«Смятение» в Москве. Июнь 1547 г.

-Г ?16 января 1547 г. Иван IV первым из московских государей венчается царским венцом ***; 2 февраля отпраздновали свадьбу его с Анастасией Романовной Захарьиной (из старинного московского боярского рода). Это явственные внешние показатели официально провозглашенной самостоятельности молодого государя.

Столь торжественное утверждение единодержавия на всей территории Российского государства подрывало поч- польскому королю Сигиз- мунду I, отмечалось: «Государь наш, великий государь Иван божией милостию, в мужеский возраст входит, а ростом совершенного человека уже есть, а з божьею волею помышляет ужь брачный закон приняти...» 225 *

Образуется даже — небольшое пока — стрелецкое войско, выполнявшее функции и личной охраны Ивана IV 228.

** Эти тенденции охарактеризованы в новейшей монографии А. А. Зимина «Россия на пороге нового времени. Очерки политической истории России первой трети XVI

в.», опубликованной, когда настоящая работа находилась уже в издательстве.

*** Краткий летописчик второй половины XVI в. (Волоколамского монастыря) величает Ивана IV «первый иа Москве нареченный царь...»229 by длЯ притязаний крупных феодалов па соучастие и управлении государством и для притязаний отдельных областей государства на политическую обособленность. Поэтому венчание на царство можно оценивать как важнейший акт в направлении дальнейшей централизации государства, j ^Значение венчания на царство состояло также и в том7 что оно укрепляло международное положение государства и определяло характер и направление дальнейшей внешней политики. Актом венчания на царство московский государь приравнивал себя к государям так называемых великих держав и тем самым подрывал почву и для притязаний иностранных государей на установление какой бы то ни было степени зависимости от них Российского государства 230.

В феврале 1547 г. в Москве собрался и церковный собор, на котором было постановлено признавать общерусскими «святыми» некоторых местнопочитавшихся «святых» (в том числе патронов бывших удельных княжеств) и собирать сведения о ранее известных и новоявленных «святых». До этого времени, по словам одного жития, «каждая страна своих блажила». Так началась предпринятая митрополитом Макарием работа по объединению местных «святых» в единый государственный пантеон231. Это тоже способствовало уничтожению местных особенностей отдельных областей государства, объединению земель и росту международного престижа Российского государства (среди новоявленных «святых» были и «святые», почитаемые в балканских странах). Этими актами укреплялось положение Москвы как центра православия— «Третьего Рима». Одновременно подчинение контролю Москвы местных церковных преданий, известная унификация их в сильной степени содействовали и усилению власти митрополита.

Царская свадьба была обычно поводом для сосредоточения в столице виднейших представителей господствующего класса — и светских и церковных феодалов. Сопровождалась она и свадьбами лиц из окружения государя 58.

Первые педели 1547 г. были, однако, не только прсме- нем торжеств венчания на царство, свадеб и церковного собора, но и публичной казни (по словам современника233, «повелением кцязя Михаила Глиньского и матери его княгини Анны») лиц из ближайшего окружения молодого Ивана IV* — юных княжичей Федора Ивановича Овчинина-Оболенского (его посадили на кол против Кремля) и Ивана Ивановича Дорогобужского ** (ему голову «ссекли на льду» 234). Казнь княжичей являлась как бы продолжением казней вельмож в июле 1546 г. Это было время и напряженнейшей внешнеполитической обстановки (продолжавшейся «Казанской войны», немирных отношений с мусульманскими «юртами» и с Польско-Литовским государством), начавшегося голода (вследствие повсеместного неурожая) и нового повышения налогов (вызванного, возможно, в какой-то мерс и большими расходами на торжества в январе — феврале 1547 г. ***).

«Во всех городех Московские земли и в Новегороде хлеба было скудно». Несмотря на это, велено было «има- тн дань с сох по 12 рублев и от того хрестияпом тягота стязавшиеся в первенстве, в красоте, целомудрии и нравственности, часто в тот же день, в угоду государям, выходят замуж за вельмож н воинов» 232. *

Курбский писал, характеризуя «лютость» Ивана IV накануне событий июня 1547 г.: «Егда начал всякими безчис- ленными злостьми превосхо- дити...»235 В XVIII в. начало нового периода в истории государствования Ивана IV и в его личной жизни связывали с актом венчания на царство. В поздней Степенной книге (И. А. Черкасова) читаем: «От сего убо времени нововенчанный царь Иоанн начат от всех детских своих обычаев иа мужеский некий со жестокостью растворенный нрав претворитися. Ближним же н велможам

споим, прежним царетпи правителем, брояділ праи- ления царс'тііеішого ностя- затп. ..» 236

** Возможно, что тогда же казнили п пятнадцатилетнего князя Богдана Трубецкого (об этой казни пишет Курбский) 237.

1-11 V- 1 l\jr |ДД,ППП j .

*** М. Н. Тихомиров заметил в не завершенной им работе, посвященной биографии Ивана Грозного: «Венчание на царствование и женитьба царя Ивана IV, столь торжественно отмеченные в летописи, по-видимому, не так дешево обошлись для московского населения, которое, естественно, в первую очередь привлекалось для оплачивания дорогих событий в царской семье» 238. была велика» 239. Пришла засуха59, начинался голод240. Наконец, весна 1547 г. была ознаменована большими пожарами в городах. В апреле летописец трижды упоминает о пожарах в Новгороде241. Несколько пожаров было в Москве. Особенно запомнились апрельские пожары, отмеченные не только в московских, но и в новгородских, псковских и иных летописях 242.

12 апреля пожар уничтожил большую часть Китай- города, в том числе около 2000 дворов на Гостином дворе и Соляной двор, «и людей много погорело» 243. Летописи этот пожар (как и пожар июня 1547 г.) называли «великим московским пожаром» 60. Через несколько дней (по летописному отрывку— 15 апреля) вспыхнул пожар в Замоскворечье, точнее, в Заяузье: на Болвановке сгорело 1700 дворов, в Кожевниках — 500244. По другим источникам, пожар случился 20 апреля, и «выгореша мало не все Заяузье» 245. Отмечается, что «в то же время и в иных местах во многих на Москве загорелося» 246. Царь с семьей находился тогда в Воробьеве. Не уехал ли он туда, спасаясь от пожара?

Самое главное, пожалуй, то, что жертвами апрельских пожаров оказались прежде всего ремесленники и торговые люди. Огонь поразил ремесленные кварталы города247. Сгорели и лавки гостей, суконников и «всех торговых людей» (не пострадали, правда, житницы с хлебом) 248.

Сразу же поползли слухи, что виной пожара «за- жигальники»24Э. «Многих зажигальников» (выделено мною. — С. Ш.) «имали и пытали», заставив, видимо, на пытке оговорить себя («на пытке они сами на себя гово рел город Китай да и торги все», — сообщает Псковский летописец. (В рукописи киноварный заголовок «О Московском великом пожаре» 252.) Почти дослозное совладение обнаруживаем в так называемом Соловецком летописце второй половины XVI в.: «.. .апреля в 12 день бысть иа Москве пожар велик и страшен зело, погорел город Китай и торги псе» 2Г)3. рили, что они зажигали»), а затем «казнили смертною казнью: глав им секли и на колье их сажали и в огонь их в те же пожары метали» *. «Зажигалнику» по Судебнику 1497 г. (ст. 9) полагалась смертная казнь (так же как позднее и по Судебнику 1550 г., ст. 62); преступление его приравнивалось к убийству и воровству («татьбе») **.

И. И. Смирнов ошибочно полагает 254, что в Постни- ковском летописце написано о казнях «зажигальников» после пожаров 12 апреля и 21 июня***. На самом деле речь идет о пожарах апрельских — «про оба пожара»: в Китай-городе и в Заяузье. Очевидно, правительство Глинских поддержало версию о «зажигальниках» (а быть может, и инспирировало эти слухи) ****. Публичной казнью «зажигальников» надеялись как-то успокоить «посажан» (термин «посажане» обозначал в середине XVI в. жителей посада *****) и предотвратить народное выступление.

Все это свидетельствует и о сильном обіііественном * И позднее, в начале XVII в., после разрушительного пожара 15 мая 1608 г. «псковичи же народ, чернь п стрельцы... рекоша сице: боляре и гости город заж- гоша, и начата в самой пожар с камением гоннти их.. .» 255.

** «Зажигалыциков», т. е. тех, кто пожар «учинил нарочным делом», надлежало и по Соборному Уложению 1649 г. «казнити зжечь» (гл. X, ст. 228). Статья о сожжении «безо всякого милосердия» тех, «кто умышлением и изменою город зазжет или дворы», включена и во вторую главу Уложения «О государь- ской чести, и как его госу- дарьское здоровье оберегать» (ст. 4).

*** Вообще в описании московских пожаров апреля и июня 1547 г. слишком много сходного. Возможно, это следствие того, что летописи составлялись не сразу, а по памяти (часто без привлечения поденных записей) и события могли сместиться в сознании современников.

**** Не исключено, впрочем, что враги Глинских действительно наняли поджигателей. Любопытно, что в Китай-городе уцелел двор Ивана Петровича Федорова 25в. П. П. Смирнов допускал предположение, что начавшиеся с весны 1547 г. пожары, возможно, были «результатом поджогов, так как они начались непосредственно после женитьбы молодого царя на Анастасии Романовне, столь непопулярной среди титулованных княжат» 257.

***** Именно в таком значении слово это приводится в царской грамоте 1555 г. жителям Тоть- мы 258. возбуждении, и о смятении в правительственной среде уже в апреле 1547 г. Так начиналось самостоятельное правление первого русского царя, охарактеризованное в посольском документе словами: «Занже ныне землею Русскою владеет государь наш один» 259.

Не успели погорельцы восстановить свои жилища или даже только еще приступить к их восстановлению, как случился «второй великий пожар Московской» 260 —пожар 21 июня. Ему предшествовало тягостное предзнаменование (отмеченное в разных летописях), взволновавшее суеверных москвичей: 3 июня упал большой колокол 61 «с колоколницы благовестной» (с деревянной колокольни Благовещенского собора в Кремле). Церковник — составитель сказаний о великих московских пожарах пишет о падении колокола: «Се како чюдно и дивли сполне- но...» 62 Отмечая, что колокол был поставлен «при великом князе Василье Ивановиче, руском самодерьжце», летописец подчеркивает: «Глас его был богу угоден. Таков колокол прежь того не бывал на Москве». Молодой царь был в это время в сельце Острове (Островке) (к югу от Москвы), где к нему обратилось 70 челобитчиков из Пскова, посланных с жалобой на наместника Турунтая-Прон- ского. Царь, по сообщению Псковской летописи, «опо- лелся» на псковичей, «бесчествовал» их, «обливаючи вином горячим, палил бороди и волосы да свечею зажигал, и повелел их покласти нагых на земли». Только известие о падении колокола остановило эти истязания, и Иван IV «жалобъщиков не истеря»261 (т. е. не погубил). выделен киноварью заголовок «О трясеньи»): «Лета 7050-го. На сзятои недели, со вторника на среду, был троус на Роуси: в полоуно- щи земля тряслася; толико же тряслася, яко же и церьквам и храминам поко- лебание велико»из. Землетрясение тоже считалось недобрым предзнаменованием. Так, в 1445 г. москвичи восприняли, по словам М. Н. Тихомирова, небольшое землетрясение как «предвеще- ние бедствий и были «во мнозе скорби»» 2И. Всгіомииали, что в самый канун пожара было еще одно настораживающее предзнаменование. Самый популярный в городе юродивый Василий Блаженный, к поведению которого с особым вниманием присматривались суеверные москвичи, предвозвестил о грядущей беде, плача 20 июня у стен Воздвиженского монастыря, где на следующий день загорелась деревянная церковь и распространение огня стало причиной такого пожара, что железо рдело, как в горниле, а расплавленная медь текла по земле (об этом узнаем из его жития и Степенной книги) 265.

Пожар 21 июня 1547 г. подробно описан исследователями266. Пожар уничтожил множество зданий в Кремлё, в Китай-городе * и в других районах Москвы. Погибли и документы государственных, церковных и -устных архивов **. Сгорели, можно полагать, и уцелевшие во время *

В летописце начала XVII із. (так называемом Беляев- ском) читаем: «Також и в другом граде (т. е. в Китай- городе.— С. Ш.) все лавки и дворы и церкви божия от стены и до стены все стало поле, что не единого древа во граде не оста — все по- лнза огнь» 267. В так называемом Мазуринском летописце (последней четверти XVII

в.) схожие выражения: . .и в другом граде

храмы и лавки и дворы и все от стены до стены бысть аки поле...» 268 ** В приговоре 18 января 1555 г. о разбойных делах особенно выделены среди заключенных в тюрьме лица, документация о которых погибла во время пожара. («Сидят в тюрмах многие люди, и дела их в пожар погорели, сыскать про них нечем».) Комментаторы полагают, что в этой статье имелся в виду пожар 1547 г. (Правда, ошибочно месяцем пожара назван май — пожары в Москве былн в апреле и в нюне 1547 г.2С9) В правой грамоте 1551 г. Ивана IV

троицкому Калязнну монастырю на приказчика села Ольявидово, принадлежавшего И. Ф. Воронцову, отмечено, что «черная грамота» «згорела в болшей пожар»270. В жалованной грамоте троицкому Белопесоц- кому монастырю от 15 февраля 1548 г. (указанной автору С. М. Каштановым) читаем: «...была у них наша жаловалная грамота, да згорела в городе на Москве, коли торг горел»271. Сохранились указания и на восстановление погибших документов. Так, боярину кн. Мих. Ив. Кубенскому в ноябре 1547 г. была дана взамен меновной, сгоревшей в «болшей пожар», «новая грамота жалованная» на село Куликово с деревнями и пустошами Дмитровского уезда, пожалованное ему «в вотчину против его вотчины» села Бобарыкина с деревнями и починками 272. (О том, что 21 нюня 1547 г. сгорел двор Кубенского, упоминается п летописном известии 27Э.) апрельского пожара хлебные житницы. После неурожайного года дважды пострадавшие от пожара москвичи оказались и перед угрозой голода.

Сгорело и задохнулось, видимо, несколько тысяч человек. (Бедствия пожара запечатлены в миниатюрах Царственной книги.) Митрополит Макарий едва спасся из Кремля («опалеста ему очи от огня» 274), и он сильно расшибся, сорвавшись с веревок, когда его спускали с кремлевской стены, а сопровождавшие его лица погибли 63. Составители летописей единодушно замечают, что «прежде убо сих времен памятныя книги времени пишут: таков пожар не бывал на Москве, как и Москва стала именова- тися», а старики не запомнили другого столь страшного пожара 275: «Мнети же мнозем людем, яко не простобыти, но аки запаление огня небеснаго» 276.

Это ужасное бедствие явилось непосредственным поводом «смятения». Поддержанные правительством в апреле 1547 г. слухи о «зажигальниках»64 возникли вновь. На этот раз молва была особенно опасной для правителей Глинских. Глинских и их слуг называли виновниками катастрофы. Глинских обвиняли и в государственной измене, объясняя, что делали они^ зло, «норовя приходу иноплеменных; бе же тогда пришол с многою силою царь крымской и стоял в полях» 277. (Глинские были в родстве и с татарскими владетелями 278.)

Слухи о Глинских казались обезумевшим «от великия скорби пожарныя» москвичам основательными и потому, в частности, что дворы Глинских и их людей какцм-то образом уцелели от огня (так же как и некоторые кремлевские соборы). Глинских—даже по признанию официальной летописи — «черные люди» обвиняли в волшебстве «того ради, что в те поры Глинские у государя в приближение и в жалование, а от людей их черным людем на- скве при Иване Грозном, о том, что Москву «неоднократно поджигали так, что однажды осталось всего 50 церквей». Эти слова привел голландец Исаак Масса рядом с вынесенными из основного текста заголовками «Измена в Москве», «Великий пожар» 2в0. силство и грабеж»281. Обвинение в ведовстве именно бабки царя, видимо, тянет еще к давним традициям, когда «лучшие жены» считались виновницами неурожая, голода и других несчастий. И обвинения такого рода носили характер социального протеста 282. Обвинения в колдовстве, в способности становиться оборотнем именно женщин — характерное явление XVI и даже XVII веков, времени диких преследований «колдуний» 283.

Пожары — и в середине XVI в., и ранее, и позді^е — становились поводом народных выступлений 65. Не раз они и сопровождали такие выступления — недовольные пускали «красного петуха».

При подобных обстоятельствах нередко сразу же начинались грабежи и разбои. В ближайшее к изучаемому время схожие явления наблюдаются в Пскове: в 1538 г. в Пскове «пожар... бысть тяжек вельми от иных пожаров, животам грабежу было много» 284. Во время пожара в марте 1550 г. псковичи «меншия люди начаша грабити богатых людей животы, а гасить не учали» 285. Слухи о поджоге городов правителями распространялись и позднее— в Москве в 1591 г. (о Борисе Годунове и Нагих) 28е, в 1648 г. (о Б. И. Морозове) 287. Во время сильных пожаров не раз грабили уцелевшее имущество богачей, оскверняли трупы, ища драгоценности66, сводили личные счеты 67. Все это еще больше волновало посажан и усиливало общественное возбуждение. ликом Новеграде, пи в ле- тописцех такову пожару не обретается... сгорело 3315 человек, а утопших несть числа. Иных же зли и немилостива человецы тогда мертвых обгорелых граби- ша, ища злата н сребра, а иных еще дышущнх дави- ша и ужем, моннста и протчая взимаху и богатя- хуся. И бысть тогда скорбь велия людей» 290. То же произошло в Москве в 1606—1607 гг.291, в Пскозе в 1608 г.292

*** Вполне вероятно, что именно таким преступлением было и убийство кн. Ни- «И после того пожару москвичи черные ЛЮДИ ЙЗВОЛ- новалися» 29\ — сообщает Хронографическая летопись. «Бысть возмущение велико всему народу, яко и самому царю утещи от града со своим двором» 295 — пишет Курбский.

J Еще больше подробностей узнаем из летописного сказания о пожарах. Иван IV, находившийся во время пожара вместе с братом Юрием «в Острову» (куда, очевидно, снова возвратился), приехал с боярами «в той же день из Острова на пожар». Согласно этому сказанию, царь «прослезився» и обратился к «князям и бояром и мужем» со словами *: «Не скорбите, князи и боляре мои и народи. Господ бог дал, господь взял. Буди имя господне благословенно отныне и до века. Киждо люде мои ставите хоромы по своих местех. А яз вас жаловати ради лготу дати» 296. Нет уверенности в том, что царь действительно произнес какую-то речь, но можно полагать, что пострадавшим была сразу же обещана материальная помощь **.

На следующее утро Иван IV отправился в Успенский собор в Кремле «и много моления соверши и слезы до- волны излия». (Важно отметить, что день 23 июня — это день сретения владимирской иконы божьей матери, т. е. день, когда обычно совершались в Успенском соборе торжественные богослужения.) Оттуда царь поехал к митрополиту Макарию в Новое, где они «беседовали» о «великом пожаре» 297. Это и есть совещание царя и митрополита с Боярбкой думой, известное нам и по другим источ- киты Петр. Шуйского во время московского пожара 1571 г., когда он въехал в ворота на Живой мост «и стал пробиватися в тесиоте вон, и тут его Татева человек ножем проколол, и он тотчас и преставися» 29Э. *

По официальной летописи, царь с семьей и боярами «после пожару стоял... в своем селе в Воробьеве; а церкви и полаты и а своем дворе велел поделывати, что от огия розпалося, и хоромы древніше ставити». Вряд ли случайно, что в одном из раиних

списков летописи (так называемом списке Оболенского) именно вслед за этимн словами характерная приписка: «И от того царь и великий князь прнде во умиление и нача многие благие дела строити». (В некоторых других списках приписка эта вошла в текст 298.)

** Вообще погорельцам (судя по царскому приговору после пожара 7068 г.) в середине XVI в. давались льготы — в течение пяти лет с иих не правили долги 2". пикам (Иван IV «со всеми бояры к нему (Макарию.— С. Ш.) на думу приезжщали» 300). В опубликованном сказании о пожарах читаем: «И много и словесы духовными митрополит тешаше царя государя и великого князя, поучая его на всякую добродетель, елико подобает царем православным быти. Царь же и государь слушая его духовная словеса и наказание. Поминаше же великому князю о опальных и повинных людех. Царь же и государь, слушая митрополита, во всем опальных и повинных пожаловал» и просил митрополита молиться богу ^и всем святым его угодником»

3^Свидетельство это очень интересно и многое нам объясняет из того, что сознательно нечетко передано и в ранней официальной летописи, и во вставке в Царственную книгу, и в «Истории» Курбского. Становится ясным, что в митрополичьих покоях Ивана IV увещали, поучая, «елико подобает царям православным быти». Поведение Ивана IV, скакавшего со свитой из города в город, грабившего казну храмов и монастырей, разорявшего местное население, безрассудно казнившего своих приближенных, издевавшегося над челобитчиками, вызывало нарекания, становилось предметом обсуждения и поводом общественного недовольства., Василию Блаженному приписывалось чудо обличения молодого Ивана IV за то, что тот, присутствуя в Успенском соборе на богослужении, во время молитвы кощунственно размышлял о строительстве своего нового Воробьевского дворца 302. В обществе (во всяком случае в кругах боярства и духовенства) ходили зловещие слухи о предсказании вселенских патриархов, что сын Василия III от второго (беззаконного!) брака будет тираном и насильником и рождение его принесет несчастье русской земле 68. Поведение молодого царя, казалось, подтверждало прозорливость предсказателей! сравнительно узких хронологических рамках середины 1546

— начала 1547 г. (Существует мнение, в последнее время обосновываемое Н. А. Казаковой, и о более позднем происхождении этого сочинения 304.) Очень вероятно, что поучал царя не столько старик Макарий (едва ли уже достаточно оправившийся),сколько Сильвестр, что запечатлено и в «Истории» Курбского, и в Первом послании Ивана Грозного Курбскому 305. То, что царь не отрицал впоследствии самого факта обращения Сильвестра к «детским страшилам» (а царь был еще очень юн — ему не исполнилось и 17 лет!), показывает как будто, что при этом были использованы и средства психологического (и едва ли не гипнотического даже) воздействия. Фанатически настроенный, страшный в своих откровениях, Сильвестр мог сыграть определенную роль в перевоспитании такого впечатлительного и нервного человека, каким был Иван IV, хотя нам известны и узкий духовный кругозор Сильвестра, и «пресность» его письменных поучений. Не исключено, что проповедь Сильвестра306 была публичной и что именно это способствовало росту влияния Сильвестра на окружающих царя69.

Еще важнее упоминание в «Сказании о пожарах» о том, что царь пожаловал «всех опальных и повинных». Таким путем рассчитывали, очевидно, привлечь на свою сторону и оппозиционно настроенных по отношению к Глинским вельмож и ослабить недовольство посажан, простив им все «вины» 70.

В Царственной книге именно в описании этого совещания, удачно названного И. И. Смирновым «чрезвычайным заседанием Боярской думы» 307, появляется версия о поджоге Москвы Глинскими. С толкованием текста вставки в Царственную книгу некоторыми исследователями 308 трудно, однако, согласиться: из вставки, составленной с откровенной целью очернить упомянутых там ** Это могла быть и амнистия, которую, как правило, объявляли почти одновременно с венчанием на царство (так' было и в 1584 г. при воцарении Федора Ивановича, н в 1598 г. при воцарении Бориса Годунова). Одиако Иван IV официально венчался на царство в начале 1547

г. Здесь же прошло уже более пяти месяцев после 16 января. вельмож и священника Федора Бармина, вовсе не обязательно следует, что эти лица сами обвиняли Глинских в колдовстве и поджигательстве и что именно эти лица были инициаторами распространения такой версии (хотя и вероятно, что некоторые вельможные противники Глинских поддерживали подобные слухи или даже провоцировали в какой-то мере их возникновение). Извлекая фактический материал из летописи, нельзя не учитывать того обстоятельства, что составители летописей изображали народные мятежи как результат воздействия и подстрекательства тех или иных видных государственных деятелей. («А без науку сему быти не мощно»310, — утверждал тот же составитель вставки, описывая движение новгородских пищальников 1546 г.)

Во вставке в Царственную книгу при описании совещания у Макария упомянутые там Бармин, Скопин-Шуй- ский и Федоров передают слухи, возникшие в Москве. Понятно, что на совещании, где говорили именно о пожаре и о народных волнениях («о великом пожаре беседовавшим» 311), не могли не пересказать слухи о причинах пожара, распространявшиеся в городе. И в этой связи совершенно естественна фраза, составленная в духе типичной деловой письменности: «И царь и великий князь велел того бояром сыскати»312, т. е. выяснить не столько степень основательности этих слухов, сколько происхождение их и сферу распространения.

Другое дело, что политическая судьба Глинских была по существу решена на этом совещании, но решена втом смысле, что политическая роль их должна была уменьшиться. И Михаил Глинский — наиболее влиятельный представитель семьи Глинских — понял это, поспешив вместе с матерью уехать из Москвы (или — если он действительно находился тогда вместе с матерью «на огосу- дарском жаловании на Ржеве» — не торопиться с возвращением в столицу). Предположение И. И. Смирнова313, будто Михаил Глинский покинул Москву лишь после совещания у Макария 71, находит подтверждение и в словах Курбского, и в тексте вставки в Царственную книгу и кажется достаточно обоснованным. На совещании у Макария, однако, речь, видимо, не шла еще о полной опале Глинских, иначе вряд ли бы Юрий Глинский оказался в Кремле 26 июня.

В падении Глинских по тем или иным соображениям было заинтересовано большинство лиц из окружения Ивана IV. Княжат — потомков Всеволода Большое Гнездо выезжане Глинские утесняли на местнической лестнице, старались ущемить их фамильные привилегии. Старые бояре Василия III (и титулованные и нетитулованные) чувствовали себя отодвинутыми от власти «временниками» — родственниками царя 315. Новые родственники царя Захарьины сами претендовали на положение «временников». Некоторые вельможи могли быть недовольны проводившейся в годы влияния Глинских политикой дальнейшей централизации страны, самьім значительным актом которой было венчание Ивана IV царским венцом, официальное провозглашение его «самодержавцем». Показателем резкого обострения отношений между Глинскими и другими вельможами являются казни и опалы июля 1546 и начала 1547 г. Глинские ущемляли и интересы Макария, настойчиво стремясь к ограничению митрополичьей юрисдикции316.

Временные союзы вчерашних недругов и кровавые столкновения вчерашних соратников, нечеткость политических позиций различных группировок боярства в 1530—1550 гг. объясняются отсутствием сплоченности у крупных феодалов, неясностью их политической программы. Детальное исследование политической истории России в 1530—1540 гг. (предпринятое в работах С. В. Бахрушина *, И. И. Смирнова, А. А. Зимина, Н. Е. Носова, С. М. Каштанова и др.) убеждает в том, что боярские распри в малолетство Ивана IV ослабили не только центральную власть, но и само боярство. Возможность солидарных действий боярства в целом была исключена; более того, отдельные бояре поддерживали мероприятия центральной власти и дворянства в их борьбе против привилегий боярства в целом. Не может не броситься в глаза, что именно княжата хотели предотвратить сепаратистские тенденции братьев Василия III; что Шуйские, * Накануне Великой Отече- Бахрушина его дипломное

ственной войны специально исследовал эту проблематику Г. А. Метлеиков. Напнсаи- ное под руководством С. В.

сочинение «Борьба боярских группировок в первой половине XVI века» осталось ненапечатанным 3|7. активные сторонники сохранения княжеских привилегий, оказываются в союзе с митрополитом Макарием, который, как убежденный иосифлянин, не мог поддерживать эти удельные традиции; что выезжане Глинские находятся то в одной группировке с исконными московскими боярами Захарьиными, то во враждебной им группировке; что знатный рюрикович и богатейший вотчинник кн. И. И. Кубенский поддерживал то Шуйских, то Вельских, враждовал с Воронцовыми и наконец был казнен в один день с ними по общему «изменному делу». Подобная непоследовательность в действиях феодальной аристократии вообще характерна для данной стадии централизации государства. Крупные феодалы и не склонны были уступать свои наследственные привилегии и в то же время, опасаясь возвышения какой-либо другой боярской группировки, готовы были ради ослабления ее поддержать в известный момент идею централизаторского преобразования. (Вообще бояре, как правило, не стремились к реставрации порядков феодальной раздробленности, они были сторонниками обязательного соправительства аристократии с государем.)

Вовсе не всегда можно найти какие-то четкие линии в этом клубке политических противоречий и личного соперничества, взаимной зависти и корыстолюбия, византийской хитрости и воинственного задора. Нельзя не учитывать и того, что среди соперничавших между собой придворных деятелей XVI в. значительное место занимали, так сказать, нейтральные, которые, примыкая к тем или иным группировкам, определяли подчас их политический вес. Постановка вопроса об основной политической тенденции в деятельности той или иной группировки — заслуга советских историков. Но вряд ли стоит преувеличивать степень последовательности в проведении этой тенденции и уровень политической сознательности примкнувших к лидерам группировок придворных деятелей. В XVI в. более или менее ясный взгляд на характер государственного управления и пути его изменений имели лишь особо выдающиеся государственные деятели и публицисты. Поэтому усилия составить представление о политической программе тех или иных государственных деятелей на основании фактов их участия в борьбе придворных группировок и в так называемых придворных мятежах являются по существу модернизацией событий истории XVI п., попыткой приписать этим деятелям такую определенность мышления, какой они не могли обладать 318.

Характеристикам деятельности отдельных лиц во вставках в Царственную книгу доверять нельзя319. Но в том, что эти лица принимали какое-то участие в описываемых событиях, сомневаться нет оснований. Можно с уверенностью полагать, что и эти лица, и все остальные участники совещания у Макария были по-настоящему взволнованы тем, что происходило в Москве, были напуганы неожиданным для них и крайне опасным разворотом событий.

Возбуждение москвичей все усиливалось. Напрасно митрополит «соборне» совершал молебны о царе, царице и «о князех и боярех и о всем православном христианстве» и повелел москвичам «каяти отцем своим духовным о грех своих и причащатися христовым тайнам» 32°. (Вероятно, больной Макарий служил молебны все-таки не в Успенском соборе, хотя не исключена и такая возможность.) Эти меры не помогали, и общественная атмосфера продолжала накаляться. Не случайно Иван IV счел за благо отсиживаться в загородном селе Воробьеве; там же, по мнению москвичей, скрывались и Михаил и Анна Глинские.

Летописи сообщают далее о событиях, происшедших 26 июня, т. е. через пять дней после начала пожара: в этот день москвичи, собравшись «вечем» или «миром», убили Ю. В. Глинского. Но можно полагать, что собрания москвичей имели место и прежде 26 июня, и именно эти-то собрания и вынудили бояр явиться для уговоров (а может быть, и объяснений) на кремлевскую площадь.

Упомянутые в источниках слова «вече» (в Хронографической летописи XVI в.) и «мир» (в кратком летописце по рукописи XVII в.), редко употреблявшиеся в памятниках той поры, говорят о многом. Термины эти представляли собой достаточно устойчивые понятия на протяжении нескольких веков (в Москве во всяком случае с XIV по XVII в.).

«Вече» — это организованное собрание, созывавшееся колоколом, и притом зачастую так назывались собрания, повторявшиеся не один раз. В летописной повести о Тох- тамышевом нашествии 1382 г. читаем: «Сътвориша вече, позвониша въ все колоколы и сташа суймом народи»321 (слово «суйм» М. Н. Тихомиров 322 объясняет как сейм, сходка72)". В Пскове в 1534 г., во время событий, связанных с раскрытием заговора кн. Михаила Львовича Глинского, «чорныи люди», по словам московских выходцев из Пскова в Литву, «часто ся сходят у вечо, чого ж им наместники и дьяки боронят и на торгу кажуть, ижбы ся у вечо не сходили: бо не ведают, што думают» 323. Позднее в том же Пскове во время восстания 1610 г. «черные люди... свирепо распыхахуся, яко лвы, собрашася среде града и позвониша на вич» 324. Любопытно, что в другой псковской летописной повести73, описывающей также события 1608—1612 гг., читаем: «Великое волнение в мире» 325.

Значение слова «мир» менее определенное. Так именовали (еще в древней Руси 326) светских людей — «мирян» в отличие от духовенства74 (выражение «мирские интересы» уцелело и в языке последующего времени). Так называли вообще общество — в городе и в деревне. Соответственно «миром» называли и мирской сход, в частности в московских слободах XVII в.327 Отсюда и выражение «стоять миром». «В миру» читали царские и митрополичьи грамоты и другие документы 75. «Мир» как «смердов самовластие» Э29.

*** Так, на похоронах юродивого Иоанна Большого Колпака в 1589 г. «по государеву приказу миого было белых священников и дьяконов много же было, а миру было несметно» ээо. Здесь «миряие» как бы противопоставляются духовенству.

**** Видимо, именно «в миру» (п церковном здании или па паперти) читали «велегласно» и «соборные писания» митрополитов. Макарий, отправляя о 1557 г. грамоту в Новгород с наставлением усилить м,олитвы по поводу общественных бедствий, наказал архиепископу Пимену: «И как тебе ся наша грамота придет, и

считался значительной общественной силой *, и эти представления отразились и в фольклоре: «Коли все миром вздохнут, и до царя слухи дойдут»; «Как мир вздохнет, и временщик издохнет»; «Мир с ума сойдет — на цепь не посадишь»; «Мир зинет — камень треснет» 332. Слово «мир» не раз встречается в документах о московских восстаниях 1648333 и 1662 гг.334

В XVI — начале XVII в. мирской сход, именовавшийся «миром», играл большую роль в политической жизни Москвы; и источники сохранили об этом неоднократные указания. Так, в разрядных записях 1605 г., времени, когда Лжедимитрий I приближался к Москве, читаем: «И на Лобном месте Богдан Белской учал говорит в мир (здесь и далее выделено мною. — С. Ш.): яз за царя

ты б, сыну, велел по монастырем сзывать архимандриты и игумены н весь священный собор и велел звонити в иеделный день, и царя и великого князя наместником и князем и боляром и всему христоименитому людству, гостем и градским людем велел быти в собор- ныя церкви... и сию нашу грамоту соборнаго писания и нашего молениа велел чести архидиакону на аибо- не велегласно во слышание всем»ЗЭ1. Быть может, этой- то хорошо известной современникам картиной чтения «в миру», «соборных писаний и молений» и навеяно столь реалистическое изображение Андреем Рублевым сцены «Страшного суда» («Шествие праведных п рай») во владимирском Успенском соборе? *

Например, «Повесть о чудесном видении протопопа Терентия» — произведение агитационного характера, распространявшееся правительством и церковными властями, — читали во время восстания Болотникова в московском Успенском соборе «вслух на весь народ, а миру собрание было велико»эз5. К «миру» обращались с грамотами и в так называемое смутное время, и в последующие годы. Так, в 1614 г. в Астрахани «вор Ивашко За- руцкий и Маринка (т. е. Марина Мнишек. — С. Ш.) выслали с казаком с Тимошкою с Чюлковым в мир грамоту перед Николиным дием осенним, а велели деи к той грамоте всяких чииов людей руки прикладывати»Э36. Из расспросных речей 1621 г. узнаем, что «он, Ивашко, грамоту (жаловальную. — С. 111.) отдал воеводе Сергию Соба- кину. И дозорщик Федор Матов да черниговец Алексей Костин у Сергея Собакина тое грамоту скупили, в мир ее не объявили»Э37. В челобит- мой 1665 г. писали: «...вели, государь, сию мою изветную явку принять Тарваскаго городка церковному старосте Дементью Силину, принять и в миру прочесть и извет мой записать» ззв. Подобных примеров можно подыскать немало. Иванову милость ублюл царевича Дмитрея, за то и терпел от царя Бориса. И услыша то, и досталь народ возмутился и учали Годуновых дворы грабить; а иные воры с миром пошли в город, и от дворян с ними были, и государевы хоромы и царицыны пограбили» 339. Из другой разрядной записи узнаем: «И того же дни в суботу миром, всем народом грабили на Москве многие дворы боярские, и дворянские, и дьячьи, а Сабуровых и Вельяминовых всех грабили» 340. В описании того, как подчинили власти Василия Шуйского город Муром (в грамоте от 11 декабря 1611 г.), читаем: «...изменников наших .. .переимали миром и в тюрьму посажали»341.

Характерно, что та же формула, что и в кратком летописце, сообщившем об убийстве миром Юрия Глинского, употреблена, как отметил И. И. Смирнов, и в так называемом Карамзинском хронографе при описании убийства Лжедимитрия I во время городского восстания 17 мая 1606 г.: «На Москве Гришку Розстригу убили миром всем» 342. В Новом летописце об этом же событии написано: «Возмятеся мир весь, придоша по дворам приступать»343. Двойственный смысл слова «мир», и в тоже время также особое политическое значение «мира» как схода, заметно в описании Пискаревским летописцем \j царствования Василия IV Шуйского: «А житие его царь- ское было на престоле царьском всегда з бедами, и с кручины, и с волнением мирским, зачастые миром приходя- ще и глаголаше ему снити с царьства, и за посох имаше и позориша его многажды» 344.

Таким образом, в неофициальных летописях написано, вероятнее всего, об организованных собраниях (вечевых собраниях) посажан Москвы в июне 1547 г. И такой смысл и можно вкладывать в нарочито неясные и злобно пренебрежительные слова официального «Летописца начала царства» о «черных людях града Москвы»: «воско- лебашася яко юроди».

Вечевое собрание (или, что более вероятно, вечевые собрания) происходило, очевидно, вне Кремля (это, думается, отражено и в миниатюре л. 305 Царственной книги), и оттуда возбужденные участники «веча» и направились в Кремль. В это время в Успенском соборе Кремля шла торжественная служба. Назначенная на 26 июня торжественная служба в Успенском соборе справедливо рассматривается И. И. Смирновым как «политический

шаг, имевший целью не допустить взрыва народного возмущения,— своего рода противовес вечу черных людей»345. Смирнов прав, утверждая, что бояре — вопреки версии Царственной книги — не могли именно в часы церковной службы чинить «сыск» о виновниках «великого пожара» 346, и можно с уверенностью считать, что и высшее духовенство, и думные люди находились во время службы в Успенском соборе.

К встрече с «черными людьми» бояре не стремились. ' К этой встрече бояр вынудили сами «черные люди», ворвавшиеся в Кремль. Руководящую роль во всем том, что произошло на площади Кремля, играли не бояре, а поса- жане 347.

Для переговоров с восставшими вышли (вероятнее всего, из Успенского собора) правительственные деятели. Это обычное явление во время волнений «черни» 76.

Пытаться успокоить народ должны были правительственные деятели, пользовавшиеся известностью, причем такие, словам которых в какой-то мере доверяли москвичи. Вполне возможно, что переговоры с восставшими пытались вести именно те лица, которые упомянуты во вставке в Царственную книгу. Выбор этих лиц вряд ли случаен — он должен был продемонстрировать единение правительственных деятелей, общность их усилий по установлению нарушенного общественного порядка.

В Царственной книге названы дядя царицы старейший из Захарьиных Григорий Юрьевич Захарьин, брат боярина Михаила Юрьевича Захарьина, очень влиятельного в Москве в 1530-е годы 348. Федор Михайлович Нагой был близок к Старицким. Боярин кн. Федор Иванович Скопин-Шуйский принадлежал к группировке Шуйских и, так же как и кн. Юрий Иванович Темкин-Ростовский, после казни Андрея Шуйского в 1543 г. был отправлен в ссылку. Иван Петрович Федоров, тесно связанный родством с исконным боярством и с князьями Овчиниными- Оболенскими 349, менее года назад попал в опалу, а пасынка его казнили в январе 1547 г. В 1560-е годы о Федо- М. А. Безнина и дьяка А. Я. Щелкалова, которые «чернь уговорили и с мосту сослали», чем и водворили спокойствие в столице 350. рове гчлюрили, что «он один имел обыкновение судить праведно, почему простой люд был к нему расположен»351. Федор Бармин — духовник царя. Он участвовал в январе 1547 г. в торжественном публичном венчании Ивана IV царским венцом: нес царские регалии и шел впереди великого князя с крестом и святой водой. В связи с этим имя его, по мнению В. Ф. Миллера, было внесено в легенду и сказку о добывании царских регалий 77. Вероятно, среди бояр, находившихся на площади, был и кп. Юрий Васильевич Глинский. Он, видимо, изображен и на первоначальной миниатюре Царственной книги (л. 268). Присутствие Глинского должно было бы еще в большей мере символизировать единодушие в правительственной среде. Таким образом, в поведении правительственных деятелей уже летом 1547 г. обнаруживаются некоторые элементы, характерные для политики компромисса последующих лет.

Уговоры, однако, не помогли. Можно полагать, что — как и позднее, в 1648 г., — не бояре спрашивали «чернь», а сами «черные люди» выкрикивали имена обидчиков. Пришедшие требовали расправы с теми, кого считали виновниками бедствий. Юрий Глинский рассчитывал найти спасение в Успенском соборе (если не находился там еще прежде). Но разъяренная толпа ворвалась в храм. Накал страстей был так силен, что религиозные москвичи пренебрегли даже церковными заповедями и решились на расправу с ненавистным боярином в церкви, да еще во время пения «Иже-херувимской», слова которой подразумевают отречение от мирских мыслей: «Всякое ныне житейское отложим попечение». (Новгородский летописец не преминул особо отметить этот момент! Поражен был этим обстоятельством и составитель Хронографической летописи 352.)

Вероятно, в храме Ю. Глинский был избит до крови, но убили его уже вне храма: по «Летописцу начала царства» убили камнями. Труп Глинского извлекли на площадь перед торговыми рядами, к месту публичных казней. Факты надругательства над трупами ненавистных лиц 78 известны и в предшествовавшие, и в последующие столетия. За 400 лет до того, 19 сентября 1147 г., киевляне убили старшего из Ольговичей — Игоря. Бывший великий князь киевский, незадолго до этого постригшийся в монахи, был убит во дворе своей матери, где киязя-инока увидели «на сенех, и текше разбиша сени, и совлекоша его с сеней, и убиша», затем «поцепивше его южемь (т. е. веревкой. — С. Ш.) на нозе, и влекоша его всквозе Бабин торг, таже на великий торг пришедше ко мраморней церкви пречистыа Богородици, и возложиша его на кола, и везше на Подолие повръгоша его нага на торговище»355. Совпадение деталей убийства Юрия Глинского и Игоря Ольговича поразительно! Очень интересно как раз для сравнения с волнениями 1547 г. и наблюдение Б. А. Рыбакова: «Убийство Игоря 19 сентября 1147 г. по приговору веча хотя и было инспирировано великокняжеской грамотой к киянам, но носило характер народного восстания...» 356 А в начале XVII в. тело убитого в Москве Лжедимитрия 1 357 также «влечаху перед ряды на площадь, и ту бе ругаем четыре дни» *.

Кажется вполне основательным мнение, что находившиеся на кремлевской площади бояре не стали защищать Глинского.

ко часов или даже дней остапались мезахороненны- ми: Андрея Боголюбского

еще в 1174 г., Андрея Шуйского в декабре 1543 г. (то, что Шуйский «лежал наг в воротех (Курятных. — С. Ш.) два часа»Э54, вероятно, еще помнили москвичи в 1547 г.). Непогребенными оставались и трупы казненных о период опричнины. *

Любопытно в этом плане донесение воеводы о неистовстве над покойником в Го- родищенской волости Устюжского уезда в 1628 г. Крестьяне «выняли мертваго человека из гроба на погосте Гришку Курнишева, и того

мертваго били оне 'на правеже и зубы де у него выбрали, а говорили де тому мертвому: «Прочто де ты, Григорей, на крестьянех рост нмал»». Затем покойник был «из гроба выброшен вон середь трапезы и саван на нем изодран, н волосы оборваны, ноги н руки ломаны». Когда брат покойного прншел с людьми осмотреть труп, двое крестьян не дали ему это сделать, «а сами де говорят усмехаются: «Был де он повешен н ко грядке и по площади волочен и кольем бит»» Э58. И нет серьезных данных для утверждения, будто бояре сами были инициаторами этой расправы, желали именно подобным путем избавиться от властолюбивых соперников и «использовали восставшие массы как орудие для устранения своих политических противников» 79. Еще меньше оснований характеризовать названных во вставке в Царственную книгу бояр как «вожаков народного восстания в Москве» 359. Такая точка зрения по существу является повторением версии Ивана Грозного и вставки в Царственную книгу о «наущении» боярами «черни» против царского родственника. Сомнение в том, что именно бояре «наущали» народ на Глинских, вовсе не означает отрицания того факта, что придворные группировки — по тем или иным соображениям — были заинтересованы в падении Глинских и, возможно, даже рассчитывали на то, что расправа с Глинскими и отречение боярства от ответственности за все дурное, что. было в годы правления Глинских, утолит ярость восставших, отвратит гнев народа и от царя и от боярства в целом.

- Но, как верно заметил Н. А. Добролюбов по поводу другого бунта — бунта стрельцов в 1682 г., «не может один — или даже несколько человек — произвести в массах волнение, к которому они не приготовлены, которое не бродит уже в умах их вследствие фактов прошедшей жизни» 360.

Даже если стать на точку зрения исследователей, полагавших, что бояре сами выдали Ю. Глинского па расправу «черным людям», все равно становится ясным, что этой жертвой бояре откупиться не сумели. Вслед за убийством Глинского началась расправа с «людьми Глинских», среди которых были «дети боярские из Северы». (Возможно, что Глинские, подобно Б. Ф. Годунову в конце XVI в., получали доходы с Северской земли 80 и дети ствии по время городских восстаний XVII в,361 ** О доходах Годунова с Северской земли писал, комментируя сочинение Флетчера, С. М, СередонинЗС2. И. И. Смирнов оспаривает это толкование и относит известие Флетчера к землям к северу от Москвы36Э. боярские этого района входили в число их служилых людей.) Разграблены были имущество и Глинских, и их людей (следовательно, дворы этих лиц также не пострадали от пожара).

Москва, как пишет И. И. Смирнов, «в эти дни, очевидно, фактически находилась во власти черных людей и правительство было бессильно подавить восставших» 364.

А. А. Зимин считает даже, что можно говорить «о зачатках аппарата, создавшегося в ходе восстания» 365. Возможно, что столкновение «черных людей» и вооруженных людей Глинских (которых «безчисленно побиша») длилось и не один день, и события эти схожи с известными нам многодневными кровавыми столкновениями в Москве в годы так называемого Смутного времени.

Положение господствующих верхов общества становилось более опасным и потому, что Московский кремль вследствие пожара перестал удовлетворять их потребности в защите от народа, ибо в антагонистическом обществе крепость'помимо внешней функции (защита от внешнего врага) призвана была выполнять и внутреннюю функцию — способствовать сдерживанию или подавлению возможных волнений горожан 366.

Следующая дата, названная в источниках (в Новгородской летописи), — это 29 июня. 29 июня «бысть смятение людем (здесь и далее выделено мною. — С. Ш.)' московским: поидоша многые люди черные к Воробьеву и с щиты и с сулицы, яко к боеви обычаи имаху, по кличю палачя» 367. Вероятнее всего, что «черные люди» вооружились еще в предыдущие дни, во время столкновений с детьми боярскими. Царственная книга кратко и менее определенно сообщает: «Приходиша многие люди чернь скопом ко государю в Воробьево» 368. Слово «скоп» означало на языке XVI—XVII вв. «большую силу» 81. Об этом походе восставших москвичей подробно и достаточно убедительно написано И. И. Смирновым. Он отмечает, что в Воробьево двинулась не толпа, а городское ополчение, призваниое к оружию палачом, действовавшим от имени и по «велению» земских органов Москвы. Эта воля московского посада, может быть, как полагает И. И. Смирнов, была вновь сформулирована на вече 370.

О цели похода в Воробьево читаем только в Первом послании Ивана Грозного Курбскому и в Царственной книге (близость — почти текстуальная — этих источников уже отмечалась). Новгородская летопись, сохранившая наиболее важные для нас подробности похода, прямо не сообщает об этом. Согласно версии Ивана Грозного и Царственной книги, единственной причиной похода в Воробьево было желание расправиться с остальными Глинскими (Михаилом и матерью его Анной), которых якобы царь скрывал у себя в загородном дворе; восставшие были готовы даже «убить царя» за это. (Зачинщиками похода царь, конечно, изобразил «изменников»-бояр, которые «наустили народ и нас убити»371.)

Уже отмечалось в литературе, что одним из поводов к восстанию были слухи о том, будто Глинские способствовали нашествию иноземцев 372. А. А. Зимин полагает даже, что народ вооружился не только для того, чтобы покончить с Глинскими, но и для того, чтобы выдержать оборону от войск татарского хана, еслн бы подтвердились слухи о его приближении к Москве 373. Вторжения внешних врагов и раньше способствовали обострению классовой борьбы. Неумение воевод оборониться от врагов, защитить жителей от чужеземцев являлись и прежде поводом городских восстаний. В 1521 г., во время нашествия крымских и казанских орд, «мятеж учи- нал по всем городам велик и до Галеча» 374. Более подробные известия сохранились о восстании «мужиков гороховцев» зимой 1544/45 г., когда народному ополчению жителей Гороховца удалось отразить натиск большого отряда казанцев и пленить «голову их Аманака князя», а воеводы великого князя «не успе им (татарам) ничего». Возмущенные бездействием правительственных войск, «воеводу Фоку Воронцова с товарищи хотели гороховцы камением побити за то, что они с ка- заньскими людми не делали бою, а их упустили» 375. В ту эпоху вообще идея классовой борьбы (замечает Б. Ф.Поршнев) казалась доступнее народу как идея борьбы против иноземных захватчиков, и в этой еще смутной форме в какой-то мере осознавалась массами 376.

То, что произошло затем в Воробьеве, описывается и истолковывается в источниках совершенно по-разному.

В «Летописце начала царства» и в Царственной книге (где этот текст остался без изменений) сообщается о том, что царь «повеле тех людей имати и казнити. Они же мнози разбегошася по иным градом, видяще свою вину, яко безумием своим сие сотвориша» 377. По Новгородской же летописи, Иван IV, «того не ведая, узрев множество людей, удивися и ужасеся, и, обыскав, яко по повелению приидоша, и не учини им в том опалы и положи ту опалу на повелевших кликати» 378. И. И. Смирнов показал, что «все преимущества в смысле достоверности находятся на стороне» Новгородской летописи 379.

Приход вооруженных москвичей явился, видимо, неожиданностью для укрывавшегося в Воробьеве Ивана IV («удивися и ужасеся»)" и сильно испугал царя. «От сего убо вниде страх в душу мою и трепет в кости моя и сми- рися дух мой» 380, — вспоминал (вероятнее всего, именно об этом эпизоде) Иван Грозный на Стоглавом соборе. Царь и его окружение вынуждены были маневрировать, чтобы не допустить повторения событий, имевших место в Московском кремле. Возможно, что царю даже пришлось вступить в какие-то переговоры с восставшими381 (во время которых выяснилось, что москвичи «по повелению приидоша»). Думается, что именно так следует понимать смысл выражения «обыскав» 82. Во время переговоров с посажанами их, очевидно, убеждали в том, что Глинские не скрываются в Воробьеве, а вести о приближении крымских войск оказались неверными. Можно полагать, что посажанам посулили осуществление каких-то желаемых ими правительственных мероприятий. Обещано было и удаление от дел Михаила Глинского.

Высказывалось мнение, будто бы у царского стана восставшие были встречены вооруженными дворянами, обращены в бегство, а некоторые были пойманы и казнены, что в Москве затем начался строгий сыск, причастных к восстанию вылавливали и казнили, и участники восстания, в первую очередь его организаторы, не имея возможности скрыться в Москве — «так силен был террор»,— прятались в других городах 382. Мнение это представляется недостаточно обоснованным. Данные источ ников говорят об обратном. Царь и правительство не решились казнить участников восстания («не учини им в том опалы»). Видимо, опала «на повелевших кликати» коснулась немногих и, вернее всего, не была особенно жестокой: ведь даже в «Летописце начала царства» (и соответственно в официальной лицевой летописи) отмечается не только повеление царя схватить и казнить участников восстания, но и то, что многим из них удалось уйти в другие города. Политическая ситуация лета 1547 г. никак не подходила для совершения массовых казней.

То, что правительство Ивана IV и сам царь вынуждены были продолжать политику уступок и поблажек москвичам, начатую еще в первые дни после пожара, подтверждается как будто и некоторыми свидетельствами источников. По копии Львовской летописи, составленной

В. Н. Татищевым 385 (или для Татищева), среди дополнительных, так называемых татищевских известий читаем

о том, что Иван IV после похода в Воробьево «людем же повеле раздавати казну свою по рублю и по два и по пяти, а по церкви каменные положи по 20 рублев» 386. Еще Н. М. Карамзин отметил, что после восстания 1547 г. «государь изъявил попечительность о бедных83: взяли меры, чтобы никто из них не остался без крова» 387. Возможно, как отмечалось уже, что имела место и амнистия наподобие данной Борисом Годуновым в 1598 г.388

Михаил Глинский был отстранен от власти. Упоминание его имени на первом месте в росписи похода Ивана IV июля 1547 г.389 в Коломну вовсе не говорит еще о том, что «Михаил Глинский пытался бороться за удержание своих позиций в окружении Ивана IV» (как полагает И. И. Смирнов) 390. Поход к Коломне, видимо, не состоялся (в официальной летописи о нем нет упоминаний), и в разрядную книгу была включена роспись воевод лишь предполагавшегося похода. Составлена же эта роспись была, вероятнее всего, в связи со слухами о приближении крымских войск, т. е. еще тогда, когда Глинский был у власти. Да и трудно предположить, чтобы после всего, за лучшее остановить восстание «не только силой, но и эффектными жестами милосердия, воздействием на психологию масс» Э91. что произошло, царь демонстративно поставил во главе войска человека, столь ненавистного только что бунтовавшему народу. В дошедшем до нас (в поздней копии) списке думных чинов отмечено под 1547 г.: «Отставлен боярин и конюший князь Михайло Васильевичь Глинский» 392.

Массовые волнения продолжались примерно неделю и, видимо, сходствуют (судя по дошедшим до нас немногим деталям) с восстаниями в Москве в середине XVII в. Правительство стремилось ослабить общественное возбуждение. Имело место во второй половине 1547 г. какое- то обращение царя к москвичам, напоминавшее соборы последующих лет. В начале ноября 1547 г. сочли возможным уже торжественно отпраздновать свадьбу младшего брата царя малоумного Юрия Васильевича * (же- Л. ной его стала дочь боярина кн. Дм. Федор. Палецкого Ульяна).

Л * По летописным известиям (причем известиям разных летописей), свадьба была 3 ноября 1547 г.397, по разрядной книге — в сентябре 1547

г. 398 Небезлюбопытно, что свадьбу праздновали иа великокняжеском дворе, и

Иван IV «велел» молодоженам «жити у собя на дворе». Можно полагать, следовательно, что к тому времени уже привели в порядок царский дворец, пострадавший во время пожара.

Однако бабка и дядя царя — Анна и Михаил Глинские— чувствовали себя в это время еще очень неуверенно и именно в дни свадебного праздника решились бежать в Литву. Михаила Глинского признавали, очевидно, более влиятельным из братьев матери Ивана IV. Он имел высший чин конюшего, играл особенно заметную роль в торжественной сцене венчания своего племянника на царство в январе 1547 г.393 (хотя в военных разрядах лета 1544 г. Юрий Глинский назван прежде Михаила 394, а в разрядах царской свадьбы в феврале 1547 г. жена Юрия Глинского названа прежде, т. е. «выше», жены Михаила Глинского 395).В Хронографической летописи в описании событий конца июня 1547 г. сначала упоминается о том, что Михаил Глинский «хоронился по монастырем», а уже затем об убийстве его брата Юрия 396. Вынужден ли был Михаил Глинский бежать из Москвы («утече» от «возмущения велико[го] всему народу», как писал Курбский 399), случайно ли оказался именно в это

время в Ржеве на кормлении («на государском жаловании», как сообщают летописцы 400) или в своих имениях, установить нелегко. Ясно, однако, что в июньские

і дни и Михаил Глинский, и его мать Анна Глинская имели '?основания таиться («хорониться по монастырем»), опасаясь и гнева народного, и ненависти боярства. Ясно и то, что и через четыре с половиной месяца после восстания М. Глинский не решался возвращаться в Москву. Быть может, в окружении царя продолжали требовать расправы с ним, ведь Курбский именно Михаила Глинского охарактеризовал впоследствии как «всему злому начальника». Все это гадательно. Но несомненно, что М. Глинского постигла опала, он лишился чина конюшего и предпринял (до этого или после этого?) попытку бежать за рубеж.

Сопутствовал ему в бегстве Турунтай-Пронский, и это вряд ли случайность. Турунтай, названный среди немногих участников свадьбы царя в феврале 1547 г.401 и в феврале же получивший, как полагает А. А. Зимин 402, боярство84, был отставлен в том же 1547 г. с псковского наместничества. А перед этим в июне, т. е. совсем незадолго до Московского восстания, псковичи85 послали в Москву 70 человек «жаловаться на наместника» 403. В июне же вспыхнуло восстание в псковском пригороде Опочке. Поводом для него были злоупотребления сборщика пошлин и податей Сукина. Для подавления восстания направили из Новгорода «2000 вой» 404, а следствие по делу о восстании вели в Москве: «разбойников свели к Москве же из Опочки» 405. Таким образом, и М. Глинский и Турунтай летом 1547 г. оказались объектами особой ненависти — удаления их от дел и даже расправы с ними требовали местные жители 406.

Бегство двух недавно еще приближенных бояр не могло не вызвать достаточно широкий общественный резонанс. Это заметно даже по сдержанной обычно в таких случаях официальной летописи. Весть о бегстве в Литву дошла до Москвы на третий день после свадьбы брата царя, т. е. 5 ноября, когда в Москве, видимо, еще нахо- мина, «очевидно, гак же, как и позднее п Москве, предварительно собравшись на вече» 408. дились и многие собравшиеся на праздннк. «В погоню» послали кн. П. И. Шуйского 86 в сопровождении дворян царского двора. Беглецов обнаружили в «непроходных теснотах» под Ржевом, и они, «послышав за собою князя Петра погонею» и убедившись в том, что «уйти не возможно ис тех теснот», решили возвратиться с повинной в Москву. В летописи отмечено, что беглецы хотели въехать в Кремль тайно и бить челом Ивану IV, «что они не бегали, а поехали были молиться» в Ковецкий монастырь; Турунтай рассчитывал даже войти в Кремль вместе с попами («хотел войти в город с попы»). Беглецов проследили и «изымали» — Турунтая у Неглименских ворот Китай-города, а Глинского Петр Шуйский задержал «на посаде», на Никитской улице. 11 ноября беглецов привели в Кремль и царь велел обоих «посадити за сторожи» и «въспросити» о их побеге. «Они же биша им челом, что от страху княж Юрьева Глиньского убийства поехали были молиться в Оковець к Пречистей и съехали в сторону, не зная дорогы. И царь и великий князь после того вину их сыскал и для отца своего Макария митрополита их пожаловал, вину им отдал и велел их подавати на порукы, занеже от неразумна тот бег учинили были, обложася страхом княже Юрьева убийства Глинска- го» 409. В этом летописном рассказе немало неясного, даже противоречивого. Но все-таки можно не сомневаться в том, что основной причиной бегства был страх «княже Юрьева Глиньского убийства».

Значительно больше подробностей узнаем из Хронографической летописи: там сообщается, что «побежали в Литву» Турунтай «и со княгинею», а Глинский «с матерью и со княгинею». Выясняется и то, что кроме Петра Шуйского за ними послали в погоню кн. Вас. Семен. Серебряного да кн. Дм. Ив. Немого-Оболенского, «а с ними многих людей», а после вынужденного возвращения в Москву («и они услышали за собою погоню и воротилися опять к великому князю») беглецы просили митрополита «печаловаться» за них царю, и «митрополит [о них царю и великому князю] поминал, чтобы их государь пожало- Глинских, и Глинские пытались нейтрализовать их влияние, поддерживая других крупных суздальских вотчинников 411. вал, казнь им отдал», и царь «для отца своего Макарья митрополита их пожаловал, казнь им отдал, а живот их вотчину велел взяти на себя»410.

Сопоставление известий официальной и неофициальной летописей позволяет полагать, что Глинский и Турун- тай договорились о побеге заранее — вместе с ними оказались и их семьи87 (и — что особенно важно — бабка царя!). Можно быть уверенным, что князей и их семьи сопровождали и какие-то отряды вооруженных слуг (быть может, и те «люди Глинских», упомянутые во вставке в Царственную книгу, которые сумели укрыться из Москвы во время восстания). Иначе не к чему было бы посылать «в погоню» «многих людей» во главе с не- сколькйми видными воеводами. Неясно и то, что вынудило беглецов вернуться — невозможность скрыться от погони (такова официальная версия) или же были даны какие-то обещания? (Турунтай в приписке к Царственной книге под 1543 г. назван среди «советников» Шуйских412, и посылка «в погоню» именно П. Шуйского, быть может, тоже не случайна?) Если беглецы оказались загнанными в «непроходные тесноты», то почему же им удалось добраться до Москвы и посланные в погоню воеводы (а это были лица знатнейшего происхождения) не задержали их прежде? Почему в официальной летописи ничего не написано о возвращении бабки царя? Не привезли ли ее прежде 11 ноября в Кремль, и не могла ли она как-то повлиять на последующие действия царя в отношении беглецов, или, напротив, посланные воеводы должны были обеспечить ее охрану в каких-то дальних монастырях? Непонятно и то, почему обоим беглецам так хотелось проникнуть в Кремль тайно или даже смешавшись с попами, под защитой попов, кого они страшились: царя, бояр ли или москвичей?88 Глинскому и Турунтаю непо- ** Таким образом, если бегство М. Глинского с матерью из Москвы заставляет историка вспомннть обстоятельства бегства боярина Б. И. Морозова в дни Московского восстания 1648 г., то организация преследования беглецов и сама форма возвращения напоминают гораздо более близ- зволили осуществить их намерение и «изымали» их в пределах тогдашней «большой Москвы» — обнаружить их было в мало застроенном еще после пожара городе, видимо, и не так сложно.

Безусловно, о бегстве родственников царя и действиях, направленных к их возвращению, знали лица не только из ближайшего окружения Ивана IV. «Погоня», если отсчитывать от 5 ноября — дня, когда пришла весть о бегстве, — длилась шесть дней, и это не могло оставаться неизвестным в Москве, жители которой только начали еще оправляться от пережитых потрясений, связанных с пожарами апреля и июня и Московским восстанием.

Объяснение причин бегства (попавшее только в официальную летопись и восходящие к ней летописи) тем, что сбились с дороги во время «езда» по монастырям, и наивно, и едва ли не подсказано самим царем или митрополитом и противоречит тексту официальной же летописи (о «вине» их и «неразумии»). Тем не менее наказание беглецов было сравнительно мягким — конфискация вотчины и опала * (если она не имела место еще прежде, после событий конца июня).

Конфискация земель Турунтая подтверждается и актовым материалом: «княж Иванову Турунтаеву вотчину» село Кулибакино с деревнями (Рузского уезда) велено было «ведать на государя», т. е. ее приписали к дворцовым селам. Об этом узнаем из подлинной указной грамоты царя приказчику Вас. Чижову, написанной в Москве 1

января 1548 г.415, в которой царь распорядился (согласно завещанию Турунтая-Пронского, составленному еще в 1541—1542 гг.) ** отдать деревню Филимоново, кий по времени к событиям 1547

г. эпизод «погони» за дядей Ивана IV по отцов- \/ ской линии князем Андреем Старицким в 1537 г.414 *

9 декабря 1547 г. датируется крестоцеловальная запись Турунтая на верность н не- отъезд за рубеж (за подписью Макария). Среди поручителей лица, упомянутые во вставке в Царственную книгу (Ф. И. Шуйский, Ф. М. Нагой), а также

Д. Р. Юрьев, отец и шурин А. Ф. Адашева416.

** В записи этой (также подлинной), датированной 7050 г., отмечено, что деревню Филимоново Турунтай купил у архимандрита Симонова монастыря Филофея за 70 руб. и завещает эту деревню в дом Пречистой на Сторожи на помии души его отца Ивана Дмитриевича н брата Семена 417. приписанную к селу Кулибакино, Саввино-Сторожевско- му монастырю*. В грамоте упоминается подьячий, который «отписывати ездил» вотчину Турунтая, следовательно, описание конфискованных владений его происходило прежде этого времени, вероятно, сразу же после опалы Турунтая **.

Знаменателен сам факт попытки бегства за рубеж князей Глинских и Пронских — свидетельство того, что общественное спокойствие к ноябрю 1547 г. отнюдь еще не было восстановлено ***. *

*

*

Нам больше известно не о самом восстании июня 1547 г., а о его последствиях, не столько о волнениях, сколько об отражении их (и притом неполном и тенденциозном) в публицистике и, главное, в последующей дея- * В мае 1548 г. в Острове дворецкий Д. Р. Юрьев «по цареву и великого князя слову» написал грамоту в село Кулибакино посельскому Чи- жову, в которой снова предписывалось отдать Филимо- ново Сторожевскому монастырю 418.

** А. А. Зимин ошибочно пишет о двух царских грамотах Вас. Чижову, отписывавшему на царя село Кулибакино (или Колюбакино), датируя одну 1 января 1546

г., а другую 1 января 1548

г., и на основании этого приходит даже к выводу о вероятности опалы Турунтая и после убийства Андрея Шуйского (в конце 1543 г.) 419. В. Чижова

А. А. Зимин неосновательно называет городовым приказчиком: в грамоте 1 января 1548

г. он назван просто «приказчиком», в грамоте 3 мая 1548 г. — «поселским» (Чижов был приказчиком дворцовых земель, потому-то

ему и адресована грамота дворецкого Д. Р. Юрьева в мае 1548 г.; за подписью того же дворецкого была выдана 20 ноября 1547 г. Сав- виио-Сторожевскому монастырю и жалованная грамота на монастырские рощи, запрещавшая рубить лес420). Не заметил А. А. Зимин и того, что в январе 1546 г., т. е. прежде венчания Ивана IV на царство, нельзя было отписывать земли «на царя». На самом деле на л. 38 упоминаемой А. А. Зиминым копийной книги находится грамота от 1 января 1548

г.

*** Летом 1548 г. Михаила Глинского отправили годовать воеводой в далекое Поволжье 422. Быть может, это объяснялось не столько изменением отношения царя к своему дяде, сколько опасением того, что пребывание Глинского в Москве станет снова поводом волнений. тёльности, в политической практике московского правительства. И, пытаясь охарактеризовать волнения 1547 г. в социально-политическом плане, невольно приходится ограничиваться предположениями, прибегая к аналогиям и из отечественной и из зарубежной истории. При этом следует учитывать и пределы возможного источниковедческого познания исторического факта, требующего от историка, особой конструктивной работы421, и особенности самой системы нашего логического мышления. Можно отметить, однако, и то, что ведь и вероятностное суждение, и противопоставляемое ему достоверное суждение рассматриваются логиками в рубрике суждений, различающихся между собой лишь характером выраженного в суждении знания 42Э.

Причины восстания следует искать в росте общественно-политического значения городов в XVI в. в целом и отдельных прослоек городского населения, в изменении характера русского города, в ухудшении положения городских низов 89. История городов остается, однако, пожалуй, одним из наименее изученных вопросов русской истории XVI в. 424 Между тем без изучения социально- экономических отношений в городе, без определения удельного веса городов в общественно-политической жизни страны и их роли в процессе образования централизованного государства, без выяснения особенностей развития русского города в разные периоды столетия нельзя решать коренные вопросы социально-экономической, политической и культурной истории XVI в. Многие интересные суждения об уровне экономического развития, специфике классовой борьбы, политической направленности государственных реформ, степени распространения гуманистически-реформационных идей остаются в значительной мере гипотетичными, пока не будут выяснены основные черты истории русского города тех лет. Без этого трудно (с должной степенью конкретности) тавшего поводом восстания в Москве слухи о колдовстве, наветы и т. п., признавал основной причиной восстания то, что народные массы были доведены до отчаянного положения 426. разглядеть завязь явлений, определяющих особенно90 сти приближавшегося нового периода русской истории 425.

Восстание июня 1547 г. было уже городским восстанием, т. е. восстанием горожан. И в этом отличие его от волнений января 1542 г., когда тоже (по словам летописи) «бысть мятеж велик... н государя в страховании учи- ниша». В 1542 г. основными участниками дворцового переворота, приведшего к «поцманию» главы правительства кн. Ивана Вельского и близких ему бояр и падению митрополита Иоасафа, были воины («княжата, и дворяне, и дети боярскые многие» 427), поддержавшие князей Шуйских. Особо заметную роль в «мятеже» 1542 г. играли новгородцы, которых, видимо, привели с собой Шуйские и их сторонники. О поддержке «мятежа» 1542 г. городским населением Москвы мет сведений; основной движущей силой его, по утверждению И. И. Смирнова, являлось дворянство 428. Предположение того же исследователя об участии московского посада в событиях основывается только на произвольно-расширительном толковании летописного текста (при этом сам же И. И. Смирнов пишет о «расплывчатости формулы о «мятеже»»).

Состав участников восстания июня 1547 г. определить непросто. В официальных летописях и в сочинениях Ивана Грозного употреблены недостаточно определённые термины «черные люди», «чернь». Облегчает положение исследователя Новгородский летописец. Привыкший к столкновениям на посаде, он уточняет: в восстании участвовали и «большие люди», и «черные люди». 5то восстание, очевидно, отличала социальная пестротй участников. «Большие люди» — это верхушка посада, Ігости и торговые люди, городской патрициат. Именно «большие люди» занимали обычно и руководящее положение^аппарате городского самоуправления. «Черные люди» Новгородского летописца — это, очевидно, остальные поса- жане. Безусловно, к числу «черных людей» принадлежали и ремесленники, дворы которых пострадали во время пожаров в апреле и июне 1547 г., и, видимо, деклассированные элементы.

Среди деклассированных элементов немалую роль могли играть и обедневшие дети боярские — из среды тех, против похолопления которых протестовал Пересветов. Иван IV жаловался через несколько лет Стоглавому со бору; «Дети боярские, и люди боярские, и всякие бражники зерныо играют и пропиваются, службы не служат, ни промышлают, и от них всякое зло чинися, крадут и розбивают...» 429 Особенно общественно опасной казалась челядь опальцыхбояр 4Э0. Таких холопов'н адлежало отпускать на свободу, и их запрещалось принимать в другие дома431. В Москве после опал виднейших вельмож и их ставленников в 1546 — начале 1547 г., вероятно, было немало подобных голодных и воинственных челядинцев. Они считались «гулящими людьми» и оказывались в этом случае вместе с другими деклассированными элементами, стоявшими, как писал Ф. Энгельс, «совершенно вне феодальной структуры», т. е. вне общины, вне феодальной зависимости и цехового союза 432.

Среди участников восстания можно с уверенностью назвать холопов. А. А. Зимин полагает, что организованный побег Феодосия Косого и других холопов — его сподвижников был связан как раз с Московским восстанием (это предположение Зимина поддерживает и А. И. Кли- банов) 433.

Можно подозревать участие в восстании и немоскви- чей, в частности челобитчиков из других городов. В Москве, при узаконенной системе окончательного решения по многим делам именно в центральных правительственных учреждениях, находилось много челобитчиков. Так, когда в 1544 г. «промеж себя брань была велика во Пскове большим людем с меншими», обе стороны обращались с жалобами к московским властям, отчего были «езды многие к Москве и денги многие травили» 434. Челобитчикам обычно приходилось задерживаться надолго в столице Такие челобитчики имели серьезные основания быть недовольными деятельностью' правительственных чиновников. Постоянно общаясь друг с другом, они находились в атмосфере оппозиционных настроений и питались сведениями о злоупотреблениях властей, взяточничестве, неразберихе в управлении в центре и на местах. Они же становились и переносчиками подобных новостей ловались: «.. .и по ся места на Москве за теми делы жили и проедалися, и в волоките они одолжали и промыслу они отстали» т. в свои города и села. Вполне возможно, что подобные иногородцы, обнищавшие и обиженные, также примкнули к восставшим. В Москве обычно было и немало иного- родцев, пришедших в поисках заработка, — не следует забывать, что XVI век — это век особого развития бродяжничества. Москву отличало и множество нищих. О нищих и необходимости борьбы с ними писали и составители Стоглава 1551 г.435

Состав активных участников «смятения» был, видимо, неодинаковым в разные моменты восстания. Описывая события 26 июня, Новгородский летописец счел необходимым дополнить первоначальный текст указанием на то, что не только «черные люди», но и «большие люди» участвовали в расправе с Юрием Глинским. Об участии же «больших людей» в «смятении людем московским» 29 июня не написано: в Воробьево, согласно летопцснбїіу тексту, пошли «многые люди черные» 437. Если это отличие в описании летописцем событий 26 июня и 29 июня не случайно, то у нас имеются основания (подтверждаемые и другими косвенными доказательствами, и прежде всего реформами последующих лет) выделить два этапа восстания и соответственно два кульминационных момента социального напряжения. v-

Волнение продолжалось примерно неделю, начавшись сразу же после пожара (об этом говорили уже на второй день после пожара на совещании у Макария). На первом этапе, кульминационным моментом которого были события в Кремле 26 июня, во главе посажан стояли «большие люди», игравшие, можно полагать, ведущую роль и в вечевом собрании. На втором этапе, кульминационным моментом которого были события 29 июня, «большие люди», видимо, уже старались сдерживать остальных восставших.

Это изменение позиции «больших людей» могло произойти тогда, когда стало ясным, что восстание, начавшееся, как это нередко имело место, народным мятежом против придворных фаворитов *, перерастает в выступление вообще против власть имущих и богатых. (Первым актом такого выступления было ограбление имущества многих детей боярских в Москве после убийства Ю. Глинского.) «Большие люди», убедившись в том, что события получают развитие, опасное и для городского патрициата, постарались отколоться от остальных участников восстания (в этом же направлении могли на них воздействовать и правительственные верхи). 29 июня «большие люди», вероятно, уже способствовали в какой-то мере правительству в установлении более безопасных форм взаимоотношений с восставшими. Контакт и союз верхушки московского посада с боярством характерны для политической истории России XVI—XVII вв.438

Скудость и своеобразие сохранившихся свидетельств источников являются большим препятствием при попытках определить характер восстания, надежды и чувства мятежных посажан.

Ясно только, что восстание было массовым, — в этом плане данные всех источников сходятся. В той или иной степени восстание охватило всех посажан города Москвы. Очевидно и то, что общественное возбуждение в какой-то мере перекинулось и на другие районы страны 91.

Конечно, правы исследователи, отмечая, что причиной восстания были крепостнический гнет, ухудшение положения посажан и крестьян. Но глубинные, действительные причины восстания не были ясны самим участникам восстания и современникам этого события. Более или менее ясны были им лишь ближайшие поводы к восстанию в Московском, но и в Звенигородском н Дмитровском уездах. Для того чтобы волна недовольства, вызванная непосредственно восстанием в Москве, докатилась до Звенигородского и Дмитровского уездов и сведения об этом «отклике» на восстание дошли до монастырских властей (в Москве или в Троице- Сергиевом монастыре), требовалось, по-видимому, больше времени. Поэтому упоминаемые в грамоте факты нарушения владельческих прав монастыря сомнительно признавать ответом местного населения именно на Московское восстание конца июня 1547

г.442 (что и нашло отражение в источниках). В лучшем случае некоторые из них сознавали причинную связь усилившегося произвола правителей и народного возмущения. Вот что пишет, например, Новгородский летописец: «Наипаче же в царствующем граде Москве умножившися неправде и по всей Росии от велможь, насилствующих к всему миру и неправо судящих, но по мъзде, и дани тяжкыя... понеже в то время царю... уну сущу, князем же, и боя- ром, и всем властелем, в бесстрашии живущим» 440. Схожие слова читаем в официальной летописи при описании казней бояр в июле 1546 г.: «...многие мзды в государь- стве его (т. е. Ивана IV. — С. Ш.) взимаху во многых государьскых и земскых делех» 443. (Такое же объяснение находим в соборных речах царя конца 1540-х — начала 1550-х годов.)

Московское восстание представляло собой, как и другие подобного типа восстания в средние века, «примитивный бунт». А примитивные бунты были, по определению

В. И. Ленина, «гораздо более проявлением отчаяния и мести, чем борьбой» 444.

Побуждения большинства участников восстания были значительно мельче объективного содержания их борьбы. «Черные люди» боролись не столько «за», сколько «против» 445. Большую роль играли «слепые силы» народного движения 446. Проявлялась, употребляя выражение Маркса, «дикая ярость низших классов народа, стонавшего под безудержным гнетом» 447. Смысл борьбы «черных людей» — облегчение существующих условий жизни и устранение тех лиц, которые особенно виновны или кажутся особенно виновными в тяжком положении «черных людей». Можно полагать, что у «черных людей» не было определенной политической программы. Потому-то требования их, как показывают анализированные источники, сводились прежде всего к требованиям расправы с Глинскими и их советниками (олицетворявшими, в представлении восставших, произвол властей) и организации действенной защиты от внешнего врага. Пото- му-то «черные люди» легко могли оказаться на поводу у тех, кто сознательно распускал слухи о поджоге Москвы Глинскими и об изменнических переговорах Глинских с крымцами.

«Большие люди», вероятнее всего, имели уже более осознанные притязания, хотя и они не обладали еще, ко нечно, достаточной политической зрелостью44в. Об Их позитивной «программе» в какой-то степени позволительно судить по содержанию правительственной политики последующих лет, и в первую очередь по проектам реформ и реформам конца 1540-х— 1550-х годов. В результате реформ верхам посада были предоставлены большие права в местном самоуправлении (а позже и право участия в земских соборах), были сокращены поборы кормленщикам, а потом вовсе уничтожена система кормлений. В Судебнике 1550 г. с большей точностью зафиксированы права различных категорий посадского населения. Статьей 26 гостям была определена плата за «бесчестье» (50 руб.) в 10 раз большая, чем «середним» людям (5 руб.), и в 50 раз большая, чем за «бесчестье» «черным людям» (1 руб.) 92. Судебник 1550 г., таким образом, четко разделил посадское население на три группы. Льготными для горожан оказывались и 43-я и 91-я статьи (ущемлявшие тарханные льготы монастырей в городах), и некоторые другие статьи Судебника 1550 г.

Не исключено, что эти льготы верхушке посада были обещаны еще в ходе Московского восстания, что неожиданное для правительства участие всех прослоек посажан в восстании побудило принять особые меры с целью привлечения на свою сторону верхов посада. Следовательно, определенные «политические выгоды» в итоге восстания извлекли не только «политические противники Глинских из враждебной им группировки» 449, но и верхи посада.

Маркс и Энгельс не раз отмечали, что вражда внутри господствовавшего класса «сама собой отпадает при всякой практической коллизии, когда опасность угрожает самому классу...»45°. Маркс конкретизирует это положение и примером из истории Франции XI столетия: когда крестьяне подняли восстание, враждовавшие доселе французские и нормандские рыцари «немедленно же забыли свои раздоры и объединились, чтобы раздавить крестьянское движение»451. Энгельс, характеризуя взаимоотношения сословий в Германии начала XVI столетия, ских городовых, получавших бесчестье по своим небольшим окладам, т. е. 3, 4, 5 рублей» 453. пишет: «...раскол всей нации на два больших лагеря... был при тогдашних условиях просто невозможен; он мог бы лишь приблизительно наметиться только в том случае, если бы восстал низший, эксплуатируемый всеми остальными сословиями слой народа: крестьяне и плебеи»452. Эти замечания многое объясняют и в истории России середины XVI в.

В России тогда имели место массовые волнения низшего слоя народа в городе и в деревне: в конце 1540-х годов были восстания не только в Москве, но и в других городах (особенно внушительным было восстание в Опоч- ке, синхронное московскому), а осень 1547 г. снова выдалась неурожайной — «хлеб родился скудно» 454. Повсеместно выявлялось широкое недовольство политикой правительства, отразившееся и в современной публицистике, где обостряется интерес к вопросу о введении «правды» в Российском государстве 455.

В социальной и политической жизни Российского государства этого периода при внимательном рассмотрении можно обнаружить некоторые элементы тех явлений и процессов, которые в терминологии иной эпохи получили определение «революционной ситуации». Общеизвестно теоретическое положение В. И. Ленина о революционной ситуации и ее характерных чертах: общенациональный кризис, затрагивающий интересы всех общественных классов, и взаимосвязанные три условия — кризис верхов, обострение бедствий угнетенных классов, повышение активности народных масс 93. Общеизвестно и положение о том, что правительственные реформы зачастую есть последствие революционной ситуации, не разрешившейся революцией. Применительно к истории России о революционной ситуации начинают обычно говорить конкретно, характеризуя лишь события второй половины XIX в. (рубеж 1850—1860 гг., рубеж 1870—1880 гг.). Думается, что в какой-то степени это общетеоретическое ленинское положение относится и к предшествовавшим эпохам, в частности к периодам крестьянских войн и массовых город- ные ситуации [:] (а) иизы не хотят, верхи не могут (Р) обострение бедствий (Y) экстраординарная активность» ,|5в. ских восстаний, ведь Ленин не раз писал о революциях в докапиталистический период. Конечно, революционная ситуация, чреватая именно буржуазной революцией, могла иметь место в России не ранее XIX в., но некоторые моменты, характерные для такого общественного состояния,— кризис верхов и активизация деятельности народных масс, усиливавшееся угнетение низов (особенно тяжело ощутимое в годы войн, эпидемий, неурожаев)’ — заметны в отечественной истории и предшествовавшего времени 456. В России XVI в. крепостнические отношения имели еще явную тенденцию к дальнейшему развитию, феодализм отнюдь еще не изжил себя — и разрозненные народные движения были подавлены, городская верхушка подкуплена и замирена, торжествующее самодержавие укрепилось.

Но «коллективный опыт и коллективный разум»457 правящих верхов побудил их, однако, несколько изменить тактику управления. Восстания низов заставили феодалов на время прекратить взаимную вражду и сплотиться для проведения политики, укрепляющей государственную власть. Сплоченные и достаточно решительные действия диктовались и потребностями обороны, в первую очередь необходимостью незамедлительной борьбы с форпостом вражеской агрессии — Казанским ханством, и стремлением удовлетворить внешнеполитические аппетиты господствовавшего класса 459. Все это сделало возможным временную консолидацию все,х прослоек класса феодалов (при поддержке, видимо, правительственных действий и верхами посада). «Верхи» не могли уже управлять по- старому.

Конец 1540-х годов изумляет обилием служебных назначений, выдвижением в «думцы» новых людей из различных феодальных группировок, сплотившихся «от страха княжь Юрьева Глиньского убийства». Однако до нас не дошло актов значительной конструктивной деятельности правительства за вторую половину 1547— 1548

г. Первоначально старались принимать временные меры, способствующие ослаблению общественного напряжения и угрозы нового взрыва массового недовольства. В известной степени смягчению классовой борьбы служили выдачи иммунитетных грамот второй половины 1547—1548 г. 460 Очень вероятно, что эту же цель преследовали, организуя утомительный поход царского войска под Казань зимой 1547/48 г., — па победу в войне при сложившихся обстоятельствах тогда вряд ли рассчитывали, но таким путем можно было увести из Москвы наиболее воинственную группу недовольных (часть войска затем, видимо, оставили годовать в Поволжье). В то же время торжественное празднование свадьбы брата царя (в ноябре 1547 г.) и то обстоятельство, что сам царь направился во главе войска в Казань («и восхоте итти царьская его держава сам»461), должны были как бы всенародно демонстрировать единодушие в правительственной среде.

Лишь к началу 1549 г. постепенно образуется Избранная рада, являвшаяся фактическим правительством и осуществившая важнейшие государственные преобразования и внешнеполитические начинания конца 1540-х — 1550-х годов. Постепенно формулируется^ публично декларируется демагогический идеал деятельности «правого царя», призванного заботиться обо всех подданных: представление это отражено в речах Ивана IV на соборах, в приговоре об отмене кормлений и на других листах «Летописца начала царства» (а позднее в известной вставке в Хрущовскую степенную книгу94). Одновременно принимаются все меры к пресечению возможностей «возмущения» народа публичными рассуждениями на опасные темы95 (особенно жестоко преследуются «еретики»).

Характерные формы правительственной деятельности тех лет — деятельность Челобитного (или Челобитенного) приказа и первых земских соборов, противостоявших вечевым традициям 1547 г. Реформы эти были прежде всего обусловлены размахом классовой борьбы, наиболее значительным моментом которой явилось Московское было о тех святых п честных иконах н прочих церковных вещах пригож прийти к святей соборной церкви и правителем церковным извещение положить о своем мнении, а народа православных христиан не возму- шати» m (выделено мною. —

С. Ш.). восстание июня 1547 г.96 — предвестник городских восстаний XVII в.

Положение о том, что «реформы — побочный продукт революционной борьбы» 462, сформулировано было

В. И. Лениным в 1911 г. Но разве оно не разъясняет сущности так называемых реформ, законодательных актов предшествовавших эпох? Достаточно вспомнить самые общеизвестные факты: «Правда Ярослава» (первые статьи древнейшей Русской правды) появилась в ответ на волнения середины 1010-х годов; статьи так называемой Правды Ярославичей в значительной мере предопределены были массовыми восстаниями конца 1060-х — начала 1070-х годов, Устав Владимира Мономаха — ответ на Киевское восстание 1113 г., Судебник 1550 г. и уставные грамоты середины XVI в. — результат массовых восстаний в городах и волнений в деревне в конце 1540-х годов. Земский собор и Соборное Уложение 1649 г. вызваны к жизни прежде всего повсеместными восстаниями 1648 г.465

Борьба различных и часто изменчивых группировок верхов общества, борьба внутри господствующего класса (особенно ярко и разнообразно отразившаяся в современных той эпохе исторических источниках) не должна заслонять в представлении историков межклассовую борьбу, которая неизменно, активно или пассивно, оказывала воздействие на процесс развития феодального государства того времени. Воздействие это было не всегда прямым (тем более оно не всегда осознавалось современниками и даже участниками борьбы), но оно в конечном счете определяло и взаимоотношения различных группировок господствующих классов, и характер и даже время проведения правительственных преобразований 466. чрезвычайных происшествий, когда окружавшая мрачная действительность сама подошла с угрозой к царским чертогам» 464.