Очерк третий К ВОПРОСУ О СЕНЬОРИАЛЬНОМ РЕЖИМЕ В ДРЕВНЕЙ РУСИ
В современной исторической науке термин «сеньория» толкуется двояко: в смысле комплекса феодальной земельной собственности и вытекающих из нее обширных прав на зависимое население, а также в значении одного из видов вотчины, отличающейся малой ролыо барского, домениального хозяйства или же полным отсутствием оного536.
Нас сеньория интересует в первом своем качестве и преимущественно как социально-политическое учреждение, лежавшее некогда в основе феодального строя. В какой мере Киевская Русь была знакома с порядками сеньориального характера? Древнерусская сеньория стала предметом изучения еще в дореволюционной историографии. Тут прежде всего вспоминаются труды Н. П. Павлова-Сильванского, в которых настойчиво проводилась идея о существовании в истории России особого феодального периода, когда господствующей социальной организацией выступала сеньория-боярщина. Данный период автор именовал «удельным» и относил его к XIII — середине XVI в.537 Ранее же, «от доисторической древности до XII в., ссповнтлм учреждением является община или мир, мирское самоуправление, начиная с низших самоуправляющихся вервей до высшего самоуправляющегося союза: земли, племени, с полновластным народным собранием, вечем» 538. Необходимо заметить, что еще в дореволюционной науке наметилась тенденция к архаизации сеньориальных порядков, якобы обнаруженных в отечественной истории. Так, Б. И. Сыромят- пиков, принимая тезис Н. П. Павлова-Сильванского о феодальном содержании «удельного периода», несколько раздвинул его рамки;» обозначив начальную грань XII в.539 Кроме того, он в XI в. наблюдал зарождение феодального иммунитета, а вместе с ним и владельческой юрисдикции, которая превращала земельного собственника в «государя» над зависимым населением540. Другой историк русского права П. И. Беляев открыл сеньорию уже во времена князя Владимира Святославича, т. е. где-то па рубеже X—XI столетий541. Особенно широко развернулось исследование древнерусской сеньории в послереволюционное время. Многие советские историки считают сеньорию для Киевской Руси фактом доказанным542. Рассмотрим аргументацию тех авторов, в чьих работах специально и сравнительно подробно речь идет о сеньориальной организации в Древней Руси. С. В. Юшков принадлежит к числу первых в советской историографии, кто обратился к проблеме сеньории на Руси. Он считал, что «организационный тип феодальной сеньории, установленный Павловъш-Слглъъансташ для XIII—XV ъа., СЛВДКИЯЇЯ еще в эпоху Киевской Руси»543. В XI—XII вв., по словам С. В. Юшкова, «возник и оформился административно-хозяйственный центр феодальной сеньории — село». Ему казалось, будто «в новейшей исторической литератуіре слишком мало обращают внимание на этот факт, а между тем нравильное понимание названия «село» может вскрыть много ваягаых.моментов в истории возникновения и первоначального развития феодализма. В большинстве случаев под селом понимают сравнительно большое поселение сельских людей, в отличие от малых поселений — деревень. Но в наших памятниках село XI—XII вв. полностью соответствует селу XIII—XV вв. Село — это villa западного средневековья, это центр феодального владения. Селом не может быть названо поселение, если не будет там феодала, если оно не принадлежит феодалу» 544. С. В. Юшков допустил неточность, когда говорил, что в современной ему литературе слишком мало обращалось внимания на село как центр феодального хозяйства. За несколько лет до появления «Очерков» С. В. Юшкова были опубликованы монографические исследования Н. Н. Воронина и С. Б. Веселовского, посвященные сельским поселениям вообще и селу в частности. Н. Н. Воронин и С. Б. Веселовский высказались о древнерусском селе в том же духе, что и С. В. Юшков 545. Остается недоумевать, почему С. В. Юшков прошел мимо их высказываний. Впрочем, главное не в этом. Оно заключается в том, что в вопросе о селе на Руси XI—XII вв. С. В. Юшков стоял на неверных позициях. Односторонность его понимания слова «село» прекрасно иллюстрируют разыскания С. В. Бахрушина, Б. А. Романова и Г. Е. Ко- чина. С. В. Бахрушин отмечал, что «селу феодальному предшествует село смерда-общинника (т. е. участок земли с дворовой усадьбой), возникшее еще на территории общинника и существовавшее рядом с погостом, который объединял окрестные села» 546. Согласно Б. А. Романову, «село» — «исконный термин для обозначения сельского поселения как крестьянского так и господского», причем «крестьянское сельское поселение старше сельского поселения феодала, и термин „село“ применялся к нему в известном нам языке искони. Термин этот покрыл затем и феодальные внегородские владения, будь то рабочий поселок земледельческого типа или резиденция владельца» 547. Определяя смысл слова «село», Г. Е. Кочин писал: «В Южной и Юго-Западной Руси этим словом обозначались вообще все сельские поселения — поселки с усадьбами крупных землевладельцев и селения земледельческие. Так было в Древней Руси X — XIII вв., так осталось и в последующее время» 548. Надо иметь в виду, что термин «село» кроме указанных С. В. Бахрушиным, Б. А. Романовым и Г. Е. Кочиным значений имел еще одно, а именно участок возделанной земли — прототип «села земли» в источниках XIV-XV вв.549 Таким образом, село на Руси X—XII вв.— далеко не однозначное понятие. С этой точки зрения аргументы G. В. Юшкова, смотревшего на древнерусское село через сеньориальные очки, весьма уязвимы. Не убеждают и другие факты, которыми он оперирует. Приведя выдержку из грамоты князя Ростислава о пожаловании смоленской спископии сел Дросенского и Ясенско- го с землями, С. В. Юшков заключает: «В грамоте подчеркивается, что село и земля, тянущая к селу,— два разных объекта. Где нет села как административного центра, говорится просто о земле, о нивах, рольях, пашнях и пр. Так, указанная грамота продолжает: „И се есми дал землю в Погоновичах Моншппскую святей богородице и епископу11. Значит, в Погоновичах не было административного центра» 550. Грамота Ростислава не дает, па наш взгляд, оснований для подобных выводов. Конечно, села Дросенское и Ясенское можно отделить от пожалованных остальных земель. Но этого абсолютно недостаточно, чтобы гоно- рить о названных селах как административных центрах сеньории. Пойдем, однако, навстречу С. В. Юшкову и вообразим на минуту, что он прав. Тогда мы окажемся перед сущей несуразностью: наличием нескольких административно-хозяйственных центров в пределах одной сеньории (села Ясенское п Дросеп- ское). Искусственность построений С. В. Юшкова с особой наглядностью проявляется на примере новгородского боярина Климента. Покидая бренный мир, он составил завещание, по которому Юрьев монастырь получал боярские «два села с оби- льем, и с лошадьми, п с борътью, и с малыми селпщи, и пьнь и колода» 551. По тому же завещанию некий Калист становился собственником села Мнкшипского «с огородом и борътью», а Воинов сын Андрей — села Самуиловского с бортными угодьями и лесными вырубками552. Завещаемые села со всем, что к ним «потягло» (селища, бортпые участки и пр.), разлагаются, по методе G. В. Юшкова, па восемь объектов: 4 села и столько же земельных комплексов, тянущих к каждому селу 553. Но значит ли это, что Климент имел четыре сеньориальных административно- хозяйственных центра? Отнюдь, нет. Однако, по логике С. В. Юшкова, ответ здесь должен быть положительным и, следовательно, как минимум, курьезным. Вспомиим, наконец, летописное свидетельство о «блаженной тшягнне Глебовой», подарившей Печерскому монастырю 5 сел с челядью,э. Неужто кто-нибудь решится утверждать, что летописец рассказывает о вкладе феодального владения с пятью центрами?! С. В. Юшков ссылается далее на летописца, по рассказу которого киязь Изяслав вместе с киевлянами грабил имущество враждебной игоревой и всеволодовой дружины, в том числе ее «села и скоты», а также па фрагмент из речи Изяслава, обра- шепной к своим дружинникам: «Вы есте по мне из Русской земли вышли, своих сел и своей жизни лишився»554. Все это призвано подтвердить идею о селах «как сложившихся феодальных административно-хозяйственных центрах». Но взятые С. В. Юшковым тексты но оправдывают надежд автора, ибо они лишены каких бы то ни было намеков на сеньориальный характер упоминаемых летописцем сел. Добавим к этому, что села, которые потеряли покинувшие Киев мужи Изяслава, совсем пс обязательно отпосить к разряду крупного землевладения. Скорее всего то были волостные «кормленые» единицы, которыми пользовались дружипникн Изяслава, пока сидели в Киеве555. Функционирование при кпязьях и боярах административной мелкоты, хозяйственных агентов в лице тиунов, сельских и ра- тайных старост, рядовичей — последний аргумент в руках у С. В. Юшкова, взятый для обоснования мысли об организационном оформлении в Киевской Руси феодальпой сеньории556. Но опять-таки сведения письменных памятников насчет вотчинного административного аппарата сами по себе пе предопределяют вывода о сеньориальной его природе. Рабовладельческое хозяйство ведь тоже нуждается в управителях, приставленных к невольникам. Они леобходимы и в феодальной вотчине, не доросшей еще до соньории. Стало быть, здесь возможны различные варианты в интерпретации источников. С. В. Юшков не учитывает данного обстоятельства, теряя тем самым объективность в подходе к источникам. После сеньории светской С. В. Юшков обращается к сеньории церковной. Под пером ученого древнерусская церковь предстает каким-то локомотивом феодализма в Киевской Русн. Подчеркнув то, что в Византийской империи, современной Рус.і, сложился феодализм развитого типа, С. В. Юшков пишет: «Само собой разумеется, византийское духовенство, придя на Русь, должно было в своей деятзльпости проводить организационные принципы развитого феодального общества. Опо должно было сделаться основной силой, которая будет прпводппком и организатором экопомики развитого феодального общества, будет оформлять феодальную идеологию, способствовать утверждению централизованной политической власти и рецепции развитого феодального византийского права»557. Затем С. В. Юшков с заметным подъемом говорит о создании мощной, как он выражается, экономической базы русской церкви и чуть ли не головокружительном росте церковного землевладения, усматривая в этом возникновение и развитие церковных сеньорий558. Темпы формирования церковно-монастырского землевладения нам представляются значительно более умеренными, чем С. В. Юшкову559. Однако суть проблемы не в замедленном или бурном распространении землевладения. Рост земельной собственности без сопоставления с другими факторами не в состоянии дать ответ, какое мы имеем землевладение, сеньориальное или песепьориальное. Качество тут определяется посредством иных показателей. С. В. Юшков, правда, пытается найти их, но тщетно. Его рассуждения о внедрении в социальную ткань Руси византийским духовенством институтов зрелого феодализма мало стоят, ибо они постулируются, а не доказываются. И мы вправе усомниться в подобных декларациях, наделяющих горстку людей, какой являлось духовенство в полуязыческой Руси XI—XII вв., почти магической силой. Внимание отцов церкви было приковано к христианизации древнерусского общества, по отнюдь не к насаждению высокоразвитых форм феодализма. И если бы они все же решились вводить па Руси византийские феодальные порядки, то потерпели бы фиаско. Сам С. В. Юшков невольно подтверждает это. выясняя степень возможности применения церковью в юридической практике Древней Руси норм византийского права. Итог оказался скромным, поскольку церковники убедились, что «византийское законодательство не могло быть полностью применено в стране, где процесс феодализации был еще далек от своего окончательного завершения. Византийское законодательство могло быть только далеким идеалом. Тогда византийское духовенство стало стремиться ввести в действие различного рода переработки византийского законодательства для славянских пародов, которые отражали феодализм раннего периода»560. С. В. Юшков говорит также о церковном иммунитете и видит в нем свидетельство сеньориальной постановки древнерусской церкви561. Но иммунитет па Руси отличался от феодального иммунитета, о чем мы скажем ниже. Итак, доводы С. В. Юшкова о наличии на Руси XI—XII вв, сеньориальных вотчин, принадлежавших светским и духовным феодалам, не выдерживают критики. Столь ше неосновательны и построения И. И. Смирнова, стремившегося показать превращение раннефеодальной вотчины X—XI вв. в вотчину-сеньорию XII—XIII столетий. Материалы для этого он черпал из Пространной Правды, которая якобы «в своих постановлениях о смердах и верви отразила процесс возникновения древнерусской сеньории и создала юридическую базу для дальнейшего развития ее институтов»562. Схема И. И. Смирнова опирается на традиционное понимание смердов, делящее древнерусских смердов на две категории: свободных и феодально зависимых. В новейшей литературе высказываются обоснованные сомнения насчет такого понимания статуса смердов563. Уже с этой точки зрения положения И. И. Смирнова выглядят спорными. Однако примем пока мысль автора и посмотрим за ходом его суждений. Очень важная конструктивная роль отведена у И. И. Смирнова ст. ст. 80—84 Пространной Правды, определяющим ответственность за кражу или умышленную порчу чужого имущества и вещей. Субъект преступления в этих статьях обозначен местоимением «кто»564. И. И. Смирнов полагает, что за безликим «кто» ст. ст. 80—84 прячется смерд, которому противостоит феодал — господин, упоминаемый в ст. ст. 80—82 и 84. По отношению к этому господину смерд фигурирует в качестве зависимого, хотя и сохраняющего юридическую свободу, человека565. Данные положения И. И. Смирнова сплошь проблематичны. Однако мы не станем сейчас приводить контраргументы, ибо в том нет никакой надобности566. Для нас в настоящий момент важнее установить, насколько казусы ст. ст. 80—84, понятые по И. И. Смирнову, соответствуют сеньориальным порядкам. И тут наше внимание останавливает в высшей степени примечательное явление: смерда, покусившегося на феодальную собственность, судят не в господской, сеньориальной курии, а в княжеском суде. Это со всей очевидностью явствует из предписания Пространной Правды уплаты обвиняемым продажи, т. е. штрафа за преступление, который взимался в пользу князя567. Да и сам И. И. Смирнов воссоздает картину княжого суда, когда применяет процедуру ст. 85, определяющей правила послушества с участием холопа и «муки железом», к ст. ст. 80—84. Это — суд без видимых привилегий для господина, даже чреватый для него денежной пеней в случае ложного обвинения568, суд, в котором «заседают» княжеские чиновники, мечник и детский, санкционирующие своим присутствием судебное разбирательство и получающие «от тяжущихся железный урок: мечник —пять куп, а детский — полгривпы»569. Подходит ли это под сеньориальную мерку? Разумеется, нет. Потому как сеньориальное право есть, кроме всего прочего, право суда над зависимыми людьми. Население зотчипы судил сеньор или тот, кому он «приказывал». Не свидетельствуют о складывании сеньориального строя и те перемены d положении свободной общипы-серви, о которых пишет И. И. Смирнов. Одна из существеннейших перемен, по автору, заключалась «в установлении контроля со стороны княжеской власти над судебными функциями порей, над народпым судом»30. Происходит «окпяжеіше с^да», аналогичное «окня;кснию земли»570, и вервь зключаетсд в систему феодальных связей. «Опа уже не объект борьбы со стороны феодалов, а составной элемент феодального общества (хотя ее члены — люди — еще не стали крепостными, не зошлл з состаз наседопия феодальной вотчины) »571. Последним признанием И. И. Смирнов опрокидывает собственный тезис о возникновении в XII в. вотчицы-сепьории. Подрывает построенное И. И. Смирновым здание и его интерпретация ст. 90 о смердьей «заднице». Статья, по его словам, «демонстрирует одну из форм вторжения феодалов г, сферу общиншш собственности, один из путей перехода к феодалу общинной собственности»572 Вместе с тем опа отражает «более рапнюю стадию процесса закрепощения смерда, чем право «мертвой руки». В плане социальном — ото і а самая стадия, которая политически означала установление контроля над общипой-вервью со стороны органов власти феодального государства и которая нашла CBOJ выражение в ст. ст. 3—8 (Устав о верви) и в ст. 78 о муке смерда»573 И. И. Смирнов, стало быть, вводит нас в ранний, а точнее в начальный, период феодализации, предшествующий сеньориальной эпохе, являющейся апогеем з развитии феодализма. В условиях сеньориального режима контроль над крестьянской общиной, потерявшей самостоятельность, осуществляет не феодальное государство, а феодальный землевладелец, сеньор, которому передаются судебные, полицейские и административные функции, присущие прежде представителям государственной власти — княжеским или королевским чиновникам. Следовательно, «установление контроля над общиней-зервью со стороны органов зла- сти феодального государства» никоим образом пе означает учреждения сеньориальных принципов подчинения. Это случится тогда, когда государство уступит право контроля над общиной вотчиннику. Итак, И. И. Смирпову не удалось найтн убедительный материал, свидетельствующий о появлении па Руси XII в. вотчины- сеньории. И в этом нет пичего удивительного, ибо известные нам источники не содержат такой материал. Не случайно Б. Д. Греков, развивавший мысли о трансформации раннефеодальной вотчины в сеньорию, вынужден был признать явный недостаток данных на сей счет. Он писг^л: «Меня могут упрекн\ть в том, что процесс, сейчас изображенный (складывание сеньории. — И. Ф.), не всегда подтвержден фактами. Действительно, следить по источникам за всеми этапами эволюции вотчины, за процессом превращения ее в сеньорию нет возможности» 574.
Что верно, то верно: фактов, подтверждающих существование сеньориальной вотчппы в Киевской Руси, нет. Да их и быть не может, поскольку на Руси X—XII вв. круппое землевладение было развито слабо, а феодальные отношения едва лишь зарождались575. Таким образом, вотчина-сеньория в Древней Руси — скорее мираж, нежели реальность. Нельзя, по нашему убеждению, считать сеньориальными по характеру и отдельные земли-княжения576. От этого предостерегают нас отсутствие права верховной земельной собственности у древнерусских кпязей и особый стиль их отношений с рядовым населением, совершенно не укладывающийся в рамки формулы «господство и подчинение»577. Дав отрицательный ответ па вопрос о сепьории па Руси X—XII вв., мы задаемся другим вопросом, не встречались ли в пей отдельные явлення сеньориального строя или же печто похожее на эти явления. И здесь мы упираемся в проблему иммунитета. Древнерусский иммунитет привлек внимание отечественных ученых уже в прошлом столетии. К. А. Неволин, разбирая жалованные грамоты эпохи Московской Руси, обнаружил, что землевладелец тогда «получал многие права державпой власти и становился в своей вотчине как бы князем» 578. Такой порядок существовал искони «сам собою и по общему правилу», причем «в древнейшие времена права вотчинпика были не теснее, а напротив еще обширнее, чем они были во времена поздпейшие. Власть княжеская постепенно распространялась, а не уменьшалась. При слабой власти общественной сильный вотчинник в пределах своей земли был самовластным господином. Никто по мог вступать па его землю без его согласия. Он был посредпиком между правительством и лицами, жившими под его рукою на его земле. Он производил суд между ними по делам, у них между собою возникавшим, и никто не мог вмешиваться в отправление судебной его власти»579. Древнейшие времена в устах К. А. Не- волина — это, надо думать, времена домонгольской Руси. К весьма отдаленной старине отнес зарождение иммунитетных прав и привилегий другой почтенный историк русского права В. И. Сергеевич, который под иммунитетом понимал «освобождение от суда королевских чиновпиков и от даней, следуемых королю, жалуемое королем»580. Это освобождение предполагало действие королевской власти на всех подданных, уплачивающих ей повинности и состоящих под судом ее агентов581. Иммунитетное право, по В. И. Сергеевичу, «совершенно не укладывается в рамки феодальной системы», хотя между ним и феодализмом «есть несомненная историческая связь»582. Возникший по милостп монарха иммунитет являлся предвестником феодализма583. Таким образом, сближаясь с К. А. Неволиньш во мнении о древности льготных прав, обладаемых землевладельцами, В. И. Сергеевич иначе смотрел на их источник, находя его не в обычае, а в доброй воле государя. Дореволюционная наука наиболее подробным исследованием иммунитета в качестве важнейшего института феодального строя в России обязана Н. П. Павлову-Сильванскому584. Подобно К. А. Неволину, он утверждал, что «иммунитетные права проистекают не из отдельных княжеских пожалований, а из общего обычного права» 585. Самое раннее известие о древнерусском иммунитете Н. П. Павлов-Сильванский извлек из жалованной грамоты 1125—1132 гг. князя Мстислава Владимировича новгородскому Юрьеву монастырю 586. Сходные положения развивал впоследствии П. И. Беляев 587. В советской историографии одним из первых занялся проблемой иммунитета С. В. Юшков. Княжое землевладение ему представлялось «организующим центром феодализации, основным очагом феодальных отношений»588. Поэтому иммунитет выступал принадлежностью далеко не всякого крупного землевладения, как считал Н. П. Павлов-Сильванский, а только того, которое передавалось князем и на которое уже распространялись права, гарантируемые иммунитетным дипломом589. Нетрудно сообразить, что в становлении иммунитета княжеской политике С. В. Юшков отводил созидающую роль. В XI—XII вв. иммунитет, по выражению автора, «едва вышел из зачаточных форм»590. Специальную книгу посвятил изучению вотчинного режима на Руси С. Б. Веселовский. Попытки К. А. Неволина и Н. П. Пав- лова-Сильванского объяснить происхождение иммунитета из развития крупного землевладения, из обычного права С. Б. Веселовский воспринимал скептически591. В Киевской Руси исследователь наблюдал лишь предпосылки судебного иммунитета, завязавшиеся в сфере «личных отношений господина к рабам и зависимым людям, независимо от того, был ли он землевладельцем, или нет»592. Вот почему «самые глубокие корни иммунитета имели не земельный, а личный характер, вытекали из личных отношений сильных к слабым. Сами по себе они, однако, не создавали иммунитета». Для этого нужно было пожалование князя593. Стремление С. Б. Веселовского вывести иммунитет из княжеского пожалования вызвало возражения у А. Е. Преснякова, принявшего сторону Н. П. Павлова-Сильванского и доказывавшего возникновение иммунитета «из общих условий древнего колонизационного процесса и общественного строя». Вотчинная власть землевладельца — та почва, что взрастила иммунитет594. А. Е. Преснякова целиком поддержал Б. Н. Тихомиров, признав его критику суждений С. Б. Веселовского правильной595. Согласно Б. Н. Тихомирову, основа любого иммунитета лежит в праве «крупного вотчинника на суд и дань в отношении к насе- лсншо своей вотчины, которое он отстаивает всеми средствами и для которого акт пояеалования льготно-несудимой грамотні есть лишь закрепление и юридическое оформление фактического) положения вещей, сложившегося в процес се политической борьбы с другим феодалом, в первую очередь со своим сюзереном»®3. Начатки иммунитета на Руси открылись Б. Н. Тихомирову в цер- ковпой юрисдикции XI в ь4. В 30-е годы С. В. Юшков возвращается к теме о древнерусском иммунитете и вносит радикальные поправки в свои прежние построения. Если рапыпе в создапии иммунитетных порядков княжескому пожалованию он придавал первостепенное значение, то теперь ему казалось, что иммунитет, будучи «юридической сторо- пой формы феодального властвования», появляется вместе с феодальной рентой596. Суд над холопом, закупом, смердом С. В. Юшков толковал кап нечто имманентное вотчинным правам господ. Отсюда заключение: стихийно действующий иммунитет не фиксировался сперва «в каких-либо грамотах»597. Иммунитет у С. В. Юшкова — явление, непременно сопутствующее феодальному землевладению. Идеи С. В. Юшкова и Б. Н. Тихомирова завоевали многочисленных приверженцев598. В новейшей литературе история феодального иммунитета на Руси начинается не позже XII в.С8. При этом его развитие изображается в виде спонтанного процесса, протекающего в недрах феодальной вотчины. Феодальная сущность иммунитета ныне настолько укоренилась в сознании историков, что стала прописной, азбучной истиной599. Однако есть повод для сомнений в безупречности этой «истины». Настораживает, к примеру, lee несоответствие результатам, достигнутым советской медиевистикой в последние 10—15 лет, и прежде всего трудам знатока федневековой истории Западной Европы А. И. Неусыхшп. В историческом развитии варваров А. И. Неусыхин выделяет дофеодальный период, ПОСЛУЖИВШИЙ переходной фазой от родо-ши- менпою строя к раннефеодальному70. Так, «племенной союз фраіі- ков дазце при Хлодвиге (объединившем салических и рипуареш'х фрапкоп) все еще находился на стадии перехода от доклассовою общества к классовому. Франкское общество конца V — начала VI в. еще не феодальное и даже не ращіефеодальпоо, а дофеодальное (или «варварское»)»71. Но именно в указанное время мм присутствуем пр'ї зарождении иммунитета 72 Получается, что иммунитет возникает в дофеодальном обществе. Значит, он не всегда имел феодрльиый характер и приобретал таковой по мере формирования крупного землевладения, сопряженного с образованием класса феодальпо зависимого крестьянства. Оставим, впрочем, за специалистами по западному средневековью авторитетное сло- iR? s s&zptAк? і-лїртж&’от дг пегъчкиквм Дреакеії Руси. В них, по нашему убеждению, содержится материал, опровергающий привычные представления об иммунитете как сугубо феодальном учреждении. Церковный устав князя Ярослава гласііт; «А что деется в до- мовных людях и в церковных, и в самех мопастырех, а не вступаются кияжи волостели в то, а то ведають их епкекупли волостели, а безатщина их епископу идеть»73. Перед нами иммунитет, охватывающий людей, состоящих при церкви, рискованно называть его феодальным по той простой причине, цю в княжение Ярослава древнерусская церковь не успела обзавестись землей. Только со второй половины (может быть, дал;е с конца) XI в. она 70 II е у с ы х и н А. И. Дофеодальный период как переходная стадия развития от родо-племепного строя к раннефе0дальному (на материало истории Западной Европы раннего средневековьп).— В кн.: Проблемы истории докапиталистических обществ. М., 106з, кн. 1, с. 5S6—617.—- А. Я. Гуревпч, разбивая лысль А. И. Неусыхина, заключил, что данный период совсем необязательно толковать как переходный. То было «самобытное варварское общество, обладающее рядоЛ[ устойчивые копститутн- впых признаков», — пишет А. Я. Гуревич (Гуре311Ч д. я. Свободное крестьянство феодальной Норвегии. М., 1967, с>. 14); см. также- X азанов А. М. Разложение первобытнообщинного строя п возникновение классового общества.— В кн.: Первобытное общество: Основные проблемы развития. М, 1475, с. 128. 71 Н е у с ы х и н А. И. Дофеодальный период, с. 6С6. 72 Ф. де Куланж говорит о податпо.м иммунитете, обозначившемся уже при Хлодвиге.—См.: Ф. де Куланж. История общественного строя Древней Франции. СПб., 1910, т. 5, с. 430—431. 73 ІТРП, вып. I, с. 2G2. Щ начинает обрастать селами600. Иммунитет, дарованный Ярославом Мудрым сановникам церкви, лишен, следовательно, существеннейшего феодального свойства — связи с землевладением. В пользу идеи о нефеодальном характере иммунитета, которым пользовалась церковь в «лета Ярослава», свидетельствуют и «люди церковные». Правда, в Уставе Ярослава они не конкретизированы. Зато в Уставе Владимира, в статье о церковных людях, включенной в памятник задним числом70 и напоминающей своеобразный комментарий к тексту о «домовных» и «церковных» людях Устава Ярослава, приводится их реестр, и в нем решительно превалируют нетрудящиеся субъекты с довольно емкой градацией: от игумена до слепца и хромца. Ко всей этой непроизводящей ассоциации понятие феодальной зависимости, конечно, неприменимо. Что касается задушных людей и прикладников, то их место на социальной лестнице — загадка для историка. Нами было высказано предположение о задушном человеке как рабе, освобожденном господином во спасение собственной души и попавшем под патронат церкви601. Практика отпуска рабов на волю известна чуть ли не с крещения Руси. Во всяком случае, Иаков Мних рассказывает: «Крести же ся сам князь Володимер, и чада своя, и весь дом свои святым крещением просвети и свободи всяку душу, мужеск пол и женеск, святого ради крещенья»602. Почин богобоязненного князя был, надо полагать, подхвачен другими рабовладельцами, принявшими христианскую веру. Мы не знаем, чем занимались вольноотпущенники (задушные люди) в церковном хозяйстве. Вряд ли, однако, они подвергались там феодальной эксплуатации. Ведь вплоть до исхода XI в. церковь не имела земельных владений. Кроме того, задушные люди, будучи вольноотпущенниками, являли собой разряд полусвободных603, а не феодально зависимых. Полусвободные — компонент структуры дофеодального (варварского) общества604. Понадобился длительный период, чтобы полусвобода вольноотпущенников превратилась в феодальную несвободу с барщинным трудом или простым оброчным обязательством. У прикладников социальная физиономия еще более затушевана, чем у задушных людей. Не исключено, что соседство прикладников с задушными намекает на однотипность этих разрядов древнерусского зависимого населения. Во второй и третьей редакциях (Толстовский и Синодальный списки) Устава князя в компании подведомственных церкви людей взамен прикладника фигурирует прощенник605. Стало быть, прощенники, наравне с задушными, жили под покровом церковного иммунитета. Прямое подтверждение tomv находим в гБамоте князя Ростислава, учредившего епископию в Смоленске. Ростислав пожаловал «светеи Богородици и епископу прощеники с медом, и с кунами, и с вирою, и с продажами, а не надобе их судити никакому же человеку»606. Иммунитет на прощенников, предоставленный церкви князем, был полным, т. е. финансовым и судебным 607. Прощенники — люди полусвободные, а не феодально зави- мые 608. Поэтому рассуждения о феодальном иммунитете в данном случае явно неуместны. В Уставе Ростислава речь идет об иммунитете только в отношении прощенников. Допустим, однако, что составитель совершил невинный, хотя и досадный пропуск, не оговорив иммуни- тетные права в других случаях. И что же мы видим? Князь наделил епископа, помимо прочего, землей: двумя селами (Дросенским и Ясенским), несколькими покосами, озерами и капустным огородом. Становясь земельным собственником, смоленский владыка не делался автоматически феодалом609. По верному замечанию Ю. В. Бромлея, «изучение крупной земельной собственности в отрыве от экономического и правового статуса непосредственных производителей, по существу, не может дать ответа на вопрос о типе производственных отношений, а в конечном счете и на вопрос о характере самой этой собственности»610. Землевладение — очень важиый признак феодализма, но не всеобъемлющий, ибо земельным собственником выступал и рабовладелец. Выясним форму зависимости тех, кто отдан был «светеи Богородици и епископу». В документе читаем: «И се даю... на горе огород с капустником и з женою и з детми, за рекою, тете- ревник с женою и з детми...»611. Вряд ли мы ошибемся, если сочтем подаренных Ростиславом огородника и птицелова за рабов. Ведь оди передаются с женами и детьми, словно с каким-то скарбом. Холопом был, вероятно, п бортшш из села Ясепского. Наряду с капустником, тетеревником и бортником епископу отбшли изгои — жители Ясепского и ДросенскогоЬ7, которых нельзя смешивать с феодально зависимыми крестьянами. Изгои здесь — либертины фиска Б8. Оказавшись под патроцшшем церкви, они могли эволюционировать в крепостных и стать, наконец, имп. lio это — дело Судящегоes. Итак, все пожаловапные смоленской спископии князем Ростиславом люди не укладываются в ложе феодального иммунитета. Сведения о них скорее служат иллюстрацией дофеодального иммунитета, бытовавшего на Руси XI—XII вв.612. Дофеодальный иммунитет явственно вырисовывается в жалованных грамотах Юрьеву монастырю па волость Буйцы и Пантелеймонову монастырю па село Витославицы со смердами. По грамоте великого князя Мстислава и его сына Всеволода, юрьевские иноки получили право сбора в волости Буйцы дани, полюдья, вир и продаж, которые доселе вливались в новгородскую казну613. Это право не соединялось с землевладением и потому было временным 614. И все-таки волость, хотя и на срок, изымалась из ведения государственных властей, которые теперь сменил игумен с братией. Отсутствие у Юрьева монастыря права собственности на Буйцы препятствовало трансформации иммупитетпых прав, дофеодальных по своему существу, в феодальный иммунитет. Более обнадеживающая перспектива открывалась перед Пантелеймоновым монастырем. В результате пожалования он становился не только иммунистом, но и землевладельцем, что создавало возможность превращения подареппых ему рабов фиска (смердов) 615 в крепостных крестьян. Подобное превращение пе могло быть мгновенным, оно свершалось постепепно. отчего иммунитет, реализуемый старцами Пантелеймонова монастыря в ближайшие годы после пожалования, нет причин считать феодальным. Таким образом, судебный и финансовый иммунитет возник на Руси XI—XII вв. как специфический дофеодальный институт. От феодального иммунитета он отличался либо тем, что не был связан с землесл чтением, либо тем, что распространялся на некоторые групцы рабов и полусвободных. В ходе развития крупного землевладения, метаморфоза рабских и полусвободных элементов в крепостное крестьянство иммунитет перевоплощался: в нем выхолащивалось старое дофеодальное существо и он наполнялся новым феодальпым содержанием. Мысли о дофеодальном иммунитете пе лишены прецедента в науке. С. В. Юшков в работе, написанной пятьдесят с лишним лет назад, высказал очепь ценную, по, увы, заглохшую идею. Он подчеркивал, что иммунитет, «несомненно, является порождением экономического и социально-политического строя эпохи, предшествующей феодализму»616. Позднее С. В. Юшков изменил себе и стал доказывать противоположное. «Час рождения феодальной ренты,— писал автор,— есть час рождения иммунитета. История иммунитета есть в сущности история развития форм феодального властвования. Поскольку эти формы развиваются, развивается и иммунитет» 617. С. В. Юшков занимал сперва более правильную позицию. Приходится лишь сожалеть, что он сдал ее молча, без каких бы то ни было объяснений. Интересное соображение сравнительно недавно высказал Я. Н. Щапов. Касаясь юрисдикции древнерусской церкви над прощенниками, прикладпиками, задушными людьми и прочими, он отмечает, что иммунитетные права церкви на эти группы «не были, очевидно, типичными правами феодального собственника, поскольку они не были связаны с собственностью ее на землю, где они сидели. Это был своеобразный раннеклассовый, если можно так сказать, дофеодальный иммунитет»618. К сожалению, Я. Н. Щапов не развивает данное положение, формулируя его как бы вскользь. В своей работе, написанной в 20-е годы, С. В. Юшков обратил внимание на довольно любопытную деталь: наличие в Киевской Руси положительного иммунитета. «Данчем последний.