, не вписывается в систему православия. Но в силу определенных обстоятельств манихейская интенция глубоко укоренена в российской культуре. Манихей надежно атрибутируется по типу отношения к противнику. Существует два полярных типа отношения к противнику: рыцарское и ма- нихейское. Рыцарское исходит из того, что противник в известном смысле равен мне, а наша борьба происходит в соответствии с некоторой непреложной этикой военной борьбы. Рыцарь видит в противнике человека и воина. За ним признается своя правда и свое достоинство. Рыцарь осознает, что существуют непрелож ные обстоятельства, судьба, которая разводит людей по разные стороны баррикад. Однако и в смертельной схватке рыцарь стремится отнять у врага жизнь, а не достоинство. Рыцарь оценивает и себя, и противника с точки зрения ценностей воинской доблести и этики борьбы, воздавая славу врагу, если он ее заслужил. Противник манихея в любом случае — исчадие ада. Враг с большой буквы — целостная матрица, в которой по обстоятельствам только меняют имя очередного врага. Отношение к врагу как к человеку в принципе табуировано. Здесь можно вспомнить общественные страсти вокруг проблемы военных кладбищ для немецких, итальянских, румынских солдат, павших на просторах нашего отечества в прошлой войне. Характерно, что эталонные манихеи часто превращаются в знаковые фигуры. Таковы — Че Гевара, Шамиль Басаев или Бен Ладен. Образ манихея, представленный в знаково-символической форме, не нуждается в каких- либо пояснениях или интерпретациях. Для носителя отечественной культуры эталонный манихей понятен и самоочевиден. 5. Следующий элемент — мироотречная или гностическая установка. Мироотречное сознание стоит на том, что мир в принципе лежит во зле. Здесь существенно то, что речь не идет о несовершенстве мира. Мир неприемлем по своей природе, а значит, всякие попытки исправить, усовершенствовать мир ни к чему кроме краха этих усилий и гибели души человека не приведут. Гностицизм и откровенная мироотречность лежат за рамками христианства. Христианская церковь первых веков боролась с гностиками не на жизнь, а на смерть. Однако доктринальная победа над гнозисом (как впрочем и над манихейством) не означала полного отторжения гностических идей и настроений. Они были ассимилированы победителем. Протестантизм максимально свободен от мироотречных импульсов, католицизм пронизан ими частично.
Что же касается православия (и особенно православия российского), то здесь мироотречная установка представлена наиболее сильно. Сама идея монастыря, статус монаха в русской культуре, идеал нестяжания и многое другое свидетельствует о том, насколько глубоко укоренена в наших традициях мироотречная установка. Вспомним о шестидесятниках XX века. До конца 90-х годов жила знаковая для данного слоя общества антитеза: хороший Ленин — плохой Сталин. Сегодня уже не все помнят, в чем суть этого противопоставления. Дело в следующем: идея (коммунистическая) сама по себе прекрасна. Но когда эта идея облекается в плоть, в буквальном смысле овеществляется, сталкивается со сволочной действительностью, она с неизбежностью проходит цикл перерождения, самоотрицания, превращается в страшную самопародию. Отсюда преклонение перед идеалистами первого призыва, которым посчастливилось быстро умереть, не дожив до перерождения великих идеалов. Мироотречник отказывается идти во власть, бежит от любого крупного дела. Его жизненный ориентир — недеяние. Носители гностического мироощущения в принципе не компонуются в динамичное общество. Они несут глубинную ассоциальность и генерируют настроения безнадежности. 6. Существенный элемент — «раскол культурного сознания». Концепцию раскола культурного сознания предложил Александр Ахиезер. Это достаточно сложное явление. Речь идет о том, что в культуре живут и постоянно актуализуются две исключающие друг друга программы воспроизводства социокультурного целого. Если говорить кратко, суть в следующем: по любому значимому поводу в нашем обществе возникает два полярных мнения, выраженных в разных языках. Эти позиции характеризуют отличные друг от друга понятийные системы, разные ценности и способы аргументирования. Между носителями данных позиций не может быть диалога. Как утверждает Ахиезер, в России вместо диалога реализуется совокупность монологов. Ко всему прочему носители противостоящих позиций чаще всего испытывают друг к другу комплекс чисто манихейских переживаний. В такой ситуации диалог невозможен. Доминирующим оказывается стремление подавить, а если есть возможность, уничтожить носителей противостоящей точки зрения. 7. Сакральный статус власти. Российский образ Власти восходит к родовой иерархии. В космосе родового человека социальные, политические и религиозно-магические аспекты иерархии синкретически объединялись в одном целом. Эту же идею можно выразить в следующем суждении — власть на Руси переживается тотемистически. Она соответствует идее архаического тотема, в котором или посредством которого бытийствуют и объединяются в родовое целое люди данного тотема. В некотором смысле переживаемая подобным образом Власть представляет собой земное воплощение языческого Бога. По своим истокам и по природе она потустороння. Власть — носитель истины, владелица всего сущего, источник инноваций, источник законов, стоящий над законом. Она всемогуща, непостижимым магическим образом связана с подданными, временами требует человеческих жертвоприношений, она — субъект, порождающий «стокгольмский синдром» и т.д. Власть сверхценна и преимущественно субъектна. Среди функций сакральной власти заслуживает особого внимания одна: «настоящая», сакральная, власть трактуется как «поравнитель» — то есть сила, противостоящая разрушающим традиционный мир процессам имущественной дифференциации. Русское крестьянство далеко не случайно отвернулось от царизма после Столыпинских реформ и пошло за большевиками. Сакральной Власти онтологически противопоставлен про- фанный подданный. Он принадлежит «этому» миру, заменяем, объектен и инструментален. Сакральность Власти далеко не случайна. Иерархия являет собой воплощение идеи социального абсолюта — синкретического единства архаического социокультурного универсума или восходящего к родовому космосу не распавшегося традиционного целого. Сакральный статус иерархии противостоит и жестко подавляет тенденцию утверждения субъ- ектности отдельного человека, а значит — тенденцию к распаду традиционного космоса и созиданию общества Нового времени. 8. Экстенсивная доминанта. К фундаментальным особенностям русской культуры относится экстенсивная доминанта. Под экстенсивной доминантой понимается такая конфигурация ментальности, которая задает выбор экстенсивных решений в проблемных ситуациях. В результате это выливается в экстенсивную стратегию исторического бытия всего общества. Надо полагать, что данный тезис не нуждается в развернутых пояснениях. Экстенсивный характер отечественной культуры достаточно очевиден. В этом отношении показателен исторический опыт XX века. Советская власть, понимаемая многими как диктатура развития, оказалась не в состоянии перевести общество через порог, разделяющий экстенсивную и интенсивную стратегии исторического бытия. Здесь мы сталкиваемся с мало осознанной характеристикой отечественной культуры. Экстенсивная ориентация — структурная характеристика сознания. Ее носитель ищет бесплатных ресурсов, противостоит рынку как механизму, устанавливающему цены на ресурсы и цену на продукцию. Право на труд он полагает таким же бесспорным ресурсом, как и другие, на который он имеет право по факту рождения. Экстенсивно ориентированный человек не способен оптимизировать трудовую деятельность, снижать потери, достигать требуемого соотношения в системе качество товара/трудозатраты и т.д. Экстенсивная интенция сознания — один из самых мощных блокираторов динамики. Наконец, экстенсивная доминанта всегда связана с насилием — над природой, над другими людьми, над соседями, ибо вовлечение все новых и новых ресурсов в производственное освоение без насилия невозможно. 9. Традиционно-имперская доминанта сознания. Под имперской доминантой понимается установка сознания, согласно которой «правильное», естественное положение вещей предполагает существование России как традиционной континентальной империи. Прежде всего, имперская установка сознания сложилась исторически. Народ, веками созидавший и воспроизводивший имперский организм, обречен расценивать империю как ценность и видеть в империи единственно возможное состояние. Кроме того, традиционная империя являлась идеальной политической оболочкой для описанного нами социокультурного целого. В имперском коконе традиционная российская ментальность предельно продлила время своего существования. С имперской доминантой сознания связан мессианизм, в котором, с одной стороны, оформляется верность идеалу синкрезиса и убеждение о предназначении «нашего» народа вернуть мир в царство синкрезиса, с другой — формируется идеология наро- да-имперостоителя. Рассмотренные нами элементы ментального пространства или специфических механизмов понимания и оценки реальности лежат в основе ядра российской культуры. Помимо базовых характеристик можно выделять и другие, значимые, но сравнительно более частные, например — репрессивный характер культуры, ан- типроцедурная интенция и другие. Завершая обзор, отметим два момента. Прежде всего, культурное ядро — системная целостность. Выделенные моменты не существуют изолированно, не рядоположены, но представлены в едином целом. Они поддерживают и взаимодополняют друг друга, переплетаются между собой и потому так устойчивы. Второе принципиальное замечание состоит в том, что установка на синкрезис представляет собой системообразующую характеристику. Последующие элементы цивилизационного кода специфицируют эту установку либо производны от нее. Так, в конструкте «должное»/»сущее», должное специфицирует идеал синкрезиса на материале окружающей человека реальности, а сущее описывает мир, отпавший от идеала синкрезиса и продолжающий уклоняться от его устойчивого уровня. Формирование эсхатологического комплекса задано столкновением идеала синкрезиса, конструкта «должное»/«сущее» и объективной природы вещей. Реальность отрицает базовые элементы ментальности в каждой точке социального пространства, а исторический процесс объективируется в последовательном дроблении синкрезиса. Манихейская интенция сознания указывает на силу, разрушающую синкрезис, и диктует формы отношения к этой сущности11, а мироотвергающая, гностическая интенция задает отношение к миру, который попрал идеал синкрезиса и продолжает уклоняться от должного. Раскол культурного сознания представляет собой общесистемную характеристику описываемого типа культуры. Он задан как архитектурой ментального пространства, так и драматическим соотношением нормативно-ценностных структур российского универсума и природы вещей. Как это ни парадоксально звучит, раскол позволяет существовать данному типу сознания в разительно не соответствующей ему реальности. Традиционная Власть потому и сакральна, что переживается как божественная синкретическая сущность, невыразимая в словах, не подлежащая человеческому суду и, кроме того, постоянно реализующая функцию синкретизации общества. Экстенсивная доминанта — органическое следствие ориентации на синкрезис. Культура, структурируемая идеалом синкрезиса, либо задает стратегию гомеостатического вписания общества во вмещающее пространство, либо стратегию экстенсивного развития. В нашем случае совокупность ландшафтноклиматических и геополитических факторов определила выбор экстенсивного варианта. Интенсификация неотделима от установки на дробление синкрезиса. Наконец, традиционная империя вырастает из эсхатологического комплекса, мессианизма, сакральной власти, манихейства, экстенсивной доминанты культуры. Как мы показали, каждая из этих установок производна от идеала синкрезиса. Завершая изложение проблемы цивилизационного кода, приведем одно важное, на наш взгляд, наблюдение общего характера. Любые практики и роды деятельности, объективное содержание которых связано с дроблением синкрезиса, статусно принижены и локализуются (инкапсулируются) самыми разными способами. К какой бы сфере социокультурного целого мы ни обратились — политике, экономике, науке, идеологии, художественной культуре, образу жизни, — практики, социальный результат которых состоит в формировании более аналитической ситуации, рационализации общественного сознания, вычленении отдельной личности, имеют низкий статус, либо профанированы, либо локализованы в особых пространствах (академическая наука, сфера высоких технологий, элитный уровень бизнеса, система профессиональной подготовки элиты, элитные формы литературы и искусства). Механизмы самоорганизации российского универсума подавляют опасные для него социокультурные эффекты и блокируют процессы кумулятивного объединения тенденций, трансформирующих системное целое. Приведем один частный пример: в XX веке курс логики дважды входил в программы средней школы, причем по разным обстоятельствам этот курс не удержался в программах, что закономерно. Логика — один из самых мощнейших инструментов дробления синкрезиса. Традиционная культура отторгает разрушающую ее сущность. Логика осталась в программах профессионального образования «начальников» и пастырей самого разного рода — юристов, философов, священников и т.д. В свою очередь, практики и роды деятельности, объективное содержание которых состоит в поддержании и восстановлении синкрезиса, имеют высокий социальный и культурный статус. Сказочники самого разного толка, идеологи, политкомментато- ры, деятели искусства, педагоги, администраторы, публичные политики, работающие на синкрезис, устойчиво востребованы российским обществом. Подчеркнем, именно обществом. Их слушают, их читают, за них голосуют.