§ 4. Пропагандисты, романтики и террористы

Принципы были несложны. Лавров полагал, что интеллигенция может и должна быть носителем революционного сознания, а русский крестьянин не является революционером и социалистом «по природе». Вера в посланниЧество интеллигенции у Лаврова имела скорее моральный, а не детерминистский смысл. Он не утверждал, что все исторические законы неизбежно ведут Россию в светлое социалистическое будущее. Но усилиями просвещенной элиты, которая морально отождествится с народным делом, такое будущее может быть создано. И потому один из отцов народничества требовал от молодежи самоотдачи, самопожертвования и преданности в борьбе за народное дело, успех которой зависит от концентрации человеческой воли, а не предрешен историческими законами.

Лавров вместе с Михайловским заложил основы того направления, которое получило название «субъективной социологии». В отличие от природных процессов социальные процессы определяются субъективными стремлениями и идеалами, которые вдохновляют людей не потому, что они предвидят их конечный триумф, а потому, что люди считают их правильными. Моральная оценка и поведение людей не зависят от исторической неизбежности. Если моральные убеждения влияют на исторические процессы, то нет оснований считать, что некие универсальные закономерности, безразличные к человеческим стремлениям и идеалам, толкают исторический процесс в конкретном направлении. Лавров верил в сельскую коммуну как исходный пункт русского социализма, однако отрицательно относился к технико-экономической отсталости страны. Как ее преодолеть? Надо пропагандировать социалистические идеалы среди трудового народа. После того, как он их усвоит, он же и осуществит социалистический переворот, который решит все проблемы экономического развития. А политическая борьба за конституцию и свободы — лишь пустая растрата революционной энергии.

Все основные элементы идеологии Лаврова (отрицание исторического детерминизма и неизбежности капитализма в России, вера в интеллигенцию как носителя социалистического сознания, приписывание идеалам творческой роли в историческом процессе, надежда на общину как зачаток социалистического будущего, безразличие к политической борьбе в духе «либерализации» существующего строя) образуют в совокупности стереотип, который стал главным предметом марксистской критики. Лавров способствовал пробуждению революционного и социалистического сознания интеллигенции. Критика религии как продукта невежества, права как органа насилия привилегированных классов, собственности как продукта грабежа, призывы к революционному аскетизму и просвещению народа, упор на моральные качества и мотивации революционеров — все это конституировало образ жизни и мировоззрение радикалов, которые доминировали в России длительное время и в значительной степени сохранились среди социал-демократической интеллигенции.

Михайловскому повезло намного больше, чем Лаврову, в количестве критических стрел, выпущенных в него марксистами. Он жил в России, писал в легальной прессе, революционером не был и потому возможности влияния на общественное сознание у него тоже были больше. Этот вождь народничества пытался включить крестьянский вопрос в некую разновидность социальной философии, базирующейся на персоналистических и моралистических посылках. Книги и статьи Михайловского, публикуемые в «Отечественных записках» и «Русском богатстве», концентрировались на критике социальных последствий капиталистического хозяйства. Он доказывал, что никакие исторические закономерности не толкают Россию на крестный путь пролетаризации и классовой борьбы. «Субъективная социология» неплохо ему помогала. Нет никаких законов истории, независимых от человеческих идеалов, утверждали ее апологеты. При исследовании общества надо задаваться вопросом «Что является желательным?», а не «Что является необходимым?», поскольку общественные процессы есть дело людей и потому зависят, хотя бы частично, от того, что люди считают моральной ценностью. Социальная мысль должна развиваться в нормативных категориях, ибо ценности и идеалы, с которыми соглашается большинство, становятся реальной силой. Нет никакого понятия прогресса без ценностных предпосылок. И социология не должна гнаться за идеалом науки, свободной от ценностей, а призвана критически анализировать те ценности, которые лежат в основании наиболее распространенных теорий прогресса — позитивистской и марксистской.

Спенсер и Маркс — главные объекты критики Михайловского. Спенсер полагает, что прогресс заключается в неограниченной дифференциации всех форм жизни, из чего следует, что развитие разделения труда и есть прогресс. Но дело обстоит совсем наоборот. Если исходить из блага индивидов — а только они представляют собой реальность общества — то разделение труда ведет к духовному вырождению и убивает возможности всестороннего развития личности. Такой же точки зрения придерживался Маркс. Поэтому развитие односторонних умений и развитие производства как самоцели благом не является. Гармоническое и всестороннее развитие личности — вот высшее благо. А капиталистическое хозяйство, увеличивающее специализацию человека во имя роста производительности труда, оказывается не прогрессом, а поражением культуры. Капитализм развивает не только материальную, но и духовную пауперизацию, разрушая связи солидарности и атомизируя общество, выпуская из бутылки дух конкуренции и борьбы.

Слава богу, в России сохранилась община —такая форма социальной и производственной организации, которая может закрыть путь перед капитализмом. Она строится на простой, а не на сложной кооперации, и потому способствует многостороннему развитию личности. Базируется на общей собственности, благодаря чему развивает солидарность, а не конкуренцию. Разумеется, существующую коммуну нельзя назвать идеалом. Значит, надо устранять внешние помехи, которые тормозят ее движение к идеалу, а не .прокламировать факторы разложения во имя абстракции прогресса. Однако марксисты убеждены в неизбежности капитализма в Россини и тем самым защищают идеологию бездействия и капитулянства. Молятся капиталистическому Молоху и втайне одобряют его приговор — громадные массы трудового народа осуждены на пролетаризацию, эксплуатацию и духовное вырождение. Марксисты рас сматривают капитализм как прогресс, но понимают прогресс как некое всеобщее благо, которое не зависит от блага отдельных личностей. На самом деле все человеческие ценности глубоко индивидуальны. Нет никакого всеобщего блага или совершенного общества как ценностей самих по себе, существующих вопреки пользе отдельных индивидов. Только отдельные индивиды, а не общество, могут мыслить и страдать, чувствовать и желать. Доминирование безличных ценностей, даже справедливости и науки над реальными людьми противостоит всему, что может быть названо хоть каким-то прогрессом.

Из приведенного перечня идей видно, что марксисты не зря считали Михайловского романтическим критиком капитализма. В его работах нет ничего нового, кроме истраченной бумаги и чернил. Все, что он написал, можно прочесть у романтиков и утопических социалистов, Руссо и Сен-Симона, Штирнера, Бакунина и Герцена. Естественно, критика капитализма Михайловским в некоторых пунктах совпадала с социальной философией Маркса (бесчеловечные последствия капиталистического разделения труда, деградация связей добровольной солидарности в обществе, базирующемся на конкуренциями т. п.). Различия все же были важнее.^ Для Маркса считалось само собою ясным, что человечество должно спуститься в ад капитализма, чтобы подготовиться к будущему спасению социализмом и коммунизмом. Господство машины и денег над живыми индивидами готовит предпосылки собственного самоуничтожения и — рано или поздно — возвратит людям все ценности, угробленные капитализмом.

Но относится ли эта схема ко всем странам без исключения? Или, может быть, предпосылки социализма, созданные в одних частях света капитализмом, позволят другим странам и частям избежать данного цикла развития? Вопрос занимал самих основоположников, а некоторые их высказывания о России могли использоваться для поддержки народнических утопий.

Энгельс в 1874 г. в полемике с Ткачевым четко высказался против идеи, исходя из которой социалистическая революция может совершиться в России — стране, лишенной пролетариата. В то же время он соглашался со взглядами народников: община или сельская коммуна может стать исходным пунктом социалистического развития, если продержится до пролетарской революции на Западе. В любом случае Энгельс ставил перспективу «русского пути к социализму» в зависимость от победы социализма в его «естественных» условиях — т. е. в высокоразвитых странах. Аналогичная мысль высказывается в предисловии Маркса и Энгельса к русскому изданию «Манифеста Коммунистической партии» в 1882 г.: «Если русская революция послужит сигналом пролетарской революции на Западе, так что обе дополнят друг друга, то современная русская общинная собственность на землю может явиться исходным пунктом коммунистического развития»2

Особенно довольны были народники письмом Маркса 1877 г. в редакцию «Отечественных записок», хотя оно не было отослано, а опубликовано в России только в 1886 г. В нем Маркс прямо говорит, что схемы «Капитала» относятся к Западной Европе и не претендуют на универсальное значение (заметим, кстати, что он ставит читателя своей главной работы в трудное положение, поскольку из текста такое ограни чение не вытекает). И следовательно, нет никакой необходимости в том, чтобы Россия повторила путь Запада. Однако такая необходимость наступит, если Россия будет двигаться по пути, начатому реформой 1861 г., теряя шансы особого некапиталистического пути развития. Еще более определенно высказался Маркс в первом наброске и в окончательном тексте письма к В. Засулич в 1881 г. Примечательно, что ни Засулич, ни Плеханов не опубликовали это письмо из-за опасения (как нетрудно догадаться), что оно станет мощным аргументом‘в руках народников. Письмо было опубликовано лишь после Октябрьской революции.

Маркс пишет, что теория, изложенная в «Капитале», ничего не предрешает в вопросе относительно русской общины. Однако после тщательного исследования основоположник пришел к выводу, что коммуна может стать источником социального возрождения России, если она будет сопротивляться внешнему давлению, которое привносит элементы разложения. Благодаря своей технической и социальной отсталости Россия находится в привилегированном положении. Она может использовать западную технику в готовых и развитых формах и не проходить те этапы промышленной революции, которые прошел Запад прежде, чем достичь современного уровня. То же относится к банковской и кредитной системе — Россия может ее присвоить сразу, а в Европе для ее развития потребовались сотни лет.

В целом можно сказать: по вопросу о роли общины в дальнейших судьбах России Маркс оказался марксистом в значительно меньшей степени, чем его русские ученики. Эта публика штудировала «Капитал» как новую Библию и уныло твердила: вопрос беспредметен, ибо никакие силы не могут удержать развитие капитализма в России и разрушение сельской коммуны. И здесь ее точка зрения совпадала со взглядами Энгельса. В письмах к Даниельсону в 1892—1893 гг. он признал дело общины проигранным. А в письме к Засулич в 1885 г. поддержал теорию народников-террористов: Россия находится в исключительном положении, при котором горстка людей действительно может сделать революцию.

В данном пункте взгляды Энгельса совпали с идеями Ткачева и его сторонников. Этот вождь народничества с ранней молодости занимался конспиративной деятельностью и несколько раз сидел в тюрьме. С 1873 г. жил на Западе и стал главным идеологом революции, осуществление которой есть дело террористического подполья. Ткачев пришел к выводу, который позже был сформулирован Марксом: если Россия вступит на путь капитализма — его развитие уже ничего не удержит и страна будет вынуждена пройти через все муки капиталистического Запада. Но еще не поздно, капитализм пока не господствует в России. Поэтому надо воспользоваться единственным в своем роде случаем и сделать революцию уже сейчас, чтобы миновать капиталистическую стадию развития. При этом нельзя надеяться на естественный револю-

ционный инстинкт народа. Революция может быть делом только сознательного и организованного меньшинства — конспиративной партии, основанной на принципах строгого централизма и дисциплины. А цель революции проста, как ясный день,— «всеобщее счастье», для достижения которого нужно уничтожить неравенство и ликвидировать культурную элиту. j

В своих практических выводах Ткачев повторял идеи тоталитарных утопий XVIII в. Совершенное общество будет подавлять всякую возможность появления выдающихся личностей, уравняет до конца условия жизни и образование всех своих членов. Централизованная власть просвещенного авангарда общества будет планировать все сферы общественной жизни. Ткачев не объясняет, каким образом принцип равенства может господствовать в обществе, большинство которого вынуждено подчиняться абсолютной и неконтролируемой диктатуре революционеров, и как согласовать ненависть ко всякой элитарности с призывом к революционной элите захватить власть? Этих вопросов Ткачев не видит, а его фельдфебельский коммунизм лишен всяких теоретических достоинств. Зато он выработал концепцию централизованной и дисциплинированной партии как главного органа революции. Западные историки уже давно называют его предшественником ленинизма именно в данном аспекте, наши же государственные идеологи до сих пор отрицают этот очевидный факт. Первая конспиративная организация «Земля и воля», основанная в 1876 г., использовала организационные идеи Ткачева, хотя исповедовала иную социальную философию. Ленин к народникам (особенно поздним) относился с глубоким презрением, однако высоко ценил организационные принципы народнического подполья.

§ 5. Экономисты и нерешенные вопросы

Отметим, что народничество в целом и прославление сельской коммуны в особенности не было делом только моралистов, конструирующих социальный идеал и пути его достижения. Воронцов и Даниельсон попытались экономически обосновать необходимость общины для того, чтобы избежать капиталистического пути развития. Оба экономиста- народника не были революционерами в политическом смысле. Напротив, они пытались убедить верхушку русской бюрократии в том, что во имя хозяйственного расцвета и общественных интересов России нужно отказаться от всякой правительственной поддержки капиталистических реформ и строить организацию промышленности на иных принципах. Перспективы сельской коммуны и капитализма народнические экономисты рассматривали с позиции хозяйственной эффективности и стремились показать социальные последствия обоих путей развития.

В. Воронцов в книге «Судьбы капитализма в России», опубликованной в 1882 г., доказывал, что капитализм не только нежелателен, но и невозможен в России. Она не может повторить западный путь развития по двум причинам: 1) не в состоянии выйти на внешний рынок,^гДе господствуют более сильные конкуренты; 2) не может создать и внутренний рынок в таких размерах, которые бы обеспечили экспансию капиталистического производства. Развитие капитализма в России до сих пор было следствием протекционистской политики правительства, а не «естественных» условий. Такая политика губительна с точки зрения целей, потому что рано или поздно приведет к пролетаризации крестьянства. Внутренний рынок не может быть развит, поскольку капиталистическое производство уничтожает сельские ремесла и лишает крестьян доходов, которые они могли бы использовать для покупки промышленных товаров. Послереформенное время показало, что земля в значительных размерах переходит в руки крестьянства и не подлежит концентрации. \

Однако Воронцов не был противником индустриализации и певцом технического примитивизма. Он лишь утверждал, что если политика благоприятствования развитию капитализма будет продолжаться, то Россия будет иметь все недостатки и ни одного из достоинств этого строя. И потому необходимо национализировать те виды промышленности, которые требуют высоких расходов, а мелкую промышленность отдать в руки кооперации. Правительство должно снять все фискальные тяготы с сельской коммуны и обеспечить свободное развитие сельского хозяйства на традиционных принципах. Программа Воронцова была разновидностью государственного социализма под руководством царского правительства. Марксисты высмеивали ее, хотя она, в сущности, ничем не отличалась от принципов нэпа, введенного впоследствии Лениным.

Н. Даниельсон, переводчик «Капитала» и корреспондент Маркса, считал себя марксистом. Впрочем, это не мешало ему доказывать, что капитализм в России встретит непреодолимое препятствие, так как он не сможет обеспечить для себя внешний рынок, одновременно разрушая внутренний, способствуя пролетаризации крестьянства и массовой безработице. Экономические потребности в России могут и должны удовлетворяться «народным» способом производства, при котором средства производства принадлежат производителям. Нужно не уничтожать общину, а снабдить ее современной техникой. И сделать из традиционной социально-экономической формы основание социалистического общества.

Народнические экономисты, подобно большинству своих вождей, отличались безразличием к вопросу о политических свободах и конституции. Предлагая программу реформ, которые должны были сохранить Россию под властью царя, они восстановили против себя радикальное общественное мнение. В то же время они поставили новые проблемы, прежде всего проблему рынков. Чтобы преодолеть народнические концепции, марксистам требовалось доказать, что русский капитализм может для самого себя создать такой рынок, который обеспечит его экстенсивное развитие. Этим и занимались все мало-мальски известные марксисты (Струве, Туган-Барановский, Плеханов, Ленин, Булгаков) в 1890-е гг.

По оценке марксистов все идеологи народничества были «субъективистами»: все были убеждены, что будущая история России сложится под влиянием моральных идеалов, пропагандируемых просвещенной элитой (Михайловский), или благодаря социалистическому воспитанию народа под руководством интеллигенции (Лавров), или посредством революционной воли, организованной в партию (Ткачев). Однако возникал вопрос, поставленный перед марксистами Михайловским: если «научный» подход к действительности, совершенно свободный от «субъективизма», означает согласие с мнимой необходимостью того, что происходит, то как марксисты могут обосновать свою собственную революционную деятельность? Данный вопрос стал центральным позже, во времена спора ортодоксальных марксистов с легальными. А по сути дела, народники повторили в специфических условиях России последней трети XIX в. тот же самый вопрос, который был исходным пунктом интеллектуальной и политической деятельности молодого Маркса: как избежать дилеммы — исторический фатализм или моралистическая утопия? Как можно обосновать и одновременно сохранить целостность позиции революционера, который хочет «объективно» исследовать социальные процессы в их вещественных, причинно-следственных связях, а не мерить их по мерке произвольных моральных критериев,— и в то же время не хочет быть зрителем или хроникером событий и убежден, что собственной деятельностью может повлиять на них?

В середине 1870-х гг. народническая идеология воплотилась в революционную организацию «Земля и воля». С самого начала организация стояла перед дилеммой: политическая борьба или социалистическая пропаганда? Вопрос осложнялся тем, что «политическая борьба» означала борьбу за конституционные свободы и преобразование России в духе западного либерализма. Социалистические идеалы народников не согласовывались с такой программой. Если либеральные свободы и парламентская система будут привиты и пустят политические корни, то перспектива социализма отодвинется в неопределенное будущее. Нет надежды на то, что такая система приведет к победе социализма в обозримом будущем. Поэтому сторонники традиционной народнической идеологии выступали за пропагандистскую и просветительскую деятельность в революционном духе. «Земля и воля» выступала против союза с либералами (хотя в то время их еще надо было в России искать с огнем в руках) и против захвата власти путем революционного насилия.

В 1879 г. организация распалась на две фракции. Сторонники «политической борьбы» создали партию «Народная воля», выдвинувшую программу террора. Противники назвали свою организацию «Черный передел» и поставили важнейшей целью пропаганду раздела помещичьей земли между крестьянами, т. е. такой лозунг, который в отличие от абстрактных социалистических идеалов имел шанс быть понятым крестьянами. С этой точки зрения «Черный передел» остался верен той традиции народнической мысли, которая призывала ограничить агитацию вопросами, доступными сознанию народа. Костяк «Народной воли» образовали отважные и фанатически настроенные террористы, оставившие после себя память о легендарных фигурах Желябова и Перовской — организаторов успешного покушения на Александра II. Но они не оставили после себя ничего достойного внимания в сфере теории. Ведущим пропагандистом «Народной воли» был Л. Тихомиров, который со временем забросил активную революционную деятельность, отрекся отч&сех своих прежних убеждений и перешел в лагерь самой черной монархической реакции. Желябов и Перовская после убийства царя погибли на виселице. На суде Желябов заявил, что боролся не во имя социалистических идеалов, а за справедливость во имя Иисуса Христа, и поцеловал крест перед казнью.

Народовольцы считали, что главная задача русских революционеров — борьба с государством как самостоятельной силой. Если ее уничтожить— падут все\барьеры на пути к социальному освобождению. Деятели аполитического «Черного передела» сопротивлялись бланкистской идее взятия власти без участия масс. После убийства царя репрессии фактически уничтожили обе организации. От героев-народовольцев осталась революционная легенда. А из лона «Черного передела» появился на свет первый выдающийся идеолог русского марксизма — Георгий Плеханов.