ГЛАВА 7 ТЕМПОРАЛЬНАЯ МНОГОСЛОЙНОСТЬ СОЦИАЛЬНОГО: СОВРЕМЕННОСТЬ КАК ВЫЗОВ
Не приходится доказывать, что общественная жизнь глубоко исторична. Историчность же есть прежде всего изменения и различия. В своей кумулятивной последовательности они выстраиваются в определенную стрелу времени, острие которой и принято называть современностью.
За оборотом «принято называть» стоит согласие относительно самого факта современности — что она есть, реально существует. Относительно же ее текстуры и содержания (когда возникла, в каких конкретно формах существует, на что ориентирует и т. д.) ведутся нескончаемые споры291. Споры отнюдь не спекулятивные — современность касается всех: Отдельных индивидов — быть на высоте, или острие исторического времени не только интересно, по-настоящему продуктивно, но и престижно. А поскольку престиж — важная составляющая социального статуса человека, то современность его, этот статус, весьма существенно укрепляет. Многочисленных общностей и социальных групп — лишь будучи современными, они могут рассчитывать на устойчивую лояльность и притягательность своей идентичности. Фундаменталистские коллективные лояльности, сознательно, а то и силой тянущие назад, в прошлое, здесь не в счет — их место на обочине, в обозе истории. Различных обществ — только определившись относительно современности как вершины истории, т. е. установив координаты своего «путешествия во времени», можно выработать адекватную стратегию дальнейшего движения вперед. Именно так — ориентируясь на современность, чистя себя под современность, мы можем рассчитывать на то, что знаем общество, в котором живем. По верному замечанию А. Ф. Филиппова, от ответа на вопрос «современна ли сегодняшняя Россия?»... «зависит и оценка прошлого, и диагноз настоящего, и планы на будущее»292. Человечества в целом — если оно представляет собой единый вид Homo, атак оно и есть, то должна бытьи некая сквозная шкалаего развития, исторически устремленная к современности. Глубокая внутренняя дифференциация человечества позволяет говорить о том, что на современность непосредственно выходят только самые продвинутые его «части». Со столь высокими оценками современности, однако, вряд ли согласятся те, кто к ней, как таковой, относятся достаточно скептически. А таких среди думающих и пишущих немало. Присмотримся к их аргументам повнимательнее. На этом пути наверняка удастся углубить саму проблему, равно как и критически оттенить нашу собственную позицию. Современность как объект критики Самый распространенный способ критики современности — релятивизация самого понятия «современность». Ничего, мол, необычного в этом понятии нет, в истории полно «современностей» — это все ее качественные скачки, подъемы, переломы. У каждой цивилизации своя современность — и по времени, и по конфигурации, и по фактическому наполнению. Современность как универсальность в наш плюралистический век отдает явным анахронизмом. Ну а если на то пошло, радости и счастья современность все равно не прибавляет. Человек был и остается неприкаянным в этой жизни. Неуютно ему даже в современности. Релятивизацию понятия «современность», далее, подкрепляют разграничением научных и жизненных проблем в духе Л. Витгенштейна. Современность, естественно, зачисляют в разряд последних. Можно, конечно, согласиться с тем, что в обществознании, социальногуманитарной сфере невозможны чисто научные проблемы, требующие прояснения высказываний относительно объективных, эмпирически фиксируемых фактов. Но означает ли это, что у жизненных проблем нет социально-объективного, или интерсубъективного, референта — одни коннотации, символические инвестиции, поиски ответа на вопрос «как жить?», «зачем живу?». Разумеется, нет, хотя критики современности и настаивают на обратном, видя в ней не состояние, не положение вещей, а некое экзистенциальное переживание, эмоциональную и потому очень субъективную оценку. Ситуация, если довести ее до логического конца, еще интереснее: жизненные проблемы, оказывается, нужно не познавать, а переживать и, уже в плане решения, изживать. Не менее примечателен и следующий «подкоп» под рассматриваемую проблему: современность, мол, всегда ситуативна и контекстуальна, а значит невозможна ее общая теория. Ситуативность, а привычнее выражаясь, конкретно-историческая обусловленность действительно сопровождает современность с момента ее возникновения или рождения. Но такова судьба всех социальных образований — они историчны по определению. Вместе с тем историчность (ситуативность, контекс - туальность) не может служить достаточным основанием для отрицания самой перспективы «общей теории», теории современности в нашем случае.
При всей изменчивости и текучести исторической реальности что-то ядровое, «нутряное» в ней тем не менее сохраняется. Иначе у нас не было бы почвы под ногами, мы жили бы в мире полной неопределенности, рассредоточенности, хаотичности. Да и жили ли бы? Укажем еще на одну попытку снижения, а фактически — принижения современности. Последняя, якобы, сугубо западное, а потому локальное и даже провинциальное образование. Один из сторонников такого подхода, Б. Г. Капустин прямо пишет: «Его (Запада) проблема Современности есть все же его частная провинциальная проблема»293. Согласиться с этим мы никак не можем, хотя у Запада и впрямь есть свои, только ему присущие проблемы с современностью и в современности. Но вопрос, поднятый Капустиным, сам по себе не простой. Есть в нем и чисто методологический аспект: способно ли локальное, или провинциальное нести в себе прорыв к универсальному, всемирно-историческому? Или всемирно-историческое непременно должно быть взаимодействием и синтезом, чтобы не сказать унификацией, многих и разных форм регионального, локального, местного? Подчеркнем, речь идет о становлении универсального не «через» и «посредством» взаимного индуцирования, что с неизбежностью ведет к арифметическому усредне- нию-извлечению общего (всеобщего), а в пределах, внутри отдельного (локального, регионального). Общеисторическое в индивидуально-локальном или региональном — такое вполне возможно. История говорит об этом со всей определенное - тью. Сошлемся в качестве примера на осевое время (VIII — II вв. до н. э.), выработавшее универсальные культурные образцы (всемирную или общечеловеческую духовность) в изолированных и независимых друг от друга культурных центрах — Древнем Китае, Древней Индии и Древней Греции. Поскольку осевое время было своеобразным моментом истины в истории (и истории), то сказанное можно с полным правом обобщить до понимания универсального как существующего в тенденциях и прорывах локального. Интересно провести здесь аналогию с биологической эволюцией, которая, в частности, свидетельствует о том, что из единичной и случайной мутации может со временем развиться целый (новый) вид. Историческая эволюция рода человеческого, надо полагать, тоже не фронтальна. Есть тут свой авангард и арьергард, Свои пассионарии и субпассионарии, свои таланты и посредственности. Одни нетерпеливо рвутся вперед, ищут и выбирают во всем пределы, другие, наоборот, почему-то топчутся на месте, третьим нравится неспешно осваивать облюбованную нишу времени и т. д. Прорывы к новому, которые по прошествии времени становятся чем-то само собой разумеющимся, привычным и удобным, совершают те, кто дальше других ушел от начала, традиции, стихийной или спонтанной репродуктивности жизни. Те, кто, штурмуя будущее, предлагает нестандартное, творческое решение задач и проблем настоящего. Обратимся еще раз к осевому времени и скажем, что самым значительным событием после него можно, вслед за К. Ясперсом, считать появление современной науки и техники. Впрочем, это не событие — целая эпоха, и притом еще продолжающаяся. Ее начало относится к XVIII веку европейской истории. Снова перед нами процесс, генезис- но ограниченный во времени и пространстве. И снова универсальные горизонты, опять работа на всемирную историю. Есть здесь, таким образом, все: и универсальное, и локальное, и мировое, и собственно европейское. Творилось как местное, региональное, но, видимо, из- за масштаба и глубины поднятого на-гора бытия материала оказалось глобально-историческим, мировым. В итоге получилось больше, чем целеполагалось и сознательно желалось. «...Западному человеку, — по справедливому замечанию А. Тойнби, — было предназначено историческое достижение — совершить что-то не просто для себя, но для всего человечества, нечто столь крупное, что наша собственная провинциальная история будет поглощена результатами этого свершения. Делая историю, мы превзошли собственную историю»294. Это «превзошли» и есть здесь всемирно-историческое деяние западноевропейского человечества. Главное в нем — инструментальная рациональность, прогресс и эмансипация (освобождение, которое несет с собой знание). Конкре тизирует и дополняет эту троицу индустриализация, демократизация, рыночная экономика, гражданское общество, индивидуальная свобода (инициатива, ответственность), культура компромисса, толерантность и многое другое. Через данные новации в историю, историю человечества и вошла современность. Современность как модерн, если быть точным. Но прежде чем продолжить изложение, введем пояснения, терминологические и не только.