Характер и тенденции карьерной мобильности в современной России

В то же время, если продолжить эту линию, для сотен тысяч, если не миллионов людей, выходцев из села, закрытым оказался такой канал восходящей социальной мобильности, как массовое развитие фермерства, который мы не обсуждаем в силу отсутствия соответствующих данных в наших опросах. Кроме того, наши обследования не дали возможности отследить карьерные перемещения такой группы, как профессио нальная часть вооруженных сил. Поэтому, хотя наши постсоветские опросы и охватили все экономически активное население страны, мы вынуждены рассматривать мобильность преимущественно в системе городских занятий.

В своем анализе мы разделяем перемещения на 1) профессиональные, т.е. горизонтальные, вызванные сменой вида занятий, не влекущей за собой изменения социального статуса, и 2) собственно социальные, т.е. вертикальные, которые связаны со сменой социального статуса, изменением принадлежности к социально-профессиональному слою, занимающему определенную нишу в социально-профессиональной иерархии.

Здесь нужно иметь в виду некоторые существенные ограничения. Сигналы, свидетельствующие о соответствии жизнедеятельности общества коренным принципам его организации (то, что применительно к нашей проблеме мы обозначили как принципы медитократические и меритократические), с наибольшей яркостью прослеживаются в характере формирования высших слоев общества (его элиты). Представительной базой данных, которая была бы основанием для устойчивых научных выводов, мы, к сожалению, не обладаем. Материалы углубленных интервью, дающие возможность построить индивидуальные карьерные траектории, мы сочли недостаточными для научно обоснованных выводов.

Чтобы обеспечить большую сопоставимость данных и избежать разнонаправленное™ векторов социальной мобильности, естественных в каждом младшем поколении экономически активных сограждан, для анализа мы взяли старшее работающее поколение в возрасте от 40 до 60 лет. Первая грань очевидна. Что касается 60-летия, то практически доля выходящих за пределы этого возраста как в целом по стране, так и в составе наших респондентов в экономически активной части населения весьма скромна, да и там наблюдается переход к занятиям специфически «пенсионерским», не требующим, как правило, высокой квалификации и сопряженным с заработками, выполняющими роль дополнения к пенсионным доходам.

Январь 1994 г., когда был проведен первый из всероссийских опросов, застал население в период еще не завершившейся сумятицы, когда продолжалось резкое падение произ водства и происходило закрепление собственности за новыми владельцами, толкавшими к увольнению ненужных им квалифицированных людей, работавших преимущественно в обрабатывающей промышленности, которая составляла стержень советской экономики.

Результаты налицо. После событий 1990-х в составе занятых произошло резкое сокращение лиц квалифицированного умственного труда, которые некогда определяли облик СССР как страны развитого индустриального экономического порядка: резко упало не только количество инженерных позиций, в значительной мере сократилось количество людей, занятых в научно-исследовательском секторе. Добавим к этому, что по нашим данным, такая категория работников, как профессионалы, в период с 1994 по 2006 г. утратила свою подвижность в плане социально-профессиональных перемещений. Доля начинавших свой трудовой путь в этом же качестве увеличилась с 40,9 до 53,4%. Заметно реже стал осуществляться переход в эту группу с позиций, требующих более высокой квалификации и выполнения управленческих функций: в общей сложности с 9,5% в 1994 г. до 5,3% в 2006-м. С другой стороны, профессионалы стали реже начинать свой трудовой путь с более низких социальных позиций (49,6% в 1994 г. против 41,1% в 2006-м). Причем подавляющее число профессионалов приобретает свой нынешний социально-профессиональный статус уже к 30 годам (см. табл. 15.4). Характерно, что по сравнению с 1994 г. в 2006-м частота переходов в эту группу с более низких социальных позиций за рассматриваемый отрезок жизненного пути (30 лет — момент опроса) заметно сократилась.

Для упрощения задачи мы опускаем данные опроса, проведенного в 2002 г., которые также зафиксировали резкое снижение количества квалифицированных интеллектуальных ресурсов в трудовой массе страны. Тем не менее, по нашим данным, по сравнению с 2002 г. в 2006-м этот процесс лишь усугубился.

Увеличился процент технических работников, среди которых в 1994 г. довольно высокой была доля тех, кто начинал свой трудовой путь с позиций, требующих среднего специального и высшего образования (41,2%), это те, кто ушел с позиций, требующих высокой квалификации, на множившиеся рабочие места, которые предоставляла постоянно расширявшаяся сфера торговли и услуг. К 2006 г. доля лиц, начинавших трудовую деятельность в качестве профессионалов с высшим и средним специальным образованием, в составе категории технических работников сократилась до 19,5% при общем увеличении доли лиц, занявших это социально-профессиональное положение с самого начала своей трудовой деятельности: с 23,5% в 1994 г. до 32,2% в 2006-м. В связи со сказанным достаточно вспомнить, что мужская рабочая сила была использована в качестве частных охранников (по некоторым данным, их численность составила до миллиона человек), которых вообще не существовало на предыдущем этапе развития страны, поскольку эти функции, требовавшиеся в гораздо меньшем объеме, при прежнем порядке выполняла милиция.

Такие востребованные в советское время специалисты, как станочники, слесари, наладчики, инструментальщики и т.д., те самые, которых сейчас так остро не хватает встающей на ноги промышленности, были вынуждены зарабатывать за пределами этих позиций: кто ушел в подсобное хозяйство, женщины (как, впрочем, и мужчины) в основном были вынуждены уйти в сферу услуг, не говоря уже о таком явлении, как «челночничество», которое составило значительную часть занятых в экономике страны, но остается не учтенным государственной статистикой. Так, в подавляющем числе случаев (70—71%) работники квалифицированного и высококвалифицированного физического труда не меняли своего социально-профессионального положения с начала трудовой деятельности как в 1994 г., так и в 2006-м. Однако если в 1994 г. те, кто на момент опроса были квалифицированными рабочими, лишь в 2,6% случаев начинали свою карьеру с позиций, требующих высшего профессионального образования, а в 1,2% случаев — с управляющих должностей, то в 2006 г. в составе опрошенных совершивших подобные переходы практически не осталось. С другой стороны, более частыми стали переходы в состав квалифицированных рабочих из промежуточных социально-профессиональных позиций (технические занятия, а также занятия, требующие среднего специального образования) — с 6,4% в 1994 г. до 10,8% в 2006-м. Надо полагать, что во многих случаях это возвращение людей на первоначальные позиции: согласно нашим данным, в 2006 г. 3,4% из состава квалифицированной рабочей силы вернулись в эту группу из технических работников в сфере торговли и обслуживания, где они были заняты до 30 лет.

У нас и поныне миллионы рабочих рук не входят в совокупную рабочую силу, фиксируемую государственной статистикой. Таким образом, мы имели дело с мобильностью, которая во многих случаях формально могла быть оценена как горизонтальная. Однако если учесть качественное состояние рабочих мест и реальные функциональные требования, то эту социальную мобильность на самом деле можно было бы оценить как нисходящую. Неудивительно, что в этих условиях общая образованность и квалифицированность занятого населения остались прежними, поскольку система образования долгое время держалась на инерции консервативной части работников, занятой в этой сфере и не покидавшей работу, несмотря на порядочно сократившуюся заработную плату.

Управляющие среднего звена в 1994 г. чаще всего начинали свой трудовой путь в роли квалифицированных рабочих (30,0%) и профессионалов (35,0%, если суммировать с высококвалифицированными профессионалами), в 2006 г. — 11,9 и 42,8% соответственно. В 1994 г. технические работники в 29,4% случаев начинали неквалифицированными рабочими, в 5,9% — квалифицированными.

По данным нашего опроса получается, что наибольшие потери в результате реформ начала 1990-х понесли высококвалифицированные профессионалы (табл. 15.5). Доля тех, кому удалось сохранить свое социально-профессиональное положение, составила уже на момент опроса января 1994 г 76%. Это показывает, насколько негативно сказались удары, нанесенные реформами по науке, особенно прикладной, включая научные центры, связанные с оборонной промышленностью. Любопытно, что многие, чтобы не терять связь с любимым делом, пошли на снижение социальной позиции, переходя на более низкие статусные позиции, но тем не менее преимущественно в сфере квалифицированного нефизического труда. Так, из 34% высококвалифицированных профессионалов, которые изменили свое социально-профессиональное положение к моменту опроса 1994 г., около половины (15%) ушли в категорию профессионалов с высшим и средним образованием, примерно по 5% перешли на управленческие позиции и в предпринимательство.

Таблица 15.5

Последствия реформ 1990-х гг. и характер социальной мобильности (по материалам опросов 1994 и 2006 гг.) Социально-профессиональное положение респондентов в канун реформ 1989“ 1990 гг. Доля сохранивших свое социально-профессиональное положение к моменту опроса 1994 г. 2006 г. Предприниматели 100,0 40,0 Управляющие высшего звена и чиновники 100,0 — Управляющие среднего звена 72,2 50,0 Руководители низового уровня 81,1 39,0 Высококвалифицированные

профессионалы 75,8 50,0 Профессионалы с высшим образованием 81,6 ч 61’° Работники со средним специальным образованием 77,1 Г 59,2 Технические работники (в торговле, обслуживании) 77,8 41,3 Квалифицированные и высококвалифицированные рабочие 90,7 .. 73,2 Не- и полуквалифицированные рабочие 86,8 65,0 К 2006 г. только половина (50%) из тех, кто принадлежал к группе высококвалифицированных профессионалов в канун реформ, сохранила свой статус, что, по всей видимости, связано со старением кадров и отсутствием пополнения данной группы за счет молодежи, окончившей высшие учебные заве- дени я. Переход в другие социально-профессиональные группы осуществлялся в основном как и прежде, однако с большей интенсивностью в категории простых профессионалов (с высшим образованием — 12%, со средним специальным — 10%). Крайне тревожным является то, что к 2006 г. часть этих работников — почти 9% — была вытолкнута в рабочие профессии, чего не происходило до 1994 г.

Что касается людей с более скромной позицией — простых профессионалов, то для них сохранение своего социальнопрофессионального статуса было более вероятным: только 18% респондентов, принадлежавших к данной группе в канун реформ 1990-х, изменили свое положение к моменту опроса 1994 г. Как уже было показано, общая численность профессионалов, по нашим данным, не претерпела особых изменений, а вот распределение по отраслям деятельности значительно изменилось. Так, по данным 1994 г., наиболее динамичная часть профессионалов из тех, кто был таковыми в канун реформ, перешла на позиции, требующие более высокой квалификации (в 3% случаев), в предпринимательство (2%) и на управленческие позиции (4%). Поданным опроса 2006 г, эти цифры составили 4, 5 и 15% соответственно, притом что доля профессионалов, не изменивших свое социально-профессиональное положение по сравнению с концом 1980-х гг., сократилась до 61% (с 82% в 1994 г.). Эта информация, к сожалению, не совсем представительна ввиду того, что полнота ответов о статусе людей перед началом реформ оставляла желать лучшего. Поэтому речь идет скорее не о статистически безукоризненных данных, а о некоторых предварительных зарисовках, где цифровые показатели нуждаются в дополнительной проверке.

Наконец, рассмотрим такую группу, как квалифицированные и высококвалифицированные рабочие. Согласно материалам опроса 1994 г., ядро этой группы практически полностью уцелело, несмотря на значительные изменения, которые претерпела экономика страны за довольно короткий период со времени реформ 1989—1990 гг.: к моменту проведения обследования свое социально-профессиональное положение удалось сохранить 91 % из тех, кто стал работником квалифицированного труда в дореформенное время. В незначительном числе слу чаев переходы осуществлялись в сферу неквалифицированного физического труда (4%), а также сопровождались повышением социального статуса при переходе на позиции руководителей низового звена (3%). К 2006 г судьба рабочих тем не менее изменилась кардинально: свое социально-профессиональное положение к моменту проведения соответствующего опроса сохранили только 73% из тех, кто занимался квалифицированным физическим трудом до начала реформ. При этом значительно увеличилась доля тех из них, кто переходил на позиции, не требующие особой квалификации (10%), а часть рабочих вовсе была вынуждена переходить на позиции в сфере торговли и обслуживания (4%).

Мы не будем сейчас оценивать все разнообразие позиций по поводу типа общества, который сформировался в современной России, обозначим лишь, что сами мы не относим себя ни к сторонникам буржуазного, ни демократического сценария его развития. Мы решительно против того, чтобы считать любое общество, не обладающее этими характеристиками, обществом недоразвитым или обреченным на трагическую судьбу. Мы рассматриваем современную Россию как представительницу специфической евразийской цивилизаций с тысячелетиями воспроизводившимися в ней отношениями «власть — собственность», как носительницу определенных традиций управления и организации социальной и гражданской жизни. Очевидно, что в этом обществе за вычетом отдельных периодов возможны высокие темпы мобильности, которые связаны с интенсивными процессами индустриализации и (или) урбанизации.

Мы исходим из того, что предыдущая фаза, фаза советского этакратизма, как раз совпала с этапом такой модернизации, которая создала параллельную индустриальную экономику, равноценную капиталистической, но созданную на принципиально иных началах. Поэтому естественно было ожидать, что уровень социальной мобильности в таком обществе мог быть достаточно высоким. Исходить из принципа, что советское общество состояло лишь из номенклатуры и массы бесправных граждан, — значит не понимать сущности социальных отношений и социальной стратификации в обществе этого весьма своеобразного порядка. Данные о развитии социальных процессов в нашей стране за постсоветский период продемонстрировали, что в условиях трансформационной ломки, в условиях затянувшегося на все 1990-е гг., а в некоторых аспектах и затронувшего 2000-е социального кризиса мобильность в российском обществе носила деформированный характер. Ее масштабы были явно недостаточны с точки зрения выдвижения на передние позиции более динамичных и более подготовленных членов общества. Теоретически мы предполагаем, что это было связано с реализацией так называемого медитократического принципа с консервацией на высших слоях общественной системы лояльных к ней, но не обладающих при этом высокой степенью одаренности и подготовленности членов общества.

Гипотеза о медитократической организации социальной мобильности и формировании элиты была сформулирована нами как результат проработки данного исследования, и мы не имели возможности провести специализированное исследование, которое позволило бы признать эту гипотезу вполне обоснованной. Поэтому речь идет лишь о некотором наброске, предпосылках, развивающих данную гипотезу Что касается нисходящей социальной мобильности, то, к сожалению, ее масштабы, особенно относительно таких важных для модернизаци- онных процессов слоев, как высококвалифицированные профессионалы и высококвалифицированные рабочие, была избыточной, и начавшиеся было процессы, скорректировавшие эту негативную мобильность и во многом ее преодолевшие, были прерваны кризисом 2008—2009 гг. , Л ,

'Н . ' V. • 1 А