Войти еще глубже в мир идей эпохи Боголюбского помогает анализ памятников архитектуры, украшавших стольный город Андрея и его Боголюбовский замок. И литература и искусство служили одним и тем же целям, поставленным политическим курсом Андрея.
Архитектура была связана целиком с его обширным церковным и дворцовым строительством. Ho это не значит, что она была оторвана от народа. Огромный объем княжеского строительства требовал участия многочисленных владимирских строителей, каменосечцев и мастеров других специальностей. Здесь перед ремесленниками - строителями и, в особенности, декораторами открывалась возможность широко проявить свое дарование и свой вкус. Высокое художественное совершенство и одухотворенность памятников времени Андрея обязаны таланту этих художников- горожан. Мы видели, какое значение придавал Андрей делу обстройки своего города, стремясь сделать его соперником Киева, как Киев в свое время был соперником Царьграда. Он прекрасно оценивал огромную убеждающую идейную силу монументального искусства. Летопись рассказывает, что Андрей любил вводить на хоры своего дворцового собора гостей и послов из других стран и от соседних народов и показывать им великолепие своего храма. В «Повести» о смерти Андрея киевский священник Кузмище вспоминал [перевод]: «Теперь тебя, господин, не хотят знать даже твои слуги. А было время, когда приходил гость из Царьграда, или из иных краев Русской земли, или из латин, из христианских или языческих стран, и ты говорил: “Введите их в церковь и на хоры, пусть видят истинное христианство и крестятся”. И так и было: и болгары, и евреи, и все язычники, видевшие славу божию и украшение церковное, еще больше оплакивают твою кончину»1. Каждый памятник андреевского зодчества проникнут определенным идейным содержанием, связанным с общим направлением и духом первых лет княжения Андрея2. Когда мы смотрим на Успенский собор Владимира и представляем себе его первоначальный облик, какой был создан мастерами Андрея (1158-1161), нас поражает первое и основное впечатление царственной, державной красоты этого храма. Она связана и с самим господствующим положением Успенского собора в городе и природе: он стоит на высоком углу Mo- номахова среднего города, видный с далеких путей, ведущих от Суздаля, Мурома и Юрьева. Белоснежный, блещущий позолотой наружных украшений и золотым шлемом главы, он подобен издали сверкающей короне, венчающей городской холм. Храм как бы осеняет город своей сияющей красотой, но он же подобен величавому каменному стражу столицы, золотой шлем которого сверкает, уходя в небо. Наружное убранство храма исполнено благородной сдержанности. В поясе стройных колонок, обнимающем тело собора, были фресковые изображения «святых», павлинов и растений. Отдельные резные камни оживляли белизну стен; сочная листва резных капителей как бы шевелилась, полная внутренней силы. В отделке деталей главы и порталов была применена вызолоченная медь. Собор стоял среди зданий епископского двора, но его двери были открыты для горожан и пришедших издалека богомольцев. В праздник Успения соборяне развешивали на двух натянутых «вервях» драгоценные ткани, пелены и облачения. Этот многоцветный, колеблемый ветром коридор сверкавших красками узорчатых тканей начинался перед собором от владычных сеней и входил в храм, вводя паломников и молящихся внутрь собора. Здесь, около царских врат, сияла золотым убором икона Владимирской богоматери, - «небесной покровительницы» города, горожан и князя. Внутри храм поражал своими удивительно стройными пропорциями. Легкие столбы, казалось, без усилия несли могучие своды и залитый светом огромный 12-оконный барабан купола, как бы висящего в сиянии лучей. Украшенный золотом и серебром амвон возвышался перед входом в полный драгоценной утвари алтарь. Золотые и серебряные хоросы и паникадила, опускавшиеся на цепях со сводов, струили свет бесчисленных свечей. Их мерцание повторяла зеркальная поверхность цветного майоликового пола. Стены, столбы и своды покрывала превосходная фресковая роспись. Под сводами княжеских хор была размещена картина Страшного суда, ада и рая - центральная дисциплинирующая тема росписи3. Таков был созданный Андреем главный храм Владимирской земли. В его плане ясно ощутима схема Успенского собора киевского Печерского монастыря; лестничные башни, придающие особую величавость его силуэту, напоминают о лестничных башнях киевской Софии; общая конструктивная система крестовокупольного храма восходит к Византии. Ho эти основные «образцы» глубоко переосмыслены. Иные пропорции, иная техника кладки из белого камня, дающая исключительный эффект, иная, чрезвычайно богатая декоративная система, вводящая в убранство фасада резной камень, фреску, вызолоченную медь, - все это решительно изменяет облик храма, далеко уводя его от киево-византийских образцов. Этот отход от старых эстетических принципов был весьма решителен. Андрей приказал сломать храм Спаса на Монома- ховом дворе, построенный киевскими пришлыми мастерами еще в начале XII в.: он, видимо, не удовлетворял вкусам нового времени своей строгостью и простотой. На его месте в 1164 г. Андрей построил изящный белокаменный храм, родственный по стилю Успенскому собору. Храм Покрова богородицы на реке Нерли (1165), созданный в честь нового праздника «покровительницы» Владимирской земли, установленного волей князя и горожан, является поис- тине лучшим творением зодчих Андрея. Они руководились теми же конструктивными и декоративными принципами, что и в Успенском соборе. Однако их искусство было столь утонченно и мудро, что они создали храм, проникнутый совершенно осо бым духом и настроением. Тело храма проникнуто женственной стройностью и изяществом, его пропорции легки и летучи - он как бы стремится к небу. Может быть, здесь нашло отражение представление о самой богоматери, которая рисовалась в литературных памятниках «вельми высокой». Храм Покрова не сравним с тяжеловесными мужественными и простыми храмами Юрия, посвященными Спасу и культу воинов - Георгия, Бориса и Глеба. Столь же изысканно немногосложное резное убранство храма, в нем трижды повторен образ царя-псалмо- певца Давида, «пророчествовавшего» о богоматери, а ряд женских ликов, сопутствующих посвященным ей храмам, и здесь напоминает о ней. Внутреннее убранство храма было так же богато и красочно, как и в Успенском соборе. В этом гениальном произведении андреевских мастеров нас поражает чуткость, с какой их искусство откликалось на темы, волновавшие мысль современников, и ставило свои средства на службы энергичному церковно-политическому строительству Андрея. «Служба Покрову» отражала действительность, упоминая, что холмы и долы были украшены посвященными богородице храмами: «сиа церкви аще не глаголы, но вещьми прослав- ляаше пречистую Богородицу» - говорится в «Слове на Покров» *. Действительно, создания андреевских зодчих проникнуты гармонией, роднящей их с музыкой, с песнопением. Ho в декорации Успенского собора и Покрова на Нерли налицо и прямая их связь с теми «глаголами» литературы 60-х годов, которая развивала культ богородицы. Изображение царя Давида связывается с «Житием Андрея Юродивого», в котором доказывалось, что в псалмах Давида «госпожа молитвенница написана в стисех» псалмов; Андрей Юродивый и Давид упоминаются и в «Службе на Покров»5. С культом богоматери связаны и женские маски, проходящие как скульптурный лейтмотив в декорации всех трех фасадов Покровской церкви. Изображения же львов и голубей, входящих в центральную композицию резного убора, по-видимому, навеяны образами «Псалтыри», столь близкой по своему содержанию мыслям самого князя Андрея. Здесь, в «Псалтыри», мы видим символическое уподобление врагов Давида льву, а душа пророка постоянно уподобляется голубю или орлу. Образ же зайца или ягненка, терзаемого крылатым зверем грифоном, связанный с образами той же «Псалтыри», может восходить к древнейшим сюжетам звериного стиля. Таким образом, можно думать, что искусство и идейный мир литературы 60-х годов развивались в теснейшем взаимодействии, оплодотворяя и обогащая друг друга: литература приобретала нечто от гармонии архитектурного образа, а архитектура становилась глубоко насыщенной идейным содержанием. В высокой степени интересно и то, что внутри самого архитектурного образа андреевских храмов заключено глубокое противоречие: изысканная легкость форм церкви Покрова на Нерли как будто стремится порвать сковывающую их полет старую крестовокупольную систему храма. Te же зодчие создали и Боголюбовский замок князя Андрея с его белокаменным дворцом и пышным придворным собором Рождества богородицы (1158-1165). Здесь нас снова поражает богатство архитектурной мысли зодчих и широта замысла князя. В многосложности ансамбля сказывается типичная особенность композиции русских хором. Храм - в центре, островерхие лестничные башни-терема - по бокам, далее - крылья переходов, соединяющих храм с дворцом, с одной стороны, и с замковой башней - с другой; такова композиция дворца, стоящая в историческом процессе между княжескими теремами Киева X-XI вв. и причудливым Коломенским дворцом XVII в. Композицией своих частей Боголюбовский дворец может напомнить и резиденции западноевропейских государей XII в., свидетельствуя об определенной общности путей развития феодального быта на Западе и во Владимирской земле. Ho это все лишь общие черты и параллели. Андреевские зодчие создают и в этой области архитектуры свое, новое и столь прекрасное, что Боголюбовский дворец равно вызывал изумление и совре- менников-летописцев XII в., видевших это чудо архитектурного искусства, и археологов, открывавших в наши дни его развалины. Дворцовый собор - также посвященный богоматери - похож на Покров на Нерли, но, как придворный храм, он значительно торжественнее, а его пропорции массивнее. Внутри храма появились расписанные под мрамор круглые колонны с гигантскими позолоченными лиственными капителями - небывалый в русском зодчестве прием, усиливающий парадность храмового пространства. Роскошные полы были сделаны из создающих эффект золота плит меди, залитых оловом; на хорах и в анфиладах переходов полы были майоликовые. По словам летописца, богатство утвари и внутреннего убранства дворцового Бо- голюбовского храма равнялось сокровищам Успенского собора. Сложная наружная декоративная отделка собора и всего ансамбля резным камнем, в том .числе круглой скульптурой, а также фресковой росписью и золоченой медью, свидетельствует о высоком мастерстве строителей и оригинальности их творчества6. В этом отношении исключителен поставленный зодчими на дворцовой площади киворий - изящный восьмиколонный шатровый балдахин над водосвятной чашей7. По своей красоте и архитектурному мастерству Боголюбов- ский дворец не уступает лучшим памятникам дворцовой архитектуры средневекового Запада. Таковы главнейшие памятники андреевской архитектуры и их наиболее примечательные особенности.
В них мы наблюдаем удивительно своеобразный, сложный и органический сплав различных по своему происхождению и историческому возрасту художественных и бытовых элементов. Андрей организовал свое строительство по-русски широко. По словам летописи, «приведе ему бог из всех земель мастеры». Таков был обычный прием больших средневековых строительств, на которых объединялись мастера разных специальностей из разных мест и стран. Декоративные приемы в зодчестве времени Андрея свидетельствуют об участии в нем зодчих, близко знакомых с романским искусством. В. Н. Татищев даже указывает, что зодчие для строительства 1158-1165 гг. были присланы по просьбе Андрея императором Фридрихом Барбароссой; возможно также, что это были западноевропейские зодчие, уже работавшие перед тем в Галиче у Ярослава Осмомысла8. Во всяком случае Андрей искал мастеров не в Киеве, жившем византийским наследием. Это была не случайная прихоть, но принципиальная позиция, которая подчеркивала стремление сбросить византийскую опеку и утвердить право Руси на свою дорогу. В этом смысле Андрей как бы предвосхищал художественную политику Ивана III. Во Владимире рядом с пришлыми зодчими продолжали работать и совершенствовать свое мастерство владимирские зодчие и ремесленники, строившие еще при Юрии. Всей этой обширной строительной работой руководил князь. Андрей был большим ценителем искусства, понимавшим толк в его произведениях. Об этом свидетельствует факт выбора Андреем иконы Богоматери - выдающегося памятника византийской живописи XI в. Глаз Андрея заметил ее среди многих других икон9. Само высокое качество архитектурных памятников строительства Андрея свидетельствует о том, что они - плод напряженной творческой работы, в процессе которой отбрасывались неудачные модели, и совершенствовался окончательный проект. Этот отбор, конечно, происходил при ближайшем участии самого князя. Андрей мог уверенно давать зодчим свои указания - он видел храмы и дворцы Киева, Вышгорода, Переяславля- Южного и других городов Русской земли. Мастерам были предложены для руководства эти «образцы» и освященные двухвековой давностью русские архитектурные приемы. Они ясно сказались во Владимире в плановой и конструктивной схеме храмов, в торжественной двухбашенности соборов, напоминавшей Софию, в композиции дворцового ансамбля, по принципу многочленного строения русских хором. В далеком Галиче уже был в это время подобный, но деревянный дворец. Все это чрезвычайно ограничивало роль пришлых зодчих: они были не творцами, но техническими исполнителями построек, дух которых определялся замыслом князя, исходившим из опыта русского искусства, и участием в строительстве своих, владимирских «ка- меносечцев». Характерной чертой русского гения, проявившейся с исключительным блеском во Владимире и Боголюбове, было высокое чувство архитектурного ансамбля и связи архитектуры с ландшафтом, неизмеримо обогащающее и повышавшее художественный эффект постройки. Народная любовь к декоративной украшенности здания была благодарной почвой для включения в состав ее романских эле ментов. Ho они легли на русскую архитектурную основу и так органично связались с ней, что приобрели вполне своеобразный русский характер и прошли отсюда через все русское зодчество вплоть до XVII в. Мы видим, таким образом, что с пришлыми зодчими произошло то же, что с иноземцами на Руси в XV и XVI вв. - они были столь властно захвачены русской стихией, что памятники, созданные при их участии, были неизменно русскими по духу. На обширном строительстве Андрея владимирские зодчие закончили свою «школу» и стали вполне самостоятельными мастерами своего высокого искусства. Они участвовали в последних постройках Боголюбова - кивории и храме Покрова; Золотые ворота во Владимире были, несомненно, постройкой молодых владимирских архитекторов. Рядом с ними выступают и владимирские скульпторы, руку которых мы можем проследить в убранстве андреевских храмов. Владимирская школа зодчих к концу княжения Андрея была настолько сильной и значительной, что Андрей собирался послать их в Киев для постройки церкви на Ярославовом дворе. Гибель князя помешала исполнению его замыслов. Ho показательно самое намерение принести на древнюю почву Киева новое искусство Владимира как свидетельство того, что Владимир оказался достойным наследником художественной культуры Киевской Руси и уже претендовал стать общерусским законодателем художественного вкуса. Осуществление задуманной Андреем грандиозной строительной программы было возможно лишь при условии высокого развития материальной культуры его земли и, в свою очередь, ускоряло ее прогресс. Достаточно указать, что лишь заготовка и выделка камня для сравнительно небольшой церкви Покрова на Нерли требовала 7303 рабочих дня, в том числе 3428 дней на выработку резного и фигурного камня. А общий объем строительства 1158 - 1165 гг. был в 15 - 20 раз больше, и владимирцы с ним успешно справились. He случайно они стяжали себе позорную в глазах спесивых ростовских бояр кличку «каменыци- ков»: они ведь упрочивали своим высоким искусством власть ненавистного боярам «самовластца» Андрея, они участвовали в его политическом строительстве. Кроме каменосечцев, на по стройке зданий работали гончары, изготовлявшие тысячи плиток для майоликовых полов храмов и дворца. Металлисты лили тяжелые медные плиты, которыми был опаян «помост» дворцового собора в Боголюбове, и изготовляли тонкие и гибкие золоченые листы для оковки крестов и деталей зданий. При Боголюбовском замке работали княжеские ювелиры и златокуз- нецы, изготовлявшие драгоценную утварь храмов и предметы княжеского убора. Развитие литературы и искусства предполагало общее развитие просвещения. Андрей, несомненно, заботился об умножении книжных богатств своей столицы. Они особенно расширились после похода на Киев 1169 г., из храмов которого было вывезено на север много книг. Владимир в этом отношении становился «Киевом» для русского северо-востока. Рязанский князь Глеб во время пабега на город захватил и вывез в Рязань библиотеку Успенского собора, но после своего поражения был вынужден вернуть ее. Во время пожара собора 1185 г. наравне с драгоценностями ризницы спасали его книжные сокровища. Просвещение и грамотность проникают и в среду городского населения; это в известной мере объясняет активное участие горожан в перипетиях церковно-политической борьбы, а также распространение первой в русской истории ереси, связанной с именем епископа Леона. Бурное развитие Владимира, его обширное строительство и рост населения шли рядом с расширением его торговых и культурных сношений. Волжские ворота Владимира указывают на важнейшее направление восточных связей города - Клязьмой и Окой на Волгу, к рынкам Великих Болгар. Андрей заботился о поддержании судоходности речных путей; на них применялись речные суда типа западноевропейских галер - «галеи», оставившие свое имя в названии прибрежного урочища под Владимиром, где по соседству с торгом стояла деревянная церковь Николы, покровителя путешествующих купцов. Здесь бывали болгары, евреи, константинопольские греки, иноземцы из стран романо-германского мира, не говоря уже о русских купцах из других княжеств; при дворе Андрея встречались также половцы и черкесы10. Татарский разгром, уничтоживший сокровищницы знати и храмов, оставил нам мало памятников прикладного искусства и предметов, которые приносил поток торговли во Владимирскую землю из стран Запада и Востока. Об их обилии говорят рассказы летописей о богатствах Успенского и Боголюбовско- го соборов. Драгоценные восточные и византийские ткани, тяжелый аксамит, затканный изображениями грифонов, и тонкие шелковые паволоки, из которых были сделаны погребальные одежды Андрея, являются одним из выразительных свидетельств торговых связей его земли. Таково было стремительное прогрессивное движение во всех областях культуры великорусского северо-востока, связанное с энергичной государственной деятельностью Боголюбского и в свою очередь являвшееся почвой для этой деятельности. Сама личность Андрея является исключительно интересным показателем культуры Владимирской земли XII в. Старое и новое причудливо переплетается как в самом характере князя и его политических и моральных взглядах, так и во внешних формах княжеского быта этой поры. Андрей как бы придает новое звучание морально-этическим заветам Мономаха. Личная воинская доблесть приобретает черты рыцарства, с которым связано высокое понимание княжеской чести и верности клятве. По- видимому, при Андрее складываются и многие обрядности, нашедшие позже отражение в миниатюрах Владимирского свода 1212 г. Там мы увидим, например, очень напоминающие западное средневековье сцены инвеституры, символически выражающейся в передаче меча11. Держава Андрея получает свой геральдический символ: наряду со старой родовой «тамгой» «рю- риковичей», которая еще служила в княжеском хозяйстве и которою пользовались княжие строители, появляется весьма символичный герб, изображающий поднявшегося на задние лапы и готового к прыжку могучего льва12. Есть позднее указание, что над гробом любимого сына Мстислава Андрей сделал скульптурное портретное надгробие, какие входили в XI-XII вв. в моду и в Западной Европе13. Все эти штрихи дополняют выразительную картину своеобразного и яркого расцвета культуры в княжение Боголюбского. До сих пор историки мало всматривались в творческую работу областных центров Руси XII в.; а из их числа Владимирское княжество почти не выделялось. Было принято думать, что период феодальной раздробленности вел к решительному падению с высот культуры Киевской Руси14. История Владимирской земли и биография ее ярчайшего деятеля Андрея Боголюбско- го ставят под большое сомнение эту оценку. Широкое распространение достижений киевской культуры и их проникновение в удаленные от Киева области Руси было глубоко прогрессивным фактом. Это справедливо отметил А. Е. Пресняков: «Идет процесс децентрализации русской жизни, но запасы культуры, накопленные Киевским государством, тем самым проникают в глубь народной массы, втягивая ее плотнее в движение новых форм быта, хозяйства, права, религии, господство которых утвердилось на социальных верхах общества»15. Этот процесс децентрализации отнюдь не привел к серости или вырождению культуры, но вызвал к жизни огромное разнообразие оттенков культурного творчества в различных русских княжествах. На особом месте среди них и впереди них стоят Владимирское, а несколько позднее - Галицко-Волынское княжества, которые рано поняли необходимость борьбы с распадом Руси. Они создали в ходе этой борьбы культурные ценности, не уступавшие киевским, и выдвинули таких высоко поднимавшихся над современным обществом властителей, как Андрей Боголюбский, Всеволод III, Роман и Даниил галицкие. VII.