Лучше называть вещи своими именами, тогда не будет иллюзий у одних и соблазна выдавать чёрное за белое у других НЕЗАВИСИМАЯ ГАЗЕТА, 19.12.1991 То, что происходит сейчас на территории большей части бывшего СССР, безусловно, является государственным переворотом.
Совершают его демократические или демократическим образом избранные органы власти республик — прежде всего России. В самих словах «государственный переворот» ничего страшного нет. Не могут они рассматриваться и как обвинение — во всяком случае, до той поры, пока смена власти или политического режима не повлекла за собой изменений, трансформирующих демократическое устройство общества и политической системы в тоталитарное. Конечно, с точки зрения предшествующего законодательства даже демократический государственный переворот может рассматриваться как преступление — особенно если в этом законодательстве не предусмотрено демократических же форм передачи власти от одной партии к другой и демократических методов трансформации самого режима. Бывает и обратная ситуация: государственный переворот начинается с вполне законного прихода к власти (например, путем всеобщих выборов) сил, вводящих затем авторитарный режим правления вместо демократического. Страны с давней демократической традицией застраховали себя от всех этих опасностей, разработав и отладив многочисленными реформами соответствующие политические механизмы. У нас всего этого не было ни до перестройки, 118 ни после того, как она создала громоздкую и абсолютно неэффективную систему властных институтов, механически смешав старое с новым. Это противоречие вылилось в ряд коллизий, пиками которых стали и августовский путч, и декабрьский государственный переворот. В результате последнего окончательно рухнула империя и образовались независимые государства. Ликвидированы или почти ликвидированы центральные органы власти и управления, а те, что сохранились в силу их обязательности для всякого государства (армия, силы внешней и внутренней безопасности, репрессивные органы, научные центры, системы здравоохранения и образования, банки и т. п.), переведены — часто без согласия и центральной власти, и тех, кто эти органы возглавлял, — под контроль республик. Наконец, фактически отобрана вся полнота власти у официального главы прежнего государства — Президента СССР. И тоже без его согласия. Всё это — безусловные признаки государственного переворота, наиболее отчётливо проявившиеся, естественно, в России, прежние государственные контуры которой практически совпадали с контурами Союза. Но декабрьский государственный переворот имеет и ряд отчётливо демократических признаков. Во- первых, он был бескровным и фактически ненасильственным, мирным. Во-вторых, он произошёл при молчаливой поддержке большинства населения.
В-третьих, он зафиксировал реальности, по пути которых всё равно шла страна (в частности — распад Союза). В-четвёртых, он не нарушил (дополнительно) никаких политических прав и свобод человека, кроме тех, что и так до того нарушались. В-пятых, он был признан мировым сообществом как демократический, несмотря на все свои издержки и неприятные проблемы типа неясности ситуации с тем, кто контролирует и будет контролировать ядерное оружие на территории бывшего СССР. Наконец, он создал — в виде СНГ — перспективу (хоть и не вполне пока очевидную) предотвращения хаотического распада старого государства. Всяческие нарушения всяческих противоречивших друг другу и политическим реальностям конституций, законов и договоров, разумеется, были. Не могли не быть. 119 Были и такие неприятные моменты, как ликвидация союзного государства лишь частью субъектов этого союза, «отобрание» власти у официально признанного президента и «экспроприация экспроприаторов». Всё это не может вызвать радости, но ещё меньше радости вызывала недееспособность прежних институтов, заполнявших ключевые ниши государственно-властных структур. Президент СССР Михаил Горбачёв смирился с реальностью. Более того, он принял хоть и неприятное для себя, но, безусловно, правильное решение — постепенно отдавать то, что у него отбирают, не делая при этом «резких движений». Очень существенно, что Президент СССР согласился взять свою долю ответственности за этот переходный период — это делает государственный переворот более конституционным, чем он есть на самом деле, «смягчает» жесткие коллизии перехода власти. Теперь, когда государственный переворот завершается (его растянутость во времени, кстати, также снижает остроту политического противостояния), на первый план выходят иные, но очень важные вопросы. Будет ли сохранено необходимое единство участников переворота (республик в рамках СНГ, их лидеров — в персональном союзе друг с другом)? Как быстро будут созданы или воссозданы в точном смысле слова демократические институты и механизмы? Последует ли за государственным политическим переворотом «переворот экономический» — тот, что обеспечит решение экономических проблем всех республик? Не возникнет ли у новых руководителей новых государств привычка решать все свои проблемы, в том числе и проблемы оппозиции, силовыми методами? Выдержат ли новые власти и созданные ими структуры весь груз проблем, который практически в одночасье ляжет на их плечи? Выдержит ли концепция СНГ и особенно её реализация в жизнь всю остроту межнациональных конфликтов, погубивших в конечном итоге СССР? Большевики в своё время не дали хороших ответов на аналогичные вопросы. В результате их государственный переворот хоть и длился семьдесят четыре года, но закончился поражением.