Обсуждение проблемы развития, получившее в философии формы соотношения бытия и становления, субстанции и историчности (деятельности) и т. п., в социологии приняло общую форму соотношения социальной статики и динамики, ведущую свое происхождение от учения О.
Конта, разделившего социологию на две указанные части. В дальнейшем в социологии проблема тоже принимает различные формы: у Спенсера — это соотношение, аналогичное физиологии и анатомии; у раннего П. Сорокина —социальной механики и генетики; у Т. Парсонса — структуры и функции и др. В настоящее время эта проблема чаще всего ставится в виде альтернативы деятельности — социальной структуре (системе), а в общей форме —как соотношение социальных изменений и теории социального развития. Процессуально-деятельностный образ общества предлагается в качестве альтернативы системно-структурной модели. Соответственно одной из ключевых проблем социологической теории развития становится поиск способов разрешения противоречия между деятельностной и структурной (системной) моделями. «Противопоставление действия системе или структуре — одно из наиболее распространенных во всей традиции социального теоретизирования»10. Существование этого противоречия позволяло долгое время «социологам системы» обвинять противоположную сторону в волюнтаризме, а «социологам действия» - упрекать первых в овеществлении социальных связей и утрате живого человека. Эта проблема имеет, по крайней мере, два * аспекта. С одной стороны, это сравнение двух родов причинного анализа, один из которых стремится объяснять любые социальные изменения, исходя из мотивов, целей, намерений деятелей, ставя акцент на преднамеренных, планируемых изменениях, осуществляемых «агентами»; с другой, в свою очередь, объясняет социальные трансформации, исходя из эмерджентных свойств тех структур (систем), в которых осуществляется деятельность. Предполагается, что исследователь, исходя из своих целей и специфики объекта, может выбрать ту или иную объяснительную модель. Другая сторона указанной проблемы — онтологическая. Здесь уже речь не идет о свободе выбора для удобства исследования, вопрос ставится более принципиально: что такое вообще социальные объекты — «результаты целенаправленного и осмысленного человеческого поведения» (или образованы им) или же объекты, «обладающие своей собственной жизнью, внешней и принудительной по отношению к индивиду»11; что такое источник социальных изменений — системные закономерности, детерминирующие и трансформирующие социальную деятельность, или, напротив, деятельность — это творческое начало, преобразующее социальные целостности. Безусловно, подобное разграничение представляет собой определенную идеализацию, но тем не менее различные теоретические направления тяготеют в большей мере к первому или ко второму варианту. И хотя практически любой исследователь в настоящее время согласится, что оба утверждения не лишены смысла и связаны друг с другом, далеко не каждый пытается проследить эту связь. «Общество, по сути дела, создается благодаря деятельности индивидов, имеющих субъективные значения, что, кстати, знал Дюркгейм, подобно тому, как Вебер знал о том, что общество представляет собой объективную фактичность»12. Тем не менее обычно исследователи фокусируют свое внимание на одной из плоскостей, просматривая или неправильно оценивая явления другой плоскости. Поскольку поиск интеграции обоих перспектив представляет на сегодня «основной вопрос общественных наук»13, рассмотрим вкратце некоторые из особенностей того и другого подходов. «Социология действия» берет свое начало в трудах М. Вебера. К ней принято относить различные варианты «интерпретирующей со циологии» (символический интеракционизм, феноменологическая социология), поведенческие концепции, а также —теории коллективного действия (А. Турен, М. Крозье). Основанием для отнесения столь несхожих теоретических направлений к одной группе служит тот факт, что все они делают акцент на творческом, деятельностном начале в общественной жизни. Понятие социальной целостности строится как производное от социального действия и взаимодействия, а социальное изменение трактуется как результат индивидуальных или коллективных целенаправленных действий, как продукт своего рода «социального творчества». Среди основных недостатков подобного подхода обычно указывают на сведение социальной системы к многократно повторенным единичным взаимодействиям; игнорирование эмерджентных свойств социальных структур; нерешенность проблемы непреднамеренных последствий целенаправленных действий. Признание единственным реальным объектом социологии действий и взаимодействий ведет к тому, что макропонятия трактуются как не более чем объяснительные схемы, не имеющие в реальности референтов. Этот подход часто характеризуют как «волюнтаристский», т. е. не способный теоретически объяснить принуждающее влияние социальной системы на действия и адекватно концептуализировать структурные источники трансформации самой деятельности. Ко второй из указанных выше групп относят социологические теории, в той или иной форме занимающиеся социальными целостностями и рассматривающие социальную деятельность как полностью детерминированную структурными условиями. Родоначальником этого подхода считается Э. Дюркгейм. Это направление представлено различными версиями структурализма, функционализма, системной теории. Представители этого направления склонны фетишизировать структурные (системные) отношения: социальная деятельность в своей устойчивости и изменении рассматривается как полностью детерминированная структурными условиями, а структура (система) как совокупность отношений, независимых от человеческой деятельности. Причина существования структурного фетишизма заключается в том, что социальные структуры, будучи образованы действиями людей, тем не менее обладают собственными закономерностями, несводимыми к действиям, эмерджентными свойствами. Р. Харре, например, пишет: «Иметь структуру означает иметь эмерджентные свойства, благодаря ей и в добавление к свойствам, обнаруживаемым отдельными индивидами»14. Этот подход иногда определяют как детерминистский или реифи- цирующий, поскольку деятельность сводится к структуре, а деятели — к носителям структурных свойств. Социальные изменения обретают характер системных закономерностей, при этом не учитывается творческий, активный характер человеческой деятельности, а сами деятели, по словам Э.Гидденса, превращаются в «структурных и культурных болванов». Безусловно, и концепции, которые ставят во главу угла социальное действие (индивидуальное или коллективное), и концепции, уделяющие основное внимание анализу социальных целостностей, содержат рациональное зерно. Кроме того, подобное разделение социологии на два лагеря отражает факт существования в действительности как свободной человеческой воли, так и различных форм принуждения и ограничения, накладываемых на человеческую деятельность. До сих пор мы позволяли себе употреблять термины «система» и «структура» как синонимы, поскольку основное внимание было уделено различению концепций, описывающих социальную реальность -с точки зрения действий, и концепций, которые строятся на основе представления о социальной целостности. При подобном разграничении уровень действий принято отождествлять со свободой, а структурный или системный уровень — с ограничениями. В этом отношении понятие «система», так же как и понятие «структура», подчеркивает принуждающее влияние, оказываемое социальными целостностями на деятельность и первичность общества по отношению к индивиду. В целях дальнейшего анализа нам необходимо развести понятия системы и структуры. Э. Гидденс, разграничивая понятия системы и структуры, подчеркивает «пространственность» и «темпоральность» существования социачьных систем в противоположность социальным структурам, которые вневременны и внепространственны15. Структуры, в свою очередь, представляют собой инвариантные свойства системы, упорядоченные социальные отношения. «Каждая социальная система от самой простой до самой сложной обнаруживает определенные закономерности в отношениях между ее членами. В своей сумме эти закономерности составляют структуру»16. Если трактовка понятия системы в своей наиболее абстрактной форме как «совокупности взаимосвязанных частей, объектов, предметов или организмов»17 практически не вызывает разногласий, то использование понятия «социальная структура» породило много споров вплоть до указания на «овеществленный» и «неверифицируемый» характер термина. Можно выделить, по крайней мере, две принципиально различные трактовки понятия социальной структуры, возникшие в двух различ ных методологических ориентациях: структурализма и структурного функционализма. При этом основное различие между выделенными трактовками состоит в том, концептуализируется ли социальная структура в виде аналитической интеллектуальной конструкции или в виде объективной эмпирической реальности. Структурализм Леви-Стросса основывается на предположении о существовании ненаблюдаемых социальных структур, которые составляют основу наблюдаемых социальных феноменов, В различных версиях структурализма структура характеризует глубинные, не относящиеся к видимому уровню свойства и может быть определена как «совокупность отношений между элементами системы, выделенная в чистом виде и на таком уровне абстракции, который позволяет отвлечься от качественной специфики элементов»18. Структура может быть выявлена аналитически через приложение определенных правил трансформации, которые пронизывают уровень видимостей, в основе внешних правил и норм лежит скрытое фундаментальное отношение. Например, за различными правилами, разрешающими или запрещающими те или иные браки в первобытных обществах, Леви-Стросс выявляет скрытую структуру обмена женщинами. Структурализм Леви- Стросса иногда называют «трансформационным» структурализмом в отличие от «эмпирического» структурализма Т. Парсонса. У Т. Парсонса и его последователей социальная структура принадлежит эмпирической реальности, т. е. наблюдаемым группам и иерархиям, разделяющим общество и «фактически существующим вне нас»19. Социальная структура здесь представляет собой совокупность позиций, с присущими каждой позиции нормами и правилами, которые «заполняются» деятелями. В структурах люди «участвуют», а сами структуры рассматриваются как позиции участия. Общая черта подходов структурализма и структурного функционализма к проблеме социальных изменений — структурный детерминизм: структуры ограничивают и направляют социальные действия. Социальный порядок рассматривается как данность, а не как продукт деятельности, социальные изменения, в свою очередь, трактуются как одна из функций социальной целостности по обеспечению приспособления системы к изменяющимся внешним условиям. В основе разграничения деятельности и структур лежит неявное допущение о существовании двух уровней социальной реальности, которые находятся в отношениях взаимосвязи и взаимовлияния. Однако само аналитическое разделение реальности на два уровня — уровень деятельности и уровень структур зачастую заставляет мысль исследователя вращаться в кругу надуманных противопоставлений. По словам Р. Мертона, любое разделение и классификация понятий, проводимые в чисто аналитических целях, небезобидны, так как существенно искажают картину социальной реальности. Современный этап развития социологии характеризуется поиском теорий, которые могли бы объяснить взаимосвязь двух уровней, описать общество с двух точек зрения: и как совокупность действий, и как систему, обладающую собственными закономерностями. Достаточно упомянуть хотя бы концепцию «дуальности структуры» Э. Гидденса, «преобразовательную модель связи общество/личность» Р. Бхаскара, концепцию «социального конструирования реальности» П. Бергера и Т. Лукмана, работы П. Бурдье и т. д. Особое место среди теорий, занимавшихся проблемой разрешения противоречия между действием и структурой, отводится этнометодо- логии. Возникнув в русле феноменологической традиции в социоло- гиии, этнометодология тем не менее занимает свою особую нишу, поскольку изучает не «субстантивные значения», придаваемые людьми тем или иным феноменам, а сами способы производства этих значений (этнометоды). Тем самым в определенной мере преодолевается субъективизм традиционной феноменологической социологии, поскольку основной акцент делается не на субъективном опыте индивида, который вносит свой вклад в конструирование социальной реальности, а на социальных средствах этого конструирования как «общественно интерпретируемых лингвистических формах». С самого своего возникновения, этнометодология подверглась массированной критике со стороны социологического сообщества. Среди основных «слабых мест» этого направления указывается излишний формализм и эмпиризм, отождествление рациональности с объясни- мостью, нечеткость некоторых основополагающих понятий (например, понятия «индексичных выражений»), «этнометодологическая индифферентность» по отношению к социологической теории и т.д. Э. Гидденс, который, критически рассматривая это направление, тем не менее отмечает, что этнометодология «представляет собой более оригинальное и “провокационное” новшество, чем можно предположить, исходя из ее происхождения (феноменологической социологии и философии обыденного языка)»20. Рациональное зерно этноме- тодологии заключается в подходе представителей этого направления к проблеме соотношения действий и структур, что имеет интересные следствия для теории социальных изменений. С вопроса «что?» (что представляют собой действия и структуры; что первично в производстве социальной реальности; что более реально) акцент переносится на вопрос «как?» (как, какими метода ми производятся и действия и структуры). Например, А. Сикурель, с чувством некоторого превосходства, различает предметы феноменологической и традиционной социологии следующим образом. К компетенции последней он относит «поверхностные правила» — разнообразные проявления фундаментального социального порядка (например, нормы). Предметом же феноменологической социологии, по его мнению, будут «глубинные правила» — те методы, посредством которых этот самый порядок и создается — общепринятые методы интерпретации, с помощью которых индивиды конституируют социальные значения. Обычно этнометодологию квалифицируют как микросоциологи- ческую теорию. Однако сами представители этого направления настаивают на том, что этнометодология превосходит пределы микро-/ макродискуссии, поскольку исследует «методы производства участниками как микро-, так и макроструктур, а также любой предполагаемой связи между ними»21. В качестве методологической позиции провозглашается исследование социальных практик (также известных как «методы участников» или «этнометоды»), посредством которых структура осуществляется, т. е. «делается», «исполняется» членами общества. С этой точки зрения структура предстает не как неподвижная сетка норм и правил, которым люди стараются соответствовать, а как совокупность «искусных исполнений» действующими субъектами, через неосознанное следование определенным методам. С точки зрения этнометодологии, структуры производятся изнутри того порядка, который регулируют. «Люди могут воспринимать свою собственную силу, как возникшую где-то в другом месте, например, из независимого структурного порядка. На самом же деле структуры воплощены в практике их проявления и узнавания»22. Таким образом, противоречие между действием и структурой снимается через понятие метода. Действия отождествляются этнометодологами с методами создания представлений о социальном порядке. Реализуясь на уровне индивидуального действия, методы в то же время имеют характер общепринятых схем, составляющих «структуры взаимной интерпретации». Методы интерпретации создают то структурное сходство, которое составляет основу нормативного порядка. Методы в трактовке этнометодологии служат не столько осмыслению наличных процессов и явлений, сколько созданию сходства между всем многообразием событий, конституируя тем самым социальные структуры. Соответственно глубинные структуры представляют собой не что иное, как совокупности указанных методов. Социальные взаимодействия, трактуемые как «практики», предполагают имманентно присущую им систематичность и организованность. Нормы и правила теряют характер внешних ограничителей, но рассматриваются, скорее, как условия осуществления деятельности. Этнометоды — не заданные извне структурные образцы, существуют только в эмпирической деятельности участников. Посредством эт- нометодов участники ориентируются на предполагаемый социальноструктурный порядок, который сами же и создают в ходе своей деятельности, «навязывая» его реальность друг другу. Реализуясь в конкретной эмпирической деятельности участников «здесь и теперь», этнометоды тем не менее полностью социальны и не находятся под индивидуальным контролем деятеля. Социальные практики предстают как своего рода «методичное творчество». Методичность рассматривается в качестве неотъемлемого свойства социальных взаимодействий, характеризуя их глубинную упорядоченность и организованность. Тем самым и структуры не существуют независимо от видов деятельности, направляемых ими: они производятся, воспроизводятся и изменяются в ходе социальных практик участников. Структуры находятся в постоянном переопределении и изменении, но следование людей определенным методам обеспечивает устойчивость основных структурных характеристик. В чем же видится ограниченность этнометодологического подхода? Прежде всего в том, что сама социальная деятельность предстает в разработках этнометодологов исключительно как интерпретирующая деятельность, как деятельность по производству смыслов, что оставляет открытым вопрос о структурных источниках социальной трансформации. Вещественная, предметная деятельность, в свою очередь, из рассмотрения исключается и может рассматриваться лишь как горизонт, открытый для множества интерпретаций, как бессмысленность, которой надо придать смысл, чтобы получился социальный порядок. Социальный порядок создается способностью людей представлять свои действия как осмысленные и рациональные. Хотя этнометодологи, обосновывая применение понятия «метод», подчеркивают «в высшей степени организованный и систематический характер» социальных взаимодействий23, под взаимодействиями подразумеваются лишь взаимные интерпретации, а организованность и систематичность не рассматриваются как свойства материальной, предметной деятельности. Соответственно и способность производить социальные изменения сводится к способности людей изменять смысловые структуры взаимодействий. Материал деятельности носит неупорядоченный характер, организуется и упорядочивается он, лишь отражая «упорядоченные требования последовательного и ясного лингвистического описания»24. Методы организации социальной деятельности в этнометодоло- гии тождественны методам организации языка и языковых практик. Но социальная деятельность не может быть сведена только к речевой коммуникации, поскольку в этом случае за пределами ее остается та деятельность, которая объединяет людей и делает возможной и необходимой саму коммуникацию — материальную, практическую деятельность. Соответственно и социальные структуры — это инвариантный аспект не только способов интерпретации, но и способов организации деятельности людей в ходе их материальной практики. Структуры изменяются не только переосмыслением наличного «материала взаимодействий», но и через преобразование самого этого материала, через перераспределение ресурсов и власти. Если оставить в стороне узкую трактовку этнометодологами социального действия как «непосредственной индивидуальной активности, направленной на осмысление и истолкование»25, то само решение проблемы соотношения действий и структур представляется довольно значимым. Этнометодологии удалось, не отвергая существования структуры вообще, преодолеть фетишизацию структурных отношений, когда социальная деятельность рассматривается как заключенная в структурные рамки, а структура — как совокупность отношений, независимых от человеческой деятельности. Уделяя основное внимание способам конструирования социального порядка, этномето- дологи сами эти способы трактуют как структурно-упорядоченные методы. Вместе с тем переосмысливается само понятие структуры. Структура не стоит над деятельностью, а создается, поддерживается и изменяется в ситуациях взаимодействия. В последние десятилетия традиционные структурные и деятельностные подходы все чаще уступают место описанию и объяснению социальной реальности через понятие практики (или практик). Например, Э. Гидденс заявляет: «Предметом социальных наук является (...} не опыт индивидуального актера и не существование какой-либо формы социетальной тотальности, а социальные практики, упорядоченные в пространстве и времени»26. Этнометодология, используя понятие метода, переключает внимание с исследования действий и структур на исследование практик как ситуативно упорядоченных взаимодействий. Действия, рассматриваемые как практики, -- это не продукт свободной индивидуальной активности, подчиненной внешним нормам, а внутренне организованные и систематичные взаимодействия, объединяя тем самым уровень структуры и деятельности. Практики видимы и наблюдаемы и узнаются но их эмпирическим свойствам. Кроме того, социальные практики происходят в реальном времени и пространстве, которое следует отличать от гипотетического пространства, вызываемого в воображении структурной теорией27. Практика трактуется как совокупность реальных социальных событий, в противоположность понятию «структура», имеющему преимущественно аналитический характер. П. Штомпка подчеркивает, что «не существует ни реальности агентов, ни реальности структур самих по себе», безагентные структуры, так же как и бесструктурные агенты, — не более чем абстракция. Между уровнем тотальности и уровнем индивидуальностей П. Штомпка помещает понятие практики, рассматривая последнюю как «комбинированный продукт момента оперирования (на уровне тотальностей) и направления действий (на уровне индивидуальностей)»28. Практика, как совокупность действительных социальных событий обусловлена, по мнению П. Штомп- ки, «сверху» — определенной фазой функционирования, достигнутой обществом, и «снизу» — поведением социальных деятелей и групп. Практика здесь предстает «местом встречи» двух аналитически выделенных понятий — структур и действий. Термин «практика» подчеркивает активную роль коллективной человеческой деятельности в воспроизводстве и изменении социальной системы и в то же время указывает на существование определенных структурных ограничений. Само понятие практики (практик) трактуется различным образом. На одном полюсе здесь находится материалистическая трактовка практики как материальной, чувственно-предметной, целеполагающей деятельности, а на другом — сведение практики к многочисленным эмпирическим практикам рядом западных социальных теоретиков преимущественно феноменологической ориентации. Так понимаемые практики предстают как своего рода «фактические экзистенции», представленные совокупностью интерсубъективных отношений, суть которых сводится к смысловой коммуникации. Во всем разнообразии подходов к трактовке практики можно найти их общий знаменатель — практика наделяется свойством непосредственной действительности и рассматривается как проявление на феноменальном уровне более глубоких закономерностей. Так, в этноме- тодологии основу многообразных разговорных практик составляют этнометоды, рассматриваемые как глубинные правила. П. Штомпка наделяет практику такими качествами, как историчность и событийность — в противоположность уровню структур. Э. Г идденс, опреде ляя практики как ситуативные действия, организованные в пространстве и времени, рассматривает их как проявление взаимодействия определенных правил и ресурсов. Однако подобное рассмотрение практики не должно вести к разрыву двух уровней — уровня деятельности людей и уровня объективных законов, структурных закономерностей, естественноисторического процесса. Структуры, не обладая качеством непосредственной данности, могут быть выявлены через нахождение инвариантных свойств самой практики, устойчивых способов организации практической деятельности, соответственно трансформации практик ведут к структурным изменениям. Не структуры детерминируют практику извне, скорее, сама практика демонстрирует определенные структурные качества. Э. Гидденс, например, рассматривает структуру как совокупность воспроизводимых практик: практики как ситуативные действия, конституируют структуру, будучи сами структурно упорядочены. Структура представляет собой инвариантную сторону практики. Причем сама инвариантность может трактоваться, с одной стороны, как те постоянные свойства и отношения, которые сохраняются в контексте меняющихся практик, а с другой, как правила трансформации этих практик. Это различение соответствует выделению П. Штомп- кой двух уровней социальной реальности — в качестве потенциальной возможности и в действительности. На уровне тотальности Штомпка выделяет структуры (как потенциальную возможность) и оперирование структур (как действительность)29. Подобный подход —своего рода компромисс между эмпирическим структурализмом (Т. Парсонс, Рэдклифф-Браун и др.) и трансформационным структурализмом К. Леви-Стросса, поскольку структура, рассмотренная как потенциальная возможность, представляет собой совокупность норм, позиций, отношений, а при рассмотрении ее с точки зрения действительности, актуализации — набор операций. «Структуры раскрываются в операциях, обнаруживая внутренние потенциалы, тенденции, диспозиции в процессе функционирования»30. Разделение П. Штомпкой структур в качестве возможности и действительности перекликается с понятиями структурированных и структурирующих структур П. Бурдье. Структурированные структуры (habitus), рассматриваемые как системы прочных приобретенных диспозиций, в то же время могут функционировать в качестве структурирующих структур как принципы, которые порождают и организуют практики31. Определяя структуру как инвариант практики со стороны ее воз можности и действительности, особо следует остановиться на аиализе структуры как действительности, актуализации. Можно ли, как это делает П. Штомпка, говорить о «раскрытии структур в оперировании», ведь выделение «оперирования структур» как самостоятельного уровня ведет к разрыву между уровнем структур и уровнем действий и возвращает нас к бессубъектному структурализму. Р. Бхаскар, отмечая, что «в действительности структуры существуют только благодаря видам деятельности, направляемым ими»32, упускает из виду тот факт, что не только структуры направляют деятельность, но и сама деятельность обладает структурирующими свойствами. На наш взгляд, говорить с полным правом о синтезе структурного и деятельностного подходов можно будет в том случае, если принять во внимание не только «деятельностный» характер структур, но и структурирующую сторону социальной деятельности. До сих пор структурирующая сторона деятельности сводилась лишь к интерпретации и категоризации. Причем это имеет место не только в • работах представителей интерпретирующей социологии. Э. Гидденс и П. Бурдье, предлагая различные варианты синтеза структуры и действий, основное внимание концентрируют на структурирующих свойствах структур, а не деятельности. Э. Г идденс критикует структуралистскую методологию, рассматривающую социальную структуру как разновидность» моделирования» социальных отношений, подчеркивая структурирующие качества социальных структур. Структурные качества концептуализируются Э. Гидденсом через понятия правил и ресурсов. Правила — это обобщенные процедуры, поскольку применяются к целому набору контекстов и ситуаций и позволяют «методически продолжать» установленную последовательность. Ресурсы же, в свою очередь, -- «трансформативная способность», т. е. «способность действовать иначе». * У Гидденса структура предстает как своего рода «трансцендентальное условие для осуществления общественной жизни. Поскольку изначально предполагается как данность (...) наличие структур в виде правил и ресурсов, то структурация предполагает структурацию уже структуры и следовательно индивиды (...) воспроизводят пред- установленную структуру» .
П. Бурдье через понятие габитуса «инкорпорирует» структуру в деятеля. Активная роль структуры заключается в том, что практики осуществляются и поддерживаются через объективацию инкорпорированных структур. Структура в качестве пространства социальных различий предшествует практикам и порождает их. Тем самым Бур- дье, как и Гидденс, делает акцент на структурирующих свойствах структур, подчиняя им практики. «Актуально существующая система позиций поля создает предпосылку и условия для практик (коллективных и индивидуальных агентов) и тем самым обусловливает их»34. «Генетический структурализм» П. Бурдье, предназначенный им для объяснения генезиса структур имеет целью создать возможность связи между объективными структурами и структурированными диспозициями, внутри которых эти структуры актуализируются. Деятельностная сторона практики характеризуется через понятие стратегии. Однако рассмотренная как «интуитивный продукт знания правил игры» стратегия также не определяет структурацию, а выступает следствием существующего деления социального поля. Таким образом, в своей «стратегии синтеза» П. Бурдье исходит от социальной структуры, двигаясь в направлении субъекта действия»35. Структура, изученная со стороны ее «оперирования», или практика, рассмотренная с точки зрения ее структурных свойств, может быть представлена как совокупность методов деятельности. При этом методы деятельности трактуются как наиболее общие процедуры организации совместной деятельности, систематически реализующиеся в социальной системе. Здесь необходимо сказать несколько слов об отличии понятия «метод деятельности» от термина «правила деятельности», использующегося в теории структурации Э. Гидденса. Методы деятельности, подобно правилам, представляют собой «обобщенные процедуры», однако в отличие от правил, методы деятельности не только позволяют «продолжать эту последовательность», но и задают эту последовательность. Если применение правил обусловлено определенными структурными чертами практики, то «метод» характеризует структурирующие свойства деятельности, а также и способность деятельности производить социальные изменения. Понятие «метод деятельности» — своего рода синтез объяснения социальной жизни в терминах структур, с одной стороны, и объяснения ее в терминах социальных действий, с другой. Метод — не некое внеположенное деятельности правило, которое социальные агенты могут учитывать или не учитывать, но имманентная характеристика самой деятельности, способа ее существования (или осуществления). В то же время метод, как систематически реализуемый способ, самим фактом своей повторяемости содержит в свернутом виде те структурные закономерности, которые на поверхности явлений независимы от деятельности. Понятие «метод», охватывая повторяющиеся черты в социальной деятельности, тем самым акцентирует внимание на ее структурирующих свойствах. Социальная деятельность не заключена в структурные рамки, а сама есть структурно организованная, только так она и может осуществляться. Эго положение подтверждается, в частности, тезисом Э. Гидценса о «дуальности структур», в соответствии с которым структуры не только ограничивают деятельность, но и делают ее возможной. Понятие «метод деятельности» отражает двойственный характер человеческой практики как творчества и воспроизводства. Нельзя утверждать, что человек «творит» общество, поскольку людям заданы не только материальные средства деятельности, но также и способы действия. «Социальная деятельность, подобно некоторым само- воспроизводящимся элементам природы, повторяющаяся. Это означает, что она не создается социальными акторами, а лишь постоянно воспроизводится ими, причем теми самыми средствами, которыми они реализуют себя как акторы. В своей деятельности и посредством этой деятельности агенты воспроизводят условия, которые делают ее возможной»36. В то же время, хотя «воспроизведение и/или преобразование общества большей частью совершается бессознательно, тем не менее оно является еще и неким достижением, результатом искусного исполнения активными субъектами, а не механическим следствием предшествующих условий»37. Метод, определяя некоторые инвариантные черты деятельности, задает ту нижнюю границу свободы, за которой действие перестает быть социальным. Подобно тому как правила конституируют игру, методы деятельности имеют большое значение в конституировании социальности. Можно играть лучше или хуже, но нарушить правила — значит выйти из игры. Решение вопросов о соотношении структуры и деятельности, субстанции и историчности предполагает преодоление дуализма в трактовке социальной динамики и социальной статики. Вместе с тем нет оснований согласиться с теми авторами, которые полагают, что достаточно отказаться от субстанциональности или структурализма в пользу процессуальности или историчности, и проблема дуализма исчезнет сама по себе. Соответственно их прежнее разделение тоже вроде бы становится сомнительным или неким «первородным грехопадением» социологии, осуществленным О. Контом, разделившим свою теорию на статику и динамику. На самом деле предлагаемый в качестве альтернативы системно-структурной модели процессуальнодеятельностный образ общества не выводит социальную динамику из сферы теории «социальных изменений», т. е. не предполагает признания действительного развития общества, хотя и противопоставляется статике. Не всякое изменение (процесс) есть развитие. О каком развитии может идти речь, если отрицается существование общества как объекта, как социальной объективной реальности, которая как раз и должна изменяться и развиваться. В этом случае остается только одна «голая» деятельность, одна всезаполняю- щая процессуальность, но без объекта, который дематериализуется. То, что существует в виде реального объекта (социальная группа, государство и само общество), считается лишь иллюзией. Реальны, с этой точки зрения, только процессы структурирования, а не социальные формы. Сведение социальной динамики к такой ее форме не снимает противостояния «процессуальности» действительной концепции общественного развития. Оно лишь углубляет дуализм социальной динамики и социальной статики, доводит эти две концепции до состояния двух крайностей, противоположных по своей сущности. Чтобы не делать этого и попытаться произвести ныне модный синтез противоположных концепций, преодолеть их дуалистичность, предлагают их совместить с некой третьей, базовой концепцией социальных изменений, сочетающей структурный и деятельностный подходы, статику и динамику. Для этого считается достаточным поставить во временную последовательную зависимость «структуру» и «функционирование (оперирование)», «субъект» и «действие» и представить эту процедуру процессом социального становления. Сам этот процесс, в свою очередь, обычно укладывается в структурную схему — неподвижную систему координат, двумя осями дифференциации которой будут: а) ось дифференциации на уровень социальных общностей и уровень индивидуальностей; б) ось дифференциации социальной реальности на потенциальную, заложенную в структуре, и на действительную (актуальную), характеризующую динамику. Становлением считается реализация структур в их функционировании (оперировании), а агентов — в их действиях38. Остается только «скрестить» названные уровни и способы существования социальной реальности, т. е. структуру брать в ее функционировании, а человека —в его действии, и проблема динамики и статики будет решена. Решается она методом известного структурно-функционального координатного анализа (Т. Парсонс), выработанного в системной, структурно-функциональной модели общества. Чтобы завуалировать непригодность координатной схемы для выражения процессов развития, к исходным двум осям и четырем функциональным категориям, выводимым из пересечения первоначальных двух осей, добавляется еще одна — третья ось, на полюсах которой располагаются: с одной стороны, деятельность ( среднее между структурой и агентом), с дру гой, тоже нечто среднее между оперированием структуры и действием агента—практика39. В итоге структуры преобразуются и строятся в процессе собственного оперирования, агенты преобразуются и формируются в ходе собственных действий. На третьем уровне деятельность преобразуется и эвентуализируется практикой. В итоге решение проблемы сводится к взаимодействию двух почти одинаковых серединных составляющих — деятельности и практики, т. е. остается одно лишь становление в деятельности, идущее от деятельности к практике, от формы возможного к форме действительного, но в деятельностном подходе. Вопрос о переходе от статической модели общества к противоположной модели — к его рассмотрению в развитии, довольно сложный и трудный. Для его решения нужны соответствующие сущности развития, методологические и логические приемы, преодолевающие всякого рода рассудочно-метафизические трактовки социальной динамики. Первое, что приходится здесь делать, это переходить от рассмотрения общества в его тождественности с самим собой к его различен- ности и разрешить соответствующее первичное противоречие между тождеством и различием. Если абсолютизировать тождество (структуру), представить его независимым от различия самостоятельно существующим полюсом, образующимся на основе какого-нибудь одинакового структурного признака общества, то нельзя будет доказать переход к различенности обществ. Представив, например, общество совокупностью людей как таковых (тождественными друг с другом), мы не сможем признать существование иного общества, т. е. общества, которое не состояло бы из людей. Когда же в системной модели допускается различие, то оно выступает различием общества как системы от чего-то внешнего, например, от окружающей среды. Так, Н. Луман, отвергая суждение о том, что общество состоит из людей, вынужден свести различенность системы к его отличию от окружающей среды, т. е. к признанию того, что есть общество как система и есть что-то другое — окружающая среда. Система, по его мнению, тогда будет формой различения, когда на одной стороне —сама социальная система, на другой — внешняя среда. Лишь обе эти стороны производят различение, производят понятие общества как системы40. Вопрос же о различении внутри самого общества как системы остается открытым. Не дает удовлетворительного ответа на этот вопрос и позиция тех социологов, которые абсолютизируют самостоятельность и независимость другого полюса — «различение». В этом случае переход к иной форме общества невозможен по другой причине — не от чего переходить, нет исходного пункта — общества, относящегося к самому себе как целостному, единому социальному организму. В этом случае социальное изменение (динамика) не будет различением общества от самого себя, отрицанием этого его состояния, поскольку тождественность общества самому себе объявляется пустой абстракцией, т. е. то, что изменяется, не признается за объективную реальность. В современной постмодернистской философии этой позиции соответствует полная абсолютизация категории различия. Так, Ж. Делёз предлагает иметь дело с системами (симулякрами), в которых различное соотносится только с различным посредством самого различия и не предполагает наличия в этих системах какого-нибудь предварительного тождества, внутреннего подобия. Одновременно им не до* пускается, чтобы различие превращалось в противоречие или было следствием противоположностей, предполагающее отрицание и развитие через отрицание41. Чтобы соединить статику с динамикой на исходном этапе познания общества в его развитии, необходимо отказаться от противопоставления тождества и различенности общества как двух независимых и абсолютно самостоятельных его характеристик, признать их единство в качестве противоположностей. Это значит, что общество в своей тождественности с самим собой одновременно содержит в себе свою внутреннюю различенность, свое иное, а не только свое отличие от окружающей среды. При этом названная различенность, предполагая единство с тождественностью в их основании, на котором зиждятся обе эти противоположности, образует предпосылку всякого изменения, в том числе и признания развития общества. В итоге различенность и тождество предстают как стороны противоречия, выступающего источником изменения, причем ведущая к развитию (изменению) — та сторона противоречия, которая совпадает с различенностью. С этой точки зрения, статика и динамика, структура и деятельность образуют противоречие, стороны которого находятся в отношениях тождества и различия. При этом единство «тождества» и «различия» снимается различенностью, т. е. их противоположностью. Отрицание этого единства становится условием признания изменения и развития общества. Обращение к противоречию между статикой и динамикой позволяет перейти к более глубокому обоснованию принципа развития, рассматривать его не просто как наличие разности, перехода к другому, изменения вообще, а как превращение общества в свою противоположность. В категории противоположности категория различия находит свое завершение: стороны, составляющие различие, из простой разности двух безразличных моментов превращаются в моменты, определяемые друг другом, т. е. здесь противоположности выявляют себя как противоречащие друг другу. С позиции противоречия, а не только различия, должно быть рассмотрено взаимодействие структуры и действия, статики и динамики. Применительно к обществу это означает, что оно как целое, в своем развитии представлено самим собой и своим иным и содержит в себе это иное. Но это иное есть отрицание его состояния. Речь идет, конечно, не о том, что общество превращается в «не-общество», а о переходе в свою противополождность этой формы общества: этой общественноэкономической формации, этой цивилизации и т. п. Здесь, следовательно, имеется в виду противоречие как источник развития общества. Концепция социальных изменений, отрицая развитие, тем самым не обращает внимания на противоречия, на этот «корень всякого движения и жизненности» (Гегель). Противоречие — не нечто ненормальное и несущественное, как это следует из обыденных представлений о стабильности общественной жизни, а есть принцип всякого самодвижения: «...лишь доведенные до крайней степени противоречия многообразные (моменты) становятся деятельными и жизненными по отношению друг к другу и приобретают в нем ту отрицательность, которая есть имманентная пульсация самодвижения и жизненности42. Как же, исходя из этой точки зрения, выглядит противоречие между статикой (стабильностью, равновесностью системы, ее устойчивостью) и динамикой (движением, изменением, развитием)? Каковы логические способы разрешения этого противоречия? Статика и динамика, будучи противоположностями по своему взаимному определению, — эго два полюса противоречия: между ними должно иметь место как единство (взаимополагание), так и взаимо- отрицание (взаимоисключение), т. е. они совместимы и несовместимы в своих взаимных отношениях. Дуализм, сложившийся в этом вопросе в социологии, состоит не в том, что статика и динамика и соответственно структура и деятельность различаются друг от друга. Дуализм сводится к тому, что эти крайности предстают как две противоположные сущности, самостоятельность каждого возводится в абсолют, приобретая вид соответствующих противоположных концепций: системно-структурной и альтернативной ей - процессуальной. В одном случае изменения признаются лишь в структурнофункциональном подходе, в другом — в пределах процессуальной, деятельностной модели. Соответственно у одних социологов общество предстает изменяющимся в направлении к стабильности, равновесности, порядку, у других, наоборот, оно сплошь процессуально, исчезает в потоке изменений. Совместимы ли эти теоретические концепции в случае, если они противостоят друг другу в качестве альтернативных по своей сущности? История обсуждения этого вопроса в социологии показывает, что в качестве противоположных по сущности теорий они оказались несовместимыми. Действительно, утверждение о том, что есть только структуры и порядок, а неструктур и движения нет, не могут быть согласованы с суждениями относительно того, что есть только процессы, движение, а структур и покоя нет. При такой постановке вопроса не могут быть оправданными поиски опосредствований между противоположными концепциями, выдвижение некой третьей позиции, лежащей между ними. Вместе с тем, не соглашаясь с тезисом о примирении противоположностей, нельзя не признать того, что через антиномию статики и динамики осуществляется более глубокое познание, создаются условия для решения проблемы. Первым таким условием было бы строгое разграничение взаимодействия этих двух полюсов: а) как двух противоположных сущностей и б) как противоречивых сторон одной и той же сущности, в данном случае — общества. Разрешение противоречия первого типа предполагает устранение дуализма между статикой и динамикой в том отношении, что превращение каждой из этих концепций в самостоятельную, абсолютно истинную теорию делает их обе неприемлемыми. В этом случае каждая из них считает себя истиной в последней инстанции именно на основании того, что выступает крайностью по отношению к другой концепции, а не потому, что исходит из своей собственной внутренней целостности. В условиях двух противоположных реальных сущностей действительной для этого состояния общества будет одна из этих сущностей: или господствует эта социальная структура или, наоборот, действительным становится процесс ее слома, уничтожения. Это условие связано с несостоятельностью дуализма при определении сущности того или иного явления. По своей сущности общество может быть феодальным или буржуазным, капиталистическим или социалистическим. Дуализма одной и той же сущности не бывает, обе допускаемые противоположные сущности не могут быть одинаково истинными, на практике побеждает и господствует одна из них. Полагали, например, что капитализм и социализм могут сосуществовать в одном обществе. Опыт СССР показал, что эта внутренняя конвергенция не состоялась. Вряд ли она возможна в мировом масштабе. Иное дело, когда речь идет о противоречивых сторонах одной и той же сущности, которые не возводятся в самостоятельные сущности и характеризуют с разных сторон одну и ту же сущность. В этом случае предполагается их существование в неком едином для них начале, образующем основание для разных противоречивых сторон, причем это основание составляет одна из этих сторон (противоположностей) в виде своей более высокой степени развития. Разграничение противоположности двух сущностей и противоположности одной и той же сущности необходимо для того, чтобы установить способ разрешения разных типов противоречий. Первые из них разрешаются объяснением проблемы на основе признания одной из сущностей в качестве действительной основы и устранения дуализма. Разрешение второго типа противоречий не требует устранения одной из сторон. Здесь важно выявить, какая сторона противоречия опосредует другие стороны и само противоречие, и которая становится основанием как для собственного развития, так и своей противоположности. То, что проистекает из этого опосредствующего начала, образует то необходимое единство, которое возникает в результате разрешения этого противоречия. Это новое единство с новым противоречием и выступает более высоким и самостоятельно существующим принципом развития общества. Во взаимодействии статики и динамики таким единым сущностным началом выступает само общество и именно поэтому оно становится развивающимся обществом. Разрешение противоречия между статикой и динамикой, структурой и деятельностью здесь осуществляется в пределах одной и той же сущности — общества: с развитием общества происходит отрицание одной структуры общества и замена ее противоположной структурой. Выполнение названного выше требования — не смешивать различия и противоречия в пределах существования одной сущности с противостоянием двух взаимоисключающих сущностей — позволяет избежать многих ошибок в трактовке взаимодействия субстанциальности и историчности, структуры и действия и других категорий, характеризующих общество в его развитии. В случае с дуализмом субстанциальности и историзма было бы ошибочным его решение в пользу как признания самотождественной, неизменной субстанции, так и отрицания всякой субстанциальности общества, что характерно для «неклассической» социологии. Преодоление этого дуализма предполагает наделение субстанции свойствами субъекта, изменяемости, историчности. Дело, следовательно, не в том, чтобы отрицать субстан циальность общества, а в том, чтобы опосредствовать ее существование своей противоположностью—историчностью, т. е. «найти основания для абсолютного, универсального, общечеловеческого внутри истории, в самой историчности, в относительном, обусловленном и в преходящем, а вовсе не вне их» . В поисках способа разрешения дуализма структуры и действия приходится каждый раз обращаться к той стороне этого противоречия, которая, подобно субъекту-субстанции представляет агента и его деятельность, а не структуру или систему. Это вполне объяснимо, ибо социальные изменения и развитие осуществляются человеком посредством своей многообразной деятельности — практики. Но это не значит, что общество остается бесструктурным образованием. И в этом случае антиномию структурализма и процессуализма нельзя разрешить обычным отрицанием одной из этих точек зрения. Необходимо и здесь диалектически снять обе крайности в пользу такого понимания их соотношения, когда структура формируется в процессе развития, осуществляемого посредством деятельности. С этой точки зрения теория генезиса структур (общественных форм) может считаться определенным звеном разрешения названного противоречия. Однако признание единства и взаимоисключения структурности и процессу ал ьности как взаимополагаемых моментов недостаточно, чтобы адекватно выразить сущность развития. Необходимо еще определить, какую роль играют момент единства и момент взаимоисключения этих противоположностей в разрешении противоречия и, следовательно, в обосновании принципа развития. Если на первое место ставить единство структуры и процесса, представить это единство как их равноправность, решение проблемы видеть в их синтезе, а не в их взаимоисключении, то обоснование развития становится невозможным. Теории равновесия характеризуют статическое состояние общества, а не его динамику. Из равновесия противоположностей принцип развития не выводится. Развитие обусловливается не моментом единства противоположностей (структуры и процесса, структуры и деятельности), а их взаимоисключением, т. е. их несоответствием, неравновесностью. Противоположности, характеризующие развитие, хотя и едины, но не равноправны. Сущность социальной или экономической реальности в этом случае выражается динамикой, а не статикой, которая составляет подчиненный момент этой сущности. По словам Н. Д. Кондратьева, «экономическая действительность динамична по самому своему существу. Мир хозяйственных явлений текуч и изменчив. Явления хозяйствен ной жизни могут иногда быть более или менее устойчивыми и как бы приближаться к статическому состоянию. Но, строго говоря, они никогда не бывают в таком состоянии, как нет абсолютного покоя в мире физическом»44. Из того обстоятельства, что определяющим моментом во взаимодействии противоположностей выступает момент их взаимоисключения, вытекает определение развития как наличного бытия противоречия, как развития через противоречия. Применительно к характеру взаимодействия сторон противоречия — противоположностей развитие предстает как переход этого состояния общества в свою противоположность, как, следовательно, отрицание одной противоположности—другой, которая становится доминирующей противоположностью и основанием для нового состояния общества. Именно с такой характеристикой развития соглашался К. Маркс: для него важен не только закон функционирования явлений в существующей форме и в существующем в это время их взаимоотношении. Для него, сверх того, еще более важен закон их изменяемости, их развития, т. е. перехода от одной формы к другой, от одного порядка взаимоотношений — к другому45. В этой связи нельзя принять трактовку позиции К. Маркса теми западными авторами, которые приписывают ему взгляд, согласно которому он якобы противоположности рассматривал больше под углом зрения их взаимополагания, чем взаимоисключения, и что он, например, «искал преодоления крайней односторонности идеалистической и материалистической доктрины в новом, собственно диалектическом синтезе»46. К. Маркс, напротив, уже в своих ранних работах не соглашался с тем, что резкость действительных противоположностей, их превращение в крайности считается чем-то вредным, чему считают нужным по возможности помешать. По его мнению, это превращение означает не что иное, как их самопознание и в равной мере их пламенное стремление к решающей борьбе, ибо «действительные крайности не могут быть опосредованы именно потому, что они являются действительными крайностями. Но они и не требуют никакого опосредствования, ибо они противоположны друг другу по своей сущности. Они не имеют между собой ничего общего, они не тяготеют друг к другу, они не дополняют друг друга»47. Из двух противоположных крайностей свойство быть крайностью по отношению к другой кроется в сущности одной из них, другая же не имеет значения необходимой действительности. Дух, например, есть лишь абстракция от материи и, следовательно, условием познания реальной сущности предметного мира будет материалистическое его понимание. Что же касается ду ха вне материи, то он представляет собой превращенную идеализмом в самостоятельную сущность (крайность) абстракцию, но на самом деле абстракцию от материи. Обоснованный выше способ взаимодействия единства и взаимоисключения противоположностей должен быть применен и к другим дуальным категориям, характеризующим развитие: прогрессу и регрессу, необратимости и обратимости, эволюции и революции и т.д. Так, прогресс и регресс представляют собой два противоположных процесса, две стороны противоречия, заключенного в сущности развития. Они как противоположные стороны одной и той же сущности едины, взаимополагают друг друга. В этом плане прогресс предполагает регресс, первого не будет, если что-то не отмирает, не регрессирует. Можно, однако, их сделать двумя крайностями, противоположными по сущности, и полагать, что или есть только прогресс, или, наоборот, только его противоположность — регресс. В этом случае отрицается единство названных противоположностей. Обычно одна из них абсолютизируется, например, отвергается теория исторического развития (К. Поппер) или история представляется в виде прямолинейного прогресса без всякой повторяемости, возвратных процессов, регресса. Возможна и абсолютизация единства прогресса и регресса, необратимости и обратимости исторических процессов. В этом случае они, по существу, теряют характер противоположностей, становятся тождественными: прогресс и регресс предстают равновесными, равносильными формами социальных изменений. Их уравновешенность, равносильность делает невозможным признание социального развития, возвращает нас к социальной статике, к круговоротам, к изменениям в одной и той же плоскости в форме колебательных движений. Условием решения проблемы взаимоотношений прогресса и регресса выступает признание не только их единства, но и их взаимоисключения как противоположных тенденций. Развитие будет иметь место там, где преодолевается их равновесность, где возникает их несоответствие, т. е. там, где они взаимоисключают друг друга. Причем способность к взаимоисключению, к преодолению этого относительного соответствия — достояние той противоположности, которая ведет к прогрессу, и следовательно, к развитию. Одна из противоположностей берет верх: ею оказывается та из них, которая выступает отрицанием старого состояния общества. Чтобы признать развитие, необходимо считать доминируюи^ей противоположностью — прогресс.