ПОНЯТИЕ ВЛАСТИ

Джон Локк старался схватить родовой смысл «власти/силы», когда определял обладание ею как способность «или производить перемену, или воспринимать ее» (Локк 1985: 285). Но и такой подход является недостаточно общим, поскольку исключает способность сопротивляться переменам перед лицом изменяющегося окружения. Поэтому, расширяя определение Локка, скажем, что обладание властью/силой есть способность производить или воспринимать ка кие-либо перемены либо сопротивляться им. Будучи в высшей степени общим, такое определение имеет несколько специфических следствий. Оно предполагает, что власть есть диспозиционное понятие. Оно выявляет способность: власть есть потенциальность, а не актуальность — и, конечно, такая потенциальность, которая может никогда не актуализироваться. Как отмечает Энтони Кенни, непонимание этого часто приводит к

двум различным формам редукционизма, нередко сочетаемым и смешиваемым, что связано с попытками свести власть или к ее осуществлению, или к ее средствам. Когда Юм говорил о том, что различение власти и ее осуществления очень поверхностно, он стремился свести власть к тому, как она осуществляется. Декарт же, когда он пытался отождествить все силы (powers) тел с их геометрическими свойствами, стремился свести власть к ее средствам (Kenny 1975:10).

Среди нынешних социальных ученых в «ошибку осуществления» впали те, для кого власть означает лишь каузальный источник наблюдаемой последовательности событий. Это привело, например, политоло- гов-бихевиоралистов (таких, как Даль, Полсби и других) к отождествлению власти с успехом в области принятия решений. Обладать властью значит выигрывать: побеждать других в конфликтных ситуациях. Однако, как мы уже видели, такого рода победы вполне могут вводить в заблуждение относительно того, где же власть на самом деле локализована. Рай- мон Арон справедливо критиковал «такую социологию, которая гордится тем, что является строго эмпирической и операциональной», и которая «ставит под вопрос уместность термина „власть" за пределами такой ситуации, когда он обозначает возможность, никак не проявляющуюся, кроме как посредством действий (решений)» (Aron 1964 in Lukes (ed.) 1986: 256). В «ошибку средств» впадают те, кто соблазнен идеей, что власть должна означать все, что вовлекается в ее функционирование, когда она начинает действовать. Эта идея привела социологов и военных аналитиков, например, к отождествлению власти с властными ресурсами, такими как богатство и статус или как вооруженные силы и оружие38. Но обладать властными ре- сурсами — это не то же самое, что обладать властью. Как Соединенные Штаты обнаружили во Вьетнаме и в послевоенном Ираке, иметь военное превосходство — не то же самое, что иметь власть. Короче говоря, наблюдая за осуществлением власти, можно убедиться в том, что некто ею обладает, и описание властных ресурсов может стать ключом к пониманию ее распределения, однако власть есть способность, а не реализа ция и не средство реализации этой способности.

Сказанное — элементарно, однако игнорирование этих соображений ввело в заблуждение многие выдаю щиеся умы. Ясно мыслить власть непросто, и это ста новится еще сложнее (и тогда возникает больше опас ностей запутаться), когда мы пытаемся мыслить власть в общественной жизни, — не в последнюю очередь по тому, что мы все говорим и пишем о власти постоянно и самыми разными способами. В этой главе я намере ваюсь предложить своего рода концептуальную схему с указанием фигур, которые заняли характерные пози ции в споре о власти. Задача состоит в том, чтобы дать читателю представление о способе концептуализации власти, максимально приближенном к нашему повсе дневному способу говорения о власти и о связанных с нею терминах, а также чтобы обозначить связную концептуальную структуру, позволяющую с ясностью указать на то, какие вопросы возникают в связи с властью, как они соотносятся друг с другом, и почему сохраняются разногласия при попытках на них ответить—и почему они вообще имеют значение. При этом, ввиду существования альтернативных и соперничающих словоупотреблений, нам придется принимать определенные решения и, принимая одни, отвергать другие.

Когда «власть» в родовом смысле употребляется применительно к общественной жизни, она указывает на способности социальных деятелей. Согласимся с тем, что эти деятели могут быть индивидуальными или коллективными деятелями разных типов. Что касается индивидов, то здесь, я надеюсь, мы также можем согласиться, следуя за Аристотелем, что в отличие от естественных сил (например, силы огня жечь дерево) существуют человеческие силы (human powers), которые, как правило, являются «двусторонними силами — такими, которые могут реализовываться по своему желанию»; ибо, как отмечает Кенни, «разумный деятель, имеющий в своем распоряжении все необходимые внешние условия для осуществления власти (power), может решить этого не делать» (Kenny 1975: 53). Однако, продолжает Кенни, существуют и такие человеческие силы, которые не являются двусторонними или связанными с выбором: например, если «кто-то говорит на языке, который я узнаю в процессе слышания, не в моей власти его не понять» (Ibid.). Такие «пассивные» силы, когда деятель «воспринимает», а не «производит» изменения, нечто испытывает, а не порождает некий результат, могут иметь очень большое значение: сравним пассивную силу (власть) перенесения голода, восстановление после которого происходит благодаря принятию пищи, с активной силой (властью) аскетического голодания по религиозным соображениям.

Кроме того, деятели могут быть как индивидуальными, так и коллективными. Последние могут быть разных типов: государства, институты, ассоциации, союзы, общественные движения, группы, клубы и т.д. Коллективные образования, как правило, сталкивают ся с проблемой внутренней координации, однако ес ли такой проблемы нет или если она может быть раз решена так, что коллектив в состоянии действовать, про него также можно сказать, что он обладает властью и что эта власть может быть двусторонней: она может быть активирована, а может и не быть. Из всего этого следует, что ниже мы не будем приписывать власть структурам, или отношениям, или процессам, которые не могут быть охарактеризованы как деятели.

Приписывание особой власти конкретным деятелям, индивидуальным и коллективным, может быть относительно простым. Вопрос «Обладает ли определенный деятель властью для того, чтобы произвести такой-то результат?» ясен, тогда как ответ (если име ется в виду успешное осуществление власти) рискует оказаться ошибочным, поскольку зависит от (неопределенного) набора предположений относительно контрфактичности — сценариев, в которых одни факторы считаются постоянными, а другие —переменными. Действительно сложные проблемы возникают тогда, когда мы стремимся (а мы это постоянно делаем) собрать воедино и сравнить проявления власти. Мы очень часто задаемся такими вопросами: увеличилась ли власть президента? Утрачивают ли власть профсоюзы? Каковы пределы власти единственной сверхдержавы и исходящие от нее опасности? У кого из членов команды больше всего власти? Как мож но наделить властью отверженных и маргинализированных? Такие вопросы предполагают повсеместную оценку меры власти у деятелей, сравнение меры этой власти во времени (нынешняя власть по сравнению с прошлой или предполагаемой будущей) и сравнение количества власти у различных деятелей.

Чтобы оценить, какой властью обладает деятель, необходимы, как мы увидим, два типа суждений: суждения, касающиеся масштаба того понятия власти, которое используется (грубо говоря, насколько широка та линза, через которую рассматривается власть), и суждения, касающиеся значимости тех результатов, которые может деятель произвести. Ибо во-первых, чем больше масштаб того, что в рамках определенного концептуального подхода считается властью, тем больше власти можно увидеть в мире. А во-вторых, совсем не все результаты будут иметь одинаковый вес при оценке той степени власти, которой обладает деятель. Разные результаты будут оказывать разное воздействие на интересы различных сторон (включая самого деятеля), вовлеченных в ситуацию: многие из моих способностей являются банальными (например, моя способность производить движение воздуха, когда я говорю), тогда как судья, который может вынести смертный приговор, обладает большей властью, чем тот, кто этого сделать не может. При оценке меры власти всегда необходимы оценочные суждения, чтобы определить, какие результаты увеличивают эту меру, а какие уменьшают.

Однако власть социальная, которую мы до сих пор рассматривали и которой обладают индивидуально или коллективно, не соответствует тому, как обычно понимается «власть» в словоупотреблении и в книгах философов, историков и социальных ученых. В этом более ограниченном, но широко распространенном понимании «власть» оказывается явным образом39 ре ляционной и ассиметричной: обладать властью значит обладать властью над другим или другими. Различие между властью социального актора (в общем смысле) производить или воспринимать некие результаты и этим, более ограниченным, смыслом лучше всего обозначил, используя латинские слова, Спиноза, когда в своем «Политическом трактате» различал potentia и potestas. Potentia означает власть вещей в природе, включая личности, «существовать и действовать». Potestas употребляется тогда, когда речь идет о пребывании во власти другого. Согласно Спинозе,

каждый бывает чужеправным (alterius juris) до тех пор, пока находится под властью другого, и свое- правным (sui juris) постольку, поскольку может отразить всякое насилие, отомстить по своему желанию за нанесенный ему вред и вообще поскольку он может жить по своему усмотрению (Спиноза 1957: 294).

Латинские слова, употребляемые Спинозой, прекрасно выражают то концептуальное различение, на которое опираются содержащиеся в этой главе размышления. Они гораздо больше подходят для этого, чем термины живых языков. По-немецки это различение отчасти выражается словами Macht и Herrschaft, однако английское power его игнорирует, как и итальянское potere (хотя potenza эквивалентно potentia, но potesta гораздо уже, чем potestas). По-французски слова pouvoir и puissance несут в себе оба смысла, хотя только второе обычно означает власть в собствен ном смысле как способность, тогда как первое ско рее указывает на ее осуществление (Aron 1964) — тем самым порождая путаницу, когда pouvoir переводит ся словом power. По-русски, согласно Ледяеву, слово впастЬу обычно переводимое как power у означает ско pee potestasy поскольку «его обычно используют для обозначения способности кого-либо контролировать (посредством господства, принуждения, влияния) дру гих: „власть" представляют как нечто, что „над" нами что ограничивает нашу свободу, создает препятствия и т.д.» (Ledyaev 1997: 95).

Понятие ассиметричной власти, или власти как potestasy или «власти над» является поэтому суб-по- нятием или вариантом понятия власти как potential это способность иметь другого или других в вашей власти, ограничивая их выбор и тем самым обеспечивая их согласие. Такая власть является способностью производить особые результаты: среди них те, которые обозначаются понятием господства, и такие тесно связанные с ним понятия, как субординация, подчинение, контроль, конформизм, согласие и повиновение. Но теперь возникает целый ряд новых вопросов. Как следует понимать, теоретически осмыслять и эмпирически изучать власть-господство и особенно результаты и механизмы, которые к ней приводят? Это предмет обширной литературы и недавних дискуссий, включая так называемую «дискуссию о власти», вкладом в которую была и ВРВ.