Блестящим и наиболее типичным выразителем расовой теории общественных классов является австрийский социолог Людвиг Гумплович, развивавший учение о социальных классах, главным образом, в своем известном исследовании «Der Rassenkampf»311 и находившийся до некоторой степени под влиянием «Essai sur Tinegalite des Races» графа Гобино; последнего Гумплович называет «высокоодаренным французом, книгу которого можно рекомендовать, несмотря на ее огромные заблуждения»312.
К вопросу о социальных классах Гумплович подходит благодаря своему «социальному» или «групповому» методу исследования. По мнению Гумпловича, если ставить задачей социального исследования познание закономерности общественной жизни человечества, то необходимо класть в основу изучения общественных процессов не индивида, не личность, а социальную группу. Гумплович, как мы уже имели случай указывать (см. введение), исследует «не закономерное поведение индивидов, отдельных лиц, а, так сказать, закономерные движения групп»313. С точки зрения Гумпловича, социальная группа, или социальное сообщество, является первичным и основным элементом общества, а само общество — совокупностью отношений, возникающих между различными социальными группами, рангами, классами, сословиями. Все эти социальные сообщества, различно развиваясь и строясь в ходе исторического процесса, в своей структуре находятся в зависимости от сложных и разнообразных интересов, а также и отношений господства, лежащих в основе социальных общений314. В природе всех общений, или социальных образований, как «эт- иических», так и «социальных» в широком смысле слова, Гумплович находит следующие два основные момента, характерные не только для процессов общественного порядка, но и для всех процессов мировой жизни как растительного царства, так и животного: это, во-первых, момент гетерогенностиг социальных и этнических элементов, во-вторых, момент взаимодействия этих элементов между собою. Первый момент вытекает из факта полигенизма10*, который, как думает Гумплович, имеел место в истории человечества и проявляется в противоположности интересов, существующей между социальными группами. Второй же момент, момент взаимодействия, всюду и всегда приводит к тому, что всякий более сильный этнический или социальный элемент стремится подчинить своим целям слабейший элемент. Такова, по мнению Гумпловича, общая формула, по которой происходит взаимодействие между элементами. Таков общий закон их взаимоотношений: всюду и всегда более сильный старается сделаться господином слабейшего, чтобы заставить его работать на себя; если последнее удается, то между гетерогенными элементами возникает отношение господства, возникает рабство и крепостничество315. Подтверждение этого положения Гумплович видит в истории: что такое, спрашивает он, представляют из себя войны между государством и народами как не организованный поход грабителей с целью эксплуатации гетерогенных этнических и социальных элементов? Войны — лишь «высшие формы» примитивного грабежа и разбоя, хотя бы они и велись под прикрытием фраз о «цивилизаторских» и политических «идеях» за «свободу», за «человечество» или за «европейское равновесие»316. Цель таких войн — заставить врага служить средством удовлетворения потребностей победителей. Итак, отношения господства и подчинения — результат взаимодействия гетерогенных социальных и этнических элементов. «Но в то же самое время, эти отношения господства и подчинения, — по мнению Гумпловича, — всегда представляют собою и отношенияряз- деления народно-хозяйственного труда между отдельными элементами, составляющими общество»317. Такое социальное расслоение общества, сопровождаемое одновременно и разделением социально-хозяйственного труда, Гумплович находит всюду, это социальное расслоение и есть, по его представлению, классовое расслоение, т. е. расслоение общества, с одной стороны, на класс господствующий или класс господ, с другой — класс зависимых и подчиненных. Впрочем, для Гумпловича, безразлично — называть ли такого рода социальные образования в обществе классовым расчленением общества или сословным: для него все эти понятия — одни и те же понятия; все это различные формы одной и той же сущности318. Классовое расчленение, в смысле расчленения по принципу господства и подчинения, по мнению Гумпловича, особенно резко выступает там, где сохранились и еще не окончательно затушевались этнические различия между составными частями общества. Но такое же классовое или сословное расчленение видит Гумплович и в национально единых государствах, причем он находит «ясное различие» трех социальных классов: дворянства, буржуазии (торгово-промышленного бюргерства) и крестьянства319. Эти три общественных слоя, класса или сословия Гумплович характеризует как слои до некоторой степени замкнутые, в смысле их взаимных соотношений, причем замкнутость эта поддерживается, по его мнению, наследственной передачей имущества, профессии и общественного положения; и никакой параграф конституции, как бы торжественно ни провозглашал он равенство гражданских прав, не в силах, по мнению Гумпловича, устранить факт расчленения современного европейского общества на три сословия (класса): дворян, буржуазию и крестьян; весьма резкие различия между ними все равно остаются и представляют собою важный социологический факт320. Между всеми этими тремя классовыми образованиями Гумплович находит глубокие противоположности, корень которых лежит, по его мнению, в этнической гетерогенности социальных элементов общества, что особенно ясно видно, по его мнению, в странах с более молодой культурой, например, в Восточной Европе, где все три большие социально-классовые образования бесспорно представляют из себя особые родственно-племенные слои: высший и низший классы, т. е. класс дворян и крестьян здесь этнически чужды между собою и противостоят один другому, как два различных по происхождению этнических слоя; средний же класс, т. е. стоящее между этими двумя классами торгово-промышленное «сословие» городов, здесь всюду по большей части немцы; это можно встретить и в Венгрии, и в Польше, и в России, и даже в Богемии471**? Между двумя крайними социальными классами, т. е. высшим и низшим, существуют, как мы видели, отношения господства и подчинения. Гумплович не может себе представить, чтобы такого рода отношения могли создаться добровольно, по взаимному соглашению, между членами какого-либо единого, «сингенетического»12* племени; добровольно никто не согласился бы быть рабом; такого рода отношения — продукт войн, продукт завоевания, продукт борьбы; «расовая борьба за господство» во всех своих формах, открытых и насильственных, скрытых и свободных, — такова, по мнению Гумп- ловича, двигающая сила истории321. Но образование среднего, торгово-промышленного класса Гумплович рисует, наоборот, как результат мирного экономического процесса развития. Он, правда, рекрутировался первоначально из элементов, которые этнически не были родственны ни «сословию» господ, ни «сословию» крестьян; он рекрутировался из чужеродных элементов. С развитием потребностей господ, как думает Гумплович, между господами и рабами появляется иностранный купец, который является впервые в качестве гостя, выставляя на продажу свои товары. Он не принадлежит ни к господам, ни к рабам; мало-помалу гостя начинают ценить и терпеть; гость переселяется, устраивает колонию и, оставаясь лично свободным, он ограничивается сверху и снизу, создавая себе правовые гарантии. Появляется третье сословие322. Последнее начинает постепенно расти, сосредотачивая в своих руках все больше материальных благ и вместе с тем все настойчивее и настойчивее претендуя на участие в господстве. Таким образом, все три крупные и основные социальные классы, на которые расчленяет Гумплович современное общество, находятся в состоянии постоянной борьбы. «Один общественный слой (класс) всегда выступает против другого с той же неумолимой последовательностью, как и орда против орды, как государство против государства. Исходным предметом этой борьбы является интерес собственного класса»323. Эта борьба между различными социальными группами (классами) является душой внутренней и внешней государственной жизни, важнейшей двигательной силой всей внешней и внутренней политики; она является борьбой за самосохранение класса, за увеличение благосостояния, принимая всюду форму борьбы за господство324. Эта борьба всюду одна и та же, вытекает всегда из одних и тех же мотивов, с одними и теми же целями. И результат этой борьбы всюду один и тот же: развитие культуры, ассимилирование гетерогенных элементов, рост разделения труда, толкающий по пути к прогрессу325. Эта борьба идет и развивается между всеми тре мя социальными классами. «Мы знаем, — говорит Гумплович, — что история европейских государств вертится главным образом вокруг этой борьбы низших классов за достижение участия в законодательстве; мы знаем, что эта борьба частью была успешна, частью же все еще продолжается. История этой бррьбы далеко еще не закончена. После третьего сословия теперь выступает четвертое. Но из-за чего здесь борьба? За возможность вести социальную борьбу с одинаковым оружием в руках»326. Эту борьбу всяких социальных групп, не одних только этнических, Гумплович и называет расовой борьбой в широком смысле слова, видя в этой борьбе самых различных гетерогенных этнических и социальных единиц, групп и общений сущность исторического процесса327. Как мы видели, говоря о социальном расчленении, Гумплович придерживается идеи трех классов. Особенно подробно о «среднем сословии» говорит он в «Der Staat und die sozialen Gruppen»328. Здесь Гумплович развивает вообще уже знакомые нам взгляды на сущность и характер развития социальных классов, но на вопросе о происхождении и возникновении среднего слоя он останавливается подробнее. Чтобы правильно понять государство, говорит Гумплович, нужно на него смотреть как на комплекс социальных групп. В самый момент возникновения государства Гумплович находит уже в нем две различные социальные группы: победителей и подчиненное население; но во всех государствах без исключения вскоре же после их возникновения можно констатировать, говорит он, существование и третьего слоя, который вклиняется между господами и зависимыми в виде особого буферного слоя. О происхождении и развитии этого среднего слоя существуют, по мнению Гумпловича, два различные взгляда, из которых каждый, как думает Гумплович, правилен лишь отчасти, а оба, вместе взятые, содержат в себе, вероятно, всю истину. Один взгляд — это взгляд Лестера Уорда. Согласно последнему, средний слой населения рекрутируется под влиянием экономических законов, из сочленов столько же господствующего класса, сколько и зависимого в каждом примитивном государстве, развиваясь до образования «первичной буржуазии» («urtypischen Bourgeosie»)329. Этот взгляд Уорда находит себе подтверждение, по мнению Гумпловича, и в учении о третьем сословии, которое развивал Огюстэн Тьерри. По другому же взгляду в большинстве государств прошлого, равно как и настоящего средний слой состоит преимущественно из иностранцев, не принадлежащих ни к господствующему классу, ни к закрепощенному. В пользу этого взгляда, думает Гумплович, говорит не только значительное количество исторических фактов, но и го еще обстоятельство, что государственные теоретики, разрабатывая планы государственного строительства, всегда предлагали в данном случае образовать среднее сословие из иностранцев (например, Фома Аквинский). Во всяком случае, говорит Гумплович, всюду одинаковое появление такого среднего слоя уже само по себе предполагает некоторую общую естественную причину. Эта причина в том, что средний слой соответствует потребности класса господ, так как он заботится об удовлетворении таких жизненных потребностей, которые не могут быть удовлетворены одной только работой рабов: труд зависимого населения направлен был, прежде всего, на производство сырья (земледелие, скотоводство, работа на плантациях, горное дело и т. д.); между тем как средний класс частью занимался обработкой этого сырья (в ремесле), частью доставкой различных продуктов индустрии заграничного производства (в торговле). Функции среднего класса не ограничиваются, однако, по мнению Гумпловича, хозяйственной только стороной; он имеет и политическое значение, уменьшая плоскость трения между слоями господ и зависимого населения; отсюда вытекает и значение среднего класса как буферного слоя; он нередко отвлекает на себя то чувство ненависти, которое накапливается обыкновенно в слое зависимого населения против класса господ, играя роль часто козла отпущения, на спине которого разряжается чувство мести и ненависти330. В виде иллюстрации к этому положению Гумплович вспоминает ту роль, которую не так давно занимали арендаторы-евреи в Румынии, на которых разряжалась ненависть крестьян против давивших их аграриев331. Существованию в обществе буферных слоев Гумплович придает огромное социальное значение; такой слой он считает необходимым для сохранения общественной организации; при восстании рабов или крестьян он обычно всегда являлся объектом для непосредственного нападения, что лежало в интересах общественной организации, которая была бы обречена на гибель при отсутствии таких буферных слоев. Говоря вообще об образовании различных социальных групп с ростом государства, Гумплович различает между ними примарные группы и секундарные. К первым он относит зависимое несвободное население, класс господ и средний класс. Ко вторым — все различные социальные группы, дифференцирующиеся из примарных13* трех слоев. К такой секундарной14* группе в современном обществе принадлежит, например, по мнению Гумпловича, класс рабочих, образовавшийся из сельского крепостного населения; таковы в среднем слое группы духовенства, военных, чиновников, крупных промышленников, каковые группы вербуются точно так же и насчет разложения господствующего класса. Происхождение каждой из вновь образовавшихся социальных групп совершается при этом, по мнению Гумпловича, всегда в интересах господствующего класса, если и не непосредственно по инициативе последнего, то, во всяком случае, с содействия его332. Из трех примарных групп среднему классу Гумплович отводит второе место, непосредственно следующее после класса господствующих: средний класс пользуется и личной свободой, и различными привилегиями; лишь в управлении страной он не имеет сначала участия. Но впоследствии, по мере возрастания денежной мощи среднего класса, его капитала и интеллектуальных сил его членов, средний класс прибегает к помощи «народа» и, обещая ему богатую добычу, низлагает господ; обещания свои средний класс, говорит Гумплович, однако, не исполняет; напротив, он входит в союз с побежденным классом господ, чтобы вместе господствовать и угнетать массы; то обстоятельство, что эти массы своею кровью добывали для среднего класса его настоящее положение, последний, конечно, мало смущает333. Гумплович, как мы видели, выводит существующие в обществе классовые и сословные различия из различий расовых и племенных; корень же последних он находит в полигенизме. Гипотезу происхождения человечества из одного общего генеалогического корня Гумплович считает глубоким заблуждением. Напротив, человечество происходит, согласно Гумпловичу, от бесчисленных примитивных орд, которых было много во всех частях света, и социальная революция шла и идет, по его мнению, не по пути к дифференциации и разветвлениям, а наоборот — к все большей и большей агломерации и интеграции. В защиту полигенизма Гумплович ссылается на исследования Росмеслера, Карла Фогта, Бурмейстера, Агассица, Душе, Топинара и многих других. Эти исследования приводят Гумпловича к выводу, что человечество происходит не от одной пары, а от огромного числа прародительских пар или человеческих орд, которые в самых различных пунктах и частях земли и при этом не одновременно, а в разные эпохи доисторического человека, развивались ил существ низшего порядка вплоть до человека334. Отсюда Гумплович и выводит различия племен, составляющих государство, в котором различия племен переходят постепенно в различия сословий и клас- i ов. Это превращение племен в классы и сословия возникает, по мне- и ию Гумпловича, под воздействием общего закона развития человечества, именно под влиянием борьбы и конфликтов между разнородными социальными элементами, — борьбы, приводящей, в конце концов, к сближению и слиянию335. Резюмируя взгляды и положения Гумпловича по вопросу об общественных классах, мы приходим к следующему: 1) классовое расчленение общества начинается, по мнению Гумп- ловича, с момента возникновения отношений господства и подчинения, т. е. с момента возникновения рабства; к этому же моменту относит Гумплович и образование государства вообще; 2) основу классового расчленения Гумплович видит в этнической гетерогенности социальных элементов, исторически сложившихся в общество, нацию, государство; эта этническая, или расовая и племенная, гетерогенность привела, по мнению Гумло- вича, к войне между первобытными ордами и различными образованиями; результат войн и выразился в появлении господ и рабов, господствующего класса и подчиненного; 3) этническую гетерогенность Гумплович строит на основе полигенизма, т. е. на признании множественности различных первичных пар, из которых произошло человечество, и на отрицании гипотезы об едином общем генеалогическом корне, единой паре, из которой якобы развивалось общество; 4) в социальном строении современных обществ-государств так же, как и в структуре обществ далекого исторического прошлого, Гумплович всюду находит наличность трех социальных классов: высший и низший, т. е. дворянство и крестьянство, и между ними средний класс — торгово-промышленную буржуазию; при этом высший и низший классы он выводит из борьбы и завоеваний, средний же класс считает результатом мирного образования; 5) между социальными классами происходит, по мнению Гумпловича, постоянная борьба на экономической почве, направленная к защите экономических интересов класса; эта борьба классов выражается в форме борьбы за господство и за освобождение и может быть названа в широком смысле слова борьбой рас. Гумплович, как мы видим, не различает классового расчленения от сословного. Нигде не дает он и определения понятию социального класса. Социальный класс для Гумпловича—просто социальная группа, связанная, по крайней мере, в прошлом единством происхождения, единством расовой крови и племенного родства и имеющая общие интересы, противоположные интересам других социальных групп, составляющих общество. Такое определение класса не дает Гумпловичу надежного критерия для ясного анализа социальных классов в новом капиталистическом обществе, в отличие от классов старого сословного общества. Чтобы распутать неясность, Гумплович прибегает к установлению двоякого рода социальных групп: первичных и вторичных, примарных и секундарных. Но сколько-нибудь полного и подробного анализа этих двух групп Гумплович нигде не дает. Центр всего учения Гумпловича о социальных классах лежит, однако, как мы видели, в расовой основе возникновения и образования классов. Сведением всего процесса исторического образования и развития общества и государств к расовому фактору, к этнической гетерогенности и племенной борьбе Гумплович и повел за собой, главным образом, ряд социологов и историков, считаясь, таким образом, основателем расовой теории как в социологии вообще, так и в учении о классах в частности. В этом отношении влияние Гумпловича отразилось особенно заметно на учении Ратценгофера в Германии и Лестера Уорда в Америке. Посмотрим, как преломились идеи Гумпловича по вопросу о социальных классах на учении этих двух последних социологов. Расовый принцип в объяснении социального неравенства и социального расслоения общества имел в социологии вообще громадный успех. В этом отношении Гумплович имел многочисленных последователей, среди которых Ратценгофер наиболее близок к Гумпловичу. Но, строго говоря, в вопросе об общественных классах Ратценгофер внес мало нового после Гумпловича. Он даже затушевал ту острую по форме и яркую по идеям постановку вопроса о классах, какую мы видели у автора «Борьбы рас». Правда, принцип «социальной борьбы», принимавший у Гумпловича старую форму «расовой борьбы», звучит у Ратценгофера более определенно.
Но зато социологической стороной проблемы классовых «образований» Ратценгофер мало интересуется и нигде не делает попытки подойти к экономической и социальной структуре этих «образований». В сущ- мости, для него нет классов, сословий, профессий как таковых. Все > го для него—просто «социальные образования» в государстве-обще- i гве, ведущие «социальную борьбу» за свои «врожденные» интересы. Лгих врожденных интересов, которые преследуются различными «социальными образованиями», у Ратценгофера имеется целая сложная иерархия: тут и расовые интересы, и физиологические, и индивидуальные, и социальные, и даже «трансцендентальные», и, тем не менее, все это весьма мало выясняет суть дела336. Подобно Гумпловичу, Ратценгофер отрицает возможность появления социальной дифференциации и образования социальнодифференцированных различных групп внутри одной и той же однородной орды или племени. В его представлении примитивные общения, примитивные орды и племена не могли в себе иметь никаких элементов, которые бы могли привести к социальной дифференциации. Последняя могла наступить, по мнению Ратценгоферау лишь после того, когда орда раскалывается и когда некоторые части ее, отделившись одна от другой, в течение продолжительного периода времени ведут свое существование вдали от других родственных частей при различных условиях337. Когда затем орда начинает передвигаться в поисках пищи и корма, она рано или поздно сталкивается с другой ордой. Это столкновение ведет к борьбе, которая приводит или к истреблению, или к подчинению одной из них другой. Побежденные делаются рабами и принуждаются к работе, победители занимают привилегированное положение и образуют слой господ в происшедшем соединении. Такой характер имеют, по Ратценгофе- руу все первоначальные социальные образования, и в них уже заложены все основные явления, которые возникают позднее в наиболее высоко развитых обществах: и социальное неравенство, ведущее к определенным социальным образованиям, соединениям, организациям, и политическое неравенство, и индивидуальное неравенство, и т. д.338. Мы знаем, говорит Ратценгофер, что органический мир представляет вариацию и высшее развитие примитивных элементов путем соединения двух зародышевых клеточек или двух монопластид15*; аналогичное же происходит и в социальном мире339. К отожествлению законов социальной дифференциации с законами естественными Ратценгофер прибегает вообще весьма охотно. «Группирование индивидов, — говорит, например, он в другом месте, совершается по таким же законам, как и группирование атомов и молекул при действии химических сил»340. Итак, столкновение двух различных орд ведет к социальному неравенству. На этом факте Ратценгофер строит один из своих социологических законов, который он формулирует так: «соприкосновение в общественном отношении чужеродных общественных образований является причиной социальной борьбы»341. Этому принципу «социальной борьбы» (у Гумпловича— «расовой борьбы») Ратценгофер придает громадное значение как фактору социальной жизни. «Общественная борьба, — говорит он, — дает ростки для развития моральной жизни и толкает вперед культуру»342. Но вместе с этим Ратценгофер отводит место и труду как фактору социальной жизни. Социальное действие начинающейся культуры, говорит он, есть труд; для планомерной же хозяйственной деятельности необходима организация общения, подчиняющего каждого хозяйственным целям; «общение требует известных отношений господства, так как хозяйственная цель обеспечивается органами порядка»343. Итак, с одной стороны, отношения господства и поддерживающая их организация являются как результат завоевания и обеспечения со стороны привилегированных их привилегированного положения. С другой стороны, отношения господства — результат требований хозяйственного порядка. Строгого согласования того и другого фактора Ратценгофер не дает, несмотря на свой «позитивный монизм»16". Так или иначе возникает, однако, организация общества и государство. Какие же расслоения видит Ратценгофер в этом организованном в государство обществе? «С появлением государства, — говорит он, — начинается внутренняя дифференциация обществ, на основе отношений государства, владения и форм промышленной деятельности, обогащения. Появляются социальные соединения (Sozalverbande), которые образуют в государственном организме сословные индивидуальности; эти сословные соединения, с точки зрения борьбы за существование, суть политические партии». «Сословное расчленение на различные слои по их влиянию в государстве обнимает: династию, дворянство, или, коротко говоря, привилегированных; затем духовенство, военное сословие, среднее сословие, рабочих и, наконец, лиц, не пользующихся в государстве никаким влиянием (Einflusslosen). Сословное расчленение на слои по их вла- дению определяется хозяйственными условиями общества, но вообще распадается: на владеющих источниками производства, владеющих меновыми ценностями (очевидно торгово-промышленный класс) и невладеющих»344. Сословное же расчленение по форме промышленной деятельности или обогащения разделяет общество, как находит Ратценгофер, на интеллектуальных работников и физических, а каждая из этих двух больших групп в свою очередь распадается на работающих для собственного обогащения и работающих на других. Имеется, наконец, по Ратценгоферу, и еще одна группировка: на лиц, презирающих труд, и лиц трудолюбивых345. Ратценгофер останавливает свое особое внимание на «сословном» расчленении, говоря подробно о «сословных интересах»346. Сословные интересы он определяет как интересы тех слоев, которые являются соучастниками борьбы, образованной хозяйственной и политической организацией государственного общества, т. е. общества, организованного в государство. Каждый из этих общественных слоев борется за свое место в общественной жизни, чтобы не потерять его и не опуститься в те слои, где, кроме забот о хлебе насущном, нет других интересов. Что же касается того, какие именно эти слои, то каждое государство, говорит Ратценгофер, если не по форме, то по существу расслаивается одинаково. В каждом государстве общество расчленяется, по его мнению, на три главные группы: на группу привилегированных, среднее сословие и невладеющих (ни имуществом, ни правами, ни политическим влиянием), причем этб расслоение происходит первоначально не в политической жизни, а благодаря хозяйственной борьбе347. Таково в общих чертах учение Ратценгофера, поскольку последний касается проблемы социальных классов. Резюмируя взгляды Ратценгофера в интересующей нас проблеме, мы должны придти к следующим выводам: 1) основой социального расчленения Ратценгофер считает столкновение разнородных рас; 2) все разнообразие социальных слоев в развитом обществе Ратценгофер сводит к разнообразию сословного расчленения; при этом под последним он разумеет не только расслоение на основе правно-политических различий, но и «социальное» расслоение на основе отношений господства и зависимости; 3) различий сословного расчленения от классового для Ратценгофера не существует; 4) сословное расчленение в развитом обществе Ратценгофер классифицирует по четырем различным основам: а) по политической силе; Ь) по факту владения или невладения; с) по форме обогащения (промышленной деятельности); d) по психологическому отношению к труду; 5) типической формой сословно-социально-политического расчленения общества Ратценгофер считает трехчленное деление на привилегированных, бесправных и среднее «сословие», занимающее среднее место между первыми и вторыми как по своему незначительному политическому влиянию, так и по своему незначительному имущественному владению; 6) в своем «позитивном монизме» Ратценгофер близок к естественно-органическим учениям, сводя законы социальной дифференциации к естественным (физическим и химическим) законам. Как можно видеть, все это мало выясняет сущность классового расчленения и процесс образования социальных классов. «Ратценгофер, — так характеризует его Бентли, — к несчастью, не хочет брать факты так, как они открыты для их наблюдения... Вместо этого он старается втиснуть их в удивительно скучную и тягучую метафизику, которую он называет позитивным монизмом, но которая не является ни позитивной, ни монистической... С этой метафизикой он думает, что он далеко ушел вперед от Гумпловичау между тем как на самом-то деле он остается позади последнего, не продвинувшись ни на шаг»348. Подобно Ратценгоферу, под значительным влиянием «Борьбы рас» находится и Лестер Уорд в вопросах о социальных классах и социальной дифференциации вообще. Проблемы социальных классов Уорд касается главным образом в своей статье, помещенной в «American Journal of Sociology», под названием «Социальные классы при свете социологической теории»349, а также в различных своих исследованиях, посвященных вопросу о дифференциации и интеграции общества350. Основные положения «Борьбы рас» Уорд разделяет целиком. «Гумплович и Ратценгофер, — говорит он в “Pure Sociology”, — доказали убедительно, что генезис общества, насколько мы можем знать, покоится всецело на борьбе рас. Я ничего не надеюсь прибавить к их мастерскому изложению этой истины, которая бесспорно внесла весьма ценное приобретение в социологическую науку. В этом учении их мы имеем, наконец, верный ключ к решению вопроса о происхождении общества. Это не все, но это основа всего... Это стоит в полной гармонии со всеми фактами этнологии и антропологии»351. Первый шаг в борьбе рас, говорит Уорд, это покорение одной расы другой. Более сильная раса подчиняет себе слабую. На низшей стадии этого процесса покорение сопровождалось истреблением покоренной расы; низшие дикари по большей части — каннибалы; большинство примитивных войн было не чем иным, как охотой, где человек для обеих сторон являлся взаимной добычей. На более поздней, высшей стадии, охота, каннибализм и истребление покоренной расы было вытеснено различными формами рабства. Истребление покоренной расы представлялось непрактичным. С этого момента, после покорения, две различные расы, победившая и покоренная, приходят в тесное соприкосновение одна с другой. Полная ассимиляция между ними, однако, невозможна, так как расы эти слишком различны. Победившая раса смотрит с презрением на побежденную и заставляет ее служить себе. Побежденная раса, в свою очередь, подчиняясь злой неизбежности, ничего другого не может питать к расе-победительнице, кроме глубокой ненависти, и во всем подчиняется только грубой силе. Таково происхождение касты, по мнению Уорда, и он не удивляется, если кастовый дух так глубоко внедряется в жизнь всякого общества, что его трудно совершенно искоренить352. Объяснить враждебность и гетерогенность рас полигенизмом, как это делает Гумплович, Уорд считает, однако, недостаточным. Теория полигенизма для объяснения этого, по его мнению, непригодна потому уже, что она не имеет никакого отношения к социологическим фактам: «социолог как таковой не имеет никакого дела с происхождением человека». Причину гетерогенности рас Уорд видит в процессе дифференциации их, которая началась с того момента, когда орды и классы по мере своего разрастания стали распространяться по обширной территории земной поверхности в поисках пищи и постепенно теряли всякое воспоминание друг о друге и о своих сородичах, развивая в себе особый язык, вырабатывая особые привычки, нравы, обычаи, религиозные обряды, создавая свой особый культ богов, тотемов. Неудивительно, поэтому, если первобытные человеческие группы смотрели одна на другую с крайней ненавистью и не видели ничего общего между собою, всегда готовые напасть друг на друга, борясь за собственное существование353. Истории расовой дифференциации и образования рас путем расовой борьбы и особенно открытию принципа естественного происхождения политических обществ и правового государства, связанному с именем Гумпловича и теорией борьбы рас, Уорд придает громадное научное значение для социальных проблем, аналогичное тому, какое имело в области биологических знаний открытие принципа естественного подбора354. Расовая теория дает возможность Уорду подойти к проблеме происхождения и природы социальных классов с новой точки зрения. Происхождение социальных классов, по мнению Уорда, составляет интегральную часть общего социального процесса, освещенного расовой борьбой. Классы должны были развиться, как находит Уорд, вместе со всеми другими социальными образованиями из родовой общины, которая классов не знала. Зарождение социальных классов Уорд ищет в образовании и развитии каст. Как хорошо известно, говорит он, одним из первых результатов завоевания является появление в обществе различных расслоений, называемых кастами. Раса завоевателей становится при этом высшей кастой, завоеванная — низшей. Между ними рано развивается промежуточная каста, существование которой вызывается требованием самой жизни общества. Высшая каста дифференцируется, распадаясь на жреческую касту и касту воинов, а промежуточная развивается из наиболее образованных элементов как расы победителей, так и расы побежденных и заведует материальным производством нового общества. Низшая же раса исполняет за всех труд или в качестве рабов, или в качестве касты ремесленников, которая, в свою очередь, распадается нередко на множество подкаст и гильдий с наследственным характером. Из этих кастовых образований и выросли, по мнению Уорда, те социальные классы, которые мы находим в настоящее время во всех развитых странах. Современные классы — это модифицированные касты, и те четыре так называемых «сословия» (estates) европейской истории, которые так определенно вырисовывались уже в XVIII-м столетии, точно соответствуют четырем большим кастам Индии: каста брахманов — н о позднейшее первое сословие, духовенство; кшатрии получили i сбс теперь имя второго сословия, светской аристократии, господ- * гвующего, правящего класса; вайшья — это современная буржуа- IIIя, торгово-промышленники; наконец, шудры — это современное четвертое сословие, промышленный пролетариат. И так как касты представляют собою продукт завоевания и борьбы рас, то и классы, следовательно, покоятся на расовом принципе. Но этот великий > гнический принцип, лежащий в основе социальных классов, как ду- мает Уорд, в течение долгого времени был скрыт от внимания исследователей. С течением времени забывалось, что касты выросли из .ивоеваний. Господствующие касты старались уверить и себя, и дру- I их, что касты имеют божественное происхождение или, во всяком случае, опираются на естественный порядок. Развивалось представление, что высшая и низшая касты стали таковыми в силу естественного порядка, согласно действительной природе вещей. Греки, например, говорит Уорд, были расой-победительницей, которая еще в догомеровское время напала на Грецию и Малую Азию и подчинила себе народы, которые она там нашла, превратив их в рабов. Но гак как писаная история началась еще много позднее этого времени, го было забыто, кем были рабы в Греции, и на них смотрели как на низшие существа; в таком смысле смотрели на существование рабов Платон и Аристотель. Этот же взгляд остался до некоторой степени и до сих пор в вопросе о социальных классах1. Тот факт, что побежденные расы заняли свои социальные позиции, как выражается Уорд, задолго до писаной истории (в тех странах, где они жили), скрывал их истинное происхождение и затемнял этнический принцип, лежащий в основе социальных классов. В раскрытии последнего Уорд и видит главную заслугу расовой теории, указывая на Грассери, Топинара, Ве- стермарка, не говоря уже о Гумпловине. Итак, согласно Уорду, расовая борьба имела универсальный характер и всюду приводила к одним и тем же результатам. Касты — это один из первых институтов, выросших из этой борьбы рас. Современные же классы, как они развивались в культурных современных странах, являются лишь модифицированными формами и пережитками кастовой системы. Их этнический характер нигде не исчезал вполне и отразился в различии современных социальных классов. И с этой точки зрения, низшие классы, по мнению Уорда, являются «низшими» лишь по отношению к высшим; раз они представляли собой побежденные расы, то, конечно, они становились низшими по отношению к своим победителям в момент завоевания и покорения. Но это «низшее» состояние носит искусственный характер, оно имеет условное значение; оно не имеет значения естественного состояния, раз навсегда данного и наследственно передаваемого. Признавая этнический принцип как основу образования каст и классов позднейшего времени, Уорд не отрекается при этом от той биологическо-органической идеи, которой проникнуто до некоторой степени, как мы указывали, социологическое построение Гумпловича, что еще более сближает этих социологов. Описывая в «Риге Sociology» процессы дифференциации первобытных человеческих групп, Уорд замечает: «Эти процессы во всех своих точках идентичны с теми, какими образовывались звездная система, химические системы и органические формы»355. Для Уорда «органический и надор- ганический процессы — одни и те же процессы в принципе, хотя и различные в методе; социальная эволюция подчиняется одним и тем же общим законам, как и органическая эволюция»356. Это дает нам новое подтверждение тому, что органическая теория классов Аммона и расовая теория Гумпловича, Ратценгофера и Уорда, покоятся на родственных основаниях, на некоторых общих социологических предпосылках и, таким образом, довольно тесно между собою связаны. Правда, расовое объяснение классового расчленения общества и исторического возникновения социальных классов не грешит такой наивностью своих построений, как органическая теория, но оно далеко не свободно от серьезных заблуждений, лишающих ее научности. Расовая теория, во всяком случае, много выше стоит, чем органическое учение о классах, как оно выразилось, например у Аммона. В данном случае, важно уже то, что этнический принцип происхождения классов срывал печать аристократичности с теорий органических социологов, которые оправдывали существующее неравенство, ставя вопрос о происхождении этого неравенства на базис естественного отбора, и приковывали низшие классы к вечной ограниченности, к вечной и безнадежной осужденности на состояние низших. Расовая теория со своим этническим принципом разрушала легенду о высоком происхождении высших классов, указывая на простой факт силы и насилия, благодаря которому высшие расы делались низшими, а низшие — высшими. Правда, вместо принципа наследственного, исконного, чуть не божественного аристократизма высшего класса расовая теория выдвинула принцип превосходства сильного; право наследственного аристократа здесь заменяется правом сильного. Один принцип стоил другого. Но все же это было шагом вперед. Выставляя основой классового расчленения в обществе расовую и племенную гетерогенность, расовые теории не в силах были, как мы видели, выяснить ни сущности социальных классов, ни процесса исторического образования классов. Этого не могли сделать расовые теории уже по одному тому, что в основу выяснения экономической категории, каковой является понятие социального класса, они клали не экономический момент, как следовало бы ожидать, а этнический. Благодаря этому эти теории не могли провести различия и между сословным расчленением и классовым. Без последнего же различения проблема социальных классов не могла быть раскрыта даже в самых общих своих элементах. Несомненно, момент завоевания, покорения одного племени другим, не мог не отражаться на процессе разложения общества на неравные группы. Но причины этого разложения и дифференциации лежали не вне общества, а внутри его. Теория же завоеваний совершенно не касается внутренних процессов в эволюции общественных отношений, принимая привходящие моменты за причинно-образующие и нередко следствие за первопричину. Лишь один момент являлся жизненным в расовых теориях — это момент борьбы которую авторы этих теорий клали в основу социальной эволюции и образования социальных групп. Но этот момент социальной борьбы в более чистой форме и не на этническом, а на экономическом фундаменте был провозглашен еще ранними социалистами и французскими утопистами и историками, как мы видели выше.