1 октября 2001 «Уникальность нашей российской ситуации заключается в том, что у нас не могут обеспечить себя не только пенсионеры, но даже работающие люди». Толстых В.И. Признаюсь, поставив эту тему на обсуждение, я руководствовался не научной значимостью самой проблемы социальной политики.
Подтолкнули меня совершенно конкретные, вполне прозаические вещи и вопросы. Их-то и назову, обозначу. В отличие от большинства сограждан я не испытал никаких радостных чувств от сообщения, что ныне установлена единая для всех 13-процентная ставка подоходного налога. Что значит это в социальном плане, если для бедных, коих абсолютное большинство, ставка налога увеличивается — пусть всего лишь на 1 процент, но увеличивается, а для богатых снижается сразу как минимум на 10 процентов? Из какого понимания социальной справедливости исходили правительство, президент и Дума, когда приняли такое решение? Знают ли они, что большинство населения получает зарплату ниже или на границе прожиточного минимума? И не было бы более справедливым и просто более человечным освободить вообще от подоходного налога тех, кто живет в нищете или на грани выживания? Я не против того, чтобы снизить налог с прибыли до 24 процентов вместо 35-и, надеясь тем самым повысить экономическую эффективность производства и уменьшить утечку капитала за рубеж. Но меня насторожила социальная цена, которую придется заплатить за эту «благородно-спасительную» акцию всем нам, наемным работникам, которые в одночасье лишились ряда весьма ощутимых льгот, например, тех же бесплатных или частично платных путевок для поправки своего здоровья. Я хочу понять, почему и в этом случае опять не повезло «бедным и больным», которым пришлось из своего кармана компенсировать явную сделку между правительством и Думой, с одной стороны, и бизнесом — с другой? Безусловно, тоталитарный режим — это плохо. И многое из того, что делали, творили и вытворяли коммунисты в прежние времена, достойно порицания, критики и даже обличения. Но эти «треклятые» коммунисты не только назначали пенсию и зарплату, они ее вовремя выплачивали. И пенсия в размере 100—130 рублей была вполне достаточной, чтобы пожилой человек мог сносно жить, удовлетворяя все свои элементарные потребности. Да, в те времена, пытаясь объяснить феномен массового воровства («несуны»), полушутя говорили: «Доворовываем до прожиточного минимума». До какого прожиточного минимума воруют в особо крупных размерах наши нувориши в условиях демократического общества и государства? Меня давно интересует психология и методология действий тех властей предержащих (вроде пресловутого Чубайса и ему подобных), которые сначала сделали все от них зависящее, чтобы обанкротить нашу экономику, разорить предприятия, а затем требовать оплаты «живыми деньгами» всех услуг, например, в жилищно-коммунальной сфере. При этом у большинства населения в связи с многолетними неплатежами нет другого выхода, как забастовать или перегородить «рельсы» (на которые, кстати, обещал лечь Ельцин, если у него ничего не получится с реформами), а в руках работодателей и властных персон остались рубильники, с помощью которых они, не терзаясь и не испытывая мук совести, могут отключить свет и тепло. И так далее, и тому подобное. Так что же собой представляет «де-факто» социальная политика нашего президента, так устраивающего его правительства и нашей достославной Думы? Надеюсь, понятно, что я имею в виду не подачки — прибавки к пенсиям и зарплатам бюджетников, которые тут же съедают рост цен и инфляция, а именно политику государства, именуемую «реформами в социальной сфере». В каком государстве и обществе мы живем — социальном или асоциальном? И каким фактором измеряется сила демократического государства — мощью силовых ведомств, дееспособностью вертикальной власти или все-таки прежде всего социальным благополучием его граждан и нравственным духом страны? Мы на Клубе, как всегда, никого не собираемся критиковать и обличать, тем более избранного всенародным голосованием президента. Но наша поддержка его политики должна быть взвешенной, продуманной и честной, то есть аналитичной. К серьезной аналитике я и призываю всех участников обсуждения. Римашевская Н.М. Все вопросы, которые так четко сформулировал председательствующий, я думаю, волнуют каждого. Они вставали не только перед нашей общественностью, но и, разумеется, перед наукой. Хотя проблемами социальной политики и вообще социальной сферой занимается у нас традиционно не очень большая когорта людей, но дискуссий было достаточно. У меня очень часто возникал и возникает следующий вопрос: те люди, которые принимают решения, допустим, в правительстве, то есть наша власть, или законодатели в Думе — они знают жизнь? И почему они принимают такие решения? От своего незнания или непрофессионализма? Или они все знают, что надо делать, а делают совершенно иное, прямо противоположное тому, что было бы естественно сделать. Только один из приведенных примеров — единая шкала налогов на доходы физических лиц. По-моему, это удивило весь мир. Но так никто этот вопрос в лоб и не поставил нашим властям. Потому что это просто абсурд. И скажу больше. Есть замминистра Шаталов, который как раз занимается налоговыми проблемами в Министерстве финансов. Я была на одной большой, как сейчас говорят, тусовке, где обсуждался проект налогового законодательства, и задала ему прямой вопрос: «Вы предлагаете таким образом строить налоговую шкалу, а у вас есть какие-то представления о том, как эта налоговая шкала повлияет на поляризацию доходов в нашем обществе, оставит ее без изменения или увеличит? Мне кажется, что это должно быть обязательно оценено прежде, чем принята шкала». Надо сказать, что его ответ просто меня обескуражил, он даже не понял, о чем я его спрашиваю! То есть ему было невдомек. И зачем вообще этот вопрос ставить? Не нужный никому вопрос! Если вы посмотрите официальные документы, или проекты законов, или принятые законы, касающиеся социальной сферы, нигде нет проблемы поляризации, дифференциации, дезинтеграции нашего общества. Власти вообще не видят эту проблему напрочь. Правда, с некоторых пор они начали признавать проблему бедности, а раньше ее тоже не существовало. Но хочу вернуться к некоторым общим положениям. Хотя обо всей социальной политике сегодня не решаюсь говорить, а остановлюсь лишь на социальных стратегиях. Может быть, потому, что наше правительство, как вам, наверное, известно, сформулировало такой документ — «Стратегии социально-экономического развития российского общества до 2010 года». Кроме того, они представили еще стратегии на 2003—2004 годы. Мое выступление — это некоторый ответ на то, что предлагают наши власти. Каким образом и как я к этому подхожу. Чтобы сформулировать эти стратегии, мне кажется, следует немножко отойти назад и посмотреть, что происходило в период десятилетия реформ. Было что-то сделано для человека или нет? Вот если мы вернемся к 1992 году, к так называемой «шоковой терапии», то это была реформа сверху, и она привела к тому, что в течение очень короткого периода времени, примерно полугода, население потеряло не только все свои сбережения, весьма большой объем, примерно равный объему годового фонда доходов населения. Население лишилось их как бы одномоментно. Одновременно оно потеряло и свои текущие доходы, которые уменьшились сразу в два с половиной — три раза. И в таком состоянии население наше проживает следующие десять лет. Правда, 1997 год ознаменовался некоторым повышением доходов населения, но дефолт 1998 года фактически опять всех «опустил» глубоко вниз. В 1992 году население было сброшено в такой «котлован», что потом лишь кто-то выбрался из него, а кто-то так и остался там. По нашим оценкам, если брать на круг, 20 процентов все- таки выиграли от реформ, которые проходили в течение десяти лет, а 80 процентов, куда входят и те, кто не выиграл и не проиграл, проиграли за счет того, что доходы сразу упали катастрофически. И за десять лет фактически не достигли дореформенного уровня. Практически сегодня мы имеем доходы, которые не достигли даже уровня 1997 года, не говоря уже о 1991-м или 1990 годах, и пока это нам, по-моему, не светит. Когда меня спрашивают, что, собственно, в течение десяти лет, население получило от этих реформ, я отвечаю: население получило пять проблем и два следствия. Какие это проблемы? Первая проблема — это, разумеется, падение уровня жизни. Конечно, уровень жизни — категория сложная, потому что доходы, зарплата, потребление могут по-разному изменяться, так как влияет еще и структура. Вот если возьмем, например, потребление мяса, это некоторая лакмусовая бумажка для оценки потребления уровня жизни в развитых странах. Так вот, по потреблению мяса мы вернулись на двадцать лет назад, то есть примерно к первой половине 70-х годов. А мясо — это белки животного происхождения, и для того, чтобы наши дети не были слабоумными, их нужно соответствующим образом кормить. Это первая проблема. В основе ее лежит катастрофическое падение оплаты труда. Я приведу две цифры. Минимальная заработная плата сегодня составляет 20 процентов от прожиточного минимума. А прожиточный минимум — это 50 долларов, если использовать официальный курс. И 40 процентов работников получает заработную плату ниже прожиточного минимума. Я использую везде цифры Госкомстата, и всегда так делаю в публичных выступлениях. Если давать какие-то цифры с корректировкой, то тогда возникает спор по поводу цифр, а не ситуации. Вторая проблема — это, конечно, очень толстый слой бедного населения. По последним данным на июль этого года у нас 51 миллион человек находится за границей прожиточного минимума, их потребление ниже физиологического уровня и потребностей. Третья проблема — это поляризация доходов. Здесь тоже приведу только три цифры. Разрыв в заработной плате десяти процентов низкооплачиваемых и десяти процентов высокооплачиваемых составляет тридцать раз. Для понимания надо посмотреть, как было в тоталитарные времена. Я присоединяюсь к нашему председателю и не агитирую зато, чтобы прошлое вернулось. Но мы должны знать, что разрывы в заработной плате тогда никогда не превышали три с половиной — четыре раза, а сейчас это тридцать раз. И еще один показатель. Зарплата, может быть, не всех представляет. Лучше взять доходы. Если использовать соотношение доходов верхних десяти и нижних десяти, то разрывы составят четырнадцать раз. А если соотнести не десять, а пять процентов, то есть пять и пять с обеих сторон, то разрыв составит сто раз. Почему? Пять процентов населения, называемые нами богатыми и очень богатыми, имеют доходы выше трех тысяч долларов надушу в месяц. Ате, кто на другом краю, имеют доходы, во всяком случае, не выше тридцати долларов надушу в месяц. Так сто раз и получается. Я посмотрела, когда сюда шла, что же в этом отношении происходит в мире. Как показывают цифры, мы находимся в группе так называемых развивающихся стран Латинской Америки и Азии. Там концентрация доходов примерно на том же уровне. Наш институт оценивает эти разрывы немножечко больше. И мировой банк, который делает оценки для всего мира, поляризацию доходов в России показывает более высокими показателями, чем Госкомстат. Следующая проблема — это безработица. В последние два года она снижается. Сейчас мы имеем 6 процентов безработных по отношению к экономически активному населению. Есть очень серьезные моменты, которые связаны, во-первых, с большим региональным разбросом. Есть регионы, где вообще около 50 процентов экономически активного населения не работает, например, Северный Кавказ. При этом большая доля безработных — это профессионалы, имеющие высокое образование. И сейчас, хотя доля безработных снижается, повышается доля устойчивой безработицы, то есть безработных, которые долго не смогут найти себе место труда. И последняя, пятая проблема состоит в том, что фактически разрушена система социальной защиты и инфраструктуры, которая существовала в то тоталитарное время, и мы уже готовы ее забыть, но в каких-то секторах нашего общества это сделать просто невозможно. То, что произошло с нашим здравоохранением, образованием, пенсионным обеспечением, есть следствие разрушения системы. В социальной сфере развитие идет как бы в разные стороны, часто противореча друг другу. И самое главное. Нам все время говорят, что российский этнос, наше российское 'население все время смотрит на государство, ждет от него каких-то благ. Но это ложная мифологема. Я не знаю вообще, какие слои населения сейчас смотрят на государство и ждут от него какой-то помощи. Этого давно нет, это просто жупел, который используют неолибералы. Я обрисовала пять проблем. Каковы же два следствия? Первое следствие — это естественная убыль населения. Мы ежегодно теряем от 500 до 800 тысяч в качестве разницы между числом рождающихся и числом умирающих. Частично естественная убыль покрывается положительным сальдо миграции, которое, однако, сокращается, и следовательно, это покрытие — тоже. Реально за десять лет мы потеряли 4 миллиона человек. И прогнозы (очень много делается прогнозов и внутри страны, и за рубежом, и ООН) очень неутешительны. Например, на ближайшие два года — 2002—2003 — эта потеря составит 2 миллиона человек. Теперь до 2015 года официальный прогноз Госкомстата — это 120—134 миллиона, то есть потеря 10 миллионов. Не буду эту тему развивать, ибо второе следствие еще более серьезное. Оно связано с тем, что мы теряем не только количество, но и качество населения. Причем по всем направлениям. Например, качество, которое связано с физическим, психическим и социальным здоровьем, как и потери интеллектуального потенциала нашего генофонда и потери нравственного характера, в связи с тем, что происходит в нашей культуре. И самое главное — власти не хотят это видеть. Я неоднократно выступала в Думе, в Научном совете, который есть при Совете Безопасности, посылала тексты в разные инстанции. Но, видимо, существуют какие-то преграды, которые не дают возможности передать информацию на самый верх. Самое неприятное то, что мы попадаем в некоторую «социальную воронку». Она возникает в связи с тем, что больные матери рожают больных детей, а эти больные дети рожают своих больных детей. И так далее. То же самое бедные. Бедные семьи воспроизводят бедных. Это я говорю не потому, что «красиво звучит»; об этом свидетельствует статистика. Такова сложившаяся ситуация, а конструктивную часть я изложу короче. Она состоит в том, что социальные стратегии должны быть нацелены на решение указанных пяти узловых проблем, которые касаются каждого гражданина. Это раз. Во-вторых, они должны быть взаимосвязаны. Нельзя проводить, допустим, реформу в области пенсионного обеспечения, не проведя или не проводя в тоже время реформу в области оплаты труда, или в области жилищно-коммунального хозяйства', не трогая заработную плату. Можно показать, что такое реформирование приходит в противоречие друг с другом. Ни то ни другое не будет реализовано. Поэтому надо нацелиться на весь комплекс проблем и проводить реформы в течение достаточно длительного периода, но параллельно во времени. Все компоненты социальной реформы должны трансформироваться как бы одномоментно. И надо видеть главное во всей этой большой трансформации. За что надо взяться? Где это основное звено, за которое можно вытянуть всю цепь. Основным звеном является некоторый очень небольшой комплекс минимальных социальных нормативов, которые должно гарантировать государство. Любое государство. Не потому, что мы жили в советское, тоталитарное время и имели патерналистское государство. Любое цивилизованное государство формулирует некоторые минимальные нормативы, и провозглашает: минимальные нормативы будут обеспечены. А все остальное — это уж как хотите. Толстых В.И. У нас установлена минимальная зарплата... Римашевская Н.М. Вот именно. Вся проблема в том, что представляют собой минимальные гарантии. Вот существующий прожиточный минимум — это вообще ничто. В июле текущего года прожиточный минимум в среднем на душу составляет 1507 рублей. Для России в целом. Если использовать обменный курс рубля, то это 50 долларов в месяц. Значит, сколько в день? А есть международные нормативы. Самые нищие определяются доходом — один доллар в день. От доллара до двух — это бедное население. Но это для Африки, для Азии. Для Европы это 4 доллара в день. И так далее. И то, что мы используем пятидесятидолларовый норматив, на самом деле это в два раза ниже, чем аналогичный норматив, который был, например, в 1990 году. Поскольку я давно занимаюсь этой проблематикой, то могу ответственно сказать, что в то время тоже были всякие градации, нормативы и некоторый минимальный прожиточный бюджет. Его уровень в сопоставимых ценах был в два раза выше, чем то, что предлагается сегодня. Для того чтобы мы могли проводить хотя бы какие-то социальные реформы в нашей стране, мы должны этот норматив увеличить минимум в два раза, то есть вернуться к 1990 году. На этом хочу закончить, но меня очень позабавила вчерашняя информация о Московском Давосе, где Путину задали вопрос: «Что будет в 2010 году?» Он сказал: «Мы будем жить счастливо». Я посчитала сегодня, что же составит наше счастье по максимуму в 2010 году. Зачитаю эти цифры. Конечно, здесь использованы экспертные оценки, с учетом того, что нам известно. Так вот, в 2010 году прожиточный минимум, достигнет 100 долларов, средняя заработная плата — 500 долларов. Дифференциация заработной платы снизится до 8 раз: ниже минимальной заработную плату будут получать 5 процентов, не 40, как сегодня, а 5. Средний доход вырастет до 400 долларов на душу в месяц. Коэффициент дифференциации доходов сегодня 14, а будет — 7. И бедных с доходом ниже 120 долларов будет 11 процентов. Тоже не маленькая цифра (сегодня 34 процента, а будет 11 процентов). Таковы некоторые наши прикидки, тот набор цифр, в соответствии с которыми мы будем «жить счастливо». Межуев В.М. Мне не хотелось бы здесь выступать в роли жертвы, жаловаться, проклинать, негодовать... Это неинтересно — собраться для того, чтобы пожаловаться, как нам трудно живется. Ей-Богу, это не повод для того, чтобы обсуждать эту проблему. Видимо, надо вытянуть какую-то проблему, чтобы произошел аналитический разговор. Мне кажется, в любом обществе, даже в высокоразвитом, существуют категории лиц, которые по тем или иным причинам нуждаются в опеке, защите, помощи государства или каких-то общественных организаций. Везде существуют больные, инвалиды, дети, пенсионеры, пожилые люди, временно или частично потерявшие работу. И если бы речь шла только о социальной политике в отношении этих групп людей, собственно, нам не надо было и собираться. Это действительно дело профессионалов — понимать, что нужно делать, какие предпринимать усилия, как помогать тем категориям лиц, которые не могут обеспечить себя сами. Уникальность нашей российской ситуации, как мне кажется, заключается в том, что у нас не могут обеспечить себя не только пенсионеры, но даже работающие люди, то есть значительная и даже большая часть населения — вполне нормальная, физически здоровая и даже иногда очень высококвалифицированная. Почему-то у нас после всех наших замечательных реформ труд не кормит. Для них всех проблема в следующем: купить есть что, но не на что. Я говорю не о купле предметов роскоши, а часто о предметах самой первой необходимости. Труд не кормит, и, значит, вполне трудоспособный человек не может содержать ни себя, ни семью, либо потому, что его труд не востребован, либо потому, что он слишком низко стоит. И вот возникает вопрос — что это за ситуация, когда труд перестает быть источником нормального проживания? Можно, конечно, винить людей, говорить, что они ленивые, неинициативные, неповоротливые, привыкли надеяться на государство, привыкли ждать от него помощи, сами ничего не могут придумать, ждут... Можно так говорить. Но вот вопрос — почему те же люди хорошо работают на Западе, когда они туда переезжают, эмигрируют. Там они великолепные работники и вполне конкурентоспособны. Я хочу понять, почему у нас труд перестал кормить? Можно во всем винить государство, которое действительно мало платит той части людей, которые называются бюджетниками, живут на зарплату от государства. Не надо далеко ходить, посмотрите на наш институт. Неудобно говорить, но для того, чтобы заработать часть того, что я когда-то зарабатывал, я сегодня должен на восьми работах работать. Тут у меня возникает вопрос — хорошо, государство не слишком щедро финансирует свои бюджетные организации, но кто финансирует само государство? Ведь государство сейчас не печатает деньги, а пополняет свою казну из налогов, но если таков источник государственных доходов, то может ли государство брать на себя социальную защиту всего трудоспособного населения? Когда-то оно это делало. Но для этого оно присваивало всю прибавочную стоимость, что и называлось командной системой управления экономикой. Оно присваивало весь прибавочный продукт и взамен этого гарантировало населению какой-то минимум социальных благ. Можно ли это делать, ограничиваясь сбором налогов? Совместима ли социальная политика такого масштаба с налоговой системой? Или она может быть здесь только адресной? Итак, труд не кормит, а государство не помогает — не из чего. Отсюда понятна тоска по старым временам. Многие предпочитают работать на государство и сохранить все социальные гарантии. А как совместить социальную политику с рыночной экономикой — это непонятно. Социальная политика без рыночной экономики — мы знаем, что это такое, а вот как в условиях рыночной экономики? Что же это за рыночная экономика, которая заставляет государство заботиться о тех, кто работает? Проблема, по-моему, не только в том, что труд плохо оплачивается, но и в том, что он у нас не обменивается на собственность. То есть благодаря труду я не могу стать собственником. У нас на собственность обменивается только власть. Частные состояния у нас рождались не в сфере трудовых отношений, а в сфере властных отношений. По всем законам экономики, собственность рождается из труда, неважно какого — собственного или чужого. В основе собственности лежит труд, может быть даже не одного поколения. У нас же труд на собственность не обменивается. В этом смысле труд не только не кормит, но и социально не стимулирует. Здесь выгоднее что-то другое делать, но не трудиться. После этого, конечно, можно призывать быть активными, инициативными и прочее. Кстати, собственность у нас никогда не рождалась на рынках, она даровалась, как, например, помещичья собственность. А собственность, полученная таким образом, кроме ее владельца, никого кормить не будет. Она будет действительно утекать и отмываться где-то в других краях. Как же объяснить социальные последствия, о которых говорилось в первом докладе? Видимо, что-то нарушено в самой экономической реформе. Все дело в том, что переход к рынку — это не экономическая реформа. Не надо было поручать ее экономистам. Переход к рынку — это правовая реформа. Государство обязано было дать не собственность, а право на собственность. А как ты этим правом воспользуешься, можно доказать только в рыночной конкуренции. А мы начали с приватизаций, аукционов, начали перераспределять между близкими людьми то, что ими не нажито, причем за бесценок. Мы создали не рынок, а правовой беспредел. Я всегда считал, что Америку создали не финансисты и не промышленники, а юристы, которые написали Конституцию. А потом ужё'внутри правовых конституционных норм заработала и экономическая система. А мы решили, что дадим свободу рынку, и все само собой наладится. Но рынок не заработает при отсутствии правового государства. Здесь я подхожу к главному, что хочу высказать. Как сегодня можно осуществлять социальную политику? Либо по модели той, которая была в советском обществе и многих устраивала, но, конечно, при условии регламентации труда, доходов, уравнительности и т. д. Такое общество, будучи более-менее социально справедливым, не является правовым. Либо осуществлять социальную политику в рамках правового государства. Право вое государство дает свободу, но не дает равенства. Такой свободой пользуются прежде всего люди, владеющие достаточно большими состояниями. Не потому, что это предусмотрено правом, а потому, что свобода здесь реализуется в условиях рынка. В правовом государстве в конечном счете выигрывает какая-то часть людей. Возникает действительно ситуация неравенства. И в ответ на эту ситуацию возникает то, что на Западе получило название социального государства, которое как бы оппонирует рынку и пытается ослабить порожденное им неравенство. Мы разрушили старую социальную систему, которая строилась не на правовых основах, и не можем построить социальную политику по западному образцу, так как у нас нет правового государства, а значит, нет и нормального рынка. Либо мы пойдем назад, либо наконец построим этот рынок и введем его в правовое пространство. Пусть люди зарабатывают на жизнь не путем властных махинаций, а действительно на рынке. Вот тогда и труд будет оплачиваем. Потому что капиталы, которые создаются на рынке, заинтересованы в хорошо оплачиваемом труде. Капиталы, которые создаются за пределами рынка, в таком труде не заинтересованы, он им просто безразличен. Колганов А.И. Те социальные проблемы, с которыми мы сейчас сталкиваемся и о которых наши уважаемые содокладчики достаточно ярко рассказали, обусловлены не только тем, что называется социальной политикой, и не только тем, что у нас отсутствуют нормальные рамки правового государства, что в принципе должно было быть, если мы строим рыночную экономику. Рыночная экономика без нормального права, без государства «ночного сторожа» существовать не может. А у нас государство решило из экономики уйти, заодно не выполнять и те функции, которые оно должно выполнять как государство. Даже функции «ночного сторожа». Это чисто либеральный подход. Решили перелибералить даже самых крутых либералов. Но проблема в том, что у нас есть еще целый ряд проблем, которые ведут к этой крайне тяжелой ситуации в социальной сфере. Дело в том, что и экономическая стратегия, которая у нас избрана, тоже имеет свою социальную сторону и свои социальные последствия. И эти социальные последствия вполне однозначны. Наша экономическая стратегия очень явственно отсвечивает определенным социальным фаворитизмом. Не будем брать то, что делалось правительством Ельцина, а возьмем хотя бы последние два года, то, что происходит при администрации Путина. Вот была проведена налоговая реформа. В чью пользу — это совершенно очевидно. Стал работать принцип «бедные платят за богатых». То, чего нет ни в одном западном развитом государстве, где вся социальная политика строится на перераспределении доходов от богатых к бедным. У нас уже стал работать обратный принцип. Возьмем те основные шаги по реформированию экономики, которые предполагает сделать государство — энергетическая реформа, жилищно-коммунальная реформа, реформа в области образования, пенсионная реформа. В чью пользу будет работать социальная составляющая этих реформ и каковы социальные последствия этих реформ? Реформа энергетики, безусловно, приведет к сокращению реальных доходов населения, потому что население будет вынуждено больше платить за энергию, за электричество, за газ, за отопление, за теплую воду. Реформа в области жилищно-коммунального хозяйства опять же ударит по населению. Теперь население будет платить не 40 процентов, а все 100. Обещают, что будут приняты меры по компенсации расходов для наиболее бедных слоев населения, но в конечном итоге доля расходов основной массы граждан на эти услуги возрастет. Реформа образования тоже предусматривает, что граждане будут платить больше. Не говоря уже о том, что реформа предполагает еще и довольно высокую степень имущественной сегрегации в области образования. Оно не всем будет по карману. Короче, все эти реформы предполагают, что государство освобождается от части своих обязательств, которые оно еще недавно несло, и возлагает их на самих граждан. В принципе такой подход мыслим, но при условии, что экономическая система дает этим гражданам возможность больше зарабатывать и тогда больше тратить на соответствующие услуги. Но до сих пор мы наблюдали, что любой шаг нашего государства по отказу от тех или иных своих социальных обязательств перед гражданами не компенсируется возрастанием доходов граждан. Наше государство отказалось от такой функции, как обеспечение граждан бесплатным жильем. У нас что, выросла соответствующая составляющая доходов? Вроде бы должно было так произойти — государство перестает с нас брать налоги, которые идут на бесплатное жилищное строительство, и соответственно возрастает наш доход, поскольку с нас эту часть перестают вычитать. Ничего подобного! Вот здесь говорилось о том, что у нас существовало тоталитарное государство, которое перераспределяло практически весь прибавочный продукт, но и несло соответствующие обязательства по социальным гарантиям. Я должен заметить, что уровень перераспределения доходов через бюджет в 1992 году по сравнению с 1991-м резко вырос, а социальные обязательства государства сократились. И это произошло именно по экономическим причинам, потому что резко сузилась налоговая база, резко упали все виды доходов и предприятий, и населения в 1992 году благодаря экономической политике правительства. Таким образом, вся экономическая политика правительства не скажу что имеет определенную социальную стратегию, но порождает вполне определенные социальные последствия. Здесь работает примитивная либеральная логика, которая заключается в том, что все, что с точки зрения рынка нежизнеспособно, должно отмереть. В принципе, когда экономика нашей страны столкнулась с кризисными явлениями в конце 80-х годов, когда совершенно явственно обозначилось наше отставание от наиболее развитых стран по целому ряду параметров, и в первую очередь по уровню технологического прогресса, перед нами было две возможности: либо вступить на еще один виток модернизации, броситься догонять эти страны, усовершенствовать свою экономику, подтянуть ее к уровню этих стран, либо по этой самой либеральной логике отсечь все то, что отстает, что неконкурентоспособно, оставив только то, что может конкурировать. Но если следовать этой логике, то в нашей экономике останется некоторое количество конкурентоспособных отраслей, главным образом связанных с экспортом естественных ресурсов, плюс отрасли обслуживания, которые будут работников этих отраслей возить на транспорте, обеспечивать жильем, теплом, продуктами. Вся эта экономика потребует усилий примерно 50—70 миллионов человек. Все остальные не нужны. Все остальное должно исчезнуть, для него нет места с точки зрения рыночных стандартов. И надо сказать, что по этому пути мы тихонечко, очень медленно, со скрипом, и движемся. В общем, это означает приспособиться к условиям современной глобализации, где есть глобальные игроки, которые задают правила игры, в которые нам надо только вписаться. А кто не впишется— сам виноват. Но если при игре по определенным правилам мы заведомо проигрываем, то такие правила надо послать к черту и жить по другим. Должен, кстати, заметить, что то социальное государство, которое сейчас существует на Западе, может существовать при одном только условии: если хозяйственная система или рынок обеспечивают основной массе граждан их основные экономические нужды. Только при этом условии. Конечно, наш уровень жизни достаточно невысок. Мы действительно находимся где-то на уровне каких-то стран Латинской Америки или Юго-Восточной Азии. Но существует масса стран, где население живет гораздо хуже, чем мы, где не знают вообще, что такое пенсионное обеспечение, что такое деревянный пол в доме, что такое водопроводная вода, которую с некоторым минимальным риском из-под крана можно пить, и так далее. Там никакого социального государства существовать не может. Так вот не скатиться бы и нам к такому положению, когда у нас в принципе социального государства быть не может, потому что экономическая система не в состоянии нести такую нагрузку. Выход у нас только один — добиваться изменения экономической системы таким образом, чтобы она могла кормить основную массу населения. А остальную часть населения, которая по тем или иным причинам не в состоянии 'обеспечить свои нужды, поддерживать за счет вот этого самого социального государства. Но для того, чтобы такая система существовала, наше государство должно ориентироваться на другие социальные приоритеты в своей экономической политике. Ведь до сих пор экономическая политика государства давала жить лишь наиболее сильным экономическим игрокам, тем, которые крепко связаны с властью и занимают доминирующие позиции в распределении ресурсов, доставшихся нам в наследство от советской власти. Вот эти игроки у нас пользуются полным протекционизмом со стороны государства. Если это положение сохранится, то никаких успехов в социальной политике ждать не следует. Второе. Вадим Михайлович совершенно справедливо заметил, что в современном производстве, даже если оно организовано по-капиталистически, капитал в общем-то заинтересован в достаточно высоком уровне оплаты труда, так как низкооплачиваемый труд в современном производстве не способен обеспечивать высокую эффективность. Но, извините, а кто сказал, что у нас в России производство капиталистическое? Капиталистическое производство — это такой экономический механизм, где владелец капитала этот капитал в производство вкладывает, рабочих эксплуатирует и получает прибавочную стоимость. При этом он, естественно, рабочим платит рыночную цену их труда, которая поддерживается на том уровне, при котором обеспечивается эффективное воспроизводство капитала. Где вы у нас видели предпринимателей, владельцев экономических ресурсов, которые свой основной доход получали бы оттого, что они что-то в производство вкладывали, а потом что-то извлекали. Наша экономика до сих пор строится на проедании ресурсов, которые мы получили после 1992 года. До сих пор в нашу экономику вкладывается кое-что, но эти капитальные вложения не компенсируют даже выбытия основного капитала, не говоря уже о модернизации и техническом перевооружении и всем остальном. Следовательно, мы до сих пор живем в экономической системе, которая не может не то что обеспечить базовые нужды населения, она не может обеспечить воспроизводство самой себя. Вот с такой экономической политикой надо кончать, и чем раньше, тем лучше, потому что иначе мы даже не доживем, чтобы узнать, чем дело кончилось. Михайлов И.А. Несколько дней назад я был в организации, аббревиатура которой вам хорошо известна, она называлась в свое время ВЦСПС. Более того, я там когда-то работал в международном отделе. Так вот, там мне рассказали, что недавно у них побывали бизнесмены из США, желающие купить санатории и дома отдыха. К чему я это говорю? Дело в том, что все мы стали свидетелями колоссальной социальной катастрофы, которой, пожалуй, не было ни у одного государства. Социальных достижений, гарантий и социальной защиты, которые были при так называемом тоталитарном государстве, как и те блага, которые имел народ, начиная от санаториев и домов отдыха и кончая бесплатным медицинским обслуживанием, — такого не было ни у одного государства мира. И австралийцы, немцы, американцы, которые добивались каких-то успехов в своих социальных вопросах, кивали в те годы на Советский Союз и через свои профсоюзы — АФТ—КПП — требовали социальных льгот и гарантий. Или такая проблема. Недавно академик Шмелев, директор Института Европы, выступая, говорил о том, что он не может понять, куда деваются деньги у России. Действительно, мы не помогаем материально странам третьего мира, не вооружаем бесплатно страны Латинской Америки, не ведем войну в Афганистане, а боевые действия, которые идут в Чечне, несравнимы по затратам с серьезной войной. Путь у денежного потока один — за границу, в заграничные банки. Сам факт, что деньги уходят из государства ежегодно в таких объемах, понять трудно. Напомню — от двухсот до трехсот миллиардов долларов уже ушло, и эти деньги работают на западные банки, в результате на их экономику. И если бы не было грабительской приватизации и эти деньги остались в стране, у нас не было бы таких ужасных проблем в социальной сфере. Невольно встает вопрос: а что это за система, при которой российские деньги уходят без проблем за границу и работают на другие государства? Ведь в XX веке такого не было никогда и нигде. Даже американская мафия, о которой говорили, что она в Чикаго зарабатывала миллиарды долларов на «сухом законе», свои доходы за границу не переводила. Ведь ежегодная утечка от 20 до 30 миллиардов долларов— это второй бюджет. Мы неожиданно узнаем, что наши олигархи вдруг попали в число первой сотни самых крупных богатых людей на планете, о чем сообщает журнал «Форбс», но никто не хочет спросить, а почему они не в России хранят свои капиталы. И почему наши СМИ не кричат об этом? Почему молчат те же самые популярные телевизионные каналы? А я вам скажу — почему. Потому что там сегодня работают журналисты, которые получают в месяц за свои передачи 5—10—20 тысяч долларов. Будут ли они критиковать то, что дает им обеспеченную жизнь и комфорт? Будешь молчать, чтоб не лишиться таких денег... Редкое исключение составляет третий канал, где периодически появляются острые передачи. Что касается социальной политики Путина, то я не вижу в правительстве ни одного серьезного комитета, кроме Министерства по делам труда, возглавляемого готовым все разъяснить, объяснить и всех успокоить Починком, где бы проблемы не только обсуждали, но и решали. Я сам несколько лет работал в аппарате правительства и убедился, что нынешняя бюрократия не способна мыслить государственными интересами. Особенно в социальной сфере, которая лавров чиновникам не принесет. Яркий пример этого — драма замерзавшего Дальнего Востока в прошлом году. Социальной политики у государства сегодня нет. Если бы она была, то государство уже давно бы решило проблему производства и создания рабочих мест, например, на Северном Кавказе. И те чеченцы, которые сегодня ходят с автоматами, готовые за деньги Хаттаба убивать российских солдат, пошли бы работать. И еще. Ни одно государство не может себе позволить, чтобы сотни тысяч бездомных детей скитались по вокзалам, притонам и улицам и одновременно запускались в космос спутники и ракеты, а в журнале «Форбс» публиковались имена русских миллиардеров. У Путина стратегии в социальной политике нет. Это очевидно. Недавняя его фраза о том, что в 2010 году мы будем «жить счастливо», прозвучала, мягко говоря, несерьезно. Сегодня необходима организация, представляющая различные политические силы страны, которая начала бы активно контролировать наиболее важные социальные проблемы, постоянно заставляя правительство заниматься этими проблемами. Необходимо разбудить общество, вывести его из апатии... Такой организацией могла бы быть Государственная Дума, но на сегодняшний день она недееспособна, решение острых социальных проблем ей не по силам. Толстых В.И. Я не случайно обозначил тему «Социальная политика президента Путина». Мог бы обойтись без фамилии и слова президент, тем более в ситуации, когда его все стремятся наперегонки поддерживать: партии, течения, движения, кандидаты в губернаторы, в мэры, и так далее. Все говорят: я за Путина. Я тоже за Путина как президента, избранного народом, но хочу понять уже сегодня, а не пять лет спустя, что делается в этой сфере от имени президента и самим президентом. А он запустил целый пакет законов по реконструкции России, где социальная сфера занимает важнейшее место. Это и налоговая реформа, и ЖКХ, и КЗОТ, и многое другое. Это все уже в действии. Хочу понять, к каким последствиям может привести социальная политика, освящаемая сегодня именем президента Путина. Он, конечно, завтра может заменить правительство Касьянова на какое-то другое правительство, свалив вину на ныне действующее. Но я помню его инаугурационную речь, где Путин сказал, что в России президент ответственен за все. Поэтому давайте говорить о социальной политике не вообще, а в частности — о социальной политике этого правительства, и этой Думы, слившихся сейчас с президентом. Что они собираются сделать и уже делают и к чему это может привести? Федотова В.Г. На днях я вернулась из Вьетнама, где была шесть лет назад. Контраст ошеломляющий. Раньше Вьетнам вас встречал равномерным прямолинейным движением велосипедистов, едущих тысячами в одном и в другом направлении. Теперь это — мотоциклы и мопеды. Раньше Вьетнам был полон лачуг, теперь это — маленькие или большие дома. Раньше Вьетнам боролся за чашку риса, теперь это — тьма ресторанов, все виды еды, все что угодно, все баснословно дешево, народ очень активен. И внешнее впечатление просто исключительного благополучия. Тема книги, над которой наш институт работает с вьетнамцами, — это модернизация и экология. Но нас интересовала прежде всего суть вьетнамских реформ, почему произошло такое заметное, просто фантастическое улучшение, а также мы хотели понять, как им удается избежать негативных последствий такого бурного роста. Нам объясняли, что Вьетнам находится на стадии строительства социализма, на переходном периоде примерно 20-х годов России. Он просто принял НЭП, причем со ссылкой на Ленина, объявив всем людям Вьетнама, что они могут проявлять любую экономическую некриминальную инициативу. Поскольку эта страна с 80 процентами крестьянского населения, с большими традициями ремесленничества, круглогодичным сбором урожая — три урожая риса в год, — этого было достаточно для того, чтобы люди, следуя своим традициям, естественно сложившимся в ходе их многовековой истории, очень быстро вышли по кофе на второе место после Бразилии, по рису на второе место в мире после Таиланда, развернули производство шелка, мебели, ремесел, всех видов продуктов. Особенно меня поразило то, что при этом нам говорили: нет, это никакой не капитализм, это НЭП, это анархия. В своей книге «Анархия и порядок» я уже характеризовала ельцинский режим не как демократический, а как анархический по пяти пунктам: слабость центральной власти, слабость социальных институтов, отсутствие коллективных представлений, самопомощи кооперации, люмпенизация масс. Вьетнамцы называют анархией то, что у них происходит в экономической сфере. А ведь действительно происходит много такого, чего не видно за фасадом чрезвычайного процветания. Вырубаются участки джунглей и выращиваются наркотики, хотя хранение ста граммов наркотиков карается смертной казнью. Если невыгодно производить кокос, вырубаются кокосовые леса, выращивается кофе. Но сейчас обвал рынка кофе в мире, и они вырубают кофе и сажают красный перец. Нам рассказывали, что есть села, где плавят свинец, так что в округе уровень свинца превышает десятикратно все мыслимые нормы, умирает все живое. И вот для того, чтобы этого не было, во Вьетнаме существует социальное (социалистическое) государство, которое интересуется тем, как оградить инициативу народа от ее криминальных и асоциальных проявлений. Ну, например, в море мы видели факторию, где выращивают раков. Там среди взрослых были и дети. Государство смотрит — а эти дети учатся? Они ходят в школу? Или родители их заставляют работать с малолетства? Оно пресекает случаи дикого проявления жадности для того, чтобы общество имело цели более высокие, чем цели чисто экономического выживания. Наши вьетнамские коллеги задавали нам вопрос: как вы, которые находитесь не в 20-м году прошедшего века, а в XXI веке, люди высочайшего образования, которых мы считали свои ми учителями, люди, готовые перейти в постиндустриальное общество, заставили свое население, образованное население — учителей, ученых, врачей — ковыряться в земле, и это в стране, где время сбора урожая — 80 дней, где в городах нет никакой ремесленной традиции, где в селе не осталось крестьянских навыков? Они спрашивали — куда вы пошли? Что вы сделали? Вы пошли назад, как будто вы живете во времена Ленина. Они не могут этого понять. И я поняла — у нас никакой не либерализм, у нас НЭП. Самый настоящий НЭП! Нам навязали его в тех условиях, когда надо было переходить к более цивилизационным формам развития и использовать наши возможности не в выращивании растений, а в высокотехнологичном наукоемком производстве, в культуре. Теперь о Путине. Я опубликовала в «Независимой» (19 июня 2000 года) статью, которая называлась «Маятник Путина». Из коммунизма мы перешли к радикальному либерализму. Боялись возврата назад и поэтому держали Ельцина, хотя все знали, кто он такой. И ожидание того, что будут происходить подобные колебания, чреватые гражданской войной и конфликтами, и анархия, которая воцарилась, заставили людей желать порядка. И в этом ожидании мы избрали Путина. Часть коммунистического электората проголосовала за Путина, но крайне левый фланг был отрезан. Путин в отличие от Ельцина сказал: «Народ живет плохо», в отличие от Ельцина сказал: «Кто Россию обидит — тот три дня не проживет», высказал патриотическую идею. Во Вьетнаме, кстати, патриотичность элиты имеет колоссальное значение. Но Путин, помимо победы слева, завоевал и часть либерального электората, опять же отрезав крайне правый фланг. Греф занял на этом фланге ведущее место. Возникло чувство, что обрезаны крайности, что появился консенсус с большинством населения, что будет осуществляться новая политика, более умеренная, где на одном полюсе будут социальные программы, а на другом — либеральные модели рынка. Но если первый год вызывал такие чувства, то сейчас возникла странная ситуация. На левом фланге нет никакой социальной программы. Разворачивается либеральная программа, где ее основное требование — уход государства из экономики и из социальной сферы (я читала Грефа). Кроме естественных монополий, где государство устанавливает правила. Основное требование — «сила» государства. Получилось, что имеется два запроса на сильное государство. Не на социальное государство, а на сильное государство. Запрос Путина — сильное государство для наведения порядка и социальной справедливости, и запрос, который осуществляется де-факто — сильное государство для закрепления статус- кво и закрепления достигнутого социального состояния. Государство уже не может быть патерналистским, на это нет денег. И не желает стать социальным, оставляя это на потом. Предлагается субсидиарное государство, способное субсидировать лишь самых бедных, даже не обещая довести их доходы до прожиточного минимума. Я счиТаю, что наша задача — бороться «за» Путина, который выработает и реализует комплексную программу создания социального государства Кара-Мурза А.А. Я считаю, что основные постановочные вещи все-таки были сказаны не в докладах двух ведущих, а в том, что сказал председательствующий Валентин Иванович. Те вещи, которые излагались в докладах, — они звучали и два года назад, и четыре, и тогда, когда Путина вообще никто не знал.
Речь шла о социальной политике в посткоммунистический период вообще. А самое интересное — это то, что происходит два последних года. Правильно сказал Вадим Михайлович Межуев, что нужна философская рефлексия, а не жалобы и стенания. Возникает вопрос, почему Валентин Иванович сослался на 13-процентную ставку, плоскую и для и бедных, и для богатых, и почему он ссылался на Путина, а не на Ельцина? Ведь Ельцин рассматривался как радикал-либерал, а Путин воспринимается как державник и как центрист, как человек, который наконец озаботился народом. Это первый серьезный вопрос, на который можно дать несколько ответов, и, наверное, только в совокупности они представят общую картину. Например, есть обида на то, о чем Валентина Федотова говорила: думали, что Путин остановит либеральные реформы, а он этого не сделал, так сказать, не оправдал ожиданий. Ибо только сейчас интеллигенция и мы, в частности, поняли, что пришел настоящий либерал, жесткий. Пришел этот русский «немец», а не немощный дедушка Борис Николаевич. Только сейчас по-насто- ящему в правительстве засели Чубайс, Греф, Кудрин и так далее. Все вспоминают гайдаровские несколько месяцев. Но в основном там были Черномырдин, Сосковец, Лобов, потом Примаков. То есть никакого отношения к либерализму люди не имеющие. Только сейчас, возможно, интеллигенция почувствовала, что пришел жесткий либерал, достаточно бездушный при всей риторике о народе. Второй вопрос. Почему у нас тревога возникла, если рейтинг президента держится в районе 70 процентов, а у Бориса Николаевича всего четыре было к концу правления. Почему мы так озаботились, когда народу вроде бы полегчало, судя по опросам общественного мнения? Почему народ поддерживает Путина? Мы говорим про социальную политику. Не про либеральную политику, а про социальную, то есть про распределительную политику. И 70 процентов тех самых, кому распределяют, вовсе не «новых русских», сплотилось вокруг Путина. Или так уж доверчив наш народ, резко поглупел при Путине? При Ельцине все понимал, а при Путине за два года вдруг резко поглупел. Но тогда получается, что не либералы говорят о том, что у нас народ дурной, а как раз антилибералы. Несколько серьезных реплик. Во-первых, про 13-процентную ставку. Я думаю, что все это глупость, что «бедные заплатили за богатых». У бедных нет денег. Опубликованы данные: за год после введения плоской 13-процентной шкалы налогов стали собирать на 80 процентов больше. Почему? Естественно, не эти бедняки принесли свои последние гроши. Вышли ребята из тени, впервые налоги заплатили. Правильно замминистра Шаталов вас не понял: эта плоская шкала налогов сделана не для того, чтобы сгладить социальные полюса. Это действительно совершенно не из той области. Проблема в другом: сколько они на этом соберут денег. Вот они посчитали, что соберут больше. Для меня совершенно очевидно, что заплатил средний класс. Проблема в том, куда государство перераспределяет эти налоги. Почему оно распределяет это все в основном в свою пользу? Вот, например, последнее слушание бюджета. Резко возросли расходы на государственное управление, на спецслужбы, на армию, на все, что связано с тем, что мы называем непроизводительным классом. Короче говоря, непродуктивная часть общества у нас стала потреблять больше. Это очевидно и для социал-демократов, и для либералов. Все наблюдают одно и то же: в середине между теми, кто производит, и теми, кто потребляет, кто-то сидит, и, как Владимир Рыжков однажды сказал, кто-то в кустах чавкает, но мы его не видим. Вот этим, сидящим посередине, и нужно заняться. Гачев пишет книжку десятилетиями, потом за 50 рублей продает ее своим же друзьям. И купить ничего не может. И другой, кто уголь добывает, кто занимается выращиванием хлеба, тот тоже вкалывает, но, как правильно сказал Межуев, трудом своим в этой стране прокормиться не может. Правильно говорит и Валентина Федотова: в России возникла анархия. Но какая анархия? Она полагает, что появилась анархия новых русских и челноков, которые начали, в том числе во Вьетнам, гонять, возить какие-то шмотки... Произошло нечто гораздо худшее. Эти люди хотя бы крутятся, чтобы их труд кормил. Произошла анархия чиновничьего государственного аппарата — нот кто сбросил с себя все социальные обязательства. Говорят, мол, государство должно уйти из экономики. Бред. И кидают эту черную кошку туда, на либеральное поле, спрашивая, вы хотите, чтобы государство ушло из экономики? Вы посмотрите на Штаты, на Англию, на Францию, на другие нормальные страны, где оно присутствует в экономике, где оно экономику регулирует. Проблема не в том, чтобы государство ушло из экономики, проблема в том, чтобы зарвавшийся чиновник ушел из экономики. Это совершенно другая история. Вот где этот черный ящик — чавкает не государство, чавкают миллионы зарвавшихся чиновников. Вот это и есть препона на пути социальной политики. Теперь Путин. Народ, я думаю, не дурак. Он очень четко почувствовал, что Путин хочет немножко приструнить чиновников. Интеллигенция испугалась, что он залезет в общество. Проблема в том, чтобы раскрепостить производителя и приструнить чиновника. Мы здесь обсуждали вьетнамское общество, с профессором Буровым обсуждали китайский опыт. Интересно то, что там раскрепощают труд цивилизованный, а коммунистическая партия выполняет совершенно другую функцию: она давит не общество, не тех, кто работает, она держит в узде чиновничий аппарат и местную мафию. Поэтому их успехи несравнимы с нашими. Вот почему у нас не идут реформы — у нас не могут приструнить чиновников. Я, кстати, категорический противник неподготовленных реформ — той же жилищно-коммунальной. Проблема даже не в том, что человек не может оплачивать квартиру, хотя это тоже очень важно. Проблема в том, что эти деньги заберет себе чиновник. Они пойдут не на либеральную реформу, их сожрет чиновник. И никакие услуги он тебе назад не вернет. А дохлую кошку потом снова кинут в либеральный лагерь и скажут — вот, провалились ваши либеральные реформы. Это, конечно, беда самих либералов, они никак не понимают, что их риторика должна сопровождаться некоторыми технологиями по обузданию чиновника. В России, увы, все продолжается по Ключевскому: народ хиреет — чиновник пухнет. Махнач В.Л. Социальной политики президента Путина, как уже отмечали коллеги, не существует. Пожалуй, единственная социальная мера, принятая Путиным, — это единая налоговая шкала. Вот это действительно совершенно социальная позиция, и других, честно говоря, за господином президентом я не знаю. О ней говорят довольно много, все ей удивляются. А на мой взгляд, единая шкала налогов оправдана. И мера эта, с моей точки зрения, либеральная. Я не враг либерализма и не считаю термин «либерализм» ругательством. Но она оправдана только при одном условии — при проведении широкой практики юридически обоснованных конфискаций имущества. О социальной справедливости у нас все говорят, никто не боится, а вот об этом все боятся сказать. Ведь мы знаем, что у нас украдены основные капиталы промышленности, украден колоссальный объем сбережений, украдены детские учреждения, в частности пионерские лагеря, они просто украдены теми, кто не имел никакого права собственности на них. И как сегодня сказал коллега, будут украдены и оставшиеся дома отдыха и санатории. Это одна линия. Но у нас ворует Азербайджан, что сегодня было отмечено. Ворует и Эстония, 80 процентов госдохода этого эфемерного государства составляет оплата за транзитную торговлю через ее порты. У нас воруют бюрократы, о чем совершенно справедливо сказал Кара-Мурза, потому что, по самым строгим подсчетам, бюрократический аппарат РФ втрое превосходит бюрократический аппарат Советского Союза, несмотря на то что территория сократилась. И это ничем не оправдано. Количество чиновников росло на протяжении всего президентства Ельцина и не сокращается при президентстве Путина, нисколько не сокращается. Это другой аспект. Хочу заметить, что налоговая политика более не в состоянии стабилизировать социальную ситуацию, как никакие иностранные инвестиции не в состоянии стабилизировать ситуацию экономическую. По свидетельству официальных кругов, за рубеж незаконно и необоснованно утекло около двухсот пятидесяти миллиардов долларов, в то время как патриотические круги, например вполне грамотные финансисты партии РОНС (Русский общенациональный союз), указывают на пятьсот миллиардов долларов. Но даже если взять официальную оценку, даже если представить, что весь мир возлюбил Россию и русских и пришел в экстаз от возможности инвестировать в нашу экономику, — в мире просто нет столько свободного инвестиционного капитала, чтобы заполнить эту лакуну. Его просто не существует. Без политики возвращения средств нормализовать ситуацию невозможно. И невозможно нормализовать ее в социальном плане. У нас не НЭП, у нас криминальный капитал. А это совсем не одно и то же. Еще в 1928 году в Риге в журнале «Русский колокол», который издавал Иван Александрович Ильин, была опубликована статья «Русский хозяин» Владимира Рябушин- ского, одного из «семи братьев», где он указал, что настоящий хозяин выходит из мужика, из крестьянина. Однако эту возможность формирования новых дельцов исключили законом «О кооперации» Горбачева. Прочитав закон, я сказал отцу, слушай, а нам, собственно, кто нужен, предприниматель или вор? Закон-то сделан под создание жулика, а не под поддержку предпринимателя. Так вот Рябушинский указал, что есть категория нуворишей, скоробогачей, которая вырастает только при ненормальной, при аномальной экономической'ситуации. И с нормализацией хозяйственной ситуации они, как правило, разоряются. Вот эта ситуация. Поэтому как в социальном, так и в экономическом плане государство ведет себя преступно, поддерживая эту категорию нуворишей. Тем самым мешая одновременно формированию реальных деловых кругов. У нас не либерализм в классическом английском понимании означает политику, поощряющую частную инициативу, а революция, точнее неприлично затянувшаяся постреволюционная ситуация. Президент Путин действительно был бы социально ориентированным главой государства, если бы он в какой-то степени был пусть плохим, доморощенным, но Бонапартом. Однако этого нет, и социальной политики тоже. Ориентирован он в своей политике в пользу бюрократов, сформировавшихся в гайдар-чу- байсовских кругах, и тех «новых рашшенов», которые сумели достичь положения олигархов или к ним приблизиться. Таким образом, наша революция просто не закончена. Ее последний или предпоследний виток еще впереди. Сараскина Л.И. Я получила большое удовольствие от выступления двух ведущих, которые удивительно гармонично дополнили доклады друг друга и на разных уровнях понимания обобщили богатую фактуру. Тем не менее и оба главных выступления, и высказывания в ходе дискуссии вызвали у меня ощущение, будто мы машем кулаками после драки. Мы готовы винить во всем происходящем кого угодно, только не самих себя. Но мы, как представители общественной мысли, должны бы, кажется, усвоить, что в России вначале всегда идет слово, а потом уже дело. Так вот, наше слово прежде всего и несет моральную, политическую, социальную ответственность за то, что случилось. Я имею в виду идеологиче ское обеспечение либеральных реформ, их, так сказать, интеллектуальную базу. Я хорошо помню, как она создавалась. Вот мы размышляем — почему философ в Институте философии Академии наук, в Москве, получает тридцать долларов, почему учителя, библиотекари, профессора, музейщики получают мизерные зарплаты? Кто в этом виноват? А я очень хорошо помню, как уважаемые, известные авторы, социологи и политологи, пьянея от собственного ультралиберализма, писали: «А зачем нам иметь так много философов? зачем нужно так много искусствоведов? зачем так много библиотек и музеев? кто должен их содержать? Наше государство бедное, оно не может кормить такое количество философов и прочих ведов. И вообще, мы как народ неэффективный, неадаптированный живем не по средствам. Но почему-то считаем, что должны жить счастливо». Я цитирую по памяти, но могу авторизовать каждое из высказываний, ибо прекрасно помню все эти перлы свободных умов. И еще одно наблюдение, которое сейчас стало уже общим публицистическим местом. Впервые за многие десятилетия интеллектуального и нравственного функционирования русская интеллигенция и ее «говорящий» актив демонстративно и декларативно отвернулись от униженных и обиженных, бедных и страдающих, безоговорочно приняв сторону богатых и удачливых. Впервые в русской социальной практике категория бедности перестала быть категорией собственно социальной, а стала категорией личного стыда и позора бедняка, его персональным человеческим поражением. Существование бедных и бедствующих, наличие беспризорных, которые живут на вокзалах и превращаются в наркоманов и преступников, перестало быть стыдом общества и стыдом государства. Это стало стыдом только этой самой несчастной, пропавшей личности. Пусть неудачник плачет. Умри ты сегодня, а я завтра. Идеология джентльменов удачи, воров в законе. Вот это идейное обеспечение, этот публицистический дискурс конца 80-х и лег в основу того, что потом, в начале 90-х, стало называться либеральными реформами. Когда Гайдар и его правительство говорили, что им не нужно так много пенсионеров, и претворяли свой тезис в экономическую практику соци- ал-дарвинизма, она, эта практика, легла на хорошо подготовленную почву. И заметьте, что всякие разговоры о бедных, униженных и оскорбленных в начале 90-х казались пережитком комуняцкого прошлого, красной и навсегда скомпрометированной темой, анпиловщиной; интеллектуалы гнушались ею; так что разговоры о социальной справедливости вновь стали преро гативой левых и ультралевых (хотя на самом деле бедные волнуют леваков не больше, чем серые кошки в подворотнях). Само понятие «социальная политика» было дискриминировано и дискредитировано. Теперь мы восклицаем: кто ответит за уголовные преступления элит? Кто ответит за поступки Ельцина? За поступки Дьяченко? Но та самая справедливость и интеллектуальная честность требуют поставить другой вопрос и дать на него симметричный ответ: а кто несет ответственность за ту разнузданную, бессовестную, продажную общественную мысль, которая плясала на костях своего собственного народа? И готовила социал- дарвинистский навоз для удобрения политэкономической почвы, на которой произрастают все и всяческие Чубайсы? Ведь мы должны видеть не только как бесчинствуют чиновники, а и то, как мы сами бесчинствуем, как мы идейно-художественно обслуживаем железных дровосеков нашего времени. Поэтому, подводя итог своему выступлению, я хочу сказать: наша общественная мысль на пороге либеральных реформ опустила свое общество и свою собственную страну. Она выполнила — думаю, очень небескорыстно, — спецзаказ и сработала на понижение. И в этом ее несмываемая вина, тяжкий социальный грех. Асоциальная политика — это следствие. Поэтому, отвечая на ваш прямой вопрос, я бы сказала так: сегодня социальная политика Путина — это те слова, которые он говорит. Путин в отличие от публичных телемыслителей и генералов политологии, имел отвагу сказать простую и самоочевидную вещь, что в нашей стране много бедных и обездоленных. И не боясь, что будет назван «красно-коричневым», констатировал, что нищета — это стыд общества и позор государства. Путин не исправил, но зафиксировал состояние общества. Он произнес ключевые слова, и ему народ поверил, потому что уже лет 15 не слышал от власти слов сочувствия и понимания. Теперь та самая либерал- обслуга, та самая телевизионная шушера, которая давится баксами и за зелень удавит кого угодно, посылает в умирающие деревни корреспондентов и предъявляет Путину его бедняков. Слова о нищих пенсионерах, о страдающем народе, о бедствующей армии Путин вывел из подпольного обихода, из спекулятивного арсенала красных радикалов, отмыл их от митинговой грязи и придал им государственное значение. Так что, наконец, оплеванная тема приобрела статус государственной важности и вышла на властный уровень. И так как «в начале было слово», я считаю это большим достижением именно в области социаль ной политики. Потому что у нас все сначала происходит в мозгах, а потом уже в реформаторских производствах. Мага рил С. А. Несколько тезисов о причинах того, что произошло и происходит с Россией. Как известно, с народом можно сделать только то, что народ позволяет с собой сделать. Большая часть опубликованных рекомендаций на тему «что делать» в явном или неявном виде адресована правящим элитам (что не тождественно верховной власти), как если бы они были заинтересованы в ликвидации противоправных источников собственного обогащения. Наш собственный исторический опыт свидетельствует: обличать и увещевать российские правящие элиты бессмысленно. Политика в интересах большинства им может быть только навязана. Кем? Какие социальные силы в современной России могут осуществить реальные реформы в интересах большинства населения? И есть ли в России эти силы? России необходим политически организованный субъект демократической модернизации. Вопрос к присутствующим. Кто-нибудь из вас, уважаемые коллеги, держал в руках газету «Дуэль»? В майском номере (№ 22) текущего года эта легально издающаяся газета опубликовала законопроект: «О суде народа России над президентом и членами Федерального собрания Российской Федерации». Авторы законопроекта предлагают за снижение жизненного уровня народа установить наказание в виде тюремного заключения на \ срок, равный пребыванию в должности президента или члена Федерального собрания. Уклонение от наказания карается смертью. И чтобы быть исчерпывающе правильно понятым, один из разработчиков законопроекта сопроводил его выразительным комментарием: «Члены Армии воли народа намерены убивать всех, кто попытается помешать народу выразить свою волю, — от членов избирательных комиссий, участвующих в фальсификации итогов голосования, до президента». Таким образом, промедление с реформами в интересах повышения жизненного уровня основной массы населения провоцирует тот самый политический радикализм, острием которого является откровенный терроризм. Большое впечатление произвела безупречная логика, с которой Вадим Михайлович Межуев сформулировал проблему ничтожной оплаты труда работающего человека. Почему заработная плата столь мала, что не позволяет прокормить себя самого и свою семью? Ответ несложен: зачем работодателю платить на емному работнику больше? Нет никакой необходимости, если тот готов работать за совершенно ничтожную плату. Не подлежит сомнению: в составе вывозимого из России капитала вполне определенную часть составляет невыплаченная заработная плата. Причина происходящего — в отсутствии мощных профсоюзов, которые могли бы реально отстоять интересы наемного труда. В конечном счете все упирается в отсутствие массовой общественной и политической самоорганизации граждан. Однако чего нет — того нет. Социологи фиксируют: порядка 70 процентов опрашиваемых россиян заявляют, что они в этой стране ни за что не отвечают, поскольку не имеют никакой возможности влиять на власть. Совершенно очевидно, что это массовое сознание подданных, но не граждан. Отсюда — исторически традиционные надежды на очередного политического барина. В сегодняшних дискуссиях часто звучит понятие «государство». Однако те, кто оперируют этим понятием, не приводят его определения, видимо, в силу очевидности. В результате государство приобретает характер метафизической абстракции, не имеющей ни социальной природы, ни связи с конкретными социальными слоями и группами. Одно из популярных определений современного государства в его западной версии — «машина для производства всеобщего, общественного блага». Иное в России. Российское государство в течение десятилетия «реформ» для большинства населения производило не благо, а нищету и лишения. И это вполне закономерно. В отсутствие развитых структур гражданского общества любые попытки усиления роли государства в долгосрочной перспективе неизбежно ведут лишь к дальнейшему усилению государственной бюрократии. Это только вопрос времени. Постсталинская эпоха убедительно это продемонстрировала. Едва ли соответствует действительности и популярный тезис о слабости российского государства. Налицо парадокс: российское государство, несостоятельное и беспомощное, когда речь идет об интересах общества, эффективно и мощно реализует интересы правящей элиты. В России беспомощно не государство, а общество. И потому Россия имеет слабое «государство общества». Но оно же одновременно является «сильным государством бюрократии». Слабое государство общества не способно обеспечить его интересы, и потому общество деградирует. Сильное государство бюрократии сверх меры удовлетворяет ее алчные интересы, и правящая элита процветает. Толстых В.И. На днях я получил очередной номер «Pro et contra», и почти половина этого сборника посвящена проблемам социальной политики. Открывается сборник статьей Евгения Гонтмахера, начальника департамента социального развития правительства Российской Федерации, доктора наук, либерала. Прочитал его статью достаточно внимательно и понял из нее следующее. Он признает, что в прошлые (то есть до Путина) годы никакой социальной политики действительно не было, чему, по его мнению, помешали два обстоятельства, третьего он не указывает. Первое — это недостаток ресурсов, не уточняется, каких именно. И второе — дефолт августа 98-го года. А сейчас как бы начинается создание программы и плана социального развития общества по всем направлениям. Прочитав статью до конца, я выяснил, что вся эта социальная политика выражается в выработке мер охранительного порядка. Поддержка пенсий, инвалидов, повышение зарплаты бюджетникам и так далее. Между тем, как я говорил, Путин претендует на нечто большее, на программу реконструкции России. Он говорит не о «модернизации», а о «реконструкции». А слово это не случайное, обязывающее. Реконструировать можно что? То, что было до тебя. Так Гонтмахер у меня сразу в голове соединяется с Путиным. Ага, значит, план реконструкции заключается в том, что надо подкорректировать курс, который стихийно сложился до этого, в отсутствие какой-нибудь социальной политики при Ельцине, то есть уточнить, смягчить, поднять, повысить, заострить, подлатать. А как таковой или какой-то новой социальной политики как не было, так и нет. Между тем народ наш, равно как и другие народы в отношении своих правителей, возлагает на Путина большие надежды. Люди верят, что наконец кончится это безобразие: что перестанут стрелять, что можно будет спокойно ходить по улицам и т. д. Пока это только надежды, народ еще не разобрался, в том что происходит. Когда я задаю простым людям вопрос, почему я должен платить эти 13 процентов, а не 12, меня не понимают. Дело, однако, не в том, что на 5 или 50 рублей придется больше платить. Бюджетники будут платить, рублей 15, подумаешь, ничего страшного со мной не случится, все равно ведь бедный. А дело в принципе, как говорят в таких случаях. Почему они так поступили? Если бы я был на месте президента Путина, я бы просто сказал: господа, у нас есть люди, которые не получают не только 1500 рублей, составляющие прожиточный минимум, но у нас есть много людей, которые не получают и 700—800 руб лей. Так давайте освободим от налога ту часть населения, которая получает меньше прожиточного уровня. Он этого не сделал, и для меня это опасный симптом. Это говорит о том, что он-то за народ, но вообще, а не в частности. А он должен в частности думать и действовать. Реплика. Валентин Иванович, а почему мы приняли этот кодекс? Толстых В.И. Я не принял! Потому и обсуждаем эту тему Ведь в один прекрасный день мы можем проснуться и увидеть, Боже мой, стало «ще гирше», как говорят украинцы и разводят руками. Логинов В.Т. Без социального движения не может быть и социальной политики. Этому учит история всех стран, и особенно тех, чья социальная политика может служить хоть каким-то ориентиром для других. Надеяться на человеколюбие или благоразумие власть имущих более чем наивно. Благоразумие появляется тогда, когда перед тобой серьезный противник. Это не значит, что надо звать на баррикады. Они появляются там, где конфликт слишком обострен и запущен и возможности его мирного разрешения маловероятны. Но и «стабильность», основанная на фактическом отсутствии оппонента, его смирении и придавленности, не решает проблемы. Ошибка нашей власти зачастую состоит в том, что она всерьез полагает, что основа социальной политики — социальный компромисс, примирение, а если оно не очень искренне — просто сговор с властью и между собой политических или профсоюзных лидеров. Возможность такого сговора в нынешней России, кстати сказать, облегчена не только отсутствием искренности, но тем, что ведущие политики и управленцы, враждующие между собой, в большинстве принадлежали когда-то к одной номенклатуре и поныне остаются соседями по столичным элитным домам, бывшим гос- дачам, поликлиникам, санаториям или, как говорили когда-то, — «соседями по имению». Поэтому введение в состав правительства того или иного оппозиционного «лидера-профессионала» не требует даже преодоления психологического барьера. Между тем толкование компромисса только как сговора лидеров не имеет отношения к самой сути дела. Точно так же, как сговор элит не обеспечивает ни реального компромисса, ни умиротворения. В странах, переживших длительные периоды острой конфронтации, исторический компромисс в его классической форме (например, Пакт Монклоа в Испании, 1977 год) предполагал не дележ министерских кресел между лидерами, а достижение согласия прежде всего в сфере социально-политических проблем, определяющих основу жизни страны и народа. Беляева Л.А. На мой взгляд, наиболее адекватной обобщающей характеристикой, раскрывающей положение конкретного человека в современной России, является его адаптация к жизни в новых социальных условиях. Возможно, именно уровень адаптации наиболее точно и определяет социальную стратификацию российского населения и может служить ориентиром в проведении дифференцированной социальной политики на новом этапе реформ. Мы провели всероссийское репрезентативное эмпирическое исследование неэлитной, массовой части населения. Оказалось, что у людей с разным уровнем адаптации к переменам в России есть и другие очень существенные социальные различия, которые ярко выявились при сравнении между собой трех групп — «преуспевающих», «адаптированных» и «выживающих». Первая группа — самая малочисленная (6 процентов от числа опрошенных). Ее представители наиболее успешно прошли адаптацию, повысили свой социальный статус за годы реформ. «Преуспевающие» отличаются самым высоким образовательным уровнем, заметно превосходящим остальные две группы. Практически все они сторонники рыночной экономики, возражают против вмешательства государства в деятельность частного сектора, отстаивают его самостоятельность. Главная их цель — богатство, а менталитет наиболее близок к либеральной системе ценностей. Оппонирует «преуспевающим» группа, расположенная на другом полюсе по уровню адаптации, — «выживающие» (30 процентов). Здесь большинство составляют женщины и лица старших возрастных групп. Социальный потенциал — уровень образования и профессиональной подготовки существенно ниже, чем у «преуспевающих», распределение по типам населенных пунктов — более равномерное. Трудовой статус «выживающих» за годы реформ не претерпел каких-то изменений. В частном секторе трудятся немногие и преимущественно в качестве наемных работников, у каждого четвертого нет постоянной работы. Практически не получив ничего от реформ и многое потеряв, большинство хотели бы возврата к плановой экономике. Многие «выживающие» пытаются найти дополнительные источники дохода. Многие живут на один, невысокий доход. Отсюда уныние и пессимизм. Патерналистские настроения сочетаются с неприятием частного сектора как независимого от государства образования, и сама эта группа ощущает высокую степень за висимости в решении своих проблем от государства. На первом месте в системе интересов стоят чисто традиционные ценности — семья и дом, право народа на язык и культуру, и религиозные свободы ценятся выше, чем свобода слова. Между «преуспевающими» и «выживающими» располагается группа «адаптированных» (21 процент). Анализ стратегий адаптации этой группы позволяет увидеть, как удается приспособиться к реформам основной массе трудоспособного населения страны. Эта группа сохранила свой социальный статус относительно других людей, но для того, чтобы удержаться в нем, прибегает к новым, доступным ей стратегиям поведения. Их отношение к рыночной экономике не однозначно отрицательное — половина из них выбирает именно рыночную экономику. Свое положение «адаптированные» воспринимают достаточно инертно — они либо надеются на стабильность, либо не могут сказать ничего определенного о своем будущем, считая, что государство, правительство играют большую роль в решении проблем человека, чем он сам. Но в отличие от «выживающих» в своей собственной жизни они в большей степени полагаются на себя, чем на государство, вероятно, в силу их активного трудоспособного возраста. Для меня очевидно, что продолжение реформ может быть эффективно и нравственно только тогда, когда они будут учитывать наличие в обществе массовых слабых социальных групп, не имеющих резервов приспособления к существованию в условиях рынка. Снижать дальше материальный уровень жизни этих людей было бы недопустимо. А это может произойти, если не будут приняты социальные меры по их защите в условиях роста расходов на жилье, повышения цен и т. д. Другая группа — те, кто сейчас адаптировался к условиям жизни, — тоже в силу разных обстоятельств подвергается риску впасть в бедность, если не будут открыты шлюзы экономического роста: проведена реальная реструктуризация отраслей, созданы условия для развития малых предприятий. Словом, намеченные социальные реформы, ослабляющие нагрузку на бюджет, должны быть тщательно подготовлены и должны следовать за действительным устойчивым экономическим ростом, не предваряя его. Славин Б.ф. Главный вопрос обсуждения звучит так: какова социальная политика президента Путина? Нельзя ответить на этот вопрос прямо, не ответив на вопрос, какова вообще политика Путина. Мне думается, что определить эту политику можно двумя словами: «авторитарный неолиберализм». Что означает это пара доксальное определение применительно к конкретным сферам общественной жизни? Оно означает прежде всего усиление роли государства в сфере политических отношений и сохранение полной свободы рыночных отношений в сфере экономики. Неолиберализм Путина наглядно проявляется прежде всего в снятии прогрессивного налога с богатых граждан общества, чего нет почти ни в одной развитой стране мира. По официальным данным, разрыв между богатыми и бедными в России составляет цифру 14. По данным Лужкова, этот разрыв определяется цифрой 50. Казалось бы, в этой связи нужно проводить такую социальную политику, которая бы уменьшила этот разрыв. И на первых порах Путин начал проводить такую политику, которую можно охарактеризовать как социал-демократизм президента. Это корректировка слишком либеральной реформы образования, это отказ от монетаристского радикализма в коммунальной реформе, реализацию которой в итоге отложили на 15 лет. Это повышение заработной платы бюджетникам, повышение пенсий и пособий различным категориям пенсионеров и инвалидов, стремление повысить заработную плату офицерскому корпусу и т. п. Однако когда мы начинаем анализировать такое улучшение жизни населения, то видим, что многое из этих мер не приводит к должному результату. Так, все прибавки бюджетникам съедаются растущей инфляцией. Планируемая инфляция в этом году должна была составить 12 процентов, но, по всем данным, она будет составлять 18 процентов. А это фактическое снижение реальных доходов населения. Что касается введения так называемого единого социального налога, который, казалось бы, должен уравнять разные слои общества, то на деле от него выиграют опять же богатые. Так, благодаря установлению этого налога отменяются льготные профсоюзные путевки, профсоюзы перестают оказывать материальную помощь нуждающимся и т. д. То есть исчезают те права профсоюзов, которые давали возможность дифференцированно подходить к каждому человеку, учитывая его реальное материальное положение. Сегодня забота о материальной помощи, путевках в дома отдыха, санатории и других вещах социальной поддержки работников перекладываются на предприятие, в частности, на его администрацию. Таким образом, работник становится в зависимость от администрации. Те же проблемы наблюдаем мы и в других сферах общества. Например, упорядочение налоговой сферы привело к тому, что из налогов на прибыль были исключены налоги на здравоохранение, образование и т.п. Это также приводит к сосредоточению в руках руководства предприятием ресурсов, которые могли бы улучшить социальное положение трудящихся. Нетрудно догадаться, что вместо демократического распределения средств на лечение или на оплату повышения квалификации работников предприятия администрация может тратить эту часть прибыли по своему произволу, в том числе и на личные цели. При этом по новому трудовому кодексу резко урезаны права и возможности для борьбы трудящихся за свои права. Снижена роль профсоюза в коллективных договорах, при трудовых спорах, в практике увольнения или принятия на работу. Таким образом, оценивая социальную политику президента Путина, следует подчеркнуть, что она пока направлена на интересы верхних, наиболее богатых слоев общества. Что касается основной части населения, то оно продолжает находиться в социально ущербном положении. По данным лидера ФНПР Шмакова, средние доходы населения, исчисляемые от прожиточного минимума, у нас должны быть равны 15 тысячам рублей. Сегодня они равны 3 тысячам рублей. В условиях снижения цен на нефть шансов на уменьшение этого разрыва не наблюдается. Семенов B.C. Путина нередко упрекают в том, что в своих программных выступлениях он прямо не говорит о вопиющем социальном неравенстве и расколе между бедностью и богатством. Что не говорит все сразу, так сказать, оголенно и до конца. Но в политике так и бывает. За последние 15 лет внутри России и вне ее сложились мощные правые силы, которые настроены на продолжение в стране старого прозападнозависимого и разрушительного курса и против всяких прогрессивных перемен к лучшему, особенно в социальной области, что уменьшало бы богатство богатых и их власть. На эти силы приходится постоянно оглядываться. Конкретные слова и дела президента Путина за два года — 2000 и 2001 — свидетельствуют о его несомненной линии на уменьшение социальной противоположности между бедной и богатой группами российского населения. Лишь на этой основе возможна консолидация общества, к чему он стремится. Эта линия проявляется в двух направлениях. Первое направление — ограничение диктата, наглого произвола и всевластия российских богачей, олигархов. Путин повел резкое наступление на особенно зарвавшихся олигархов — Гусинского и Березовского, привыкших при Ельцине нагло влиять пря мо и «из тени» на власть. Это оказало отрезвляющее воздействие на всех других олигархов, снизило их притязания и заставило более или менее нормально сотрудничать с государственной властью и управленческими структурами. В послании Федеральному собранию 3 апреля 2001 года. Путин указал на сохраняющуюся опасность «теневой экономики» и заодно «теневой юстиции», что требует борьбы «со скрытой коммерциализацией всего». Создание «финансовой полиции» и доступ к «банковским тайнам» — важные практические шаги в этом направлении. Второе направление — меры по поддержке бедного и бедствующего населения, по выводу его из накопившегося и углубившегося за 15 лет критического социального положения, по определению обнадеживающих перспектив для условий жизни подавляющей массы людей труда. Ориентация на труд и творчество, на ранее забытого человека и забытого труженика также явно прозвучала в этом послании. Как подчеркнул Путин, решение главных проблем страны требует «не политики наскока, а квалифицированного каждодневного труда». Президент провозгласил политику снижения налогов на производство и на труд, отказа от внешних кредитов и вообще от внешних зависимостей, повышения жизненного уровня населения. Он предложил делать в политике то, что было бы «благом для России и для людей». Оговорюсь, что вовсе не собираюсь идеализировать Владимира Путина. Он допускает и немало промахов, явных ошибок, обидных отступлений. Часть из них обусловлена объективной трудностью его положения, часть — причинами субъективного характера. Но что-то сдвинуть, переменить, обновить, открыть обнадеживающую перспективу всего за два года после 15 лет провала, спада и разрушения, потери надежды и веры — это уже успех. Его нужно настойчивей и больше поддерживать. Шевченко В.Н. Что главное в социальной политике? Это создание государственной властью механизма распределения всех имеющихся в распоряжении общества богатств и благ. И выстраивание на основе этого механизма определенных отношений между различными слоями населения — молодежью, пенсионерами, работниками различных сфер общества. Рассмотрим социальную политику нынешней власти с трех различных углов зрения. Первый взгляд — это взгляд на политику как на событийный, информационный ряд, прежде всего как на видеоряд, создаваемый нашим телевидением. В целом эта картина производит благоприятное впечатление. Конечно, мы живем еще бедновато. Но кругом столько делает ся. Появился на гостелевидении, впрочем, не только на нем, долгожданный позитив. Наконец-то выдают регулярно зарплату госбюджетникам, а что это за зарплата — уже детали. Построено много детских площадок в отдельных двориках. А молодежь счастлива, получив все возможности для удовлетворения своих музыкальных увлечений. Плохо ведут себя, правда, строптивые НТВ и ТВ-6, вечно встревающие в самый неподходящий момент со своей ложкой дегтя. То покажут, как накануне зимы в Благовещенске снимают батареи в жилых домах за неуплату, то старушки-пенсионерки устраивают голодную забастовку, протестуя против невыплаты заработанных ими пенсий. Второй угол зрения на социальную политику — о каких тенденциях в ее развитии сегодня можно говорить. Совершенно ясно, что происходит дальнейшее классовое расслоение общества на бедных и богатых, по уровню разрыва неведомое для Запада. Контраст становится все заметнее в повседневной жизни. Богатые и очень богатые есть теперь норма жизни, есть пример, модель для подражания, а социальных проблем в обществе особенно нет, и нечего их смаковать. Бедность — это ведь не только скудный рацион и самая дешевая одежда миллионов людей, инфляция, рост цен и услуг, за которыми не поспевает рост зарплаты. Печать бедности и нищеты лежит на всех учреждениях здравоохранения, детского образования, культуры для простого народа. Даже хваленое московское метро становится транспортом лишь для простых людей. Потому что на него нет денег. А на автомобильные эстакады деньги есть. Да — рыночному хозяйству, нет — рыночному обществу. Таков лозунг Лионеля Жоспена, премьер-министра Франции и лидера соцпартиии. Наши нынешние правители нередко объясняются в любви к Западу и его демократическим ценностям. Но, может быть, они не догадываются, что в большинстве стран Европейского Союза у власти находятся, так или иначе, социал-демократы. Их программной целью продолжает оставаться европейски понятый социализм. Для социал-демократов рынок — это вроде атомной электростанции, работающей в мирных целях. Иначе — это атомная бомба. Неужели так трудно понять это властям предержащим? В их социальной политике легко просматривается и определенное намерение — не столько примирить, сколько столкнуть отцов и детей, старшие поколения и 20-летнюю молодежь. Есть простое и надежное правило в теории модернизации: хотите быстрого прогресса реформ — не теряйте время на бесплодные дискуссии в массовых средствах информации по поводу недавнего прошлого. Не делайте его яблоком раздора. «Как вы относитесь к тем, кто празднует 7 ноября?» — спрашивает телеведущий у собравшейся молодежи. И, разумеется, слышит нужный для него ответ, направленный против старших поколений. Но если 7 ноября официальный праздник Российского государства, то такого телеведущего вместе с его начальником нужно немедленно отправить на переподготовку. Потому что они не только подстрекатели, но и просто невежественные люди. И наконец, третий угол зрения на социальную политику — это философский, метафизический взгляд. В чем ее скрытый, но подлинный смысл? Нищета и бедность — самые надежные рычаги управления миллионами российских людей. Нищета и бедность несовместимы с самой элементарной демократией. Надо ли это доказывать. Рост благосостояния российских граждан — действительно самая опасная вещь для бесконтрольных или опасных действий властей. И власть это, я думаю, отлично понимает. Один пример. Сегодня дворцы и клубы молодежи перестали быть теми массовыми центрами, где она могла бы с пользой для себя раскрывать свои способности и таланты. Все услуги, включая спортивные кружки, платные. У государства денег на молодежь нет. Она предоставлена улице. Но у государства есть много денег на содержание внутренних войск для усмирения молодежи — будь то футбольные фанаты, или фанаты современных музыкальных групп, или что-нибудь похлеще. Так, может быть, часть этих денег, которые тратятся на внутренние войска и его экипировку, отдать на организацию работы с молодежью? Но на это вряд ли можно рассчитывать. Сегодня власть, как ей думается, создает условия для становления и развития настоящего капитализма. Но вот здесь власть ошибается. Чтобы капитализм действительно получился (хотя я не его сторонник), нужно радикально менять социальную политику. Нужен немедленный и быстрый рост уровня социального благополучия основной массы страны, обретения уверенности в завтрашнем дне. А это новые рабочие места, другой уровень зарплаты и социальных услуг, одним словом, рост платежеспособности населения. Но это будет уже другой капитализм — демократический, народный капитализм. Мне кажется, что нынешний государственно-олигархический капитализм больше боится его, чем разных социализмов. Нынешняя социальная политика весьма эффективно снимает социальные проблемы с об суждения в массовом сознании общества, но вопрос в том, имеет ли такая политика серьезные перспективы и куда она ведет. Римашевская Н.М. Реализовать социальную политику можно только при двух условиях: если в ВВП увеличится доля заработной платы, вообще оплаты труда, и если при существующем распределении будут задействованы некоторые механизмы перераспределения. Ни того ни другого Путин сегодня сделать не может. Почему? Потому что 75 процентов общественных ресурсов находятся у пяти процентов собственников. А что они делают с этим — вы все знаете, тут комментарии излишни. А проблема перераспределения, как основное звено, на самом деле это дело чиновничества в широком смысле слова. И я не уверена, что они дадут это сделать. Потому что их становится все больше и они располагают все большей властью. О безвыходности положения Путина, как я его понимаю, свидетельствуют предпринимаемые социальные меры. Один маленький пример. Пенсионная реформа. С моей точки зрения, люди не отдают себе отчета в том, что делается в действительности. А на самом деле Путину подсказали: если вам нужны ресурсы, то их можно получить при реформе пенсионирования. Надо лишь сделать «накопительную систему». Или что-то похожее на нее, то есть какой-то паллиатив. На самом деле новые предложения оставляют пенсионерам лишь социальный минимум, а остальное концентрируют как некий инвестиционный резерв, которым будет распоряжаться государство. Не фонды, не соцстрахи, не профсоюзы, а именно государство. И делается это потому, что, с моей точки зрения, у власти безвыходное положение. Все понимают, что есть бедность, что это плохо, аморально, но государственные ресурсы малы, ибо все роздано и приватизировано. Межуев В.М. Я ничего не говорил о Путине, потому что считаю, что, в общем-то, дело не в нем. Я уверен, что, если бы президентом у нас был Алексей Кара-Мурза, у нас было бы то же самое. И не только он, но и любой. Все дело в том, что отсутствие социальной политики — это не злой умысел Путина. Это заложено в логике той системы или той реформы, той реальности, заложником которой он стал. Если Ельцин что-то определял в стране — почему ему дали такую власть, я не знаю, — то Путин, как иногда кажется, сидит на крючке каких-то сил. Реплика. А почему мы его жалеем тогда? На чьем крючке он сидит? Межуев В.М. Еще раз повторяю, я не специалист по Путину. Пригласите кого-нибудь из администрации президента, они вам все расскажут про Путина. Я не знаю о нем ничего кроме того, что показывают по телевидению. У меня ощущение такое, что этот человек, может быть, даже внутренне добрый и сострадает и все время говорит об этой социальной политике. И тогда возникает вопрос: но кто же эту систему держит на этом самом крючке вместе с Путиным? И тут’ единственное возражение, которое я хочу сделать, и на этом я закончу, у меня вызвало выступление Алеши Кара-Мурзы. Оно меня даже немножечко задело. Ну что значит чиновник? Чиновники, как известно, в России всегда воровали, по Карамзину. Извините, а кто их сделал, таких чиновников? И если вы, либералы, все правильно делаете, а чиновники — это черный ящик, который между вами и нами сидит, то вы знаете, что вы должны делать? Почему вы такую власть им дали? Почему вы такую конституцию приняли? Кто принял конституцию, где парламент не выбирает правительство, где правительство ни от кого не зависит, где правительство беспартийно, в конце концов? Кто это придумал? Извините меня, у нас все правительство состоит из либералов. Я понимаю, если бы коммуняки там сидели или еще кто-то. А то либералы сидят. Ты мне проведи разницу между либералом и современным чиновником. Я не понимаю, кто такой Чубайс — чиновник или либерал? Гайдар был чиновник или либерал? Я не могу этого понять. Понимаешь, не либерализм плох, либерализм — это великая идеология. Плохи либералы наши, которые не либералы, они никогда ими не были здесь, как не было и настоящих коммунистов. Вот в чем все дело, они пошли по наторенной дороге соглашения с властью во имя личного спасения, обогащения. Ты знаешь, что делал Гайдар? Что, он либерализировал Россию? Да он себя спасал и свою группу, считая, что они здесь элита. Они действительно мне напоминают гностиков, ваши либералы. Это люди, которые проводили политику элитарного выживания. Что это за люди, которые сидят сегодня на этих местах, которые создали эту систему, и какая может быть при них социальная политика? Не знаю, но, видимо, они и держат на крючке Путина. Если бы он от этого крючка освободился, возможно, и социальная политика стала бы получше.