Сделанный нами на основании исторических источников вывод о том, что понятие роты существовало еще в праславянскую эпоху, подкрепляется и данными лингвистики. Интересующее нас слово присутствует почти во всех славянских языках: сербск.-церковно-слав.
ротити ся — «клясться», сербохорв. рота — «присяга», словенс. rota — «присяга», rotiti — «заклинать», rotan — «клятвопреступный», чеш. rotiti—«роптать, сердиться», «проклинать», польск. rota — «присяга», «присяжный лист», в.-луж. rocic so — «клясться». Данные языка убедительно свидетельствуют о едином мировосприятии различных славянских народов, сохранявшемся, несмотря на мопщое воздействие двух форм христианства, достаточно долго. Во всяком случае, около 1240 г. Бартоломей Английский в своей энциклопедии записал, что «славы — это богемы, полоны, метаны, вандалы, рутсны, далматы и харинти. Все они понимают друг друга и во многом схожи как в отношении языка, так и в отношении права, однако отличаются в отношении вероисповедания»359. Итак, отмечая различия в сфере культа, иностранный автор фиксирует значительную степень схожести западных и южных славян в отношении права, являвшегося, в конечном итоге, земной проекцией космического закона. Надо полагать, что подобное родство в восприятии справедливости было обусловлено у различных славянских народов единым восприятием роты их далекими языческими предками. Прежде чем перейти к рассмотрению истории этого термина на Руси, следует отметить два любопытных случая эпизодического заимствования восточной частью славянства обозначения вселенского закона у других народов, указывающие на их длительные контакты с индоиранским миром. Описывая нашествия авар на славян в VI в., византийские историки отмечают, что перед од ним из них аварский хан В аян «отправил посольство к Давриту и к важнейшим князьям склавинского народа, требуя, чтобы они покорились аварам»360, но получил гордый отказ. Очевидно, что вторая часть имени склавинского правителя Давриты идентично рите — индийскому названию вселенского закона. Да1шый факт может быть объяснен не только сохранением родствешюго термина с индоевропейских времен, но и (что более вероятно) контактами славян с обитавшими в Северном Причерноморье индоарийскими племенами синдов и тавров уже в историческую эпоху. Наиболее наглядным доказательством этих контактов является само название антов — восточной части славянства в эпоху Великого переселения народов. Подчеркивая, что это пле- мешюе название может быть удовлетворительно объяснено только из древнеиндийского языка, О.Н. Трубачев пишет: «Остается наиболее импонирующее нам сближение Avxa с др.-инд. anta—«конец, край», безукоризнешюе фонетически, а также семантически, потому что так называемые анты в самом деле занимали юго-восточный край славянства, известный впоследствии под названием Украины. Следует отметить, что как раз иранцы так назвать славян не могли, поскольку обозначали конец и край своим особым древним диалектным словом karena — (авест. karana-, осст. kaeron и т.д.). Назвать восточных славян термином anta, видимо, могло в силу из- ложешюго индоарийское оседлое земледельческое население Юга Украины...»361. Следует отмстить, что есть косвенные свидетельства в пользу того, что этим причерноморским арийцам был известен термин puma и они использовали его по отношению к некоторым народам данного региона: «Название Eteobroton на Боспоре (Rav. An. IV, 3), ср. Britani (Rav. An. V, 10), явно гибридно из греч. Етво — «подлинный» и др.-инд. bhrita—«наемный». Такое обозначение заставляет вспомнить AvaQtoi, народ в Дакии, на север от Тисы (Ptol.). Его сближали с иран., авсст. anarata — «вражеский», «незаконный», но ср. также и др.-инд. Anrta — «плохой, неистинный, неправильный», «ложный» и — по противопоставлению — др.-инд. rta «истинный», что, видимо, и подверглось греческому переводу в боспорском Eteobroton»362. Если данное предположение верно, то заимствование склавинами названия риты от причерноморских индоарийцев становится весьма вероятным. Другой интересующий нас факт связан с хорошо известным описанием мусульманскими географами трех центров Руси языческого периода. Вот что об этом, например, пишет в «Книге климатов» Абу-Исхак аль-Истахри аль-Фарси в середине X века: «Русы состоят из трех племен, из коих одно ближе к Булгару, а царь его живет в городе, называемом Куя- ба, который город больше Булгара; другое племя называют Славия и еще племя называют Артания, а царь его находится в Арте. Купцы прибывают в Куябу. Что же касается Арты, то никто туда не входит, ибо они (жители) убивают всякого чужестранца, путешествующего по их землям; только что они спускаются по воде и торгуют, но никому не рассказывают о своих делах и не допускают никого провожать их. Из Арты вывозятся черные соболи и свинец. Русы сожигают тела свои, когда умирают, а с богатыми их сожигаются девушки для блаженства душ своих. Одежда их — короткие куртки. Арта находится между Хазаром и великим Булгаром, который граничит с Румом к северу»363. Весьма похожее описание трех групп русов встречается и у ряда других восточных писателей. Подавляющее большинство историков, анализировавших данное сообщение, отождествляли с Куябой Киев, а со Славней — земли ильменских словен еще до построения ими Новгорода. Что касается загадочной Арты или Арсы, как она называется в ряде рукописей, то относительно ее местонахождения было выдвинуто около десятка различных гипотез, ни одна из которых не подтвердилась. Указание на вывозящийся оттуда мех черного соболя предполагает скорее ее северную локализацию, а заявление, что она находится между Хазарией и граничащей с Румом (Византией) великой Булгарией (Дунайской Болгарией) — на южное ее расположение. Большинство арабских источников повторяют этот фрагмент с незначительными вариациями, и лишь рукопись ал- Идриси сообщает новые подробности о загадочном третьем городе: «Русов три группы. Одна группа их называется рус, и царь их живет в городе Куйаба. Другая группа их называется ас-Славийа, и царь их живет в городе Славе, и этот город на вершине горы. Третья группа называется ал-Арсанийа, и царь имеет местопребывание в городе Арсе. Город Apca красивый и (расположен) на укрепленной горе между Славой и Куйабой. От Куйабы до Арсы четыре перехода и от Арсы до Славии четыре дня. И доходят мусульманские купцы из Армении до Куйабы. Что же касается Арсы, то согласно рассказу шейха ал-Хау-каля туда не входит ни один чужеземец, ибо убивают там всякого чужеземца. И не позволяют никому входить с целью торговли в свою землю. Вывозят оттуда шкуры черных леопардов, черных лисиц и олово (свинец?). И вывозят это все оттуда торговцы из Куйабы. Русы сжигают своих мертвых, а не зарывают в землю»364. Согласно этому известию, загадочная Apca-Арта находится в самом центре Руси, на равном расстоянии между Киевом и ильменскими словенами, и при этом не сама ведет торговлю своими товарами, а за ними приезжают купцы из Киева. Судя по тому, что третий центр был известен даже на далеком мусульманском Востоке, во внутренней жизни Руси он играл достаточно значительную роль наряду с Киевом и будущей новгородской землей. Тем страннее полное молчание о нем отечественных летописей, которые в целом достаточно подробно описывают ведущую роль Киева и Новгорода в дальнейшей истории Руси. Третий же центр никак не проявлял себя с началом регулярного летописания, и ни один отечественный письменный источник ни разу не упоминает его названия, под которым он был известен мусульманским авторам. Подобное внезапное исчезновение одного из трех центров более чем необычно. В этом перечне странностей не кажется уже из ряда вон выходящим обстоятельством и то, что Арта-Apca до сих пор не обнаружена археологами. He претендуя на точную географическую локализацию загадочного третьего центра, рискну высказать гипотезу, объясняющую хотя бы часть из перечисленных выше странностей. Возможно, что русские информаторы мусульманских путешественников поведали им сакрально-символическую схему своей страны, которую мусульмане приняли за реальное географическое описание Руси. В главе 7 части I книги «“Голубиная книга” — священное сказание русского народа» было показано, что индоевропейское общество еще в период своей общности делилось на три сословия, причем в более поздний период изначальное деление было свойствешю и языческой Руси. В свете этого возможно допустить, что упоминаемые восточными авторами три города Руси соотносились с этими тремя сословиями и были их сакральными центрами. О принципиальной возможности подобной географической локализации основополагающего принципа общественного устройства свидетельствуют индоевропейские аналоги. Так, например, в Иране три священных огня в трех главных храмах символизировали три общественные сословия: Атар-Фарнбаг являлся огнем жречества (храм в Парсе), Атар-Гушнасп — огнем светской власти и воинства (храм в Шизе), Атар-Бурзин-Михр — огнем земледельцев и скотоводов (храм в Хорасане). В других частях индоиранского мира существовали даже не храмы, а целые города, соотносимые с теми или иными сословиями. В позднескифское время в Крыму зафиксированы крепости Напит и Палакий. По мнению исследователей, папит в скифском языке означает поселение вообще, а слово палы — «воины». Поскольку практически в каждой крепости находились воины, само название «крепость воинов» указывает не на наличие в ней вооруженной охраны, а на связь ее с военным сословием, в то время как Напит, по всей видимости, соотносился с сословием общинников. Арриан упоминает существовавший в Индии город брахманов, взятый Александром Македонским: «Сам же Александр пошел к какому-то городу брахманов, так как узнал, что кое-кто из маллов бежал туда»365. Поскольку брахманы были в каждом индийском городе, этот загадочный город вновь, очевидно, каким-то особенным образом соотносится со всем жреческим сословием страны в целом. Город этот был достаточно крупный, ибо, как свидетельствует Арриан, при штурме было уничтожено около пяти тысяч его обитателей. Однако одновременно с этим или в последующий период в Индии существовал еще какой-то соотносимый с духовной властью центр, слухи о котором дошли до Флавия Филострата: «Подлинные мудрецы обитают между Гифасом и Гангом, а до этих краев Александр (Македонский) не добрался... Впрочем, когда бы даже он переправился через Гифас и покорил всю округу, то все-таки не мог бы взять крепость, где обитают мудрецы... ибо мудрецы не бьются с пришельцами, но отражают их, посылая знамения и бедствия, — такова их святость и богоизбранность»366. В описании этого места возникают некоторые чудесные черты: «Холм, на коем обитают мудрецы, высотою примерно с афинский Акрополь, стоит посреди равнины и одинаково хорошо укреплен со всех сторон, будучи окружен скалистым обрывом. А еще путешественники, по их собствешшм словам, видели облако вокруг холма, на котором обитают индусы, по желанию становясь то видимыми, то невидимыми. Есть ли у крепости ворота, узнать невозможно, ибо облако вокруг нее не позволяет увидеть, повсюду ли стена глухая или где-то имеется просвет»367. В этом священном месте побывал греческий неопифагореец Аполлоний Тианский, ссылаясь на которого Филострат сообщает следующие интересные подробности: «Сам Аполлоний рассказывает, что следом за индусом чаще всего поднимался в крепость с южной стороны и прежде всего видел там колодец глубиною в четыре сажени, из полости коего исходило яркое сияние... Обитают мудрецы в самой середине Индии, и на холме у них устроено возвышение, изображающее пуп земли: здесь они возжигают священный огонь, который якобы получают от лучей Солнца»368. Как видим, при описании города мудрецов органично сочетаются две уже встречавшиеся нам выше подробности: нахождение города в самом центре страны, отождествляемом с пупом всей Земли (о важности этого понятия см. комментарий к «Голубиной книге»), и наличие там священного огня, напоминающего об иранской традиции. Приведенные факты свидетельствуют о том, что соотношение городов с тремя сословиями общества было типично для восточной половины индоевропейского мира и, в силу отмеченных многочисленных параллелей между отечественной и индо-иранской мифологиями, подобная традиция вполне могла существовать и в языческой Руси. Если Киев и Славию гипотетически можно соотнести с торгово-производительным и военным сословием, то Арта-Apca почти несомненно являлась городом жречества. В пользу этого говорят как название города, в первом варианте в точности соответствующее иранскому названию вселенского закона, так и все приписываемые ему арабскими писателями черты. Он располагался в самом центре Руси, практически на равном расстоянии от земель полян и ильменских словен, занимавших крайние пределы страны на юге и на севере (данное утверждение, возможно, не следует понимать буквально, поскольку не исключено, что для сообщившего это иностранцу руса гораздо важнее было то, где должен находиться священный центр страны в соответствии с его мифологической картиной мира, нежели его реальное географическое положение). Судя по всему, сами жители Арты-Арсы не вели торговли, а имеющиеся в их области товары сбывали купцы из Киева. О сакральности этого третьего центра русов свидетельствует и его недоступность для иноземцев, в отличие от двух других. Если аналогичная недоступность священного города мудрецов в Индии объясняется сверхъестественным могуществом его обитателей, то здесь все более прозаично: пришельцев попросту убивают. Следует отметить, что мотив «невидимости» для посторонних высшего сакрального центра весьма широко распространен— достаточно вспомнить град Китеж, Беловодье или Шамбалу. Единодушно приводимая всеми мусульманскими авторами причина недоступности Арты-Арсы также заслуживает внимания, поскольку те же авторы неоднократно подчеркивали исключительное гостеприимство восточных славян и их заботу о чужеземцах. Так, например, Ибн Руст пишет о русах: «Гостям оказывают почет и обращаются хорошо с чужеземцами, которые ищут у них покровительства, да и со всеми, кто часто бывает у них, не позволяя никому из своих обижать или притеснять таких людей. В случае же, если кто из них обидит или притеснит чужеземца, помогают последнему и защищают его»369. На этом общем фоне регулярные убийства иностранцев в Арте, самом центре страны, выглядят явной аномалией, которая становится еще большей от того, что в конечном итоге и сами ее жите™ были явно заинтересованы в международной торговле, пусть даже и через посредство киевских купцов. Все это наводит на мысль, что перед нами не просто убийства, а ритуальные жертвоприношения нарушителей запрета посещать сакральный центр и осквернять тем самым его чистоту. В свете этого описание арабских авторов начинает в значительной степени напоминать достаточно распространенное мифологическое восприятие пространства: «В горизонтальной плоскости Космическое пространство становится все более сакрально значимым по мере движения к центру, внутрь, через ряд как бы вложенных друг в друга «подпространств» или объектов (типовая схема: своя страна — > город — > его центр — > храм — > алтарь — > жертва, из частей которой возникает новый Космос)...»370. В рассказах иностранных путешествешшков вся эта схема полностью не сохранилась, от нее остались два наиболее важных момента— указание на центр страны и совершающиеся там человеческие жертвоприношения. Если Арта-Арса восточных источников действительно была городом, соотнесенным со жреческим сословием языческой Руси, то становится понятным полное молчание о нем христианских летописей, равно как и то, что после 988 г. он действительно не играл абсолютно никакой роли в отечественной истории. Рассмотренные факты говорят о том, что славяне в древности были знакомы с индийским и иранским (если восточные авторы правильно зафиксировали название третьего центра Руси) названиями вселенского закона. То обстоятельство, что несмотря на эти культурнорелигиозные контакты у славян сохранилось в употреблении собственное обозначение универсального первопринципа, свидетельствует о наличии у них ранней и мощной традиции оригинального восприятия космического закона. В языческий период наиболее наглядно эта традиция проявилась при заключении Русью международных договоров с Византией и Болгарией, рассмотренных выше. Наряду с этими хорошо изучс1шыми памятниками рота упоминается еще в одном, практически неизвестном источнике той эпохи. Речь идет о Пневищинском камне (рис. 2), датируемом предварительно VI—VII вв. На этот камень, обнаруженный в 1873 г. в местечке Пневище Могилевской губернии владельцем здешних мест князем А.М. Дондуковым-Корсаковым, нанесена самая большая из известных на настоящий момент надпись, исполненная не кириллицей, а предшествовавшей ей русской дохристианской письменностью. Как установил князь, расспросив привезшего этот камень из леса крестьянина, который хотел использовать его для строительства местной церкви, первоначально загадочный камень с надписью стоял на самой вершине весьма внушительного кургана из камней, который был примерно 30 м в длину, 15 м в ширину и столько же в высоту (не говоря о том, что сооружение подобного кургана уже само по себе требовало в старину огромных усилий, стоит отмстить, что вся округа была весьма бедна камнем, который, следовательно, приходилось доставлять издалека). Под курганом не было обнаружено никакого захоронения, из чего следует, что камень был поставлен в память о каком- то событии. Сам Дондуков-Корсаков связал свою находку с летописным известием от 984 г. о победе воеводы Волчьего Хвоста над восточнославянским племенем радимичей на реке Псщаны, протекавшей неподалеку от тех мест. Однако перевод надписи, осуществлешшй автором этих строк и обоснованный в специальном исследовании, не подтвердил предположения князя. Надпись на Пневищинском камне гласит: «А граду прави(ть) наряд Q Одари теперь род Щека, к(ои) мог ущити(ть) роту а // Вот княже речь дал»371. Слово «наряд» в древности означало «порядок, устройство» и впервые упоминается в летописи в связи со знаменитым призванием варягов. Обращаясь к Рюрику и его братьям, послы Рис. 2. Пневищинский камень (Источник: Дондуков-Корсаков А.М. Древний памятник «Волчьего Хвоста» в стране Радимичей // Полоцко-Витебская старина, вып. III, Витебск, 1916) восточных славян заявили: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет»; однако это совреме1шый перевод речи послов, а в древнерусском оригинале ПВЛ на месте слова «порядок» стоит «наряд». Как и на камне, в отечественных летописях этот термин неоднократно упоминается в связи с городским устройством. Так, под 6658 г. в Ипатьевской летописи читаем: «И посылаше к нему, розирая (осматривая. — М.С.) нарядъ его (и) како городъ стоить». Под 6696 г. та же летопись сообщает: «Король же въеха в Галичь, не посади в немь Володимира, но даде весь нарядъ Галичанам и посади в немь сына своего АндрЬя»372. Отсутствие наряда могло привести к самым тяжелым последствиям, и Новгородская I летопись под 6662 г. фиксирует: «И възнегодоваша Новгородци, зане не створи имъ наряда»373. Таким образом, в предложении на левой части передней стороны Пневищин- ского камня речь идет о земном порядке, хранить (править) который и завещал горожанам воздвигнувший камень князь. После разделительного знака рыбы надпись на правой части передней стороны прославляет род Щека, который смог защитить (ущитить, см. аналогичный оборот в договоре Игоря с Византией 945 г.) роту — порядок вселенский. Констатация этого факта вполне согласуется с рассмотренными выше представлениями индоевропейцев, согласно которым люди своими активными действиями могли усилить или ослабить космический закон. Щек, как известно, был братом Кия — основателя Киева, и если надпись имеет в виду потомков имешю этого персонажа, то это позволяет более или менее точно датировать сам камень. Призыв одарить защитников мироустройства был адресован, судя по всему, к богу или богам — хранителям космического закона, которыми на Руси были, как показано выше, Перун и Волос. Таким образом, в надписи на передней стороне Пне- вищинского камня наблюдается очевидный параллелизм, между упоминанием земного порядка в левой ее половине и вселенского закона — в правой. Первый, очевидно, мыслился в качестве частного проявления второго на земном уровне, что и обуславливало его ценность. В конечном итоге, ради того, чтобы навечно запечатлеть для соплеменников необходимость соблюдать и сохранять этот драгоценный наряд, и было предпринято это исключительно трудоемкое предприятие. То, что данное указание исходило именно от князя, удостоверяла фраза «Вот княже речь дал», высеченная на задней стороне камня. Обращает на себя внимание и разделительный знак, помещенный на передней стороне Пневшцинского камня между двумя предложениями. То, что в качестве его была выбрана фигура рыбы, по всей видимости щуки, вряд ли является случайным. Щука в фольклоре была связана с княжеской властью, поскольку в былине именно ею оборачивается в воде князь Вольга Святославович. В былине «Вольга и Микула Селянинович» так описываются чудесные способности этого князя: Когда воссияло солнце красное На тое ли на небушко на ясное, Тогда зарождался молодой Вольга, Молодой Вольга Святославович. Как стал тут Вольга ростеть-матереть, Похотелося Вольги много мудрости: Щукой-рыбою ходить ему в глубоких морях, Птицей-соколом летать ему под оболока, Серым волком рыскать да по чистыим полям374. Помимо этого, рыба в мифологических представлениях разных народов, в том числе и в «Голубиной книге», символизирует собой основу, на которой держится мир. Данный образ вполне перекликается с идеей всеобъемлющего закона, на котором держится как социальная организация общества, так и вся Вселенная. Поскольку сам вселенский закон не находится на поверхности и не доступен обычному зрительному восприятию, ему соответствует скрытый, глубинный смысл, одним из образов которого могла быть обитающая в глубинах вод рыба. Кроме того, рыба символизирует собой водную стихию, а выше уже было показано, что вселенский закон как в Индии, так и на Руси ассоциировался с водой, и «Ригведа» подчеркивала, что рита обитает в этой стихии. Образ рыбы, таким образом, является чрезвычайно емким и многоуровневым символом, перекликающимся на Руси как со вселенским законом, так и с княжеской властью и, в силу этого, чрезвычайно органично вписавшимся в текст надписи, который он делит на две соответствующие друг другу части. В силу всего этого значимость Пневшцинского камня для отечествешюй истории невозможно переоценить. Во-первых, он наглядно доказывает наличие на Руси собственной самобытной письменности (кстати, генетически родственной с древнеиндийской письмешюстыо брахми), существовавшей задолго до принесенной вместе с христианством кириллицы. Надпись на нем является древнейшим из известных на сегодняшний день памятников русской письмешюсти, и притом самым крупным по объему по сравнению с остальными текстами, исполнешшми той же самой системой письма. Во-вторых, эта надпись показывает, какое огромное значение наши предки придавали как самому вселенскому закону в целом, так и проблеме правильного общсствешюго устройства—проявлению роты на земном уровне в виде наряда. Тот факт, что древнейшая отечествешгая надпись была посвящена этой глобальной проблеме, весьма симптоматичен и вполне согласуется с выводом, который был сделан нами независимо от Пневищинского камня на материале заимствования термина рота соседями славян именно в эту эпоху. Надпись на камне самым недвус- мыслешгым образом показывает, что взаимосвязанные друг с другом рота и наряд были основополагающими духовными ценностями наших далеких предков в тот период. В-третьих, возведете такого грандиозного каменного кургана с целью увековечения для потомков воли-завета племенного князя радимичей свидетельствует о том, что процесс зарождения го- сударствешюсти начался задолго до создания Древнерусского государства и с разной скоростью шел не только у полян или новгородских словсн, но и у остальных восточнославянских племен. Как мы можем судить на основании обрывочных, фрагментарных сведений (основная масса источников, по всей видимости, была уничтожена христианством после его водворения на нашей земле), проблема создания истинного общественно- государственного устройства была чрезвычайно важна в ту эпоху. Объективно этот единственно правильный порядок должен был опираться на общие законы мироздания и соответствовать строению Вселенной, а с нравственной стороны — быть основанным на правде и справедливости. Об исключительной значимости этого говорят как Пневипщнский камень, так и летописный рассказ о призвании варяжских князей. Как известно, этому событию предшествовало состояние, когда в результате внутрешшх распрей у северной части восточного славянства «не бЬ в нихъ правды», и имешю за обретением этой самый правды и наряда они и отправились на священный остров славянского язычества. Естествешю, что правда и наряд были неразрывно связаны с языческой религией. Эту связь справедливо отметил историк-эмигрант М.В. Шахматов: «Свои религиозные и религиозно-нравствешгые стремления и чаяния древнерусские люди распространяли далеко за пределы области чистой веры. В частности, распространяли Oim их и на область государственных и правовых явлений. Oim стремились строить государство и власть во имя и ради Вечной Правда, лишь ничтожной частью которой была для них правда человеческая, государственная. По представлениям летописей, русские люди уже с древних времен стремились к водворению «правды» в своей земле»375. Очевидно, что уверенность новгородских словсн и кривичей в том, что величина и обилие их земли не многого стоят при отсутствии в ней наряда, этой земной проекции роты, практически полностью тождествсшга с мнением Платона, что при отсутствии ареты- добродетели ни огромные размеры, ни многонаселешюсть, ни крепкие стены, ни корабли не доставят государству благополучия. Оба эти мнения, разделенные между собой огромным географическим и временным интервалом, несомненно, были обусловлены единым мирочувствованием, восходящим своими корнями к эпохе индоевропейской общности. Создание основанного на Правде обществсшюго устройства и является тем самым великим заветом, который наши далекие предки оставили нам более чем тысячу лет назад, к осуществлению которого постоянно стремился наш народ на протяжении всей своей последующей истории и который до сих пор дорог сердцу каждого истишюго русского человека. Естественно возникает вопрос: а что же есть Правда в контексте устройства человеческого общества? По понятным причинам дать ей универсальное определение достаточно трудно, поскольку каждый задавшийся этим вопросом человек может понимать правду по-своему. Тем не менее, бесспорным является факт, что подавляющее большинство людей интуитивно воспринимают Правду как противоположное лжи, обману и любой иной форме несправедливости высшую нравственную ценность, которой все должны следовать. Судя как по письменным источникам, так и по данным фольклора, народ наш вкладывал в это понятие единое содержание, общее для всех его представителей. Рискну дать такое определение Правды применительно к устройству общества: Правда — это то, благодаря чему люди могут жить по-человечески, а не по-скотски. Примем во внимание, что Правда — это часть вселенского закона, его проекция на человеческое общество, и, поскольку благодаря вселенскому закону вещи являются теми, чем они есть, то, соответственно, имешю Правда делает человека человеком. Это единое начало проявляется в нашей жизни двояко: изнутри каждого отдельного индивида, который благодаря своим внутренним убеждениям творит правду или неправду, и извне, когда этот индивид в общественной и государственной жизни сталкивается с аналогичными проявлениями внутренней основы других людей. Если в сердце большинства людей, и в первую очередь облеченных властью, живет правда, то она доминирует и в обществе в целом, в противном же случае меньшинству, стремящемуся жить по-человечески, приходится иметь дело с внешним господством Кривды. Великий древнегреческий комедиограф Аристофан в «Облаках» противопоставляет друг другу эти два противоположных начала. Он вкладывает в уста полухория такую характеристику Правды: Привет тебе, мудрых речей, Славных святынь хранитель! В словах твоих сладким цветком Скромность и честь сияют. Счастливы, да, счастливы те, Кто тебя знал и ведал. В том же самом произведении выступает и Кривда, которая так прославляет сама себя: Средь образованных затем меня прозвали Кривдой, Что прежде всех придумал я оспаривать законы. И правду криво толковать и побеждать неправдой. А бочек с золотом литым не стоит это разве: Кривой дорогой приводить к победе дело слабых?376 Правда играла ключевую роль в общественном сознании не только русского, но и других славянских народов. Весьма примечательна в этом отношении сербская песня «Солнце, месяц и дождь»: В уголочке три постели, А на них сидят три матки, Каждая сыночка кормит, Кормит, имя выбирает: Одному — так жарко солнце, А другому — светел месяц, Третьему — так тихий дождик. Жарко солнце — для сироток, Светел месяц — для прохожих, Тихий дождик — для пшеницы, А пшеница — для печенья, А печенье — для молодок, А молодки — для юнаков, А юнаки — для народа, А народ всегда — для правды, Ну а правда — в сердце божьем377. Сама по себе структура этой песни чрезвычайно архаична. В начале речь идет о появлении и предназначении трех ключевых в жизни человека небесных явлениях — солнца, месяца и дождя. Начиная с небесной влаги перед нами начинает разворачиваться последовательная цепь элементов, каждый из которых является предпосылкой для существо вания последующего. Все земные элементы этого ряда чисто стилистически выделяются буквой «а» в начале каждой строки: небесная влага предназначена для созревания пшеницы, из которой делают печенье, которым питаются молодые женщины, которые нужны молодым воипам-юнакам, а эти, в свою очередь, существуют как для занщты породившего их народа, так и для рождения нового потомства. Перед нами последовательно разворачивается система их последовательно переходящих друг в друга природного, пищевого, сексуального и общсствешюго кодов, обозначаемых ключевыми для каждого кода элементами. Само по себе подобное построение текста чрезвычайно архаично и находит свои соответствия в ведийской традиции, что однозначно говорит о его создании в языческий период. В свете нашего исследования для нас чрезвычайно ценна последняя формула этого ряда, отразившая не только сербское, но и общеславянское представление о предназначении народа в целом: «А народ всегда — для правда». Таким образом, славяне ставили во главу угла не существование народа само по себе, как бы это ни было важно для его сохранения, а существование его на началах Правды. Правда, в свою очередь, оказывается в сердце божьем, т.е. в центре максимальной сакральности всего мироздания. Поскольку бог находится на небе, то круг из связашшх между собой элементов оказывается замкнутым. Он начинается небесной влагой, необходимой для существования целого ряда земных явлений, наивысшим из которых оказывается народ, призванный осуществлять правду в своем бытии, и через эту правду оказывающийся вновь связанным с небесным началом, поскольку сама по себе правда находится в самом сердце божества. Понятно, что в ту эпоху, когда Вук Караджич записал эту песнь, под этим богом подразумевался уже христианский бог, однако при ее создании это явно был бог языческий. Для того, чтобы весь этот круг из взаимосвязанных элементов логически замкнулся, необходимо, чтобы бог — обладатель правды был одновременно и богом, в чьем ведении находился и дождь. Сочетание этих двух элементов легко позволяет нам определить, какой же имешю бог первоначально подразуме вался в этой песне. Им мог быть только громовержец Перун, бывший одновременно и богом мировых вод, в частности дождя, и богом — хранителем вселенского закона, земным проявлением которого и была Правда. Исследовавшие лексику древнего славянского права, В.В. Иванов и В.Н. Топоров отмечали, что «ргауъ имеет отношение к сфере упорядоченного, законосообразного, определяющего функционирование и самого мира (природный аспект) и отношений в обществе (социально-правовой аспект). Специфика славянской традиции по сравнению с другими близкородственными как раз и заключается в архаичной не- расчленешюсти понятий права, справедливости и закона... Право, правда, справедливость, как и воплощающий их закон, имеют божествешюе происхождение, исходят от Бога, ср.: божья правда (ср. формулу: а тот став скажет как право пред Богом. Пск. Суди. Грам. 20, стр. 55 и др.), божий суд»378. Однако солнце, олицетворяемое нашими предками в облике Дажьбога, как раз и было их богом, от которого и исходила эта божья правда. Весьма примечательно, что дашвый корень прав-, как отмечают эти лингвисты, имеет в славянских языках на только социально-правовой, но и природный аспект, что также напрямую соотносится с образом дневного светила, помогая понять генезис этого чрезвычайно важного понятия. Описывая заключение Игорем мирного договора с Византией, «Повесть врсмехшых лет» дословно приводит слова русских послов, которых послали заключить мир «на вся лЬта, додне- же съяеть слхще и весь мир стоить»379, а описывая процедуру утверждения договора в Киеве, летописец вновь особо подчеркивает, что «Да аще будеть добрЪ Игорь великии князь да хранить си любовь правую да не разрушится доднеже елнце сьясть и весь миръ стоить в нынешния вЪки и в будущая»380. Как видим, договор между языческой Русью и Византийской империей заключался на все время существования этого мира и сияния в нем дневного светила. Как было показало мною в исследовании о роте, в основе всех международных договоров лежало представление о вселенском законе, который и обеспечивал существование мира в его упорядоченном состоянии. Именно поэтому в договорах с Византией, заключаемых Олегом и Святославом, в качестве богов — гарантов исполнения мирного соглашения с русской стороны фигурируют Перун и Волос, бывшие в своей совокупности богами — хранителями вселенского закона. Игорь клянется одним Перуном, и, возможно, именно поэтому в тексте договора появляется ссылка на сол1ще. Сам вселенский закон не виден человеческому глазу, и, как было сказано по этому поводу в индийской Риг- веде, «законом сокрыт закон» (PB V.62.1), т.е. во внешнем мире глобальный закон, благодаря которому и существует космос, проявляется посредством других законов, в данном случае тех, которые обеспечивают упорядоченное бытие этого материального мира и сияния в нем солнца. Этот физический порядок, в свою очередь, обеспечивает соблюдение мира между Русью и Византией, договор между которыми должен действовать на все время существования нашей Вселенной, поскольку лишь ее гибель может освободить стороны от его соблюдения. Правдой этот договор прямо не называется, но в описании процедуры его утверждения в тексте летописи нам встречается чрезвычайно любопытное упоминание любви правой, которую великий князь языческой Руси обещается хранить «в нынешние века и в будущие», пока сияет солнце и весь мир стоит. Если мы к этому добавим, что свод законов, обеспечивавших порядок внутри страны, при потомках Игоря прямо был назван «Русской Правдой», то мы получаем целую иерархию законов, обеспечивающих правильное существование Вселенной и человека языческой Руси. Следы этой иерархии мы видим в Грамоте рижскому архиепископу, данной новгородцами в 1284 г.: «Аже иметь жялобитися васъ кто на Рижяны или ГЪлмино или кто иныи, и вышлите к намъ, а мы правду дамы по божьи правдЪ»381. В основе ее лежал невидимый универсальный вселенский закон-рота, в принципе делавший возможность существования упорядоченного бытия. Производной от него являлась божья правда, которая, в свою очередь, обеспечивала как физические законы существования мира, так и нравственно-юридические законы человеческого общества, подразделявшиеся на Правду внутри государства и международное право, обеспечивавшие «любовь правую» между целыми народами. О существовании подобных представлений еще во времена общеславянской общности говорят замечательные слова чешской песни: «He похвально нам искать правду в Немсчине; у нас правда по святому закону, правда, которую принесли отцы наши в эти плодородные страны — через три реки»382. Указание на переселение предков чехов в страну, где стали жить их потомки, отсылал слушателей к эпохе праотца Чеха, когда славяне под его предводительством вперые пришли на территорию будущей Чехии. Как совсршешю справедливо заметил еще А. Гильфердинг, «эти замечательные слова доносятся к нам из глубочайшей древности, из Чехии еще дохристианской». И в высшей степени показательно то, что, по словам автора этой песни, переселявшиеся на территорию будущей Чехии славяне, уже обладали своей, основанной на божьем законе, Правдой, которую они бережно и принесли на свою будущую родину. О том, что подобные представления о проекции вселенского закона на человеческие отношения существовали и в эпоху индоевропейской общности, свидетельствует обращенный к Митре и Варуне гимн ведийских ариев: Благодаря завету (богов) вы даете (людям) прочный мир, Благодаря установлению (людей) вы объединяете народы. (PB V.72.2) Призванный для осуществления на земле языческой Правды из самого сакрального места славянского Поморья потомок языческого бога Рюрик, по всей видимости, хорошо справился с возложенной на него религиозно-государствешюй миссией. Косвенно об этом говорит гробовое молчание обо всей его деятельности «Повести времешшх лет», которая по логике должна была всячески возвеличивать деяния основателя правящей династии, а также то, что установлешгый на севере Рюриком порядок-наряд, очевидно, так понравился жителям далекого Киева, что они без боя впустили в свой город преемника первого варяжского князя Олега, только что убившего их собственных князей. Подтверждает это предположение и сохраненный В.Н. Татищевым текст Иоакимовской летописи: «Рюрик по смерти братии облада всею землею, не имея ни с ким войны. В четвертое лето княжения его преселися от старого в Новый град великий ко Ильменю, прилежа о росправе земли и правосудии, яко и дед его. И дабы всюду росправа и суд не оскудел, посажа по всем градом князи от варяг и славян, сам же проименовася князь великий, еже гречески архикратор или василевс, а опии князи подручни»383. Действия первого русского князя по созданию должного государственного устройства и установлению в стране настоящего правосудия имели, по всей видимости, столь явный языческий характер, что то ли автор ПВЛ, то ли его позднейшие редакторы сочли за благо для христианства об этой деятельности умолчать. Несмотря на все старания новой религии вытравить из памяти людей любые воспоминания о языческой Правде, подспудное и неосознанное стремление к ней до сих пор живет в значительной части Iiainero народа, а чудом уцелевшие данные однозначно свидетельствуют о том, что славяне с самого начала не мысли™ своего государствешюго устройства без нравственной основы. Эта нравствештя Правда всегда представлялась народу гораздо шире сухих строчек формального права, и в начале XX века один поэт-юморист так в полушутливом виде сформулировал мнение по этому вопросу видного мыслителя-славянофила К. Аксакова: По причинам органическим Мы совсем не снабжены Здравым смыслом юридическим, Сим исчадьем сатаны. Широки натуры русские, Нашей правды идеал He влезает в формы узкие Юридических начал... В KOiще XX века теоретик-юрист с горечью был вынужден констатировать: «Многовековая традиция «судить по совести» и морали, иримсиять к общественным отношениям нравствешше мерки справедливости, здравого смысла... не научили наше общество различать право и мораль»384. Хотя зачастую заинтересовашшм кругам с помощью лжи и насилия удавалось навязывать русскому народу безнравствешюе государственное устройство и лишенное Правды право, в душе народ неизменно внутренне отторгал этот чуждый для него строй, который рано или поздно после этого неизменно рушился. Подобный настойчивый поиск Правды на Земле и постояшюе отверганис Кривды на протяжении своей истории Руси восходит своими корнями к восприятию вселенского закона, в соответствии с которым истинный порядок должен возобладать и в отношениях между людьми. Итак, мы видим, что в соответствии с желанием новгородских словен и кривичей Рюрик начал основывать Русское государство, руководствуясь вселенским законом. Еще более очевидно эта сторона деятельности проглядывает в свершениях его преемника Вещего Олега, который объявил Киев «мати»-рату всех городов русских и этим символическим актом включил новую столицу более чем вдвое расширешюго им государства в систему основополагающих констант мирового порядка. Этот же совмещавший в своем лице духовную и светскую власть князь заключил и первый международный договор с Византией, основанный на роте. Помимо трех последующих международных договоров с Византией и болгарами, летопись фиксирует в языческую эпоху один случай внутригосударственного использования роты при урегулировании отношений между правителем и иоддашшш. Когда внебрачный сын Святослава Владимир заманил на переговоры и коварно убил своего брата Ярополка, он долго не мог привлечь на свою сторону слугу убитого Варяжко, который бежал к половцам и с их помощью вел борьбу против убийцы своего господина. Наконец, в 980 г. их вражда прекратилась, и Владимир при заключении союза с новым поддашшм «заходивъ к нему port»385. Наряду с ритуалом казни произвольно превысившего размер древлянской дани Игоря, подчеркивавшим факт нарушения великим князем вселенского закона, этот эпизод в очередной раз показывает роль роты как одного из основополагающих принципов, на которых и созидалось Древнерусское государство. После принятия Владимиром в 988 г. христианства интересующее нас понятие начинает использоваться в некоторых памятниках переводной литературы. Так, в Остромировом евангелии 1056—1057 гг., древнейшей из дошедших до нашего времени древнерусских книг, эпизод отречения Петра от Иисуса Христа описан следующим образом: «Тогда начять ротити ся (Петр) и кляти, яко не знаю чловЪка»386. В современном переводе Библии этот фрагмент звучит так: «Тогда он начал клясться и божиться, что не знает Сего Человека» (Мф. 26.74). Показательно, что тот же термин использован в рассказе об этом событии и в Изборнике Святослава 1076 г.: «Имаши Петра, иже pa6t въпрашяюшти о учители отъврьже ся съ клятвою незнаема его сътвори и лъжьною ротою обята»387. Употребление этого термина, с одной стороны, делало весь эпизод более понятным для привычного к этому понятию древнерусского читателя, показывая ему всю глубину отступничества Петра, а с другой — позволяло духовенству липший раз подчеркнуть негативный для новой религии характер роты, посредством которой Петр совершил не только обычное человеческое предательство, но и акт богоотступничества. Кроме данного случая, термин рота использовался и в древнерусском переводе XI в. «Иудейской войны» Иосифа Флавия: «И съ(и), стоя пред дверми, ротится ротами ужаснами, призывая Бога живаго и десницу его всемощную»; «Тиверии же... шгькы и народы заводе ротЬ, да биют ся по ЕуспасианЪ»388. Как уже отмечалось, изредка это понятие используется при описании соглашений между собой князей-христиан в отечествешюм летописании XI—ХП вв. Под 1097 г. приведены слова обещания, данного одним русским князем другому: «Заходилъ бо 6t ротЪ Святоша к Давыдови: «Аще поидеть на тя Святополкъ, то повЪмь ти»389. Возможно, понятие роты относилось к взаимоотношениям не только с другими князьями, но и с дружиной. Во всяком случае, Лаврентьевская летопись под 1184 г. гласит: «Князь же Всеволодъ, здумавъ с братьею своею и с дружиною, води ихъ в роту...»390. К сожалению, исходя из текста летописи трудно попять, относилась ли рота к одним только братьям князя или же и к братьям, и к дружине. Однако мы с полной уверешюстыо можем утверждать, что во внутриполитических отношениях рота применялась не только но отношению к лицам из княжеского рода Рюриковичей. В этом нас убеждает как рассмотренный выше эпизод с Варяжко, так и известие Ипатьевской летописи под 1147 г.: «Рече Изяславъ брату своему Ростиславу: «Брате, тобЪ богь даль верхнюю землю, а ты тамо пойди противу Гюргеви. А тамо у тебя смолняне и новгородци и кто ротышковъ твоихъ...»391. Хотя в сознании Изяслава в ХП в. понятие бога (разумеется, уже христианского) и вселенского закона уже непосредствешю не связываются друг с другом, упоминание их рядом достаточно симптоматично. Бог дает Ростиславу власть над севером Руси, и там же у него находятся союзники, связанные с ним ротой. Несмотря на явно христианскую окраску идеи богоданности княжеской власти, соседство это весьма показательно. С другой стороны, инициатива в заключении основанного на вселенском законе договора могла исходить и от горожан: «И послаши новгородци Кыеву по Святослава по Олговиця, заходивъше ротЪ...»392. Как уже отмечалось, рота была основополагающим принципом, настолько глубоко укоренившимся в общественном сознании Древней Руси, что от нее в русском языке образовалось производное слово «ротник», т.е. человек, связавший себя ротой по отношению к кому-либо, являющийся в силу этого его союзником. Данный термин также не раз встречается в русских летописях: «Изяславъ же вборзЪ, сгадавъ съ дружиною, пойма ротышки своя и noixa изъЪздомъ в Чернигову»393; «Мстиславъ же посла къ своимъ ротникомъ къ Ярославу у Галичь и къ ляхомъ»394. Выше уже показывалось, что церковь по мере своих сил всем своим авторитетом боролась с этим распространенным явлением. Оно представлялось столь значительным злом, что в ходе борьбы с ним церковь пошла на достаточно необычный шаг: «В ХШ в. «ротник» и «клеветник», и «поклепник», и «лжи послух» наряду с «разбойниками» и «грабителями» зачислены церковным правилом в число лиц, от которых церкви не следует брать никаких приношений, если не покаются»395. Трудно сказать, насколько точно исполнялось это указание свящешюслужителями на местах, но тенденция была заявлена самым нсдвусмыслешшм образом. Хотя под воздействием христианства изначальный смысл роты постепешю забывался, тем не менее, вплоть до начала XVI в. на Руси помнили, что связанный с нею акт устанавливает такое положение вещей, которое является обязательным для сторон если не на все время существования Вселенной, то уж по крайней мере на все время человеческой жизни. В одном памятнике 1508 г. читаем: «Костянтину на Kypant роту есмя учшшлъ: доколЬва живъ буду, дотелЬ тебя не остану»396. Поскольку настоящее поддавалось исправлению с большим трудом, христианство взялось за исправление прошлого — исторической памяти. Пользуясь тем, что все летописание было сосредоточено в православных монастырях, церковь при редактировании и переписывании летописей принялась, как было показало в главе 2, последовательно исключать неугодный ей языческий термин при описании внутренних отношений между собой русских князей-христиан в ХШ в. Однако вопреки благочестивой картине, создаваемой стараниями монахов, русские князья в тот период часто и активно используют во внутриполитических отношениях это языческое понятие. Увидеть историческую реальность нам помогает труд В.Н. Татищева, который использовал не отредактированные последующей церковной цензурой списки не дошедших до нас летописей: «Изяслав же Давидович сказал: «Я весьма, брате, сожалею, что и прежде для тебя Изяславу (Мстиславичу) роту преступил противо его Юрию помогал»397; «Тогда Изыслав Давидович говорил: «Кто может знать его намерение и какой у них совет со Ольговичсм, которым никакой роте их верить не можно и опасно»398; «Изяславичсв злодей Юрий Ярославич стал говорить: «Что веришь их роте и креста целованию, которого никогда не хранит, и учиняя роту брат брата убивает или владения лишает»; Ростислав Мстиславич, призвав брата своего Мстислава Юрисвича, говорил ему: «Брате, мы равные виуки Владимировы... но что отец твой, а мой стрый, оставя отца своего завссчание и престуня роту, воевал на старейшего моего брата, помогая племени Святославлю усилится»399; «Такж черные клобуки, уведав, что Ольговичи Киева и вели- каго княжения домогаются, объявили сыну Андрееву: «Мы издревле роту дали Владимиру и но нем Мстиславу, сыну его, что нам всегда быть верным отродию их»400. Помимо употребления этого термина в речах князей и их союзников, один раз он встречается и в авторском тексте летописца, которого Б.А. Рыбаков отождествил с Петром Бориславичем: «Киевские вельможи все Рюрику советовали, что ему не прилично, пре- ступя роту, у зятя отняв, Всеволоду отдать»401. Итак, мы видим, что в летописях рота используется для утверждения и закрепления межкняжсских и международных договоров, причем эти договоры могли быть двух видов: либо договор о мире и ненападении, либо о союзе, как правило военном. Суть роты в договорах первого Traia великолепно характеризует выражение, помещенное в Лаврентьевской летописи под 1169 г.: «Внидсмъ в роту, а ты к намъ, да ни вы начнете боятися насъ, ни мы васъ»402. Использование роты, потенциального нарушителя которой должен был безжалостно и быстро покарать либо сам вселенский закон, либо охраняющие его божествсшше силы, требовалось для установления на земле силами самих людей, как подобия макрокосмоса, порядка, аналогичного вселенскому, мира и согласия, при котором люди были избавлены от страха и боязни. Таковым было высокое предназначение роты во внутрешшх и международных мирных договорах, заключаемых русскими князьями.