2. Первые «философские знакомства»

Философская конференция в Алуште по проблемам творчества (1974) была для меня первым приглашением в профессиональную среду философов. Считалось, что мои работы по семантической теории информации имеют к этому вопросу прямое отношение.

Кроме Б.М.Кедрова, мне там запомнились А.В.Гулыга, который при мне объяснял Елене Сергеевне Вентцель (она же И.Грекова), что среди советских философов есть гегельянцы, позитивисты, кантианцы, экзистенциалисты и один платоник (А.Ф.Лосев), но все они считают себя марксистами (или выдают себя за таковых). Были там братья Юдины — Эрик и Борис, А.Г.Спиркин, Д.И.Дубровский, а также М.В.Волькенштейн, который сказал мне что-то лестное о моих работах. Именно в Алуште я внезапно ощутил, что мои публикации были замечены философами. Однако первым из философов, с которым я всерьез сдружился на почве общего понимания проблем, которыми мы оба считали нужным заниматься, был ныне покойный Эрик Григорьевич Юдин. Незадолго до его смерти мы долго гуляли вдвоем по проспекту Вернадского в том месте, которое увековечено в фильме «Ирония судьбы», обсуждая перспективы создания независимого журнала, посвященного волнующим нас вопросам, — естественно, имелся в виду журнал не подцензурный, выпускаемый обще- ственной группой. Не знаю, дошло ли бы дело до реализации замысла, но скоропостижная кончина Эрика Григорьевича разрушила эти планы. Через Эрика я сдружился и с другими философами — Вадимом Садовским, Борисом Юдиным и др. Это было начало «вхождения в среду», помогшее мне осознать свое личное призвание к философским занятиям и отнестись к ним с необходимой серьезностью. Это общение помогло мне в известной мере восполнить пробелы в профессиональной подготовке, овладеть необходимыми навыками философского дискурса и ориентироваться в литературе.

Эрик был тогда одним из лидеров группы, занимавшейся т.н. «системным подходом» как методологией науки (и не только науки).

В группе философов, поднявших знамя системных исследований, меня привечали именно как ученого с солидной репутацией, проявляющего явный интерес к философским аспектам науки. Я активно публиковался в сборнике «Системные исследования», что считалось высоким уровнем признания. Об этой группе накопилось уже не так мало воспоминаний, но я остановлюсь только на одном чисто оценочном моменте. В системной проблематике, равно как и в методологии, логике и философии науки, была привлекательная возможность дистанцироваться от идеологического влияния. Собственно, феномен системности (целостности), представляющий несомненный философский интерес, был бы недостаточен для объединения столь значительного количества ярких людей под общее знамя.

Не случайно, что после снятия идеологического пресса системное движение сильно поредело. Не случайно и то, что человеческие связи системщиков, логиков и методологов оказались очень тесными. Мне довелось публиковать работы и по анализу понятия системности (с выделением противопоставления «система — множество»), и по анализу методологических установок (эвристик), и по исследованию науки как феномена человеческой деятельности. Однако меня совершенно не привлекала методология как способ проектирования деятельности. В этом мне виделось посягательство на свободу человека. Гораздо интереснее в методологии перспектива описания многообразия возможных методов и их связь с онтологическими представлениями. Эту идею мне удалось выразить в статье «Познавательные установки и космологические представления» («Сис- темные исследования — 1976»), Позже я ее сформулировал как принцип «методологического порочного круга»: метод исследования определяется представлением об онтологии объекта, а последнее имплицитно содержится в выбираемом методе. Системное движение было для меня хорошей питательной средой, которая в силу своей принципиальной неидеологичности притягивала многих сочувствующих и не превращалась поэтому в секту со своей доморощенной идеологией.

Системное движение отличалось своей готовностью объединять широкий спектр персональных интересов.

Мои дружеские связи (в первую очередь с братом Эрика — Борисом Юдиным) и репутация «пишущего», вероятно, послужили причиной приглашения на страницы «Вопросов философии», где в 70-е годы я опубликовал три большие статьи. Одна написана в соавторстве с С.В.Мейеном — о классификациях, посвященная двойственности таксономии и мерономии, другая — с Н.Я.Виленкиным об объектах математики, а третья (без соавторов) была посвящена проблеме машинного разума. В ней я в качестве отличия машинного «мышления» от человеческого приводил целеустремленность первого и ориентированность второго на ценности, а не цели. Этическая проблематика остро волновала меня еще с новомирской публикации, и в конце концов я издал «Лекции по этике» (М., 1994). В упомянутой статье я тайком просунул собственный стишок под названием «155-й сонет Шекспира». Редактор убрал кавычки, и Шекспир стал автором еще одного сонета, который осталось лишь перевести на староанглийский, что мне явно не по силам. О ценностно ориентированном поведении я написал потом статью в сборник «Психологические механизмы регуляции социального поведения» (М., 1979).

<< | >>

↑

Источник: В.А.Лекторский (ред.). Философия не кончается... Из истории отечественной философии. XX век: В 2-х кн,. / Под ред. В.А.Лекторского. Кн. II. 60 — 80-е гг. — М.: «Российская политическая энциклопедия». — 768 с.. 1998

Еще по теме 2. Первые «философские знакомства»: