В ПОИСКАХ ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ ОСНОВЫ

При осуществлении своих классовых задач внешнеполитический механизм Соединенных Штатов нуждается в системе взглядов, определяющих и обосновывающих главные направления его деятельности, равно как и истолковывающих процессы международных отношений.

В течение длительного времени не предпринималось попыток создать какую-либо теорию международных отношений и внешней политики в США. Дипломатические акции от случая к случаю объяснялись «предначертанием судьбы», «американской миссией» и т. п. Выполняя социальный заказ своего класса, ученые-междуна- родники занимались в основном эмпирическими исследованиями, в первую очередь—комментированием текущих политических событий и изучением конкретной дипломатической истории.

Появление первого в мире социалистического государства и провозглашение им новых принципов международных отношений поставили правящие круги США перед необходимостью разработки теоретических средств оправдания и защиты своих действий на международной арене. Первой реакцией на ленинский Декрет о мире со стороны обогатившегося на первой мировой войне американского империализма были известные «14 пунктов» президента Вудро Вильсона, в которых делалась попытка подвести политико-философскую базу под внешнюю политику США, прикрыть ее империалистиче- скую сущность традиционной для буржуазии демагогией 0

мире, демократии, справедливости и праве.

«14 пунктов» Вильсона явились своеобразным руководством к действию для американских специалистов в области международных отношений. Их усилия стали сосредоточиваться на доказательствах того, что при формулировании и проведении внешней политики необ- ходимо-де исходить из демократических идеалов, свидетельствующих о морально-этическом «превосходстве» американцев над другими нациями. Развившие эту концепцию буржуазные теоретики получили название «идеалистов». При всей своей продуктивности теоретики- идеалисты составляли весьма незначительную группу в американских общественно-политических науках (в 1930 г. их насчитывалось всего 18 человек)297. Приобщение буржуазных ученых к разработке внешней политики, хотя и наметилось в этот период, осуществлялось крайне медленными темпами. Внешняя политика, как и раньше, продолжала оставаться уделом замкнутого круга лиц.

Вторая мировая война и дальнейшее углубление общего кризиса капитализма, вызванное становлением социалистического содружества наций, с одной стороны, борьба американских правящих кругов за установление мирового господства США и вызванное этим усложнение внешнеполитических задач, а также расширение аппарата управления, с другой стороны, обусловили растущую потребность в привлечении всех доступных средств, в том числе и политической науки, для наиболее эффективного выполнения внешнеполитических целей. Эта потребность приобретает особую остроту перед лицом того вызова, который бросает плюралистической буржуазной науке глубоко научное понимание процессов на международной арене, которое дает марксистско- ленинская наука.

Перед американскими специалистами-международ- никами в качестве первоочередной задачи встало теоретическое осмысливание всего комплекса сложных международных процессов, разработка широкого круга проблем в области теории — от установления общих за- койомерностей международной жизни до определения содержания внешней политики государства. Цель этого состояла в том, чтобы найти приемлемое для правящих кругов США объяснение мировых процессов, помочь этим кругам в принятии и осуществлении внешнеполитических решений. «Практики, обладающие непосредственным дипломатическим опытом,— поясняет вице-президент фонда Рокфеллера, видный американский ученый К. Томпсон,— нуждаются в общих концепциях для понимания значения происходящих с ракетной скоростью изменений в мире»298.

Так называемый «расцвет теоретической мысли» в области международных отношений в США наступил, однако, лишь во второй половине 50-х годов. В американской литературе часто приводят слова Гегеля о том, что «сова Минервы вылетает в сумерки», и высказывание известного французского социолога Раймонда Арона — «тяжелые времена способствуют размышлению». Нельзя, очевидно, признать случайным, что именно 1957— 1958 годы, отмеченные запуском советских искусственных спутников Земли, подстегнули американскую науку к еще более активной разработке проблем международных отношений и внешней политики. Крах мифа о всемогуществе США стимулировал и продолжает стимулировать поиски ориентиров для проводников внешнеполитического курса США.

Первые шаги пришедшей в 1968 г. к власти республиканской администрации отмечены значительными усилиями к тому, чтобы поставить себе на службу социально-политические науки. Наряду с назначением ряда видных специалистов в государственные внешнеполитические органы президент Никсон заявил о своем намерении наладить «поступление в Белый дом лучших идей и информации, которые имеются во многих частных ипо- лучастных исследовательских организациях, занимающихся проблемами национальной безопасности»299.

В современной американской литературе по общим вопросам международных отношений вырисовываются два направления. Одно — традиционалистское, находится под заметным влиянием политических учений буржуаз ных мыслителей Западной Европы XVIII и XIX вв. В нем представлены разнообразные течения и школы — от довольно аморфного историко-философского течения и школы политического идеализма до более компактной и влиятельной школы, известной в США как школы «политического реализма». Другое, так называемое модернистское, направление уходит своими корнями к философским воззрениям неопозитивистов и, претендуя на освобождение от «домыслов» традиционалистов, выставляет себя представителем «чистого знания», «беспристрастной, строго научной теории». В рамках этого направления существует большое количество отдельных школ, теорий и концепций, касающихся современных международных отношений.

Принадлежность американских ученых к той или иной школе, являющаяся до сих пор предметом спора в самих академических кругах США, определяется не столько общностью их практических выводов (оценка международного положения, позиция по вопросам войны и мира, советско-американских отношений и т. п.), сколько сходством основных теоретических посылок в их работах. В пределах каждого из главных направлений умещаются различные политические течения: либеральное (например, Ганс Моргентау, Кеннет Томпсон, Айнис Клод — среди традиционалистов; Карл Дейтч, Анатоль Рапопорт, Кеннет Боулдинг — среди модернистов), консервативное (Льюис Халле, Уолт Ростоу, Джордж Болл — среди традиционалистов; Томас Шеллинг, Мортон Каплан, Ричард Коттэм — среди модернистов), воин- ствующе-реакционное (Герман Кан, Аллен Энтховен — среди модернистов), Роберт Страус-Хюпё — среди традиционалистов).

Теории традиционалистов

Основные позиции в традиционалистском направлении принадлежат школе «политического реализма». Под воздействием этой школы находится подавляющее большинство всех других ученых-традиционалистов. Показательно, что даже те немногочисленные авторы,, которые продолжают придерживаться теории «политического идеализма», вынуждены существенным образом пере смотреть свои взгляды применительно к критике, которой их подвергли в ходе послевоенных «великих дебатов» в социально-политической науке США сторонники «политического реализма»300.

Влияние «реалистов» выходит далеко за рамки чисто теоретических изысканий. Ныне преподавание международных отношений в университетах и колледжах США ведется в основном с позиции «политического реализма». Идеи «реалистов» восприняты как основа для понимания международных отношений пропагандистским аппаратом, дипломатическим и военным ведомствами США. Не случайно, что практика внешней политики и дипломатии США испытывает на себе значительное воздействие этой теории.

Основоположником «политического реализма», по общему признанию, считается Ганс Моргентау, в настоящее время профессор Нью-Йоркского городского университета. Его важнейшим произведением является труд «Политика между нациями», впервые вышедший в 1948 г. и после этого несколько раз серьезно перерабатывавшийся и переиздававшийся.

Основное назначение теории «политического реализма» состоит в том, чтобы обеспечить правящим кругам США необходимый ориентир в международных делах, теоретически обосновать экспансионистские притязания. Конечная цель, к которой призывают все приверженцы этой школы, находится в прямом соответствии с глобальной стратегией США — установлением угодного им порядка в мире.

«Реалисты» берут за основу понимания международных отношений не какие-то морально-правовые принципы, на чем настаивали «идеалисты», а вполне осязаемую борьбу государств за обеспечение своего «национально го интереса». Эту борьбу они выводят из якобы органически присущих человеку стремлений к превосходству над своими собратьями. «Национальный же интерес», по мнению «реалистов», заключается в стремлении любой страны достичь в системе международных отношений позиций, соответствующих ее государственной мощи.

Стараясь представить себя принципиальными противниками какой-либо односторонности, «реалисты» в понятие государственной мощи включают ряд весьма разнородных элементов — географию, национальные ресурсы (прежде всего продовольственные и сырьевые), развитие промышленности, численность населения, военный потенциал, национальный характер, моральный дух общества, качество дипломатии и правительства301.

Однако определяющее значение в конгломерате элементов, составляющих государственную мощь, «реалисты» по существу отводят военной силе. Об этом говорит уже тот факт, что все перечисленные выше факторы государственной мощи рассматриваются в первую очередь с точки зрения способности государства вести войну.

Имеются и откровенные признания видных специалистов школы «политического реализма» относительно примата силы в понятии государственной мощи. Льюис Халле, видный историк и теоретик, определяя, например, мощь как «способность добиваться желаемых результатов любыми средствами — красноречием, убедительной аргументацией, шантажом, торговлей, угрозой или принудительными действиями, а также умением вызвать жалость, раздражение или неловкость», прямо называет «голую силу» как важнейший фактор, от которого зависит государственная мощь302.

Другой автор из школы «реалистов», Арнольд Уол- ферс, вообще ограничивает понятие государственной мощи способностью воздействовать на других «угрозой или нанесением более или менее серьезного ущерба» 303.

Общее рассмотрение силы в качестве главного источника и основы внешней политики обусловливает повышенное внимание «политических реалистов» к военным средствам, которым во многих случаях отдается явное предпочтение. В американской литературе даже существует концепция «дипломатии насилия», под которой имеется в виду применение военной силы для достижения нужных внешнеполитических целей.

Все это откладывает заметный отпечаток на оценку дипломатии как средства внешней политики. Отдельные авторы даже лишают дипломатию прав на существование в качестве самостоятельного средства внешней политики; Брэдфорд Уэстерфилд утверждает, например, что «традиционные задачи • дипломата (переговоры, информация, представительство своего народа и правительства) в значительной степени осуществляются при использовании им других, более конкретных инструментов политики»304. При анализе дипломатии основное внимание‘уделяется не столько переговорам как существу дипломатии, сколько различным методам принуждения — от давления и шантажа до прямого вмешательства во внутренние дела других стран. Согласно бытующему в американской литературе определению существо дипломатии заключается «в аккумулированном политическом, экономическом и военном давлении на другую сторону» 305.

Следствием военно-силового соперничества государств за обеспечение своего национального интереса является, согласно «реалистам», существование в международной политике механизма «баланса сил». В этой связи Моргентау пишет: «Стремление к могуществу со стороны нескольких государств, пытающихся либо поддержать, либо видоизменить статус-кво, неизбежно ведет к созданию системы отношений, которая именуется балансом сил» 306.

В условиях существования в международных отношениях определенного баланса сил взаимодействие государств друг с другом ведет к столкновению их национальных могуществ. В результате таких столкновений на международной арене появляются противостоящие один другому «силовые центры» во главе с наиболее мощными державами, которые подобно магниту притягивают к себе более слабых союзников. Периоды стабильности (отсутствия войн) в международных отношениях характеризуются относительным равновесием всех взаимодействующих, которые образуют систему «баланса сил» на данном этапе. И, наоборот, война или подготовка к ней есть результат уже имеющего место или только зарождающегося неравенства сил. Так, в теории «реалистов» принцип «баланса сил» приобретает роль основной закономерности, которая определяет развитие отношений между государствами в рамках определенных циклов на всем протяжении мировой истории.

Идеалом, с точки зрения «реалистов», являются внешнеполитические успехи Англии в XVII—XIX вв., которых она добивалась, по их мнению, исключительно в результате умелого использования европейской системы «баланса сил». В то время, пишут «реалисты», вся система международных отношений, центром которых была Европа, могла быть графически изображена в виде весов. На чашах весов находились две противостоящие друг другу и примерно равные по мощи политические силы (например, династия Бурбонов и Габсбургов). Однако главное значение в вопросе о том, на чью же сторону склонялась чаша весов, имела Англия. Искусно используя противоречия между континентальными державами и будучи неуязвимой для их армий, она выполняла роль небольшого, но решающего «балансира».

В результате второй мировой войны система «баланса сил», как считают «реалисты», приобрела иную конфигурацию. Согласно их взглядам, в международных отношениях сложилась «биполярная система мировой мощи», в которой США и Советский Союз представляют собой «два полюса превосходящего политического и военного могущества». В этих условиях свою основную задачу политические реалисты видели в изыскании средств нейтрализации советской мощи, имея в виду свести на нет влияние Советского Союза на мировой арене.

На почве «политического реализма» родилась концепция «сдерживания» Советского Союза, которая легла в основу стратегии «холодной войны». Она была сформулирована в 1947 г. американским ученым и дипломатом Джорджем Кеннаном, который рекомендовал правительству США взять на вооружение «политику твер дого сдерживания», рассчитанную на то, чтобы «встретить русских непоколебимой контрсилой»307.

Особые надежды в плане проведения этой стратегии возлагались на атомную монополию, которой тогда располагали США. «Монополия на атомную бомбу до тех пор, пока она «имеет место, дает США огромное преимущество с точки зрения военной мощи»,— писал в свое время Моргентау 308. Роберт Страус-Хюпё в 1950 г. даже призывал к проведению против СССР «превентивной войны», которая, по его мнению, явилась бы хорошим средством корректировки «баланса сил», нарушенного «продвижением СССР в центр Европы» 309.

Изменение общего соотношения мировых сил, особенно заметно выявившееся после запуска советского искусственного спутника Земли в 1957 г., показало несостоятельность многих теоретических выкладок «политических реалистов» и поставило их перед необходимостью пере- осмысливания многих укоренившихся в годы «холодной войны» понятий о возможном и допустимом с точки зрения американских интересов. Отправным моментом в начавшемся пересмотре внешнеполитических установок явилось понимание того, что существуют объективные пределы, за которыми противоборство с Советским Союзом грозит перерасти в ракетно-ядерную войну, грозящую катастрофой в равной мере для любой из сторон. «США не могут позволить себе вести всеобщую атомную войну только потому, что они не могут ее выиграть»,— писал Моргентау 310.

Путем к обеспечению глобальной роли США в новых условиях «реалисты» считают восстановление механизма «баланса сил». «В своем простейшем выражении,— пишет Моргентау,— национальный интерес Соединенных Штатов требует, чтобы они политически преобладали в Западном полушарии. Это преобладание будет под угрозой, если Европа или Азия окажутся под контролем дер жавы или группы держав, достаточно сильных для того, чтобы самостоятельно или с помощью стран Западного полушария напасть на США. Отсюда следует, что для американской безопасности жизненно важно, чтобы в Европе и Азии поддерживалось равновесие в системе «баланса сил», а именно: две или больше групп держав противостояли друг другу, не позволяя ни одной из них усилить свою мощь военными пли политическими захватами в Западном полушарии» 1Б.

Следует отметить, что до начала 60-х годов различные комбинации в системе «баланса сил» рассматривались «реалистами» в рамках концепции: капитализм против социализма. Когда же пекинское руководство стало на путь разжигания разногласий между социалистическими странами, эти изыскания приняли иной характер. Роберт Страус-Хюпе еще в 1962 г. так оценивал последствия разногласий между СССР и Китаем для американской политики: «Если произойдет этот разрыв, какою же должна стать наша политика, чтобы использовать последующее изменение в «балансе сил» для наших интересов?.. Как учит исторический опыт, держатель баланса более успешно достигал своих целей, поддерживая слабейшую сторону независимо от идеологических разногласий или взаимных антипатий. Слабейшая сторона, как правило, с большей готовностью платит высокую цену за помощь, идя не только на дипломатические, но даже на идеологические уступки. Ответственный государственный деятель не должен сбрасывать со счетов этих соображений, как бы неприятны они ни были для него» 311.

Рассуждения Страус-Хюпе с циничной откровенностью раскрывают замыслы тех кругов в США, которые хотели бы использовать линию пекинского руководства для того, чтобы любыми средствами ослабить мировую систему социализма.

В реалистической школе имеются, однако, и те, кто предостерегает против спекулятивного подхода к советско-китайским разногласиям. К их числу принадлежит, например, видный профессор реалистического толка Ф. Нил. Стремясь положить конец «двум десятилетиям нереалистической политики в отношении Китая», «чрезвычайно важно помнить,— подчеркивает Ф. Нил,— что мир и мирная жизнь зависят прежде всего от того, какие соглашения мы можем разработать с Советским Союзом» 312.

С точки зрения обеспечения выгодного для США «баланса сил» политические «реалисты» придают первостепенное значение Европе, налаживанию в условиях «зрелости» (в политико-экономическом смысле) этого континента новых отношений США со своими союзниками на основе принципа партнерства, предусматривающего большую долю участия союзников в обеспечении общих военно-политических задач.

Так, Дж. Болл считает, что для американской внешней политики не может быть более важной задачи, чем объединение Западной Европы. По убеждению Болла, только объединенная Европа, в которой отводится руководящее положение как Англии, так и Западной Германии, сможет стать «второй сверхдержавой Запада», способной делить с США лежащую на Западе ответственность, на что не может претендовать ни одно европейское государство в отдельности. Болл откровенно признает, что своим острием предлагаемая им «объединенная Европа» будет направлена против мировой системы социализма. «Новая третья сверхдержава,— пишет он,— в огромной степени увеличит нашу безопасность, сломав существующий в настоящее время биполярный баланс сил» 313.

В несколько ином плане предлагает решение европейской проблемы другой видный ученый реалистического толка, профессор Гарвардского университета Стенли Хоффманн. Согласно его концепции, изложенной в книге «Проблемы Гулливера или основы американской внешней политики», «европейская Европа» должна быть построена на конфедеративной основе и защищена франкоанглийским «ядерным зонтиком» при гарантиях со стороны США и Советского Союза 314. При всем их внешнем различии в обеих концепциях красной нитью проходит мысль о сохранении военно-политического союза запад ных держав с целью превращения Западной Европы в противовес социалистическому содружеству.

Известная часть представителей политического «реализма», в том числе и выше упомянутый профессор 1 анс Моргентау, не одобряет проводимого правительством курса в международных делах. В своих выступлениях 1.

Моргентау характеризует внешнеполитическую линию США во Вьетнаме как «политически неразумную, морально уязвимую и в военном отношении не имеющую шансов на успех». По его мнению, выраженному, в частности, в его вышедшей в 1969 г. книге «Новая внешняя политика для Америки», провалы внешней политики США вызваны лишь тем, что понятия «национального интереса» и «государственной мощи» неверно трактуются правительством. Но все дело в том, что сама теория «политического реализма» является крайне условным, а по существу, искажающим прибором для понимания современных международных отношений. Как бы ни старались ее авторы, они так и не в состоянии дать более или менее четкого определения того, что же, собственно, представляет собой открытый ими «национальный интерес».

В посылках теории политического реализма, построенной без учета экономических и социальных факторов, играющих основополагающую роль в международных отношениях, обнаруживаются глубокие внутренние противоречия. С одной стороны, многие видные представители этой школы на словах признают бесперспективность развязывания третьей мировой войны, а с другой, они рекомендуют применять во внешней политике такие средства и методы (сколачивание военных блоков и баз, гонка ракетно-ядерных вооружений, ограниченные войны, вмешательство во внутренние дела социалистических стран и т. п.), которые увеличивают опасность нового мирового конфликта. На эту сторону теории политического реализма обращают внимание многие критики как из числа ее приверженцев, так и противников.

Главное, что беспокоит всех критиков,— это фактическое оправдание «реалистами» силы как главного движущего мотива внешней политики США и серьезные последствия, связанные с применением этой силы в международных делах. «Основная предпосылка концепции реализма,— пишет видный представитель либерального крыла американских правящих кругов сенатор Джеймс Фул- брайт,— состоит в том, что важнейшей функцией государства является не поддержание правопорядка, не улучшение благосостояния своего народа, а применение и экспансия мощи за пределами национальных границ, т. е. та функция, которой должны быть подчинены все остальные задачи государства... В результате мы осуждены на то, чтобы бросать на произвол судьбы наших сыновей в далеких джунглях, тратить наши богатства на дорогостоящее современное оружие» 315. Логика применения теории политического реализма, поясняет один из наиболее убежденных его противников, крупный специалист-международник Карл Дейтч, неотделима от использования силы, в том числе и войны, «Реалисты,— пишет он,— предлагают «ситуации, которые порождают войну», война для них — это «наиболее интенсивная и величайшая сила, на которую способно общество» 316,

Кризис, в котором оказались США на рубеже 70-х годов, дальнейшее укрепление мощи Советского Союза и мировой системы социализма привели к осознанию правящими кругами США необходимости поисков такого внешнеполитического курса, который дал бы возможность США упорядочить свои непомерно разросшиеся глобальные военно-политические обязательства и вместе с тем найти эффективные средства для предотвращения новых изменений баланса сил в мире в пользу социализма. Отражением этого в официальной политике явилась так называемая гуамская доктрина Никсона,

Появление этой доктрины способствовало обострению споров между сторонниками школы «политического реализма» и их критиками. Первые пытались увидеть в этой доктрине аргументы в пользу более широкого использования дипломатического маневрирования, противопоставления к выгоде для США одних группировок государств другим. Вторые еще более настойчиво стали подчеркивать несостоятельность ставки на военную мощь как главную движущую силу в международных отношениях. Усиливающаяся критика теории «политического реализма» свидетельствует о том, что она, несмотря на известную поддержку в правящих кругах, не выдерживает ис пытания временем и приходит в явное противоречие со стремлением миролюбивых государств и народов отказаться от применения силы и обеспечить подлинный мир и международную безопасность.

Эксперименты модернистов

Модернистское направление возникло в американской теоретической мысли сравнительно недавно — во второй половине 50-х годов — под влиянием прежде всего дальнейшего развития научно-технической революции и новых методов анализа различных внешнеполитических проблем. Появление модернистского направления совпало к тому же по времени с выявлением серьезного кризиса послевоенного внешнеполитического курса США, основанного на традиционных концепциях проведения политики с позиции силы. Все это усилило резкую критику традиционных политических теорий, особенно теории «политического реализма».

Исторические особенности возникновения модернистского направления обусловили его двойственный характер. С одной стороны, это направление связано с попытками, в известной мере обоснованными, применить математические методы анализа и математическое мышление как новую методологию для изучения международных отношений и управления во внешней политике. С другой, многие авторы, не довольствуясь этим, стремятся выдать свои теории за новые строго научные политико-философские системы чуть ли не универсального значения, которыми они предлагают заменить изживающую себя теорию «политического реализма».

Модернистские теории, будучи в массе своей созданы с позиций социологии, психологии и антропологии, несут на себе печать господствующего в этих науках бихевиористского метода, в результате чего новые теории международных отношений в американской литературе нередко именуются как «научно-бихевиористские». Уже одно это обстоятельство роднит новые теории с отвергаемой ими школой политического реализма, предопределяет их социальный характер: вместо классового подхода в основу кладется психика людей, врожденные человеческие инстинкты, которым отводится решающая роль в слож ной совокупности различных факторов международной жизни.

Явная социальная направленность модернистских исследований находит свое выражение и в щедром субсидировании их правительством и ведущими филантропическими организациями крупного бизнеса, в первую очередь фондами Форда и Рокфеллера.

По своему содержанию модернистские теории весьма разнообразны и разношерстны. По отдельным подсчетам их насчитывается около трех десятков 317. Составление сколько-нибудь обобщенной картины этих теорий трудно в силу отсутствия общих критериев, с помощью которых это можно было бы сделать.

Из всего многообразия модернистских теорий заслуживают быть отмеченными в силу их широкого распространения в литературе лишь некоторые из них.

Теория принятия решений, широко разработанная в книгах Ричарда Снайдера в сотрудничестве с X. Браком и Бертоном Сапиным и оформленная в виде математических моделей Джорджем Модельским, сводит все объяснение внешней политики государств и международных отношений к процессу принятия внешнеполитических решений на различных уровнях в той или иной стране.

«Постулат теории,— пишет Снайдер,— состоит в том, что принятие решений происходит в сложных условиях функционирования государственного механизма и объясняется взаимодействием трех переменных величин: ролью и взаимоотношениями различных органов, поступлением в них информации и действиями отдельных лиц». Наличие необходимой фактической информации в отношении трех указанных переменных величин дает, по мнению Снайдера, «эмпирическую основу для объяснения того или иного решения» 318.

Провозгласив своей целью ответ на вопрос, как и кем, на основе какой информации принимаются решения, создатели указанной теории привлекают для аналитических выводов эклектический набор концепций и методов, позаимствованных из административного, государственного и международного права, социологии и социальной психологии.

Практическое применение этой теории к анализу решения США развязать в 1950 г. агрессию против КНДР, по всеобщему признанию, в том числе и самого Снайдера, фактически «не добавило ничего нового к тому, что было уже известно на этот счет». Столь же безрезультатными оказались и попытки применить эту схему к анализу Карибского кризиса 1962 г. Как заметил один из американских авторов, мемуары А. Шлезингера «1000 дней» дают лучшее представление о процессе принятия решений в те дни, чем любое из специальных исследований так называемой школы принятия решений 319.

Теория принятия решения подвергается в США резкой критике и за несостоятельность многих ее научных посылок, множественность проявления действия переменных величин, отсутствие четкого критерия для отбора фактов, искусственное осложнение процесса принятия решений. Как отмечалось в одной из статей в американском журнале «Джорнел оф политике», «по мере усиления наукообразности этой теории увеличивается ее отрыв от реальной действительности» 320.

Наряду с теорией принятия решений теория «системного анализа» является одной из наиболее распространенных школ в модернистском направлении. Видными представителями этой теории являются М. Каплан, Дж. Розенау, Ч. Макклеланд, Р. Розенкранц и др.

Согласно их взглядам международные отношения в целом представляют собой систему (общая система), в рамках которой умещаются еще и другие системы (субсистемы). Так, М. Каплан в своей работе «Система и процесс в международной политике» предлагает систематизировать все процессы международной жизни в виде шести абстрактных, пригодных для всех времен и условий, математических моделей (например, модель «равновесия сил», модель «биполярной системы» и др.) и применять к их изучению математические методы 321.

Системы, как утверждают теоретики этой школы, существуют в окружающей среде, которая поддается анализу и состоит из взаимодействующих частей, также вполне измеримых. Иными словами, в системах имеется структура и постоянно происходят внутренние процессы, из чего следует небходимость изучения структур в ходе их развития, связи н взаимодействия. Важнейшими компонентами системы считаются государства (по терминологии теории «системного анализа» — актеры), действия которых в области внешней политики обусловлены как внутренними, так и внешними факторами.

Рассматривая в отличие от теории принятия решений внешнюю политику государств и международные отношения в большой их сложности и многообразии, сторонники системно-аналитической теории в своем подходе к этим явлениям, однако, недалеко уходят от Снайдера. Выбор их средств несколько иной, но по существу это все те же физико-математические и социологические методы, ке позволяющие вскрыть сущность глубинных процессов современной международной жизни.

Отмечая — как положительный итог существования этой школы — систематизацию некоторых международных явлений и обобщение постоянно увеличивающегося фактического материала, ее критики обращают внимание на то, что до сих пор приверженцам школы не удалось создать приемлемой хотя бы для большинства американских буржуазных исследователей модели общей системы международных отношений. При этом также отмечается, что увлечение моделированием зашло слишком далеко, что, например, моделирование двусторонних отношений при наличии в мире 150 государств требует создания моделей 9045 пар систем, что не проведены четкие грани между внутренними и внешними факторами, определяющими деятельность государств на международной арене и т. д.

К теории «системного анализа» примыкает «теория интеграции». В постулатах ее сторонников звучит серьезная обеспокоенность по поводу осуществления на практике рецептов «политического реализма», объективно способствующих сохранению напряженности на мировой арене, и содержатся рекомендации новых, более гибких средств проведения внешней политики. Вместо применения государственной мощи руководителям внешней политики США фактически дается совет использовать в своих классовых целях происходящие в мире процессы трансформации и интеграции. Пионерами этой теории являются видные американские специалисты-международники Карл Дейтч и Эрнест Хаас, разработавшие в свое время теоретическое обоснование интеграции в Европе. В своей последней работе, «Анализ международных отношений», Дейтч, хотя и считает, что в ближайшем будущем государства будут стремиться к сохранению своей национальной независимости, тем не менее продолжает выдвигать интеграцию, и прежде всего Европы, как основную задачу. Теория интеграции преподносится Дейтчем в качестве альтернативы доктрины «политического реализма» и наиболее разумного способа достижения тех целей внешней политики, которые, как убедительно показано им самим, определяются в конечном счете интересами большого бизнеса. В качестве метода интеграции Дейтч рекомендует развитие различного рода коммуникаций между государствами (расширение личной переписки между гражданами; развитие туризма, научно-технический и культурный обмен и т. п.). Отсюда дейтчевский вариант интеграции часто называют в американской литературе теорией коммуникаций.

В отличие от К. Дейтча, который в основном занимается общими проблемами интеграции, усилия Э. Хааса сосредоточены на проблемах региональной интеграции. Возглавляемый им институт международных исследований при Калифорнийском университете стал центром по изучению региональных организаций. Идеи Хааса о региональной интеграции и использовании ее во внешнеполитических интересах США оказывают, судя по всему, все возрастающее воздействие и на тех, кто руководит внешней политикой.

Практическую пользу разрабатываемых ими вопросов модернисты видят прежде всего в обеспечении внешнеполитических ведомств эффективными средствами для формирования и осуществления внешней политики. Защищая модернистские теории от нападок традиционалистов. М. Каплан как-то сравнил их с «автопилотами, успешное использование которых зависит от опыта и умения командиров кораблей» 77. В отличие от представителей школы «политического реализма» модернисты в гораздо большей степени заняты проблемами управления во внешнеполитической сфере. Ключ к решению многих проблем они видят в обеспечении «научного и рационального» поведения тех лиц, которые занимаются внешней политикой, и предлагают для этого различные схемы.

Особое место в теоретическом арсенале США занимают так называемые теории стратегического анализа. Их расцвет относится к началу 50-х годов и обязан, по авторитетному свидетельству бывшего директора Лондонского института стратегических исследований Бьюкэна, развитию ядерного оружия, обострению «холодной войны» и распространению внешнеполитических концепций ярого поборника политики с «позиции силы» Джона Фостера Даллеса.

Работа в этом направлении активно поощряется правительством и конгрессом США, частными организациями монополистического капитала. Поддерживаемые Пентагоном, такие научно-исследовательские центры, как Институт оборонных исследований, Рэнд корпорейшн, Брукингский и Гудзоновский институты, наряду с разработкой рекомендаций правительству по вопросам политики, стратегии и организации внешнеполитического и военного механизма все в большей степени занимаются проблемами теории стратегического анализа.

Основной теоретической предпосылкой стратегического анализа является теория игр, которую пытаются применить в равной степени при решении как военно-страте- гических, так и внешнеполитических задач.

Несмотря на длительную разработку теорий стратегического анализа в США, применение их на практике не только не дает желаемого результата, а, напротив, как показывают события во Вьетнаме, ведет к дальнейшему ухудшению внешнеполитических позиций США. Нельзя не согласиться с теми представителями этих теорий, которые отмечают, что теория игр может дать нужные результаты лишь в условиях возможно полного соответствия модели реальной действительности. В ЖИЗНИ. же стороны вовлечены в борьбу, проявляющуюся в сложнейшем взаимодействии идей, техники, материальных и человеческих ресурсов и других контролируемых и не контролируемых сторонами факторов. Эта борьба и прежде Есего ее человеческие компоненты (этические, логические, и психологические факторы, определяющие принимаемые людьми решения и их поведение) не могут быть определе- тты одними только математическими методами, сколько бы отшлифованными они ни были.

Значительная группа авторов, в том числе такие из- рестные специалисты, как Генри Киссинджер, Роберт Осгуд, Бернард Броди, Самуэль Хантингтон, работает в области анализа внешней политики с точки зрения стратегических задач США. Многие их работы, хотя и содержат иные теоретические предпосылки, чем изыскания реалистов, в конечном счете преследуют ту же цель — своими практическими рекомендациями помочь правящим кругам США преодолевать те тупики, в которые заводит проводимый ими курс во внешней политике.

Наибольшую известность среди так называемых военных аналитиков имеет ныне специальный помощник президента США, а в недавнем прошлом профессор Гарвардского университета Генри Киссинджер. Его работа «Ядерное оружие и внешняя политика» стала, по свидетельству американской прессы, «настольной книгой тех, кто делает внешнюю политику США» 322. Большую известность получили и другие его книги, в частности «Беспокойное партнерство».

Хотя Киссинджер прежде примыкал по некоторым своим взглядам к консервативному крылу школы «политического реализма», он, судя по его последним работам и выступлениям, стоит в ряду тех американских стратегов, которым не чужд трезвый взгляд на некоторые проблемы. Оценивая роль и место США в современном мире, Киссинджер в своих последних научных трудах отмечал ограниченные возможности США на мировой арене. Он, в частности, писал в своей главе, подготовленной в 1968 г. для книги «Повестка дня для нации»: «Соединенные Штаты не в состоянии больше сами осуществлять программы в глобальных масштабах; но они должны содействовать их реализации. Они не в состоянии навязывать угодные себе решения, но они должны стремиться инспирировать их. Мы физически являемся сверхдержавой, но наши планы могут иметь значение только в том случае, если с нами будут сотрудничать другие страны»323. Таким образом, уже тогда намечались некоторые контуры «доктрины Никсона». І

В военно-стратегических вопросах Киссинджер отвергает даллесовскую доктрину «массированного ответного удара», поскольку, будучи примененной на практике, она неминуемо привела бы к развязыванию всеобщей ядер- ной войны. Но такая война, рассуждает Киссинджер, по причине всеразрушающей силы оружия, используемого в ней, не может рассматриваться как рациональное средство к достижению политических целей. Она — «результат акта отчаяния», к ней прибегают лишь в абсолютно крайнем случае, когда имеется явная угроза самому существованию страны.

Киссинджер одним из первых в США теоретиков заговорил о необходимости перевода американской внешнеполитической доктрины на рельсы стратегии «гибкого реагирования», предусматривающей принцип соразмерности ответа на тот «вызов», с которым Соединенным Штатам приходится сталкиваться на международной арене в каждый данный момент. Такая стратегия, по мнению Киссинджера, позволяет раскрепостить американскую мощь и обеспечивает ее непосредственную применимость для решения внешнеполитических проблем, не доводя при этом дела до мировой войны.

С необходимостью приспособления США к новым условиям в мире Киссинджер связывает и поиски новых методов управления в сфере внешних сношений. Его особенно беспокоит то обстоятельство, что бюрократизм, косность и рутина, присущие деятельности внешнеполитических учреждений США, могут воспрепятствовать своевременному внесению необходимых для правящих кругов корректив во внешнеполитический курс США. В отличие от традиционалистов и модернистов, пытающихся решить существующие проблемы в теоретическом плане, Киссинджеру свойствен сугубо прагматический подход к этой проблеме — изыскание способов преодоления бюрократизма и поиски новых форм ведения президентом внешних сношений.

В наиболее полной форме такой подход нашел свое отражение в ряде статей по внешнеполитическим вопросам, написанных бывшим помощником Киссинджера по Белому дому, видным представителем школы стратегического анализа, Мортоном Гальпериным.

Признание необходимости внесения изменений во внешнюю политику США заставляет М. Гальперина по- новому подойти к определению внешней политики. Он не согласен ни с традиционалистами, считающими внешнюю политику «естественной» реакцией правительства на объективную расстановку международных сил, ни с модернистами, сводящими внешнюю политику к пониманию соответствующими политическими кругами «национального интереса» и «национальной цели». По Гальперину, внешняя политика представляет собой «результат внутренних политических процессов каждого государства», иными словами, результат сложных маневров и компромиссов борющихся между собой сил внутри данной страны.

На основании этого Гальперин делает вывод о том, что внутри государственного механизма понятия «национальный интерес» и «двухпартийная политика» всегда истолковываются по-разному — в соответствии с конкретными задачами заинтересованных ведомств, влиятельных групп и отдельных деятелей.

По мнению Гальперина, существующие государственные учреждения США не способны вносить изменения во внешнюю политику в силу целого ряда причин (общераспространенные, стандартные, затвердевшие представления государственных чиновников о происходящих в мире событиях; жесткие правила представления соответствующих документов, а также ограниченные возможности правительственных органов в отношении конфиденциальной информации; выдвижение многочисленных альтернатив и предложений и т, д,).

Концепция, выдвигаемая Гальпериным, имеет большое значение не только в теоретическом (попытка преодолеть утвердившийся в американской литературе подход к внешней политике в отрыве от внутренней), но и — что весьма важно — в практическом плане. Она подводит к мысли о том, что в интересах внесения корректив во внешнюю политику США необходимо сделать больший-акцент на роли работающего под непосредственным началом президента Совета по национальной безопасности.

Так же, как и Киссинджер, Гальперин видит в новой организации управления внешними сношениями весьма эффективный путь для преодоления разрыва между практикой и «политической наукой», для более широкого продвижения на государственный уровень концепций и тео- рий, разрабатываемых представителями школы стратегического анализа.

Особняком в школе стратегического анализа стоят военно-стратегические конструкции директора Гудзонов- ского института международных исследований Г. Кана, которые вновь начинают привлекать внимание американских ученых. Предпринимая «переоценку» Кана, американские специалисты хотели бы «подчистить» Кана, освободив его теоретический багаж от того, что дало основание считать его основным выразителем идеологии адвокатов гонки вооружений324. Главные усилия направляются к тому, чтобы сгладить неблагоприятный эффект от таких кановских афоризмов, как «возможность ядерной войны не следует относить к категории невероятного», «.напротив, к ней должна быть проведена тщательная подготовка», «ограниченная ядерная война с целью шантажа... не должна быть исключена». Препарирование теоретических построений Кана предпринимается, по всей видимости, с целью обеспечить концепциям Кана, и в первую очередь концепции эскалации 325, надежное место в теоретическом арсенале внешней политики США, который подвергается сейчас известному пересмотру.

При всем своем внешнем разнообразии все теории модернистского направления имеют много общего. Прежде всего сторонники модернистского направления рассматривают политику не в ее классовом смысле, не как науку и искусство, взятые вместе, а только как разновидность точных наук326. Научный же анализ внешнеполитических явлений они подменяют бихевиористскими экспериментами. В результате в центре исследований часто оказываются подсознательные действия отдельных личностей, даже их инстинкты.

Роль государства и его внешнеполитического механизма, политико-философских концепций, которыми руководствуются творцы внешней политики, низводится модернистами до процесса принятия внешнеполитических решений, который берется ими сам по себе, вне связи с конкретной исторической и политической обстановкой. В результате сложные процессы внешней политики рассматриваются в некоем идеологическом вакууме. Такой подход уже свидетельствует об определенной классовой направленности модернистских теорий, поскольку сама деидеологизация — одна из идей, порожденных капиталистическим строем в ходе борьбы с социалистической идеологией. Известный американский специалист Ф. Грин в своей книге «Смертельная логика» убедительно опровергает несостоятельность утверждения модернистов об их идеологической нейтральности и на примерах М. Каплана (теория системного анализа), Т. Шеллинга (теория игр). Р. Снайдера (теория принятия решений) показывает, что в своей научно-экспериментальной работе они руководствуются вполне определенными политическими и идеологическими соображениями, выгодными правящим классам США33.

Заметный крен в сторону деидеологизации и, главное, связанные с этим просчеты в теоретических оценках, начинают, однако, серьезно беспокоить тех, чьи интересы призваны обслуживать модернистские теории. Один из руководителей Американского университета, являющегося фактически центром по подготовке кадров для госдепартамента США, проф Саид, по существу высказывает официальную точку зрения «Теоретики,— пишет он,— должны понять, что идеологический фактор является одним из существенных элементов политической реальности» 34.

Еще одна характерная черта модернистских исследований состоит в фактическом уходе большинства их авторов, за исключением отдельных представителей школы стратегического анализа и теорий интеграции, от изучения существа проблем и, в частности, от стержневого вопроса современных международных отношений — проблемы войны и мира — в сторону изучения методологии исследований, или чисто военных аспектов мирового соотношения сил.

Увлечение формой приняло настолько широкие размеры, что сами модернисты начинают бить тревогу по 83

Philip Green. Deadly Logic: The Theory of Nuclear Deterrence. Columbus, 1966. 84

«The Theory of International Relations — Crisis of Relevance>. N. Y., 1968, p. 23.

поводу методологического формализма, под которым имеется в виду, во-первых, превращение моделирования в самоцель большинства исследований, во-вторых, беспорядочная аккумуляция фактов. При этом даже в изучении формы модернисты сбиваются на анализ отдельных деталей, частных подробностей. В их трудах обнаруживается явная тенденция к тому, что в американской литературе называется редукционизмом (т. е. сведение сложных явлений к мелочам).

Отсутствие четких критериев, общих понятий и норм затрудняет взаимопонимание между представителями модернистских теорий, работающими в смежных областях, ведет к распылению их усилий и препятствует получению ими достаточно апробированных результатов, которые могли бы быть использованы вычислительными машинами при решении внешнеполитических задач, не говоря уже о применении их при формулировании и проведении внешней политики.

В последнее время в США критика модернистского направления принимает все более широкие размеры. Эта критика ведется по разным направлениям, но суть ее сводится к тому, что модернисты, несмотря на значительные государственные и частные субсидии, более чем за 10 лет своих поисков лишь Породили множественность школ и теорий, создав сравнительно мало полезного в практическом смысле.

Более того, практика в целом ряде случаев показала несостоятельность рекомендаций модернистских школ. По авторитетному свидетельству бывшего заместителя государственного секретаря и постоянного представителя США в ООН Дж. Болла, модернистские исследования привели к «стерилизации» факторов, определяющих внешнеполитические процессы. Болл прямо обвиняет ученых Массачусетского технологического института, Гарвардского университета, особенно Рэнд корпорейшн и Гудзоновского института, в том, что они, увлекаясь умозрительными схемами и псевдонаучными жаргонами, не поняли существа войны во Вьетнаме, проглядели значение морально-политического фактора при калькулировании потенциального успеха, утратила чувство реального.

«Обезличивая войну и рассматривая ее как упражнение по распределению ресурсов, мы,— заявляет Болл,— игнорировали одно важное преимущество, которым владеет противная сторона: нематериальный фактор воли, выносливости, жесткой, хотя и жестокой, преданности одной цели независимо от человеческих жертв, то, что в наших условиях мы назвали бы «исключительным патриотизмом», но то, что применительно к врагу, неизбежно выглядит как «иррациональность» и «фанатизм», иными словами, как вызов вере в определенные в количественном отношении ресурсы. Однако это и есть секрет успеха северовьетнамцев — превосходство духовных ценностей над математической логикой»35.

Критика модернистов приобретает тем более острый характер, что в нынешних условиях ослабления позиций США на международной арене и обострения идеологической борьбы от специалистов ожидается не только абстрактное теоретизирование, а вполне осязаемые рекомендации правительству США, касающиеся новых методов и средств удержания ускользающих позиций на международной арене.

* * *

Являясь продуктом и составной частью буржуазной идеологии, американские теории международных отношений служат истолкованию исторического процесса с позиций господствующего класса, обоснованию неизбежности и жизненности того строя, который ходом исторического развития обречен на гибель.

Классовая сущность американских теоретических установок обусловливает волюнтаристский подход к оценке внешней политики. Отрицая классовую природу внешней политики США и искажая или замалчивая связь между внутренней и внешней политикой, американские авторы, в подавляющем большинстве, сбрасывают со счетов объективную закономерность в развитии международных отношений и приписывают воле творцов внешней политики США решающее, первичное значение, Специа- листы-международники, по авторитетному свидетельству директора Института войны и мира при Колумбийском университете профессора У, Фокса, как правило, «убеждены, что американцы в состоянии, сделав правильные решения в области внешней политики, стать хозяевами своей судьбы»36. На практике^ волюнтаризм служит теоретическим оправданием того политического авантюризма, который присущ многим внешнеполитическим акциям американского правительства.

Волюнтаризм в подходе к внешней политике изрядно приправлен антикоммунизмом, проявляющимся в теориях международных отношений — в основном в клевете на цели и методы внешней политики Советского Союза. Почти в каждой из книг в той или иной мере обнаруживается определенная дозировка антикоммунизма. «Антикоммунистический крестовый поход,— констатирует

Г. Моргентау,— стал как моральным принципом современного глобализма, так и оправданием нашей глобальной внешней политики»37. Многие авторы выступают в роли застрельщиков антикоммунизма (Страус-Хюпе, Поссони, Халле, Кан и др.).

Уход американских авторов в сторону от анализа классовых, социальных факторов, отрыв внешней политики от экономики и от внутренней политики, волюнтаризм и злобный антикоммунизм, затемняя сущность явлений, оставляя вне сферы научного познания закономерности мировой политики, вызывают глубокий кризис всех направлений современной американской науки международных отношений.

О кризисе теоретической мысли в США свидетельствует множественность концепций и теорий. Свойственные каждой из научных школ односторонность в оценке явлений международной жизни, умозрительный характер предлагаемых схем, отрыв от реальной действительности лишают их практического смысла, возможности стать руководством к действиям в области внешней политики. «Реалисты,— констатирует видный американский ученый профессор Рэнсом,— все еще могут претендовать на то, что они ближе модернистов к пониманию сущности явлений. Однако ни одно из этих направлений не выигрывало и не выигрывает непрекращаю- щейся битвы за умы»38.

se William Fox. The American Study of International Relations. Columbus, 1968, p. 15. 37

Hans J. Morgenthau. Vietnam and the United States. Washington, 1965, p. 82. 38

«Journal of Politics», vol. 30, 1968, p. 369. Не случайно, что практическая значимость многочисленных рекомендаций и предложений весьма относительна. Хотя отдельные рекомендации и могут быть положены в основу тех или иных внешнеполитических решений, большинство из них представляет собой своеобразный «рынок идей и предложений», реализация которых зависит от руководителей соответствующих организаций и ведомств. В своей практической деятельности государственные органы внешних сношений США, и в первую очередь те из них, которые связаны с планированием и анализом информации, зачастую подходят к оценке тех или иных международных явлений, по авторитетному свидетельству близких к Пентагону профессоров Н. Пэдл- форда и Дж. Линкольна, с «прагматико-эклектических» позиций, руководствуясь своим собственным пониманием «национальных интересов США»327.

Признавая углубляющийся разрыв между теорией и практикой, руководители американской Ассоциации политических наук, объединяющей всех политологов США, в том числе и международников, предпринимают усилия для преодоления его путем примирения или, как говорят, «наведения мостов» между традиционалистами и модернистами и объединения совместных усилий для разработки конкретных рекомендаций правительству по актуальным политическим проблемам328.

Говоря конкретно о задачах специалистов-междуна- родников, консультант госдепартамента США, профессор Пенсильванского университета Пфальцграфф в своем выступлении на заседании Ассоциации по изучению международных отношений в Филадельфии в июне 1970 г. подчеркнул необходимость приближения теоретических исследований к практическим нуждам и предложил поставить во главу угла «предвидение изменений», имея в виду «канализировать намечающиеся изменения в выгодном для себя направлении». При этом он особо отметил исключительное значение «понимания процессов будущего развития в области технологии», поскольку знание этого необходимо правительству для того, чтобы воздействовать на изменения в нужном для себя плане329.

В поисках выхода из кризиса, в котором оказалась американская теоретическая мысль в вопросах международных отношений и внешней политики, многие авторы видят лишь одну сторону дела. Они сетуют прежде всего по поводу отвлечения большого количества научно- теоретических кадров на разработку умозрительных схем и конструкций, не имеющих конкретного содержания. Есть, однако, другая, более существенная, сторона этого кризиса, которая также начинает беспокоить определенную часть американских ученых. Речь идет о малочисленности среди американских теоретических исследований достойных внимания серьезных работ по вопросам, касающимся приспособления США к новой обстановке в изменившихся условиях. Наметившийся под влиянием достижений Советского Союза во внешнеполитической и военной областях серьезный сдвиг многих американских ученых в пользу отказа от войны как средства решения спорных вопросов не меняет еще существа всей картины. Большинство американских внешнеполитических специалистов, выполняя социальный заказ господствующего; класса, продолжают оставаться на заскорузлых теоретико-философских и политических позициях, особенно в том, что касается отношений с Советским Союзом и другими социалистическими странами.