Поздние известия

В опубликованном О. А. Яковлевой так называемом Пискаревском летописце (составлен в первой четверти XVII в.181) сведения о событиях 1547 г. совпадают текстуально с официальными летописными известиями. Но интересно отметить, что в текст летописного повествования между известиями об упавшем колоколе (3 июня 1547 г.) и «великом пожаре» 21 июня 1547 г. вставлен рассказ о возвышении А. Ф. Адашева и деятельности

А. Ф. Адашева и Сильвестра 47. На самом деле Адашев был хорошо известен Ивану IV прежде июня 1547 г.: Адашев и его жена названы среди самых близких лиц к царю в «чине» царской свадьбы февраля 1547 г.182 Но уже у ближайших современников приближение Адашева к царю и его возвышение связывалось с событиями июня 1547 г. (близкая аналогия в рассказе Курбского о возвышении Сильвестра). Известие об Адашеве, как полагал М. Н. Тихомиров, основано на устных преданиях183, восходящих, возможно, к современникам событий.

К 1547 г. отнесено возвышение Адашева и в Степенной книге А. Ф. Хрущова 48 (следовательно, и в сознании интерполятора позднейшего времени события 1547 г. запечатлелись как особенно значительные) 49. В другой Степенной книге (принадлежавшей в XVIII в. барону

И. А. Черкасову) известие о восстании основано на фактическом материале официальной летописи. Однако материал этот своеобразно истолкован: восстание представлено как антибоярское выступление народа («Московская чернь, — читаем в Степенной книге, — возмутилась на боляр и вельмож московских») и убийство Ю. Глинского рассматривается как убийство «ближнего» из царских бояр. Отмечается и тот факт, что многие участники восстания сумели спастись «бегством» 50.

Упоминают о событиях 1547 г., прежде всего о пожарах, и летописи XVII в. (в частности, так называемый Ма- зуринский летописец |84, и особенно краткие летописцы). Краткие летописцы (или «летописцы вкратце») были широко распространены в XVI—XVII вв. Они составлялись путем извлечения сведений о событиях прошлых лет из более пространных (или пространной) летописей с добавлением новых данных 185, чаще всего о местной истории. (Известия местного характера нередко уникальны.) Это своеобразные конспекты более пространных летописей. Содержание кратких летописцев любопытно и втом отношении, что в них можно найти данные из недошедших рукописей более полного состава.

Интересные данные, заставляющие вспомнить Хронографическую летопись (где упоминается о «вече» москвичей), содержатся в кратком летописце, озаглавленном «Летописец написан из старых летописцов, что учиня- лось[ся] в Московском государстве и во всей Русской земле». О событиях 1547 г. там написано: «Лета 7055-го ноября в 26 день был мятеж великой на Москве — убили миром боярина Юрья Васильевича Глинского»186. Слово «мир», не часто встречающееся в источниках той поры, п таком смысле употреблялось только по отношению к массовым и достаточно организованным действиям на- ним же и многих детей боярских и домы их разграбиша. Царь же бунтовщиков тех повеле, переймав, казнити смертию, а мнози от них бегством спасошася» 188. По копии ГПБ эту рукопись цитирует Д. Н. Альшиц, сопроводивший цитату интересным комментарием |89. рода. Большое значение для историка имеет и определение «мятеж великой». Сведения эти, первоначально выявленные по одному списку, были уже введены в научный оборот187. В настоящее время известно уже семь списков этого краткого летописца: все списки XVII в. Краткий летописец, изложение событий в котором доведено до 1660-х годов, примерно тогда же и был окончательно составлен (в1 Троице-Сергиевом монастыре). Летописец состоит из нескольких частей, причем в основу первой части, излагающей события' до конца XVI в., был положен какой-то летописчик XVI в. 51 (возможно, что уже именно в нем восстание ошибочно отнесено не к июню, а ноябрю 1547 г.).

Характерно, что в этом кратком летописце, очень лаконично сообщающем о важнейших (с точки зрения составителя) исторических событиях, ничего не написано о московских пожарах, а выделен именно факт массового восстания. Не казалось ли это событие особенно знаменательным для очевидцев восстаний «бунташного» XVII столетия?!

В некоторых списках этого -краткого летописца 190 изложение событий кончается 1547 г. — убийством Юрия Глинского. Известием о московском пожаре 1547 г. завершается текст и другого краткого летописца 191 («Роскый летописец вкратце»), дошедшего в сборнике рубежа XVI—XVII вв.192 На изложении событий 1547 г. обрывается и Постниковский летописец. Случайно ли это? Быть может, события 1547 г. старались выделить как своеобразный рубеж? *

*

*

Обозрение данных письменных источников о московских событиях июня 1547 г. убеждает в том, что события эти произвели сильное впечатление на современников. Особенно глубокий след оставили они в памяти тех, кто был в Москве в июньские дни 1547 г.; но и в других районах Российского государства многое знали и о пожаре,

и о Московском восстании. Хотя достоверные сведения постепенно смешались с полулегендарными и даже легендарными, для современников было ясно, что события эти имели большое историческое значение, а потомки писали о них в исторических сочинениях, составлявшихся и много десятилетий спустя.

Так как события 1547 г. воспринимались (согласно исторической традиции) как особенно значительные, описание этих событий и даже упоминание о них тенденциозно использовались публицистами для обоснования, подтверждения и популяризации тех или иных политических или историко-философских взглядов. Иван Грозный обратился к этим историческим фактам, характеризуя их как пример антицаристских действий боярства, натравившего «чернь» на государя и его семью. Курбский акцентировал внимание на проповеди Сильвестра, стараясь этим описанием подкрепить свою теорию о «мудрых советниках». Церковные писатели, особо выделяя «свидетельства» о зловещих предзнаменованиях и чудесных предвидениях, настойчиво напоминали о деятельности митрополита Макария и о роли церкви в умиротворении и москвичей и царя. В то же время составитель официального «Летописца начала царства», понимая, что изложение этих событий не может способствовать возвеличению самодержца, постарался изобразить их нарочито кратко и нечетко. Он действовал соответственно представлениям писателей того времени, склонных обожествлять своего властелина: «Сего ради неправедно о ца- рюющем худым многословити, ниже без муки, иже аще, что порочно, лепотнее бо есть царьское безобразие жития молчанием покрыти, якоже ризою» (слова Ивана Тимофеева) 193.

Всем этим публицистам, как и другим выразителям феодальной идеологии, свойственно полное небрежение к мнению самого народа, который лишен в их представлении исторической самостоятельности и способен действовать только по указке вождей или наущению знати, либо как слепое орудие божественного промысла. И восстание трактовалось, в соответствии с подобными общеисторическими воззрениями, прежде всего как эпизод политической борьбы в среде господствовавшего класса.

^Основное внимание уделялось царю и боярству, Глинским и оппозиционно к ним настроенным боярам и выс шему духовенству: поджигали они или не поджигали город, побуждали чернь к бунту или не побуждали?

Для всех этих публицистов — ив особенно обнаженной форме для церковных писателей — характерно и типично средневековое представление о подобных событиях как о возмездии бога за грехи. Так объясняли не только причины народных волнений, но и нашествий внешних врагов, военных поражений, пожаров, голода, эпидемий. Можно вспомнить и современные Ивану Грозному летописи и другие памятники публицистики (в частности, указывающие причины разорения Москвы татарами в 1382 г., падения Константинополя в 1453 г. и т. д.) и даже летописи древней Руси 194. Свидетельства письменных источников о событиях 1547 г. — интересный пример различного политического толкования исторических фактов авторами при близости их историко-философского мировоззрения.

Все это очень затрудняет возможность выявления в письменных источниках подлинных фактов из истории классовой борьбы, вынуждает исследователя ограничиваться более или менее предположительными выводами, прибегать достаточно широко к историческим аналогиям.

О размахе и пугающей власти силе восстания можно судить, следовательно, на основании лишь высказываний, исходивших из среды, враждебно настроенной по отношению к «черным людям», а также, конечно, по правительственным мероприятиям последующего времени.

Еще меньше можно узнать о требованиях восставших, об их умонастроении, об их психологии 52, о той, употребляя выражение В.

Не сохранилось даже изложения взглядов «черни» в 1547 г. в источниках, вышедших из враждебного ей стана (подобных сочинениям Зиновия Отенского, в пересказе которого узнаем о «рабьем учении» Феодосия Косого200). Мы знаем о содержании некоторых проповедей митрополита, придворного духовенства, «молений» царя. Но ничего не известно о содержании проповедей, произносившихся обычными священниками в немногих уцелевших после пожара московских церквах. А ведь такие священники были близки и по образу жизни, и по образу мыслей к своим прихожанам. Нет у нас фактов и о деятельности «еретиков» (некоторых из них называли лживыми пророками) именно в это время, хотя предположение А. А. Зимина о том, что Феодосий Косой и его сподвижники покинули Москву в связи с июньским восстанием 1547 г.201, и кажется очень заманчивым.

В XVI в. «одной из отдушин народного недовольства и возмущения», отмечает И. У. Будовниц, было юродство202. По словам Флетчера (посла английской короле- таны страхом. Безграмотность тех людей, которые были героями. Официальная нравственность Домостроя. Лицемерная, которая подземное, подклетное все упрятывала далеко. А жизнь была такая же. Гласности никакой, самая строгая цензура обычаев н нравов» 204. вы Елизаветы в 1588—1589 гг.), некоторые юродивые, «подобно пасквилям, указывают на недостатки знатных», о которых другие не осмеливаются говорить. В Москве обитало немало юродивых (в частности, «нагоносцев») или прикидывавшихся таковыми; иные из них, пишет тот же Флетчер, «уже слишком смело поносили правление царя» Ивана IV54 и от них «тайно отделались» 205. В источниках, дошедших до нас, выпячивается роль одного из юродивых — современника волнений 1547 г. Это древний уже годами «нагоносец» Василий Блаженный (скончался в 1557 г. в возрасте 88 или даже 94 лет) 206. О поведении в это время других юродивых умалчивается. Быть может, имелись особые причины подобного умолчания?

Народное общественное самосознание в то время в значительной степени выражали скоморохи 207. Скоморохи — «веселые люди», артисты, обладавшие обычно многообразными талантами (мимы и фокусники, акробаты, певцы и музыканты, куплетисты и рассказчики). Скоморохи же были и сочинителями песен, сказок, пословиц, выражавших, по словам В. П. Адриановой-Пе- ретц, «народную оценку событий» 208. Скоморохи заостряли социальный смысл народной сатиры. Они были распространителями и истолкователями общественно- политических новостей, возбудителями общественных настроений, формировавших общественное мнение55. Они правил к нему кусок сырого мяса, хотя в это время был пост. Когда удивленный царь напомнил ему об этом, юродивый сказал: «Да разве Ивашка думает, что съесть постом кусок мяса какого- нибудь животного грешно, а нет греха есть столько людского мяса, сколько он _ уже съел?»

** Скоморохи не были однородны по своей социальной природе 21°. Некоторые из них (прежде всего «оседлые», жившие «за боярином») выполняли, так сказать, в основном развлекательную функцию. Демократическая, чисто народная являлись как бы живой связью между различными районами страны, а также между различными слоями населения.

Во время скоморошьих представлений, как и во время народных празднеств (типа западноевропейских карнавалов), как бы устранялись иерархические преграды, забывались сословные запреты и обязательства 212. Народным празднествам — в отличие от церковно-канонических— присущи были элементы стихийности и импровизации— «мятежа». («Противоскомороший» указ царя Алексея Михайловича 1648 г. называл народный праздник «мятежным действом»213.) Острое слово и актерское мастерство («бесовские песни», «смехотворение») скоморохов, хранителей и распространителей народных сатирических произведений, отмечает В. П. Адрианова- Перетц, подрывали авторитет властей и побуждали к восстанию против них214.

И не случайно против скоморохов (которые признавались обязательными участниками народных празднеств, а в будничный каждодневный быт вносили опасную необычность) так ополчились на Стоглавом соборе 1551 г. (церковное запрещение скоморошества)! И в уставных грамотах середины века грозили всяческими карами за покровительство скоморохам *. Скоморохов подвергали и оппозиционная в отношении верхов общества тенденция скоморошьего творчества противостояла, замечает Е. Кузнецов, прислужнической, угоднической в отношении бояр и князей, купцов и богатеев211. (Впрочем, и здесь следует выделять «шутов»- острословцев, игравших благодаря своим личным качествам заметную роль в общественной жизии при дворе феодала.) *

Скоморохов, однако, невозможно было в XVI в. истребить. Они оставались органической частью (н потребностью) русской жизни. Общественное положение («профессия») скомороха признавалось и официально,

что отражено в писцОвых, переписных и таможенных книгах (эти данные обобщены В. И. Петуховым215). Скоморохи часто выступали при дворе. Их искусство любил Иван Грозный, сам принимавший участие в скомо- рошечьих представлениях216. Официально исчезают скоморохи со второй половины XVII

в., хотя лубочная литература и лубочные изображения свидетельствуют о деятельности скоморохов и в последующее время. Причины официального исчезно- непня скоморошества можно искать не только в официальном запрещении его, но и в том, что с конца XVII в. происходят изменения в про- преследованию наряду с «волхвами» и «ворожеями»; за укрывательство скоморохов взимали такой же штраф, как за укрывательство «татей» и «разбойников». Характерно, что волну суровых репрессий против скоморохов наблюдаем и в середине XVII в. и именно в период обострения классовой борьбы в городе и в деревне217. (Вряд ли случайно, что со второй половины XVII в. начинается и преследование «лжеюродивых»218.)

Факты отражения событий 1547 г. в памятниках фольклора не обнаружены. Искусство скоморохов (в словесной своей форме) —это именно устное народное творчество, притом творчество обычно злободневное, а следовательно, и «мимошественное». Вряд ли следует надеяться на обнаружение прямых свидетельств о 1547 г. и в таких разновидностях памятников фольклора, как исторические песни и предания. Массовые народные движения в Москве в XVII в. не могли не перекрыть в сознании воспоминания о событиях середины XVI в. Первоначальные варианты преданий, сатирических рассказов, сказок, песен, пословиц, созданных по свежим следам восстания 1547 г. (даже если они и имели место), не могли (ко времени их записи учеными) существеннейшим образом не измениться под впечатлением более значительных массовых восстаний последующего времени.

Таким образом, сохранившиеся источники очень неполно и крайне односторонне, враждебно отражают данные о московских волнениях июня 1547 г. Тем не менее фессиональном искусстве (появление театра и других «зрелищ», новых музыкальных инструментов, новой музыки и т. д.). С распространением бюрократического начала уменьшается еще более степень демократичности общества и наблюдается все большее отдаление верхов его от низов, становятся все меиее допустимыми развлечения, равно интересные различным общественным слоям; все заметнее н различия в культуре и даже в разговорном языке дворянства п остального населения. Нако

нец, уменьшается п общественно-политическое значение скоморошества: пояпля- ются газеты и другие способы распространения новостей с помощью письмеппо сти, расширяются возможности общения различных областей страны. В резуль

тате всего этого, так сказать, информативные функции скоморошества постепенно ослабевают (хотя

именно скоморохи, вероятнее всего, оставались хранителями н творцами традиционных жанров народного искус

ства). историк обязан попытаться и на основании этих свидетельств определить поводы, ход, характер и последствия восстания.