КУЛЬТУРА КАК ОРУДИЕ БОРЬБЫ

§ 45. С точки зрения тех перемен и преобразований, которые вносит в процесс борьбы за существование появление общестз, или культурных активных общежитий, возникают прежде всего два ряда вопросов: о влиянии этого факта на индивидуальную борьбу и об его значении для коллективной.

Активные бескультурные общежития, как стада травоядных, стаи мигрирующих птиц и млекопитающих, докультурные дикие человеческие общества, конечно, в значительной степени обязаны своим происхождением тем преимуществам, которые даются соединением в общежитии для целей самозащиты против хищников и неприятелей. Все эти выработанные еще в дочеловеческий период такими общежитиями оборонительные каре1' при защите, правильные колонны при движении, сторожевые посты при отдыхах и кормлении, общее подчинение признанным вождям в минуту опасности так же, как и во время передвижений, наконец, взаимная солидарная оборона всех всеми во время нападения хищников, — все это, вместе взятое, дает такие преимущества общественному быту перед индивидуальным, что могучий процесс подбора в борьбе за существование должен был дать решительный перевес распространению особей, склонных и способных к общественной жизни, сравнительно с особями, которых индивидуальные качества склоняли к одинокой жизни или препятствовали участию в общежитиях. Склонность к общежительству могла проявляться в чувствах симпатии к другим особям того же вида; способность к общественности — во всегдашней готовности не только к самозащите, но и к защите товарищей по общежитию. Без этих зачатков альтруистических чувств не могло бы существовать ни одно активное общежитие (пассивные общежития в них не нуждаются), и совершенно ясно, что те задачи, которые только и может преследовать активное бескультурное общежитие на рассматриваемой нами стадии жизни, находятся в прямой зависимости единственно и исключительно от интенсивности и напряженности этих альтруистических чувств (хотя бы и ограниченных в своем проявлении пределами общины). Чем интенсивнее эти чувства, эти почти инстинкты (на этой стадии жизни), тем легче осуществляет свои задачи общежитие, тем полнее оно оберегает от всяческой опасности своих членов вообще, подрастающее поколение в особенности, тем, стало быть, более покровитель- ствуется оно подбором в борьбе за существование. Таким образом, эта борьба дает перевес не только общежитию над одиноким бытом, но и в среде самих общежитий тем из них, которые отличаются более высоким развитием альтруистических чувств, симпатии, солидарности, даже самоотвержения (нередко наблюдаемого в бескультурных общежитиях птиц и травоядных млекопитающих), этих зачатков морали. Развивая эти чувства и подавляя эгоистические чувства, развиваемые индивидуальным бытом и индивидуальною борьбою за существование, коллективная борьба на стадии бескультурных активных общежитий устраняет активную индивидуальную борьбу за существование внутри общины и с тем вместе ослабляет и тот индивидуальный естественный подбор, который был главным руководителем органического прогресса. Если члены общежития продолжают накоплять альтруистические чувства, с одной стороны, а с другой стороны, вообще активность (сам альтруизм есть лишь одна из сторон этого дальнейшего развития активности, будучи новою формою выделения энергии), то это совершается уже не путем индивидуального подбора, а путем упражнения альтруизма и активности, постоянно требуемых новою формою жизни в активных общежитиях, а затем закрепляется коллективною борьбою за существование, подбирающей более солидарные и более активные общежития.

Так совершается процесс борьбы и подбора между активными бес- культурными или докультурными общежитиями. Изгнание индивидуальной борьбы из внутренних отношений общины (сохраняется еще лишь индивидуальная борьба за самку, что, однако, составляет совершенно независимое явление, которое нельзя смешивать с рассматриваемым ныне); подавление эгоистических чувств; развитие альтруизма; дальнейший прогресс активности — вот что, как мы видим, развивается в бескультурных активных общежитиях и подбирается коллективною борьбою за существование. Не те же ли самые явления наблюдаем мы и в среде докультурных или, вернее, малокультурных человеческих общежитий? Дикое состояние (sauvagerie) не отличается ли в самом деле этим изгнанием индивидуальной борьбы внутри общины, развитием солидарности членов, медленным ростом активности? Но с этим ростом растет и культурность, и к ее значению и влиянию в пределах изучаемого явления мы и обратимся теперь.

§ 46. Уже факты из жизни культурных общежитий среди насекомых указывают на существование борьбы и внутри общин; вспомним периодические избиения трутней пчелами или рабство у некоторых пород муравьев, Сконечно, не до6ровольное.> Но устойчивость культурного типа в этих общежитиях, не находящихся более в процессе развития, затрудняет изучение явления, закрывает возможность плодотворных сравнений и сопоставлений. Поэтому-то именно на человеческих общежитиях нам будет удобнее всего показать основные влияния культурности на процессы борьбы, индивидуальной и коллективной. Прежде всего, совершенно«ясно, что появление развитой культуры начинает классифицировать борющиеся общежития не только по степени развития в них альтруизма и активности, но и по степени их культурности, которая является новым могучим орудием победы. Представим, например, столкновение общества (племени), уже знающего обработку металлов, с обществом, стоящим еще на стадии каменного периода. Не ясно ли, что металлическое вооружение явится могучим орудием победы даже над обществом, развившим в себе более солидарности и альтруизма, что раньше являлось главным решающим моментом в борьбе при сколько- нибудь равной численности. Не то, чтобы солидарность и альтруизм потеряли всякое значение, но рядом с ними выросло значение другого фактора, от них независимого и способного склонить шансы борьбы вопреки их влиянию. Или, например, из двух племен, которых разные условия доисторического периода сталкивают для ожесточенной борьбы, одно успело уже одомашнить некоторых животных и перешло к быту пастушескому, тогда как другое еще пребывает на стадии быта звероловного или рыболовного. При других равных условиях пастушеское общежитие, как несравненно лучше обеспеченное пищею, имело все шансы разрастись в более многочисленное и могущественное племя, нежели охотники, зависимые в своем пропитании и размножении от сравнительно ограниченных запасов пищи, приготовленных природою. Пастушеские племена, как и земледельческие, легко разрастаются в целые народы, а охотничих народов история не знает. Немудрено, если пастухи и земледельцы одерживают победы над звероловами даже в том случае, если отстают от них в развитии альтруизма и солидарности. Подобные примеры можно было бы умножить до бесконечности, и все они показывали бы, какое громадное значение приобретает степень культурности и насколько это значение ограничивает значение альтруизма и солидарности, раньше культурного прогресса имевших решающее влияние на исход борьбы. Теперь же лишь при относительном равенстве культуры это значение сохранилось по-прежнему, для чего стоит лишь вспомнить хотя бы борьбу швейцарцев с австрийцами, гугенотов с католиками, голландцев с испанцами2 ... Если же культуры резко различаются, то фактор альтруизма и солидарности отходит на второй план, уступая место степени культурности: более обильному производству пищи, лучшему вооружению, военному искусству, путям сообщения и т. д., и т. д.

Этим путем культурность ослабляет в коллективной борьбе значение альтруизма и солидарности или, говоря уже о человеческих общественных явлениях, возникших на этой почве, ослабляет значение морали. Высшее моральное развитие является уже лишь одним из факторов победы и при значительном различии в культурности фактором, далеко не главным и важнейшим. Стало быть, и подбор в борьбе, раньше покровительствовавший нравственному развитию (в пределах внутренней общинной жизни), отныне становится довольно безразличным, и дальнейшее нравственное преуспеяние обществ ставится в зависимость от внутренней эволюции без той могущественной поддержки, которая прежде оказывалась со стороны междуобщественной борьбы, подбиравшей общества, развивающие альтруизм, солидарность, нравственность. Если австралиец выступает в поле с бумерангом и копьем, а британец против него с магазинкою и митральезой3', то какое могут сохранить значение личная доблесть, самоотвержение, развитие сознания солидарности австралийского племени? Степень культурности одна решает дело, и шайка английских негодяев, сосланных за воровство и всяческие пороки, лишенных всякого чувства чести и совести, может истребить целые племена, как бы ни было развито моральное чувство среди этих несчастных, культурно отсталых пасынков человечества.

Мало этого. Появление культурности не только ограничивает и при значительном несоответствии культурных уровней даже заменяет собою былое значение альтруизма и морали, но порою прямо подрывает его, вытесняет, разлагающим образом действуя на уже сложившееся моральное чувство, на уже развившийся альтруизм. В предыдущей главе я намекнул на путь, которым культурность достигает этого результата.

Взглянем теперь на него поближе. Когда культура стала орудием борьбы и победы в междуобщественных столкновениях, а степень культурности сделалась решающим моментом, тогда и все условия, содействующие или противодействующие быстроте культурного роста и культурных успехов, получили первенствующее значение в процессе коллективной борьбы и вместе с тем оказались или под покровительством, или под гнетом исторического подбора в этой междуобщественной борьбе за существование. Мы указали выше некоторые из культурных успехов, служащих орудием победы в этой борьбе, напр[имер], лучшее вооружение, обильнейшее производство пищи (дозволяющее и быстрейшее размножение, и выделение досужих классов), военное искусство (для развития которого необходимо только что упомянутое выделение досужих классов) и т. д. Останавливаясь даже на этих элементарнейших культурных преимуществах, доступных и сравнительно низким степеням культурности, мы видим, насколько они находятся в зависимости от явления разделения труда. Военное искусство вырабатывается и совершенствуется лишь с выделением особого военного сословия; вооружение, конечно, может прогрессировать быстрее с обособлением этой специальности и т. д. Общий экономический закон, ставший со времен Адама Смита политико- экономическою аксиомою, что разделение труда, специализация занятий способны в высшей степени возвысить успешность труда при той же количественной затрате его, очень рано сказался в культурных общежитиях. Специализуя занятия и разводя прежде одинаковые группы одного и того же общежития в обособленные и взаимно отличные группы по занятиям, образу жизни, самим задачам жизни, закон разделения труда давал преимущества более быстрого и более успешного культурного развития тем обществам, в которых этот процесс разложения общежития на классы шел дальше и полнее. Воины становились только воинами, жрецы — только жрецами, земледельцы — только земледельцами, купцы и ремесленники — единственно купцами и ремесленниками. То взаимное понимание радостей и страданий, надежд и опасений, которое служило основанием взаимного сочувствия и чувства взаимной солидарности, товарищества, братства, становится все затруднительнее и затруднительнее с прогрессом указанного процесса распадения общества на касты. Воин, жрец, купец перестают понимать радости пахаря, связанные с состоянием его нивы, опасения, вызываемые засухою или градобитием, страдания от потери плодов его кровавого труда, на котором и из которого вырастает все его нравственное миросозерцание, все его понятия о благе, зле, справедливости. Это миросозерцание и эти понятия совершенно чужды жрецу, купцу, воину, и они равнодушно попирают их, не разделяя и не понимая чувств, волнующих крестьянина, как и крестьянину недоступны чувства воинской чести и доблести, вырабатываемые военным сословием. Взаимно непонятные, взаимно чуждые классы эти постепенно становятся взаимно неприятными, даже взаимно омерзительными, и былое чувство общественной солидарности, былой альтруизм и общая мораль вытесняются взаимною враждою с новою узкою кастовою моралью.

Распадение общества на взаимно чуждые и взаимно враждебные груйпы достигается не одним лишь путем <культурного> дифференцования, только что нами прослеженного. Путь культурного сращения прежде независимых единиц еще могущественнее ведет по тому же пути. Разбитое и побежденное племя, забранное поголовно в плен, поголовно обращается в рабство; завоеванная территория со всем ее населением попадает в феодальную зависимость, в крепостное состояние к завоевателям; два культурных общежития насильственно сливаются в одно, но это обстоятельство не поселяет между ними чувства симпатии и солидарности. Долговременное сохранение такого господства ведет к национальному слиянию двух народностей, но обособление классов остается долго после, сохраняя в них традиции вражды и ненависти, взаимного непонимания и взаимного омерзения. Я не останавливаюсь дольше на этом процессе насильственного слияния раньше независимых обществ и народов, потому что слишком очевидно, какой громадный запас взаимной вражды и внутренней борьбы вносит он в общественное развитие, подавляя альтруистические чувства, разрушая сознание солидарности, деградируя моральные воззрения и чувства. А между тем, стоит оглянуться на ход всемирной истории, чтобы увидеть все широкое, беспредельно широкое распространение этого явления сложных обществ, возникших из насильственного слияния прежде независимых общежитий. Едва ли не будем мы даже правы, если признаем, что роль этого явления была долгое время, пожалуй, даже значительнее, нежели роль естественного дифференцования ранее однородных общежитий. Но с другой стороны, если это естественное дифференцование однородных обществ происходит, как мы показали выше, под повелительным давлением развивающейся культурности, то едва ли мы не будем еще более того правы, признав, что и образование сложных общежитий не чрез осложнение прежде простых, а чрез соединение прежде отдельных и самостоятельных происходило тоже под благословением той же развивающейся и преуспевающей культурно- сти. Только эти культурные успехи могли сделать его возможным, даровав культурное оружие в руки меньшинства для господства над большинством; только они же сделали это господство заманчивым, так как ранее того охотнику решительно нечего было делать с рабами, для которых понадобилась бы пища, скудная и без того. Тогда пленных съедали; теперь стали порабощать. Тогда раб нуждался лишь в новой пище, которой и так было не всегда достаточно; теперь он не только производил пищи больше, нежели ему самому на прокормление нужно, но и разнообразные богатства, за счет которых содержался, наслаждался и становился еще могущественнее его владелец. Культура, создав власть и богатство, создала возможность и даже необходимость этого процесса (на той низкой ступени исторического прогресса, который все это время я имею в виду), потому что возникновение власти дало возможность поработить, а создание богатства сделало порабощение самым выгодным для победителя результатом победы. Исторический подбор в международной борьбе за существование должен был, в свою очередь, явиться на сцену, чтобы взять под свое покровительство самые выгодные результаты международной борьбы. И общежития, продолжавшие прежние традиции истребления или изгнания побежденных, должны были отставать от тех, которые перешли к практике завоевания и порабощения, к практике насильственного слияния прежде независимых обществ в одно, более сложное.

Таким образом, двойной процесс внутреннего осложнения прежде простых обществ и внешнего сложения прежде самостоятельных, совершающийся под влиянием развивающейся культурности и укрепляемый историческим подбором в международной борьбе, существенно изменил роль и значение этого последнего. В докультурный и первобытный малокультурный период исторический подбор активных общежитий в междуобщественной борьбе вел к развитию солидарности между индивидами, входящими в состав общежития, к развитию альтруистического чувства, к высшему моральному развитию, наконец, к вытеснению активной индивидуальной борьбы за существование в пределах общин. В период культуры, в эпоху господства культурности исторический подбор, с одной стороны, дарует победу вообще высшей ступени культурности независимо от развития альтруизма и морали, а с другой стороны, ввиду зависимости культурных успехов от осложнения обществ (путем ли внутреннего дифференцования или сложения нескольких обществ), покровительствует обществам, полнее нарушившим общую солидарность, полнее вытравившим альтруистические чувства, полнее восстановившим внутреннюю вражду и борьбу.

§ 47. Мы видим, что активность растет в бескультурных и докуль- турных активных общежитиях и количественно, и качественно, потому что жизнь в таких общежитиях постоянно упражняет активность и, кроме того, требует новой формы активности в виде солидарного действия, альтруистических движений, морального поведения... Мы уже видели, как развитие культурности регрессивно отражается на этой новой форме активности; как же оно отражается на общем фонде активности в обществе? Когда развитие культуры еще не успело ни дифференцовать общество, ни ввести в него инородные общежития в виде рабов ли, в виде ли господ-завоевателей, — словом, в докультурный или малокультурный период все члены общежития принимают одинаково деятельное, одинаково активное участие в делах общества. Оборона ли от неприятеля, добывание ли пищи, жертвоприношение, избрание вождя — всякое, словом, общественное деяние является всенародным и требует деятельного участия всех членов общежития, от степени самодеятельности которых и зависит, стало быть, успех предпринимаемого обществом дела, само существование, развитие и процветание общества. И развиваясь от постоянного упражнения, эта самодеятельность всех членов общежития покровительствуется историческим подбором, так как именно перевес этой самодеятельности дает преимущество в борьбе за существование и в мирное, и в военное время. Военное мужество и военное искусство, умение трудиться и наклонность к труду, знание общественных дел и способность правильной их оценки, наконец, умение самостоятельно и самодеятельно согласовать свои действия (в труде ли, в битве ли или в общественных делах) с действиями других товарищей и с интересами всего общежития — вот что должен был развивать каждый член общины в указываемый ранний период человеческой истории. Таким образом, и прямое непосредственное влияние условий тогдашней общественной жизни развивало чрез упражнение все большие и большие запасы активности в общежитиях, и косвенное влияние исторического подбора могучим образом поддерживало эту эволюцию, в которой само развитие альтруизма и морали было лишь одною, хотя и существенно важною стороною всего процесса.

Культурное развитие на том пути, который оно <почти повсемест- но> первоначально избрало, очень скоро совершенно преобразило эту картину. С дифференцованием общества на касты потерялась прежде всего надобность в разносторонней самодеятельности. Зачем военное мужество и умение согласовать свои единичные военные действия с действиями всего целого может понадобиться жрецу, купцу, ремесленнику, земледельцу, которые из поколения в поколение не обнажают меча и не надевают доспехов? Зачем жрецу умение работать и добывать средства к жизни трудом, когда за него это делают другие? И чем дальше идет дифференцование, тем становится уже и теснее поприще самодеятельности членов общежития. Вспомним Ассирию, Вавилон, Египет... Возникают робкие, неспособные к самозащите и к защите отечества классы. Возникают праздные, неспособные к труду сословия. Население отучается в массе от участия в общественных делах. Еще быстрее и резче идет этот процесс, если культурное развитие сказывается не столько внутренним дифференцованием общества, сколько насильственным сложением двух или более общежитий. В этом случае самодеятельность покоренных классов прямо подавляется поработившею их силою и рабы лишаются даже самостоятельного труда. И естественное дифференцование обыкновенно, хотя и медленнее, ведет к тому же. В результате такого процесса получается народная масса, лишенная самодеятельности, лишившаяся в значительной степени самой способности к самодеятельности, к активности. Лишь господствующее меньшинство сохраняет сначала эту способность и ведет общественные дела за всех, но процесс дифференцования не может остановиться сам собою (если он не прерывается торжеством активности, но мы говорим как раз не об этом случае); оно захватывает и меньшинство, все суживая и суживая самодеятельные элементы общества,

• 5 Социологические этюлы покуда они не становятся наконец бессильными сдержать самопроявля- ющиеся вспышки самодеятельности, уже не согласованной с общественным интересом, а направленной против него. Я разумею преступления, мятежи, междоусобия, не осмысленные никакою идеею, никаким общественным сознанием. Это естественная смерть общества, допустившего в своих недрах развитие культурности на счет и в ущерб активности. Деморализация является, следовательно, лишь одною стороною деградации активности, «общего упадка и разложения», как обыкновенно и называют такие периоды в'истории человеческих обществ. С точки зрения основного закона жизни, мы уже обратили внимание на этот процесс выше.

Эпохи «упадка и разложения» обыкновенно сопровождаются и культурным понижением, и мы знаем, что это не должно нас удивлять, хотя именно торжество культурности и успехи культуры и ведут к ним. Дело в том, что сама культура является выражением активности, и, следовательно, задушив активность, она самоубийственно наносит удар и себе. Самодеятельность общества исчезает; исчезает с ним и'прогресс культуры, а затем неизбежно наступает и ее понижение и вырождение. Падает вкус, и приходит в упадок искусство; падает критическая мысль, и вырождается литература и наука; порабощается труд, и он доходит до minimum’a производительности; уменьшается богатство и т. д., и т. д. Вкус, критическая мысль, труд — все это проявления активности, падающие и вырождающиеся с ее подавлением. Так совершает свой цикл всякая история, поставленная в необходимость развивать культурность паче4* активности, а в эту необходимость неизбежно становится история каждой страны, когда исторический подбор в международной борьбе за существование покровительствует культуре, когда ему приходится сортировать борющиеся общества по культурным преимуществам.

Мы знаем уже, что исторический подбор оперирует в этом направлении всегда, когда между конкурирующими обществами существует культурная разнородность, более или менее существенная. Мы знаем также, что при условии относительного культурного равенства исторический подбор оперирует в другом направлении, как бы культуры и вовсе не было, т. е. не только не ведет к деморализации и упадку активности, но дарует победу стороне, более активной (самодеятельной) и солидарной. Таким образом, циклизм не есть неотменимый закон истории, как многие думали, наблюдая судьбы Востока и античного мира, но только историческое последствие <ожесточенной> борьбы неоднородно культурных общежитий. Зато в этих пределах он есть несомненный закон исторического развития и необходимо выражается столь хорошо известными этапами восточной истории. В других моих работах я подробнее останавливался на этом любопытном явлении восточного циклизма, <всегда> указывая его причину в условиях международной жизни и международной борьбы, в разнородности культур борющихся сторон5'. Здесь же я попробовал истолковать эту самую причину еще с одной точки зрения, и истолкование это вполне согласуется с общим выводом других моих рассуждений, обсуждающих, однако, совершенно другие стороны вопроса и подступающих к его решению, исходя из других социологических теорем. Нельзя не видеть в этом совпадении дедукций их взаимную поверку. Более подробный свод этих заключений был бы здесь неуместен, и потому я спешу далее к непосредственной задаче этой главы, к культуре как орудию борьбы. Мы уже осмотрели ее в этом смысле с многих сторон, и нам остается дополнить наш анализ сравнительно немногими чертами.

Мы знаем теперь, что культура, становясь главным и даже почти исключительным орудием международной борьбы и победы, влечет понижение активности, направляет общежитие на путь органического развития по типу пассивных общежитий и устанавливает тот заколдованный циклизм исторического движения, который столько раз наблюдался в течение многих тысячелетий всемирной истории. Мы знаем также, что когда культура является лишь дополнительным орудием борьбы, как бывает в первобытную эпоху малокультурных общежитий или же в эпоху и высокой культуры, но при условии культурной однородности борющихся сторон, тогда та же международная борьба получает иное значение, не ведет к органическому развитию и циклизму, но содействует установлению прогрессивности, развитию активности, альтруизма, морали. В этом последнем случае главным направителем развития и главным орудием борьбы являются степень активности (самодеятельности членов общества), степень солидарности и высота морального развития, причем лишь содействующим в борьбе фактором являются некоторые успехи культуры над средним уровнем культурности, приобретенной всею группою борющихся однородно культурных обществ. Для успеха борьбы эти культурные успехи должны усваиваться всеми сторонами, но пока все же не они, а степень активности является главным орудием победы (что неизбежно до тех пор, покуда культуры не слишком разошлись), культурные успехи, хотя и сказываются и дифференцованием, и осложнением общежитий, но не могут в этом направлении перерастать известную меру, после которой срезываются международною борьбою. Культурные успехи, взятые сами по себе, всегда имеют одно и то же значение для общественного развития, но, становясь главными орудиями международной победы, они становятся вместе с тем главными руководителями истории, и уродливое развитие по органическому типу с неизбежным циклизмом in spe6* является прямым и естественным выводом такого положения дел. Между тем, как являясь лишь дополнительным орудием борьбы, те же культурные успехи подбираются борьбою лишь постольку, поскольку они не направляют историю на путь органического развития и циклизма. Таково значение культуры как орудия коллективной борьбы. Нам остается сказать несколько слов об ее значении как орудия индивидуальной борьбы, восстановленной внутри активных общежитий успехами культурного развития, как мы выше видели.

§ 48. Собственно говоря, мы видели еще лишь начало восстановление борьбы внутри обществ; мы тогда указали лишь на возникновение каст и на вражду между ними. Правда, с другой стороны, мы указали на вытравление альтруистических чувств и сознания солидарности, что, конечно, делает возможньґм возрождение и чисто индивидуальной борьбы. Это мы и видим в действительности <даже> в тех общежитиях, которые замкнулись в циклизме. Иным путем возрождается индивидуальная борьба в тех общежитиях, в которых, благодаря вышеуказанным условиям <ме>Ядународной борьбы>, активности не приходится никнуть перед культурностью. Здесь рост активности разбивает сословную организацию, уничтожает поэтому сословную борьбу, но до тех пор, покуда не дарует вместо этой организации никакой другой, открывает широкое поприще индивидуальной борьбе, занимающей место междусословной борьбы. На этой стадии развития находятся современные европейские общества, на стадии крайнего индивидуализма. Такими ли или иными путями, но факт несомненный, что индивидуальная борьба за существование в полном смысле слова господствует во всех доселе известных культурных общежитиях, так что культура является орудием не только международной (коллективной) борьбы, но и индивидуальной. Какова же ее роль в этом случае?

Как известно, в докультурный и дообщественный период развития жизни на земле индивидуальная борьба за существование была самым могучим фактором, направлявшим развитие жизни. Орудиями борьбы и победы при этих условиях являлись природные качества и особенности особей, вступавших в состязание. Сила мышц, быстрота бега, лучшее природное вооружение (рога, клыки, когти, клювы, ядовитые железы и пр.), высшая предусмотрительность и т. д., и т. д. доставляли победу той или иной особи, которая и оставляла более многочисленное потомство, передавая ему в силу закона наследственности и свои преимущества. И этот-то процесс и называется естественным подбором родичей в борьбе за существование. Основою его является органическая наследственность орудий борьбы и победы. Без этой органической наследственности борьба за существование теряет всякое значение в смысле подбора. Именно это самое видим мы после того, как борьба за существование возрождается с новою силою в человеческих общежитиях. Возрожденная и вновь вызванная к жизни и деятельности развитием культуры, она именно ею, культурою, и пользуется как орудием успеха и победы, а культурные орудия органически не наследственны. В культурном общежитии, особенно при высоком развитии культуры, побеждает в индивидуальной борьбе за существование не мышечная сила, не отвага, не то или иное строение тела, даже не сила ума, а богатство, власть, знание, протекция, монополия, привилегия, техника и т. д. — все признаки, органически не наследственные и, следственно, не подбираемые борьбою. Таким образом, возрождение индивидуальной борьбы за существование в культурном обществе не влечет за собою восстановление естественного подбора, и все рассуждение об улучшении типа в борьбе за существование являются для культурного общежития вопиющею ложью. Борьба за существование, конечно, губит одних и сохраняет других, но губит она не тех, кто органически слаб или обладает органическими недостатками, и сохраняет не тех, кто органически сильнее и выше по типу и обладает органическими достоинствами. Совершенно напротив, она и губит, и сохраняет, сортируя особей по культурным условиям, в которые они поставлены и которые не имеют никакого отношения к органическим недостаткам и достоинствам, к высшему или низшему жизненному типу гибнущих и торжествующих особей. Борьба за существование именно развивает эгоистические чувства и подавляет альтруистические, но это и является единственным качественным значением этого явления, покровительствуемого развитием культуры.

Таково значение культуры как орудия индивидуальной борьбы за существование. Подробнее здесь останавливаться на этих вопросах нет надобности (мне случилось в другом месте их трактовать обстоятельнее)273. Что же касается культуры как орудия международной борьбы, то общее ее значение в этом направлении выше развито, и мы можем теперь обратиться к более детальному анализу той специальной формы борьбы за существование, которая и является главным предметом этого этюда, именно к экономической борьбе.

<Читатели, знакомые с нашею социологическою литературою, легко откроют в предыдущем изложении некоторые идеи и воззрения, впервые установленные в социологических работах Н.К. Михайловского, специально интересовавшегося вопросами, связанными с развитием общества по органическому типу. Некоторые другие идеи, здесь сведенные в беглом обзоре, я пробовал установить еще лет пятнадцать тому назад в «Знании». Третьи являются естественною комбинацией и развитием тех и других. Для обстоятельного развития этих воззрений понадобилась бы особая обширная работа, и здесь они предлагаются лишь в мере и степени, необходимых для последующего изложениям

До сих пор международную, как и индивидуальную или между- сословную борьбу мы рассматривали в ее целом и остановились лишь на одном существенном различении, когда орудием победы являются особенности общежития, связанные с развитием в нем активности, и когда таким орудием служит культура в ее целом. Но сама культура 454 Социологические этюды. Том II. Этюд третий

представляет очень разнородный арсенал орудий борьбы: власть, богатство, знание, мораль — на низших ступенях культурности эти орудия большею частью сочетаются в разные комбинации, но постепенно они дифференцуются, каждое получает собственное самостоятельное значение и свою характеристичную роль в истории. Таким образом, возникает борьба политическая, экономическая, религиозная, национальная. Богатство служит орудием борьбы экономической. Бросив взгляд на культуру в ее целом как на орудие борьбы и победы, мы теперь обратимся к одному из ее элементов, к богатству, и проанализируем его специальное значение в пределах тех же вопросов и задач.