Отечественная война 1812 г.

Внешний ход Отечественной войны 1812 г. хорошо известен по школьному курсу истории и имеет столь обширную литературу, что описывать его нет необходимости.

Соотношение сил и планы сторон. «Солдаты! Вторая польская война началась!» С таким загадочным воззванием Наполеон обратился к войскам накануне вторжения в Россию. Загадочность становится понятной только после ознакомления с первоначальными планами Наполеона. До самого лета 1812 г. французский император ожидал, что Александр первым двинет свои войска на «территорию раздора», в герцогство Варшавское. Но даже переходя русскую границу, император Франции искренне верил, что борьба начнется и завершится к осени на пограничных землях: в Польше, Литве, Белоруссии. Вот почему до войны и некоторое время после ее начала поход на Москву не планировался. Правилом Наполеона было: как можно скорее уничтожить главные силы противника, «все остальное рухнет вместе с ними.». «Рухнуть», по его мысли, должна была прежде всего политическая неуступчивость Александра. И хотя о «захвате» России и «превращении русского народа в своих рабов» речь не шла, версия о войне «ради восстановления партнерских отношений» или об «акте необходимой самообороны» также не выдерживает критики. Наполеон собирался сделать русского царя (если он не падет жертвой очередного переворота) своим вассалом вроде

55

прусского и австрийского монархов. Это означало, что будет создан «зависимый трон», русский царь «усмирен»57 и поставлен в положение «младшего союзника» в борьбе с самым главным соперником — Англией. Наполеон планировал окончательно закрыть путь русской экономике для торговли с ее главным внешним партнером, снова отправить русских казаков завоевывать Индию, а в награду выделить своим союзникам огромные территории Российской империи: Закавказье, Причерноморье, Финляндию, Польшу, Литву.

Для реализации своих планов Наполеон, как казалось, подготовил достаточно сил и средств. Ведь к началу войны 1812 г. людские ресурсы России были меньше, чем ресурсы стран, участвовавших в походе Наполеона. Даже население одной Франции к 1812 г. (около 30 млн человек) сопоставимо с населением России (около 40 млн)58, а ведь французы составляли чуть больше половины «великой армии». В другую половину входили «двунадесять языков»: части баварцев, саксонцев, пруссаков, вест-фальцев, итальянцев, поляков, австрийцев, швейцарцев, испанцев, португальцев, бельгийцев, голландцев и даже египтян. Вот почему, говоря «французская армия», следует иметь в виду, что России противостояла многонациональная всеевропейская наполеоновская армия. Ее численность доходила почти до 650 тыс. человек при 1372 орудиях. В первом эшелоне, начавшем наступление 12 (24) июня 1812 г., насчитывалось около 450 тыс. человек.

Собираясь воевать с Наполеоном, Александр отказался от планов перехода границы (хотя они и существовали еще в 1811 г.). Он сумел сосредоточить на западных границах страны около 210 тыс. человек, к тому же разделенных на три самостоятельные армии. Ближайшие резервы могли увеличить армию до 300 тыс., но находились во втором эшелоне. Единственно разумным планом, предложенным военным министром Барклаем де Толли, было уклонение от решающих сражений и отступление в глубь страны. Александр не раз говорил: «Я скорее отступлю в Камчатку, чем подпишу мир!» и «Я не положу оружия, доколе ни одного воина не останется в царстве моем!» Эта твердость Александра больше не заключать невыгодного мира оставалась неколебимой даже в самые трагические моменты войны. А тот

56

факт, что именно Наполеон объявил России войну и первым пересек границу, сделал Россию защищающейся стороной, а Францию — агрессором. Наполеон написал Александру: «Вы сами испортили свое будущее». Александр ответил в обращении к своим войскам: «На начинающего Бог!»

Русская армия отходила, не принимая сражений. Численный перевес Наполеона постепенно таял — необходимо было оставлять гарнизоны, обеспечивать тылы и коммуникации. В штабе «великой армии» вспомнили о скифской тактике, известной со времен античности. Отступая, скифы уничтожили огромную персидскую армию Дария, а парфяне — римскую армию Красса. Вместе с потерей численного перевеса рушились и планы быстрой приграничной войны. «Погоня за миражом» решительного сражения привела Наполеона в Смоленск, на Бородинское поле, а потом и в Москву, оказавшуюся ловушкой.

Бородинская битва: победа или поражение? При всем накопленном объеме информации, касающейся Бородинского сражения, три связанных между собой главных вопроса: кто был сильнее (имел количественное и качественное превосходство), кто победил и какой ценой (численность потерь) до сих пор окончательно не решены.

Наиболее убедительным представляется анализ численности войск обеих сторон, произведенный профессором Б. С. Абалихиным59. Он подверг сомнению завышение численности русской армии до 154—157 тыс. человек (с учетом казаков и ополченцев), которое, кстати, существует и в некоторых современных учебниках (например, Н. А. Троицкого). Кроме того, Б. С. Абалихин указал на прямые ошибки предшественников и на разные методики подсчета: в одном случае учитываются занятые обслуживающей работой русские ополченцы, а в другом — не учитываются выполняющие ту же функцию наполеоновские нестроевые солдаты. Выводы таковы: надо либо учитывать только строевых солдат, т. е. боевую составляющую армий, либо общую численность войск, подошедших к Бородинскому полю. В любом случае перевес окажется на стороне Наполеона: либо 134—135 тыс. наполеоновской армии против 122—123 тыс. регулярных войск и казаков русской армии, либо 150 тыс. против 132. Правда, русская армия имела перевес в артиллерии: 624 орудия против 587. Часто встречающиеся рассуждения о том, что по ходу сражения Наполеон не ввел в действие старую гвардию, а Кутузов — артиллерийский резерв, казачий полк и егерскую бригаду, к соотношению сил отношения не имеют. Как распоряжаться войсками на поле боя — дело полководца. Важнее отметить, что русский штаб ожидал встретить на Бородинском поле 185 тыс. человек при 1000 орудий и, исходя из этой цифры, строил оборону. Наполеон оценивал силы русских в 120—130 тыс. человек.

57

«Трудно представить себе ожесточение обеих сторон... Многие из сражавшихся сцеплялись друг с другом, раздирали друг другу рты, душили один другого в тесных объятиях и вместе падали мертвыми. Артиллерия скакала по трупам, как по бревенчатой мостовой... Крики командиров и вопли отчаяния на десяти разных языках заглушались пальбой и барабанным боем; над левым крылом нашей армии висело густое черное облако от дыма, смешавшегося с парами крови; оно совершенно затмило дневной свет; солнце покрылось кровавою пеленою; перед центром пылало Бородино, облитое огнем, а правый фланг был ярко освещен лучами солнца. В одно и то же время взорам представлялись день, вечер и ночь»60.

Большие потери сторон связаны с тем, что сражение велось как прямое лобовое столкновение, в котором обходные маневры не сыграли даже отведенной им вспомогательной роли. По наиболее достоверным подсчетам, в русской армии выбыло из строя (а не было убито, как порой пишут) 45,6 тыс. человек, или 34% от общей численности войск (больше, чем каждый третий).

Честь победы в Бородинском сражении обе стороны поначалу приписывали себе. На следующий день после битвы Наполеон сообщал в Париж императрице об одержанной победе в «битве на Москве-реке» (так ее называют во Франции): «Я вчера разбил русских». Действительно, тактически все опорные пункты русской позиции были к концу сражения заняты фран-

58

цузами (впрочем, так же было и под Малоярославцем, откуда началось отступление «великой армии»). Более того, именно после Бородинского сражения наполеоновская армия практически беспрепятственно дошла до Москвы. (В курсах логики предостерегают от типичной ошибки: «после» не обязательно значит «вследствие».)

Но ведь и Кутузов писал домой о своем успехе: «Я, слава Богу, не побит, а выиграл баталию над Бонапар-тием». Дело в том, что Наполеон не выполнил своей главной задачи. Он от самой границы жаждал второго Аус

терлица, намеревался разгромить русскую армию в генеральном сражении, однако не разгромил. Как большое достижение Наполеона преподносится тот факт, что его армия «ночевала на поле сражения», тем не менее этого мало, ибо по всем правилам военного искусства победитель должен иметь силы преследовать разгромленного противника. Кутузов же разгромлен не был. Он изначально собирался провести оборонительное сражение, в котором Наполеон понесет невосполнимые потери, в то время как русская армия будет подкреплена обещанными резервами. Однако московский генерал-губернатор Ф. В. Ростопчин и формировавший резервы князь А. Д. Лобанов-Ростовский обещанных резервов не прислали, и Кутузов приказал жаждущим нового боя войскам отходить «навстречу свежим воинам, пылающим тем же рвением сразиться с неприятелем». Таким образом, не Бородинское сражение, а отсутствие обещанных резервных полков вынудило Кутузова к отступлению и к решению «пожертвованием Москвы спасти армию».

На закате жизни Наполеон признавался: «В сражении при Москве-реке было выказано наиболее доблести и одержан наименьший успех». И добавлял: «Французы показали себя достойными одержать победу, а русские заслужили быть непобедимыми». Кутузов тоже был осторожен в своих официальных высказываниях: «Французская армия под предводительством самого Наполеона... не превозмогла твердость духа российского солдата, жертвовавшего с бодростью жизнью за свое Отечество».

Получается, что на вопрос о том, чья победа была под Бородином, наиболее обоснован ответ: «ничья». Но «ничья» оказалась в пользу русских, ибо в моральном отношении именно русским сопутствовала удача. Если собранная почти со всей Европы армия Наполеона стала терять уверенность

59

в окончательной победе, то русская армия, наоборот, поверила в возможность победы над полководцем, который более полутора десятков лет практически не знал поражений.

Кто сжег Москву? Наиболее парадоксально эту проблему решил Лев Толстой, для которого город, оставленный жителями, не мог не сгореть. «Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях-владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день».

Тем не менее до сих пор говорят о «неразгаданной тайне московского пожара». По первой версии, в том, что Москва горела, несомненно, виноваты оккупанты. Александр I обвинял в пожаре непосредственно Наполеона, который «не нашел в Москве ни богатств, которых жаждал, ни мира, который надеялся здесь продиктовать». Город, по этой версии, загорелся из-за разгула деморализовавшейся наполеоновской армии: пьяные мародеры поджигали оставленные дома из чувства мести. Однако непонятно, как мог допустить такой пожар Наполеон, если это зависело от его воли? Ведь ему гибель города, в котором одно время планировалось зимовать, не могла быть выгодна. Кроме того, пожар начался вечером 2 сентября, когда Наполеон еще ждал делегацию «бояр» у Дорогомиловской заставы, а передовые отряды кавалерии Мюрата только входили в город.

По другой версии, отвергавшейся многими отечественными историками только потому, что ее поддерживал сам Наполеон (хотя ее же высказывал

60

и Кутузов), город был сожжен самими русскими. Это было сделано по почину и приказу его генерал-губернатора Ф. Ростопчина. Европа удивлялась «скифам», уничтожившим один из красивейших городов Европы ради следования тактике «выжженной земли». Российские публицисты, придерживавшиеся этой версии (например, Белинский), представили ее в виде героического самопожертвования, говоря об «очистительной жертве за спасение целого народа». В поддержку этой версии говорит то, что сам Ростопчин со времени оставления русскими Смоленска постоянно напоминал о правиле «не доставайся злодею», а в день прощания с городом на Поклонной горе 1 сентября многим говорил о том, что, оставив столицу, они увидят ее позади пылающей. Точно известно, что по приказу Ростопчина из города выехали все пожарники, были вывезены все «огнегасительные заряды» и что в течение 2 сентября подчиненные Ростопчина подожгли в разных местах города как минимум «Винный и Мытный дворы... Комиссариат и не успевшие к выходу казенные и партикулярные барки у Красного холма и Симонова монастыря»63. Кроме того, свои дома и лавки жгли сами москвичи. Дед известного политического деятеля эпохи русских революций А. И. Гучкова, старообрядец Федор Гучков, гордился тем, что первым призвал соотечественников уничтожать свое имущество и для примера сжег свою суконную фабрику.

Именно «русская» версия и признается сейчас более убедительной, хотя не отрицается виновность наполеоновских мародеров в пожарах более поздних, конца сентября (именно тогда сгорел Симонов монастырь). Кроме того, сразу после ухода наполеоновской армии из Москвы по приказу Наполеона начали взрывать стены и постройки Кремля. Случайно уцелело самое высокое строение Москвы — колокольня Ивана Великого, а ворвавшиеся в город казаки успели загасить фитиль, ведущий к пороховым зарядам под Спасской башней.