ПРИЧИНЫ ИЗМЕНЕНИЯ ВНУТРЕННЕГО УБЕЖДЕНИЯ ДОЛЖНОСТНОГО ЛИЦА, ОСУЩЕСТВЛЯЮЩЕГО УГОЛОВНОЕ ПРЕСЛЕДОВАНИЕ, ПРИ ПРИНЯТИИ РЕШЕНИЯ ОБ ОТКАЗЕ ОТ ОБВИНЕНИЯ

Юридическую основу обвинения составляют доказательства виновности обвиняемого, собранные в ходе дознания или предварительного следствия. Основываясь на совокупности этих доказательств, лицо, осуществляющее уголовное преследование, формулирует обвинение в постановлении о привлечении лица в качестве обвиняемого и обвинительном заключении или обвинительном акте.

Но это только одна сторона вопроса. Другая — субъективное отношение лица, осуществляющего уголовное преследование, к собранным доказательствам и установленным фактам. Осуществляя уголовное преследование, можно привлекать лицо в качестве обвиняемого, составлять обвинительное заключение и направлять дело в суд, а также поддерживать в суде обвинение только при убеждении в виновности обвиняемого, подсудимого в совершении преступления, основанном на достаточной совокупности доказательств (ст. 21, 171, 220, 221, 246 УПК). Только убеждение в виновности, будучи субъективным отражением объективно существующих причинно-следственных связей позволяет органу уголовного преследования действовать в целях изобличения обвиняемого (подсудимого). Убеждённость в том, что преступление совершил именно этот человек, что именно он причинил вред охраняемым законом государственным, общественным или личным интересам, дает лицу, осуществляющему уголовное преследование, не только юридическое, но и моральное право прибегнуть в отношении обвиняемого к различным принудительным мерам, в том числе к ограничению его личной свободы, а также настаивать на его осуждении. Именно на это ориентирует правоприменителя ч. 2 ст. 21 УПК устанавливая, что прокурор, следователь, орган дознания и дознаватель обязаны принять все предусмотренные законом меры по изобличению лица или лиц, виновных в совершении преступления.

На различных этапах уголовного преследования степень обоснованности внутреннего убеждения соответствующего должностного лица может отличаться, она напрямую зависит от имеющейся доказательственной базы. Так, привлекая лицо в качестве обвиняемого, следователь должен располагать достаточной совокупностью доказательств (ч. 1 ст. 171 УПК), т.е. он обязан собрать все доказательства, которые было возможно обнаружить к данному моменту. Эти доказательства должны позволить сделать вывод о виновности определённого лица в совершении преступления. Но к этому моменту следователь не может и не обязан располагать всеми доказательствами, которые возможно будут собраны по делу. Обвиняемый ещё не допрошен по предъявленному ему обвинению, его объяснения не выслушаны, доказательства, которые он, возможно, представит в опровержение обвинения, не проверены. Таким образом, внутреннее убеждение следователя в виновности лица основывается только лишь на имеющихся к моменту привлечения лица в качестве обвиняемого доказательствах, а не на всей их возможной совокупности. Следовательно, в ходе дальнейшего производства убеждение в виновности под воздействием различных факторов может быть поколеблено.

Принципиальная возможность в ходе расследования и судебного разбирательства изменения первоначального убеждения лица, осуществляющего уголовное преследование, вызывает необходимость анализа и систематизации причин этого явления.

Первой, наиболее очевидной, причиной является выявление новых обстоятельств дела в ходе его расследования или судебного рассмотрения149. Например, были допрошены новые свидетели, вызванные по ходатайству защиты, которые своими показаниями поколебали или вовсе опровергли те доказательства, на которых было основано обвинение. Так, Кнезян обвинялся в том, что из хулиганских побуждений с балкона своей квартиры произвёл выстрел из пневматического пистолета ИЖ-53М в сидящую на лавочке Аверьянову и причинил лёгкий вред её здоровью. Допрошенный в судебном заседании в качестве свидетеля друг Кнезяна, Семёнов показал, что он находился вместе с Кнезяном на балконе и видел, что Кнезян никуда не целился. В том направлении, куда стрелял Кнезян, были деревья, и он не мог видеть сидящую на лавочке Аверьянову. На предварительном следствии Семёнов не допрашивался, поскольку Кнезян не сообщил следователю, что находился на балконе не один. Показания Семёнова подтверждались также и другими исследованными в суде доказательствами. В результате государственный обвинитель отказался от обвинения полностью150.

Причиной отказа от обвинения могут стать ошибки, допущенные во время проведёния предварительного расследования: нарушения закона при собирании доказательств, в результате чего некоторые из них могут утратить юридическую силу; небрежная проверка или неверная оценка доказательств. 75 % проанкетированных нами государственных обвинителей указали это в качестве основной причины изменения их убеждения в виновности подсудимого. Показателен в этом отношении следующий пример.

Органами предварительного следствия Заркуа обвинялся в умышленном причинении тяжкого вреда здоровью, опасного для жизни человека, лицу, заведомо для виновного находящемуся в беспомощном состоянии, повлекшем по неосторожности смерть потерпевшего.

По версии следствия, 22 марта 2001 года Заркуа на почве личных неприязненных отношений избил своего соседа по комнате Скорина, находящегося в состоянии алкогольного опьянеия.

В основу предъявленного органами предварительного следствия обвинения были положены показания свидетелей Геншеева, Голиковой и Руковишникова, данные ими на предварительном следствии. Из этих показаний следовало, что 22 марта 2001 года в период с 16 до 19 часов свидетели видели Скорина со свежими телесными повреждениями на лице. Скорин при этом пояснял, что его только что избил Заркуа.

Кроме показаний указанных лиц, обвинение базировалось также на заключении судебно-медицинской экспертизы № 47-з от 30 апреля 2001 года, проведенной экспертом Рязанцевым, согласно которому Скорин после получения телесного повреждения не мог совершать самостоятельные действия, в частности дойти до своей комнаты, и смерть его наступила в течение 3-12 часов с момента причинения телесных повреждений. Однако заключение повторной комиссионной судебно-медицинской экспертизы № 222 от 26 октября 2001 года, назначенной в судебном заседании по ходатайству государственного обвинителя, привёло его к убеждению, что органами предварительного следствия неправильно истолкован вывод эксперта. В заключении первоначальной экспертизы было указано, что при судебно-медицинском исследовании трупа Скорина были обнаружены многочисленные телесные повреждения, в том числе тупая травма головы, сопровождавшаяся кровоизлияниями под оболочки головного мозга с ушибом вещества головного мозга и сдавлением его субдуральной гематомой объемом 220 мл, от которой и наступила смерть. Перечисленные повреждения, отмечал эксперт, характерны для действия тупых твердых предметов и нехарактерны для падения с высоты собственного роста, причинены в короткий промежуток времени, являются прижизненными со сроком давности 3-12 часов. После причинения тупой травмы головы активная самостоятельная деятельность потерпевшим исключена. Данный вывод эксперта не противоречит заключению комиссионной экспертизы, поскольку, при образовании субдуральной гематомы объемом 220 мл, указанной Рязанцевым в числе прочих обнаруженных телесных повреждений, активные самостоятельные действия потерпевшим исключены и наступает потеря сознания на 2-3 часа, после которой наступает смерть.

Согласно выводам комиссионной судебно-медицинской экспертизы, субдуральная гематома, обнаруженная при вскрытии трупа Скорина, могла образоваться не менее чем 1-2 суток с момента причинения травмирующего воздействия, и в этот период имелся так называемый «светлый промежуток» 22-36 часов, в течение которых потерпевший мог совершать самостоятельные действия.

Будучи допрошенными в судебном заседании одни свидетели обвинения отказались от ранее данных показаний, другие существенно их изменили. Так, Голикова заявила, что «таких показаний следователю не давала», ее показания искажены. Свидетель Геншеев заявил, что «подобных показаний не давал», он был допрошен оперуполномоченным 12 отдела милиции Заводского РУВД г. Саратова и дал ему показания, аналогичные показаниям данным в судебном заседании, после чего в связи с неразборчивостью почерка был вынужден подписать протокол, не читая его. При этом свидетели пояснили, что видели Скорина 22 марта 2001 года, причем свежих телесных повреждений у него не было.

Допрошенный в судебном заседании свидетель Руковишников пояснил, что ежедневно употребляет спиртные напитки, за что неоднократно задерживался сотрудниками милиции по ст. 162 КоАП РСФСР, и в один из дней весной 2001 года был вновь задержан. В 12 отделе милиции ему предложили вспомнить о его друге, которого постоянно избивает сосед. Руковишников подписал предложенный ему протокол, в котором содержались сведения о Скорине и Заркуа, однако, в судебном заседании он не смог самостоятельно назвать ни имени Скорина, ни описать его внешность, не смог указать, где проживал Скорин, какие именно телесные повреждения он у него видел, когда это произошло и на кого жаловался Скорин.

К тому же в протоколе осмотра места происшествия от 23 марта 2001 года в комнате 25 дома 19а по улице Васильковской г.Саратова, в которой был обнаружен труп Скорина В.Д., зафиксировано, что нарушений общего порядка и каких либо следов борьбы в комнате не обнаружено.

В результате совокупность доказательств, отвечающих требованиям закона, подтверждала показания подсудимого, отрицавшего свою вину и утверждавшего, что 22 марта 2001 года и в другие дни Скорина не избивал. Вечером 22 марта 2001 года после 19 часов Скорин уже находился в бессознательном состоянии, связанном с полученной ранее тупой травмы головы.

Выступая в прениях, государственный обвинитель был вынужден отказаться от обвинения151.

Отказ прокурора от обвинения может последовать не только в результате изменившихся в ходе судебного рассмотрения обстоятельств дела. Сама редакция ч. 7 ст. 246 УПК («представленные доказательства не подтверждают предъявленного подсудимому обвинения») предполагает, что отказ возможен и при наличии той же, что и на досудебных стадиях, доказательственной базы и тех же установленных обстоятельств. Нельзя исключить ситуацию, когда лицо, осуществляющее уголовное преследование, в досудебном производстве и обвинитель в суде по разному оценивают доказательства, собранные по делу. «Отказ государственного обвинителя от обвинения может быть обусловлен тем, что собранные по делу доказательства, ранее приведшие к выводу о виновности обвиняемого, после их проверки в обстановке гласного и состязательного процесса на основе устности и непосредственности уже не кажутся столь убедительными, какими они представлялись по материалам предварительного следствия. Предварительное следствие было проведено по делу исчерпывающе полно и объективно, уличающие обвиняемого доказательства имелись, так что вывод прокурора о необходимости предания обвиняемого суду был обоснован. Но когда все эти доказательства были проверены на судебном следствии, убеждение прокурора поколебалось, и он не может с уверенностью утверждать, что подсудимый виновен, остаются сильные сомнения в этом»152.

На практике встречаются случаи сознательного формулирования обвинения «с запасом». В научной литературе приводились социологические исследования, согласно которым 84 % опрошенных работников прокуратуры считают такую практику правильной или допустимой153. При этом лицу вменяется обвинение более тяжкое, чем-то, которое подтверждается имеющимися в уголовном деле доказательствами. Зачастую следователи просто вынуждены поступать таким образом, поскольку, во-первых, в УПК отсутствует институт дополнительного расследования, а во-вторых, если дело перешло в судебные стадии, отсутствует возможность изменить обвинение на более тяжкое, даже если обнаружится что более тяжкое обвинение подтверждается совокупностью собранных по делу доказательств. Поэтому следователи, чтобы предотвратить возможный уход преступника от уголовной ответственности (в форме осуждения его за менее тяжкое преступление, чем он в действительности совершил), и тем самым защищая себя от возможного дисциплинарного взыскания, формулируют и вменяют обвиняемому более тяжкое обвинение по сравнению с тем, которое подтверждается имеющимися в деле доказательствами. Впоследствии в суде государственный обвинитель вынужден переформулировать такое обвинение на менее тяжкое путём его изменения, либо частичного отказа от обвинения. Такая практика нарушает право обвиняемого на защиту, обвиняемый вынужден защищаться не от того обвинения, которое подтверждается имеющимися в деле доказательствами и на которых оно базируется.

Приведённые обстоятельства позволяют сделать вывод, что в ходе осуществления уголовного преследования может изменяться как фактическая база, на которой возникло определенное субъективное отношение прокурора к обвинению, так и оценка уже известных обстоятельств. И тогда на смену твердому убеждению в виновности могут прийти сомнения или прямо противоположное психологическое состояние — убеждение в невиновности обвиняемого (подсудимого). В этих случаях лицо, осуществляющее уголовное преследование, вынуждено отказываться от обвинения полностью или в какой либо его части.

В литературе при освещении причин изменения внутреннего убеждения приводящего к отказу от обвинения обсуждался вопрос: во всех ли случаях следует связывать такое изменение с ошибкой, допущенной лицом, осуществляющим уголовное преследование? На этот счёт существуют две противоположные точки зрения: согласно первой, отказ от обвинения во всех случаях означает, что лицо, осуществляющее уголовное преследование, допустило ошибку154. Согласно другой, отказ от обвинения нельзя во всех случаях связывать с ранее допущенной ошибкой, поскольку это будет «ориентировать прокурора любым путем стараться избегать отказа от обвинения, поскольку ему и следователю всегда придется нести за это ответственность»155.

По нашему мнению, любой отказ от обвинения означает, что ранее существовавшее обвинение было необоснованным и незаконным, во всех случаях отказ влечёт за собой реабилитацию лица. Следовательно, при первоначальном формулировании обвинения органами уголовного преследования была допущена ошибка, но она, безусловно, не во всех случаях должна увязываться с ответственностью должностного лица, поскольку может быть вызвана и объективными причинами.

Рассматривать вопрос о внутреннем убеждении лица, отказывающегося от обвинения невозможно без учёта положений ст. 246 УПК. Согласно ч.7 этой статьи отказываться от обвинения необходимо, если у государственного обвинителя сложилось убеждение, что представленные доказательства не подтверждают предъявленного обвинения. Для того, чтобы точнее уяснить сущность данной нормы, её необходимо рассматривать во взаимосвязи с ч. 2 ст. 21 УПК, которая предусматривает, что в каждом случае обнаружения признаков преступления органы уголовного преследования обязаны принимать все предусмотренные законом меры по установлению события преступления, изобличению лица или лиц, виновных в совершении преступления. С учётом этой нормы отказ от обвинения может иметь место только в случае, если достоверно установлено отсутствие события или состава преступления, либо после того, как государственный обвинитель исчерпал все средства, которые закон и обстоятельства дела дают ему для поддержания обвинения, но, тем не менее, обвинение подтвердить не удалось. У государственного обвинителя на основе имеющихся сведений должно сложиться убеждение, что не только представленные суду доказательства не подтверждают предъявленное обвинение, но и что такие доказательства вовсе отсутствуют. Так, Зайцев обвинялся в совершении преступления, предусмотренного п. «в» ч.3 ст. 162 УК РФ. По версии следствия Зайцев вместе с неустановленным лицом решили совершить хищение имущества Дмитриева. С этой целью они стали избивать Дмитриева и причинили при этом тяжкий вред его здоровью. После избиения Зайцев похитил часы Дмитриева.

В судебном заседании потерпевший Дмитриев показал, что его избивал неустановленный соучастник по имени Владимир, Зайцев же ударил его лишь дважды, а кто похитил его часы он не знает.

Свидетель Филатова М.В. показала, что она не видела, как Зайцев бил Дмитриева. Часы Дмитриева валялись на полу, она положила их на стол, кто их затем взял, она не знает.

Зайцев утверждал в судебном заседании, что драка с Дмитриевым произошла по причине личных неприязненных отношений, часы Дмитриева он не похищал.

В деле имелись также показания Кузьмина, данные им на предварительном следствии, в которых он пояснял, что Зайцев подарил ему часы Дмитриева. Однако свидетель Кузьмин в суд не явился. Привод его осуществить не смогли, о чём в деле имеется рапорт, согласно которому Кузмин по месту жительства не проживает и место его нахождения определить не удалось. Показания Кузмина на суде не оглашались, поскольку против этого возражала сторона защиты.

На основании исследованных в суде доказательств государственный обвинитель отказался от обвинения156.

Представляется, что в данном случае государственный обвинитель не имел права отказываться от обвинения. Имелись ещё не исследованные доказательства обвинения (показания Кузмина), государственный обвинитель о них знал и, в отличие от суда, изучал их. Его внутреннее убеждение не могло быть поколеблено только потому, что Кузмин не был допрошен в судебном заседании, и, следовательно, государственный обвинитель должен был принять все возможные меры для поиска Кузмина или во всяком случае был обязан продолжать поддерживать обвинение на основании исследованных в суде доказательств вплоть до вынесения приговора по делу.

Здесь стоит также затронуть вопрос о том, как должен поступить государственный обвинитель, если в результате исследования доказательств в судебных стадиях он приходит к выводу, что имеет место неполнота произведённого предварительного расследования, которая не может быть восполнена в судебном заседании, либо что во время предварительного расследования были допущены нарушения уголовно процессуального закона. Ранее в подобных случаях прокурор должен был заявить ходатайство о возвращении уголовного дела для производства дополнительного расследования. УПК подобной возможности не предусматривает.

Статья 237 и ч. 2 ст. 256 УПК предусматривают возможность возвращения дела прокурору для устранения препятствий рассмотрения его судом. Однако подобное возвращение уголовного дела судом прокурору не равносильно дополнительному расследованию157.

Суд имеет право по ходатайству стороны или по собственной инициативе возвратить уголовное дело прокурору для устранения препятствий его рассмотрения судом в случаях, если имеют место существенные нарушения уголовно-процессуального закона, неустранимые в судебном производстве. При этом такое возвращение не может быть «связано с восполнением неполноты произведенного дознания или предварительного следствия»158. Кроме того, «согласно ст. 236 УПК решение о возвращении уголовного дела прокурору может быть принято судьей только на стадии предварительного слушания дела»159.

Для того чтобы найти выход из сложившейся ситуации, по нашему мнению, стоит обратиться к исследовавшемуся в науке вопросу: как должен поступить прокурор, если суд отказал ему в возвращении дела для проведения дополнительного расследования? Некоторые авторы полагали, что в случае, если доследование невозможно, государственный обвинитель в своей речи в прениях не должен высказывать какого-либо определенного вывода насчет виновности или невиновности подсудимого160, либо вовсе отказаться от выступления в прениях161. Более правильной нам кажется точка зрения Р. Д. Рахунова и В.М. Савицкого, согласно которой прокурор в такой ситуации должен сформулировать свое мнение, исходя из имеющихся в деле доказательств и определить для себя — поддерживать обвинение или отказываться от него162. Когда подошло время для решающего выступления, когда суд, стороны и все присутствующие в зале заседания ждут от государственного обвинителя его веского слова, «было бы недостойным прокурора самоуничижением уйти от решения вопроса о виновности и переложить всю ответственность на плечи суда». Такое поведение государственного обвинителя означало бы, как правильно указывает Р. Д. Рахунов, отказ от продолжения выполнения процессуальной функции, что противозаконно и недопустимо163.

Мы полагаем, что если имеет место невосполнимая в судебном заседании неполнота произведённого предварительного расследования или процессуальные нарушения, не указанные в ст. 237 УПК, а по мнению государственного обвинителя деяние подсудимого содержит признаки преступления, то он не может отказываться от обвинения — часть 2 ст. 21 УПК обязывает его продолжать уголовное преследование. Государственный обвинитель должен продолжить поддерживать обвинение на основе исследованных в суде доказательств, а суд должен рассмотреть их по существу и вынести приговор.

Анализ вышеприведённых положений законодательства позволяет сделать вывод, что отказ от обвинения возможен в случае, если у лица, осуществляющего уголовное преследование, на основе имеющихся сведений сложилось: *

убеждение в том, что имеющиеся доказательства не позволяют сделать ввод о виновности лица; *

убеждение, что каких либо иных доказательств обвинения, которые было бы возможно представить в суд, более не существует.

Никаких иных требований для отказа от обвинения закон не выдвигает, в частности, он не указывает, чем должно быть восполнено в сознании прокурора утраченное убеждение в виновности. Следует согласиться с В.М. Савицким, что прокурор вполне может перейти «с позиции убеждения в виновности на позицию убеждения в невиновности, поскольку данные судебного следствия неопровержимо свидетельствуют о непричастности подсудимого к совершению преступления. Однако столь крутого поворота в сознании обвинителя вовсе не требуется для того, чтобы отказ от обвинения мог быть признан законным и обоснованным»164. Невиновность обвиняемого, подсудимого презюмируется и, следовательно, утраты убеждения в его виновности вполне достаточно для того, чтобы отказ от обвинения соответствовал закону. § 1.